|
|
|
1
Буйная и таинственная, долго запрягающая и несущаяся тройкой, не сделавшаяся за две века понятнее даже самой себе? Шармёр Чичиков, какой сегодня не воспринимается подлецом – о! ещё бы! В мире товарно-денежных отношений, где вынуждены жить все, его афера тянет скорее на подвиг, сколько бы Гоголь ни разоблачал оную… Персонажи уничтоженных частей – того, что осталось от них – играют яркостью не в меньшей степени, чем хрестоматийные Плюшкин и Ноздрёв: чего стоит один Петух с его бесконечной едой; но вот Муразов – миллионер благородного образа мыслей и аскетичного образа жизни – не наполнен кровью реальности: ибо не бывает таких Муразовов в действительности, невозможны они, не совместимы денежный избыток и душевная стройность. Гоголь-тайна, Гоголь-сказочник – и страшные сказки нависают над нами, то очаровывая, то предупреждая: помните, что случилось с персонажем «Портрета»? Бойтесь денег, художники… Хотя… как без них-то. Вьются смыслы, волокна сострадания перевивают вечного Акакия Акакиевича, и грозит он с того света, появляется призраком: не обижайте малых сих! Не трогайте маленьких! Да всё равно – и обижают, и трогают, и всегда будет так. Литература никого ничему не учит – особенно в нынешнем мире, когда и сама-то она смотрится архаикой. Сверкает гоголевский язык: роскошный, несколько не правильный, с самоцветами драгоценных слов, с немыслимыми сочетаниями; хлёсткий, кипящий, точно из бездн своих производящий новых и новых персонажей… Грустно смотрит столь многому учивший нас Гоголь: и через образный строй своих книг, и через «Выбранные места…», каковые, в сущности, и являются третьей – райской – частью «Мёртвых душ»; и через пример истовой и истинной веры своей – недоступной нам, непостижимой в дебрях тайны своей… Многому учил – да разве нас научишь? …и вертятся современные Чичиковы, выгадывая и выкраивая, и брешут Хлестаковы, не остановить, и новые господа обижают новых Башмачкиных. Ибо, как было сказано, – «Скучно на этом свете, господа». 2 Чичиков соответствует времени нынешнему – как, вероятно, будет соответствовать почти всем временам: пока человек не изменится физически, не станет другим физиологически, пока он будет оставаться природным буржуа, мещанином, рантье… Подлинно ли души умирают в недрах тел: ибо именно это, как известно, и имелось в виду? Но это «иметь в виду» связано с порывами самого Гоголя – высокими, и устремлениями тонкими, куда там лучи Рентгена! Связано с убеждённостью, что жить надобно темой духовного роста, постоянного совершенствования себя, тогда как жизнь хозяйством, как у Собакевича (крепкий, кстати, сильный хозяин) есть вариант внутренней низины, из которой не подняться уже… Но типажи и образы «Мёртвых душ» совсем не мёртвые, коли вглядеться в окружающий нас человеческий пейзаж: большинство живёт так, и, вероятно, будет ещё жить неисчислимые гирлянды веков: свой дом, своя семья, достаток… Что для человека важнее? Но Гоголь не хотел оным жить, он рвался в космическую запредельность духа, для него выражавшуюся церковным деланием, он жаждал ухода в иные реальности, и – мечтал об усовершенствование человека. Россия жрёт. Спит, играет в карты… Мчится на бричке – как вариант: но это движение по пути обогащения, а вовсе не полёт в сокровенные пределы духа. Всё конкретно, смачно, сочно, как гоголевские описания – еды ли, внешности людской, усадебного быта. Мечтательность – порок, когда даже попытки реализовать мечты не предпринимается: на сцену выходит Манилов, рассуждая о майском дне с именинами сердца. Скукоженный Плюшкин противоречит тематике обычного русского размаха; но разнообразие людских типажей слишком велико, встречается и такое… Россия, сильно изменившись внешне, остаётся очень похожей на гоголевскую Русь: и в учреждениях вечно встречаются кувшинные рыла, и аферисты выигрывают в большей степени, нежели люди, занятые устроением собственной души (впрочем, победы последних лежат в плоскости, не подлежащей объективным исследованиям). Остаётся зайти во дворик и поглядеть на скорбный памятник Гоголю, так точно передающий поздние настроения самого грустного классика… 3 Страшный «Портрет», горящий и горчащий неистовостью предупреждения; «Невский проспект», растворяющий перспективой ступивших на него… Главная ли «Шинель»? Такого сгустка сострадания не ведала русская литература – а знала ли мировая? Как жаль, что дойдя до вершин, пройдя многими изломистыми и извилистыми тропами, она забыла про феномен оный… Сострадание… даже снег, кажется, проявляет его по отношению к Акакию Акакиевичу. Даже снег. …и идут вереницы таких – слабых, малых, не согретых жизнью: идут среди нас, будто не изменилось ничего… И сияет феноменальный язык Гоголя, будто собранный из самоцветных камней, вместивший в себя столь многое, что захлебнёшься, пробуя перечислить. Художественность и боль, выразительность и сострадание: умножение, дающее результат, прободающий время. Умножение высот, отрицающих низины. 4 «Утро делового человека», как круглая светящаяся призма, показывает лучи-реплики драматургического шедевра…который почему-то не возник. Крутые, сильно сделанные механизмы гоголевской драматургии работают мощно, несмотря на мох времени… Задор и мистика «Игроков», превращающие и колоду карт в персонаж. …Говорит мне зять, Андрей Иваныч Пяткин… И уже неважно, что говорит, ибо представляешь его: круглого, бритого, ленивого… Собираются персонажи «Женитьбы» – из душистого теста жизни слепленные, великолепно выпеченные; собираются, наполняются начинкой бытия: чтобы навсегда отразиться в нашем. Вспыхивает фитюлька Хлестаков, да горит криво, смрадно чадя – враньём, тщеславием, неумением концентрироваться на чём-то одном, бесконечным пустозвонством… Другие собираются: а сколько их вокруг, в жизни: у этого нечто от городничего, у того – от Ляпкина-Тяпкина, у третьего – от того и другого. А у самого-то? Всех пробрал Гоголь, всё включил в чудную свою драматургию… 5 Так ли плох Чичиков? Чичик, щёголь, всегда прекрасно одет, способный поддержать любую беседу, шармёр… Он вполне потянул бы на героя сегодняшнего дня: но день этот, длящийся годы, давно перевернул понятие о солнце и тьме. Задуманный подлецом, он и является таковым: с размахом проезжающий в бричке, несущейся, как Русь. Больно быстро понеслась, замедлить бы… Недра России – сонные, сытые, с Петрушками и Селифанами, с Коробочками, становящимися государственными людьми. Не знаю такого помещика, нет такого помещика… Мощно ест ничему не удивляющийся Собакевич; облако проплывает, и упрятанный в него на века Манилов, повторяется из века в век. Как все они – вечным кружащие хороводом… как Ноздрёв: сколько таких вокруг. Плюшкин редок: в России так не ссыхаются, но… ведь не пережил смерти жены, ведь после неё стал таким скукоженным, и… что уж теперь. …небо Италии, выкипающее в синеве золота, так не похоже на небо России, простёртое над бездной земли с бесконечными дорогами и мчащейся вновь и вновь бричкой, в которой сидит подлец, бывший бы сейчас героем… 6 Отчаянно едящая Россия: о! тут Петух забирает верх, держит первенство: тут самый смак процесса, тут жизнь, подчинённая еде полностью: но… с каким восторгом. Плотно, веско, скучно, основательно употребляющий пищу Собакевич, более порхая – в этом плане – Манилов: и того попробует, и этого отведает… Чичиков, садящийся за стол в любое время, и часто-часто чувствующий уже аппетит. …странное сопоставление: Гоголь, стремящийся идти по пути духовному, Гоголь, чуть ли не умирающий от того, что духовник запретил ему монашескую стезю, - и такое пищевое изобилие… Но ведь оно – портрет реальности. …не замечали – еда отвлекает от мыслей? Пышная и избыточная вдвойне. Физиологи утверждают, что самое приятное для человека – есть. Кто оспорит сие? Физиология не слушает проповедей… Гоголь изображал, как было: и смачность и сила изображения были чрезвычайно велики: врезались в память – не забыть. Да и не стоит забывать. 7 Еда, заменяющая жизнь, еда, становящаяся фетишем, еда, дарующая эйфорию. Ломящиеся столы Петра Петровича Петуха, соответствующие аппетиту Чичикова; осетры, поросята, раки, расстегаи, и проч., и проч. Еда у Гоголя играет сакральную роль: каковую действительно играла у некоторых бар России. У некоторых: представить Плюшкина пирующим невозможно. Но – непременная черта Чичикова – это аппетит, ибо в любой час и после всякой закуски, он готов обедать. …так чудно ест и Афанасий Иванович: то грибки, то скородумки, и всё перед обедом. Почему так? А потому, что через избыточную привязку к еде, идёт избыточная же привязка к материальной жизни – значит, и душа становится омертвелой, пустой, выхолощенной. Такая страшная избыточность – хоть и данная с чудесным художественным размахом, смаком, вкусом… ___________________ © Балтин Александр Львович |
|