 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Я пребываю в тяжелейшем горе: 7 февраля умер мой любимый и единственный старший брат – Вил Иванович Акопов, а за неделю до этого – его замечательная, добрая жена Лидия Лазаревна, с которой они прожили 64 года. Такого горя я не испытывал после ухода родителей – мамы в 1983-м и папы – в 1989-м. Но кажется, и тогда не было так тяжко. Сказать, что он заменил мне родителей – будет неточно, неполно. Потому что он был для меня настолько близок, что это выходит далеко за рамки родственных уз. Вся моя жизнь, от рождения, прошла с ним, на его глазах, независимо от того, где мы жили или находились, включая разные города и страны… По рассказам мамы, мой девятилетний брат был возбужден фактом моего рождения и принял активное участие в выборе моего имени, настояв на Александре. При этом эмоционально, в качестве аргументов, приводил примеры великих: Александр Пушкин, Александр Суворов, Александр Македонский… Еще по ее рассказам я узнал, что мои роды у мамы принимал тот же легендарный краснодарский акушер Киреевский, что за 9 лет до этого принимал моего брата. Ну и проводы папы на фронт я конечно не помню, но сохранилась фотография, так же, как не мог прочитать папину открытку с фронта с поздравлением меня с днем рождения в 41-м…
Но, начиная с того, как он водил меня в детский сад в Ереване, куда был эвакуирован Кубанский мединститут, где папа работал до войны, я уже помню всё: беседы по дороге в детсад и обратно, разговоры о войне в надежде скорой победы… Потом возвращение папы и участие с ним и братом в основании будущего курорта Джермук, где он спас меня, тонущего в бушующей горной речке, от неминуемой гибели при ударе о камни. Ухватившись каким-то чудом за тоненький прутик одним пальцем, я уже прощался с жизнью, как вдруг увидел спокойно идущего по берегу моего брата, который меня вытащил.
Потом, в 50-е, каждое воскресенье, ездили с папой и братом в холмистую пустыню в 15 км от Самарканда под немыслимо знойным солнцем собирать лагохилус, лекарственное растение, папино открытие. К нам присоединялись иногда аспиранты и студенты, но мы с братом и папиным другом Исмаилом Ибрагимовым – были всегда. В ноябре 56-го не прошедший по конкурсу в ТашИИТ, я был на сборе хлопка, посланный от радиомастерской, в которой работал, уныло обрывая по осенней распутице мокрые коробочки, когда вдруг увидел идущего через поле брата: он нашёл меня в глухом селе, в 100 км от Самарканда, сказал, как обычно, спокойно: «тебя приняли в институт» и увёз в ночь, а утром проводил на вокзал в Ташкент. (Добирали из полупроходного балла после отчисления непригодных для учебы). Студентом 1 курса я приехал на его свадьбу из Ташкента. Невесту его, Лиду, знал намного раньше.
В 1962-м, в первый же отпуск, приехал в Краснодар, где родились племянники и некому было их отвезти к брату, который не мог приехать, и я с тремя – ещё и старшая Оля 4-х с половиной лет, повез их с Лидой в Самарканд.
Потом брат приехал навестить меня на стройку, в Ногайские степи, где я работал после института, поддержал, поговорил с начальством о моей работе и быте. Прошли годы, и в Читу, уже ректором мединститута, пригласил родителей и меня, и сестричку Лизу.
15 лет Вил проработал в Чите – создал сильную кафедру, развернул исследования, пять лет был проректором и десять – ректором медицинского института. Защитил докторскую в Москве, стал профессором. Но все эти годы мы поддерживали связь постоянно: переписывались, перезванивались, встречались раз в три года в Краснодаре у родителей, а между этим в Москве, совмещая, по возможности, деловые командировки – его, ректора, и мою, главного инженера. Встречаясь в Москве, по очереди возили наших детей, показывая культурные объекты столицы. Мы не различали детей – моих и его, и младшей сестры – всегда одинаково относясь к детям и племянникам.
Потом это перенеслось на внуков.
Наконец, его переезд в Ростов, такая радость! Всегда вместе отмечали все праздники, дни рождения. В курсе были всех дел друг друга по работе. Бывал у него на кафедре много раз. Приглашал его читать лекции будущим журналистам о социальных проблемах медицины, посылал студентов и аспирантов к нему на кафедру знакомиться с уникальным музеем и многими уникальными экспонатами. Для широты кругозора. Он всегда и неизменно откликался с готовностью и интересом к молодым. Сейчас наверное уже трудно себе представить, но он периодически откликался на мои просьбы помочь по медицинской части кому-то из коллег и студентов. Он сразу обращался к кому-то из профессоров, завкафедрами или завклиниками, и тот принимал, консультировал, а иногда госпитализировал, в том числе с операциями, – не только абсолютно бесплатно, но не задавая ни одного вопроса… Просто помощь обычному незнакомому человеку. Комментарии опускаю, но факт: люди и дела такие были… Я знал его коллег-сослуживцев и друзей по работе, он – моих. Он знал моих учеников и был в курсе их проблем, некоторые бывали у него на кафедре, а Алексей Гарматин не раз бывал у него в доме и помогал по компьютеру и интернету, создал его первую страничку в Википедии. Брат имел ясное представление о моих исследованиях специальных журналов, давая советы по изучению медицинской периодики. Мы опубликовали совместную статью об истории журнала 19 века «Архив судебной медицины» в журнале «Судебно-медицинская экспертиза» в 1982 году. Потом 1986-й, перестройка, постоянный обмен мнениями и обсуждение социально-экономических и политических процессов в стране. Совпадение взглядов практически всегда. Пик событий в 1990-1992 гг. И – последующие годы…
Потом эту книгу раздали в библиотеки, институты, музеи, родственникам и друзьям. Дело впоследствии оказалось не только семейным, мы получили много благодарностей от людей и организаций за неизвестные ранее и очень важные для них сведения. Эта работа нас еще больше сблизила, поскольку мы каждый день, в течение многих месяцев, перезванивались, встречались, вспоминая, уточняя и обговаривая сотни фактов из истории семьи… В 1994-1996 гг. – мое участие в соцсетях – в Фидонете, затем в Интернете исключительно и безоговорочно брат поддержал, затем создание «Ростовской электронной газеты» в 1998-м и участие в ней, потом в журнале Relga.ru уже автором – с 1999 по 2020 гг. Мы обсуждали каждую его статью до деталей – от замысла до выхода в свет и поправок после этого. Он всегда внимательно читал каждый выпуск Релги – от 1-го по 379-й включительно – и высказывался по поводу номера в целом и отдельных статей. Я прислушивался, внося поправки по его замечаниям. Вил Иванович опубликовал в Релге 39 статей, основная часть которых была посвящена крупным социальным проблемам – алкоголизму, наркомании, эвтаназии, криминальной статистике и судебных ошибках, преступлениях против личности, жульничестве в лекарственном бизнесе, отношению власти к законотворчеству в медицине. Основная часть публикаций – научно-исследовательские и публицистические статьи, но есть также воспоминания о деятелях медицины и учителях. Многие его предложения были учтены и внесены в нормативные документы… Приведу адрес его авторской странички с активным перечнем всех публикаций: http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/w...;level1=authors&userid=67 Он издал много книг, большей частью учебников. Я регулярно, по его просьбе, передавал экземпляры его книг, наряду со своими, в дар Донской библиотеке.
Тяжелые, горестные события тоже переживали вместе: уход наших родителей, трагическую гибель его 20-летнего внука, криминальные нападения на его кафедру с последующим умышленным ее поджогом и невозвращением после ремонта в образовательную среду. С невозвратной потерей его уникальной коллекции на дисках судмедэкспертиз мирового опыта. (Речь об абсолютно уникальной кафедре с музеем со времен её основателя А.И. Шибкова, умершего в 1939-м). Преступления против культуры и образования на глазах местного руководства мы вместе переживали, потом обжаловали в походах к большому начальству, жалобах, затем описали в статьях и сразу после трагедии, и спустя пять лет… Не развиваю, потому что нервы не позволят писать дальше… И жена брата – Лидия Лазаревна, кандидат наук, врач-терапевт высокой квалификации, педагог – преподавала и в институте, и в медицинском сестринском колледже. Воспитавшая троих детей-врачей, пользовавшаяся всегдашней любовью и симпатией среди коллег и учеников. Добрейшая женщина, горячо любящая всех своих родственников и многих друзей, всю свою супружескую жизнь принимающая гостей, неизменно обильно угощающая невероятно вкусными произведениями своей кулинарии. Если брата помню с детсада, то ее примерно с 1954 года, со времени их дружбы, перешедшей в супружество. С тех пор я её поздравлял с днем рождения каждый год, по 2020-й. А 28 января, когда ей исполнилось 89 лет, впервые не поздравил. Она была в реанимации… Прости, Лида!
Я часто ходил к ним в последние годы, особенно с начала пандемии, посещал один-два раза в неделю. В последний раз накануне Нового года, в конце декабря, а в первые дни января 2021-го их посещали дети и племянники, не хотелось мешать. Собравшись через несколько дней, вдруг неожиданно не дозвонился, а обратившись к его сыну, получил сообщение о госпитализации её, а затем его. Первое время удавалось звонить ему в больницу, слышать страдальческие интонации при произнесении моего имени, без жалоб, только с просьбой беречь себя. Потом только сообщения от участвующих в их лечении детях. Затем всё стремительно – в разных клиниках, не зная друг о друге, ушли. Она 31 января, он – 7-го февраля. Сказать, что мне было больно, тяжело – ничего не сказать. Я просто потерял всё. Мне некуда пойти и не с кем поделиться. Много информации было, которой я мог поделиться и обсудить только с ним и с её участием. Не с нашими детьми, живущими своей жизнью и своими заботами, и своим взглядом на мир, а именно с братом. Как только мой брат попал в больницу, я не смог с ним общаться и постоянно ловил себя на мысли, в течение дня и ночи, в полусне, о том, что позвоню ему завтра или даже сегодня, в связи с каким-то событием, мы поделимся мнениями, потом я пошлю ссылки, потом договоримся о моем приходе, о чем он стал просить всё чаще и чаще. И это продолжается до сих пор. У него, как наверное у каждого деятельного человека, с уходом от общественной и профессиональной деятельности было ощущение опустошения и одиночества. Поэтому, назначая встречу, он выходил заранее на Пушкинскую, чтобы меня встретить. Не забуду, как переходя Буденновский и двигаясь к Халтуринскому, издали видел его сидящим на скамейке, его ищущий взгляд с наклоном головы навстречу. Также после встречи он провожал меня, и на моё желание после двух кварталов назад его проводить, поскольку очень трудно ему было с больными ногами, неизменно, твердым голосом, как старший брат, уверенно говорил: «Нет. Иди, пока до этого не дошло!»
Брат. Конечно, у многих людей есть братья, но у меня это потеря знаковая и невосполнимая, да еще и неожиданная, быстротекущая. Мы с нашей любимицей сестричкой Лизочкой, приехавшей из Краснодара после перенесения ею ковида в жесточайшей форме, стояли рука об руку у гроба, пока священник читал молитву, она плакала, а я, как всегда, не мог плакать. Но когда всё закончилось, и я приблизился к его лицу, – от ужаса, что его закопают, и я больше его не увижу, слезы непроизвольно полились из глаз. И его закопали! В землю! Насовсем! И никакие мысли о бессмертии души не спасают от боли и отчаяния. В ушах его голос. В глазах – его внимательный взгляд. И его Лида, её слова, неоднократно сказанные на семейных встречах: «Хорошо бы дожить вместе и скончаться в один день на одной подушке». Не получилось на одной подушке, но почти одновременно ушли, не зная друг о друге, в разных клиниках. Мир душам им. Прощай, брат. И прости… |
       
|
