О «КАПУСТИНЕ ЯРЕ» И ЕГО ЧТЕНИИ  

Единственный реальный объект, любезные читатели, предлагаемого вашему вниманию  эссе, это экземпляр книги Светланы Василенко «Капустин Яр». Автор книги – известная российская писательница Светлана Василенко живёт сейчас в Москве, где трудится Первым секретарём Союза российских писателей. Мы не раз встречались. Я писал и публиковал свои эссе в электронном издании для успешных и деловых дам «SuperСтиль», в журналах «Бельские просторы» и «Крымский сад метаморфоз», в собственной книжечке «Эссе», вышедшей в 2019-м и 2020-м годах двумя изданиями, а вот в научно-культурологическом журнале relga.ru – ни разу. Публикация предлагаемого эссе – первый эксперимент научно-культурологической издательской практики.      

Светлана Василенко – составитель многих сборников женской прозы, первый из которых «Новые амазонки», автор киносценариев и книг, редактор-составитель поэтического альманаха Союза российских писателей «Паровозъ». Светлана Василенко руководит творческими семинарами СРП, представляет российских писателей на международных форумах. Вместе с Евгением Александровичем Евтушенко и членами будущего Правления СРП Светлана Василенко осуществила легитимную реорганизацию Союза Писателей СССР в СРП. Выпускница Литературного института Светлана Василенко как метр и учитель мастерству прозы по манере своего преподавания скорее гуру,  неформальный учитель, не педант, не схоласт, а предоставляющий максимум свободы учащимся профессионал. 

Эссе – свободный жанр. И в нём критик не только рассуждает о книге, об интересующем его авторе, но и о литературе, законах чтения и восприятия, о логике литературной коммуникации. Автор надеется, что читатель различит, где в предлагаемом эссе речь идёт о книге и её авторе, их мирах, а где о самом эссеисте, его мире.    

ЗООПАРК ЛИТЕРАТУРЫ В МОЁМ БАГАЖЕ: О ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНОСТИ ЭССЕИСТОВ 

Багаж – впечатления от прочтения книги Светланы Василенко «Капустин Яр». 320 страниц под твёрдым переплётом, подписанных к печати в декабре 2020. Издана книга Союзом российских писателей. Отпечатанный Санкт-Петербургской типографией «Контраст» тиражом 1000 экземпляров и датированный 2020-м годом том только извлечён из почтовой бандероли и просмотрен. Апрельское солнце ярко освещает цветную картинку обложки Екатерины Арт (Омельченко). Ещё вчера проходил рецензент-эссеист по своему двору, будто мимо этой картинки, и даже остановился рядом с белым пушистым Тобиком поболтать о быстротекущей повседневности. Конечно, не с приветливым и вежливым псом Тобиком, а с почтенной дамой  Ирой. Иры и Тобика, разумеется, на обложке нет, но есть во дворе то, что позволяет пойти дальше и почувствовать себя под обложкой. Так рецензент-эссеист оказывается в компании целого зоопарка, но не из книг прочитанного в детстве английского анималиста Джеральда Даррелла, которые когда-то  давала почитать соседу подростку обаятельно улыбающаяся милая дама в этом дворе. 

Что это за компания целого зоопарка, в которой оказывается рецензент? Не буду интриговать, любезный читатель. В компании воображаемой, разумеется,  всего двое: поливальная машина и суслик. Да-да, машина и мышонок, не удивляйтесь такому обществу, любезные читатели, которое вообразил себе рецензент.  Машина и мышонок, степной грызун и поливальный агрегат на колёсах, да ещё с мотором.  Такой вот зоопарк современной словесности погожего апрельского денька в городке, где, к слову сказать, мясокомбинат давно пришёл в упадок, почти разрушилось и само кирпичное здание, но зато вырос молокозавод, славящийся своими сырами. И если любезному читателю интересно, почему зоопарк современной словесности ограничился двумя зверушками, одной из которых названа машина, и уместился под одной обложкой модного автора, то читай, любезный, дальше, приготовляясь к тому, что рецензия постепенно превратится в эссе и растянется не на одну главку. Читая же, друг мой, читатель любезный, различай мышонка, так эссеист называет целую группу персонажей, достойных жалости жертв цивилизации, о которых еще скажет, и составляющих эту группу суслика из рассказа «Суслик», оленёнка из рассказа «За сайгаками», откормленного на убой поросёнка из рассказа «Хрюша». Название – это не то, что этим названием называется, вот так-то.      

«Весной мы, пионеры военного городка Ярград, выходили в степь выливать сусликов. Тихо за нашим отрядом ползла поливальная машина с хлорированной водой. Крутые бока её были мокры, как бока зверя», – так начинается рассказец «Суслик», умещающийся всего в 52 строчках и открывающий повесть «Капустин Яр». Повесть замыкает одноимённую первую часть книги, так что перед этой крохотной миниатюрой две повести – «Город за колючей проволокой», «Дневные и утренние размышления о любви» и два рассказа – «За сайгаками» и «Хрюша». 

Вторую часть составляет роман-житие «Дурочка». Всего в книге две части, в первой пять произведений, пятое из которых повесть в рассказах, перечень которых мы давать не будем, а вторую образует роман. Читатель при всей своей любезности волен, конечно, возопить. Зоопарк словесности объявлен эссеистом из двух зверей, из которых один зверь – грызун, а другой – поливальная машина. Никакой логики! Это же надо такую несуразность нам эссеист предлагает, объединяя мышь и машину! А ведь в книге ещё свинья Хрюша  и безымянные сайгаки! Это чем не зоопарк? Ой, любезный читатель, багаж ведь эссеиста, а не модного автора. Эссеист вышел из дому, Каждый читатель, даже и не очень любезный, может её для себя в библиотеке взять,  выписав по межбиблиотечному абонементу, так называемому МБА. 

Итак,  в багаже эссеиста всего двое зверушек. Что же это за зверушки такие, мышонок и машинка? 

Мышонок – это жертва цивилизации, наивное существо, механически уничтожаемое человеком, этим претендентом в «боги из машины» античной трагедии, а тихо ползущая поливальная машина – это механический продукт цивилизации, претендующий в живые существа попасть. Машина и мышонок – образы символические, их можно использовать для обозначения многих персонажей, даже и тех, которые не созданы модным московским автором, которых и вовсе нет в рецензируемой книге. Да и не только персонажей. Вот, к примеру, попал несчастный пешеход под грузовик, такого пешехода можно и мышонком назвать. А стража порядка, уловляющего и штрафующего нарушителей, можно и машиной порядка. Образы, возникающие при чтении книги, интерпретируются, осмысляются и переосмысляются, вводятся новые контексты и коммуникации. Так и становятся книги модными, используемыми в повседневной реальности, с этими книгами прямо  не связанными. Но вернёмся к читаемой нами книге Светланы Василенко. 

Машина ползёт, а не едет, как ей положено, на колёсах, её бока мокры, как бока зверя. А через несколько типографских строк и дети звереют и уподобляются механизмам, «омеханичиваются» в своей агрессии, уж не будем изображать эту агрессию и жертву в подробностях с социально обобщающими комментариями.  Нам достаточно обобщённого образа поливальной машины. Сбиваемый  оленёнок сайгака, зарезанная свинья из других рассказов книги – такие же зверушки, жертвы в произведениях модного автора, обобщённый образ этих зверушек в сознании эссеиста – мышонок. Собственно, писательница из Москвы даже слова «мышонок» не использует, рассказ и его персонаж названы другим словом «суслик», а «мышонок» ─ это производный образ, возникший в сознании шедшего по крымскому степному городку рецензента-эссеиста.

В концепции композиции книги дети как таковые уподобляются в итоге сусликам, рассыпаясь в поле, куда их вывозят взрослые, опасаясь атомного апокалипсиса, в котором от вражеских ракет может сгореть всё. Одна девочка будет даже угощать суслика шоколадной конфетой из своего пайка, за которой бедняга трогательно вылезет из своей норки к детям, которые как потенциальные жертвы ракетного удара теряют свою агрессивность и жалеют несчастного суслика. Реальная идиллия ценой возможного апокалипсиса. В этот раз апокалипсисы для сусликов, похоже, будет отменён. Конфета вместо апокалипсиса. Умилительно. Огонь из сопла ракет и вода из поливальной машины. Их конкретику и философские абстракции читатель нафантазирует в меру любезности и воображения, помноженного на образованность. А мы присовокупим к поливальной машине ещё один образок-деталь. Это образ жестяного сундучка, в котором мама однажды привезёт героине Светланы Василенко малину. Эпизод из пионерского лагерного детства даёт мотив, мелодию памяти на долгие годы. Сохраняемый сундучком «малиновый запах» родного сада одушевлён неожиданным ракурсом: у сундучка  «малиновый зев»! Рассказ «Сундучок» отделён от рассказа «Суслик» всего тремя миниатюрами, так что ассоциативная связь боков поливальной машины с зевом сундучка будет простительна из любезности читателем. Уж такие они, эссеисты, воображалы. Заодно здесь допустим «нелирическое отступление» об ассоциативных отклонениях. Вот оно, это отступление.

Если ассоциативные нормы в словари собраны, то уж и девиации ассоциативные (отклонения) собрать немудрено. Так, к примеру, и девиация «варенье из малины» у кое-кого может появиться при воспоминании после прочтения, хотя писатель пишет и типограф печатает «малиновый», «малиной из нашего сада», а про малиновое варенье ничего нет ни у типографа, ни у автора. Тому причиной текстологический аналог известного оптического эффекта, а именно серым пятнам чёрно-белой шахматной доски, которых нет, но которые видятся (такова психология восприятия). Но это к слову, пособие к психолингвистическим курсам из новой книги современного прозаика вольный независимый эссеист замышлять не собирается. Так что вернёмся в наш зверинец. К сундучку и поливальной машине.  Они ведь оба металлические, сундучок, по словам самого автора из жести, а машина по стереотипу мышления общему для автора и читателя. Но главное, что и одно, и другое – вместилища. 

 Металл разный и вместилища разные, но основания связей есть, тем паче, что речь идёт о повествователе, вспоминающем детство. И эти связи позволяют говорить об одушевлении металлических объектов, наделяемых  «боками» и «зевом».  Вот вам ещё одна «неведома зверушка», в роли таких зверушек «сундучок» и «тихо за нашим отрядом ползущая поливальная машина», их прозевать-просмотреть при чтении не так уж и трудно. Зверушка серенькая и незаметная в отвлечении абстракций ─ одушевляемый металлический объект, именно такие отвлечения для развлечения в зоопарки багажные собираются, объекты отвлечённые, вольные, не приручённые. Для бедного суслика этот объект выступает субъектом, подобен поливальной машине и несёт сокрушительную реальность, использован при  уничтожении зловредных грызунов. Для девочки, которой вспоминает себя персонаж-повествователь из книги модной писательницы, такой объект несёт материнскую заботу.        

Итак, в нашем багаже зоопарк из не совсем обычных «существ» ─ поливальной машины и крохотного суслика, а умещается весь этот багаж, если допустить ещё один взмах волшебной палочки воображения, в водном, так сказать, «звероящике», в сундучке.  Сундучок ещё одним зверем, да одновременно и оградой зоопарка представить совсем уж просто. Естественные зверьки-персонажи и одушевляемые метафорами искусственные вещи. Мышонком и машинкой назвали и продолжаем называть  мы эти две группы мира чтения новой для нас модной книги. Мышонок и машинка ─ вот и весь зоопарк за живой оградой. В этом зоопарке всего два образа, созданных  читателем книги из пойманных его воображением маленького суслика да других персонажей-зверушек и отнюдь не маленькой поливальной машины, да сундучка из-под малины. 

АДРЕС КОНЦА-КРАЯ СВЕТА: «О ГОРОДЕ ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ» 

Рассказ «Город за колючей проволокой», с которого начинается книга «Капустин Яр» (2020, стр. 3 - 30) был опубликован в альманахе Союза российских писателей «Лёд и пламень» (2013, стр. 75 - 96). Написанный в стилистике кинематографической прозы рассказ Светланы Василенко продолжает биографическую для писательницы тему города апокалипсиса и вплетается в общую тематику «Российский город», задекларированную российскими писателями на правах важнейшей   в программном альманахе новейшей литературы России  «Обретение пространств» (2019).  Урбанизм – классическое «царское» направление академических научно-творческих сил, объединяющее социологов, управленцев, архитекторов и экономистов – всех профессионалов от эколога и микробиолога до астрофизика и проектировщика звёздных станций и космических городов будущего. И российские писатели здесь заявили о своих правах среди первых. В сокровищницу мирового урбанизма внесли свою лепту Владимир Фёдорович Одоевский, Александр Сергеевич Пушкин, Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, Антон Павлович Чехов. Со времён Виссариона Белинского и Николая Некрасова физиологами города трудятся на равных прозаики и поэты. Проза поднимается до высших высот поэзии, к примеру, в «Невском проспекте» Николая Гоголя. Поэзия же не гнушается самой чёрной работой, готовая по зову командора футуристов Владимира Маяковского, слизывать шершавым языком плата чахотки плевки. Вместе с современными авторами свой весомый вклад вносит и Светлана Василенко. 

Родной городок Светланы Василенко возник на месте ракетно-ядерного полигона во впадине Каспийского Моря, отступившего, словно в ужасе  перед готовящимся уничтожить всё и вся человечеством. Называется он Капустин Яр. И стоит рядом с забытой со временем столицы Золотой Орды хана Батыя. Такова легенда, которую рассказывает режиссёру киногруппы повествователь – известная писательница, снимающая в местах своего детства фильм о знаменитом Карибском кризисе. Главное для автора рассказа – психология. Психология ностальгии, детства, профессии и многого другого. Думается, идея рассказа проста – от всего остаются только легенды, но легенды живут,  пока живы их слушатели и рассказчики.   

Согласитесь, интересное местечко, интересные люди. От истории, которую нам предлагает автор, дух захватывает, хоть всей-то истории почти ничего – киногруппа приехала и уехала. Беспроигрышная, сама себя играющая, что называется драматургия. И за путевым производственным очерком о киногруппе – профессионально, крепко сработанная драма,  ситуативный каркас которой держит любую конкретику человеческого материала, лишь бы сам материал выдержал. Такова современная проза. Её невозможно представить без поэзии и очерка, но в основе её всегда драма. Впрочем, по вечной классической формуле Фёдора Михайловича Достоевского, что художественно, то и современно. А конец света, словами российского сюрреалиста в поэзии Юрия Поликарповича Кузнецова, за ближним углом.  

Это может быть и угол «звероящика» психолога, который и крыс даже считает всего лишь биологическими машинами. Их он запускает в специальный ящик-лабиринт, где исследует реакции на стимулы. Таким «звероящиком» и город с машинами и всяческой живностью легко специфическому сознанию психологическому представить. А уж ракеты термоядерные – всего лишь подробности разнообразия мира машинок.   

ЭЛЕГИЧЕСКАЯ ГРУСТЬ В ОТСУТСТВИИ СЕРЕНАД И МАДРИГАЛОВ: О «ДНЕВНЫХ И УТРЕННИХ РАЗМЫШЛЕНИЯХ О ЛЮБВИ» 

В рассказе «Дневные и утренние размышления о любви», первоначально опубликованном во втором выпуске альманаха «Лёд и пламень» (2014),  наслаиваются разные истории. В дневных размышлениях – любовные сюжеты. В утренних сюжетах – состояния любви. Повествователь всегда женщина и её состояния к концу свёртываются до реакций на телефонные сигналы.  Героиня-повествователь одна. Это центр повествования, его нерв, наделённый мыслью и чувством. Персонажи сюжетов –  женщина (героиня-повествователь), размышляющая о герое и своём чувстве к нему, вспоминающая его, сочувствующая любовной истории своей компаньонки по жизни (своим самостоятельным и активным речевым образом этот персонаж волею автора не наделён), просто занимающаяся множеством наваливающихся на неё дел, и мужчина, либо из жизни повествователя, либо из жизни компаньонки. Героиня-повествователь рассказа не тождественна герою-конструктору книги, её автору-повествователю книги, но биографическая конкретика рассказчицы близка автору, женщине творческого мира, своей биографией связанной с волжскими степями. Одним словом, этот рассказ-монолог ─ веер  марафона житейской повседневности, в которой рассказчице важно остаться собой, сохранить своё «Я». Не все способны на ветрах такой повседневности уцелеть даже физически, к примеру, компаньонка по питерскому житью Марина (Крашэ). Здесь нет серенад и мадригалов, хотя героиня и её компаньонка студентки в оживляемом воспоминанием прошлом не провинциального фабрично-заводского училища, а хоть и училища, но московского, театрального. Будущие деятели искусств,  казалось бы, думать и говорить могут исключительно в поэтических жанрах. Студентам-медикам, к примеру, положено в медико-биологических терминах как минимум магистерскими диссертациями изъясняться, да еще с графиками кардиограмм и энцефалограмм на плакатах. Впрочем, казалось бы... И здесь предоставим слово цензору, строгому и непогрешимому. «Мало ли что могло показаться эссеисту с его стереотипами мысли и девиациями ассоциаций», ─ возмущён цензор. Чего надумал наш эссеист! Понятно, к чему ведёт. О любви, мол, считает положено говорить лишь вечером для соблазнения в серенадах и утром в комплиментах-мадригалах за доставленное счастье удовлетворённого ночного чувства. Под луной о любви говорить несколько излишне, а при ясном солнце не совсем прилично. В постсоветском пространстве свобода слова конституцией гарантирована. И днём о любви думать и говорить всем всё позволяется. Сей голос строгий цензора эссеист вообразил, нафантазировал, эссеист тоже сторонник авторских свобод. Вот и возвращается эссеист  к форме, к авторскому тексту, который у высокопрофессионального писателя и сам способен из себя эстетику с поэтикой производить, провозглашаемую, а при необходимости даже и диктуемую  всем желающим.   

 Восемь утренних и дневных композиционных частей рассказа, утренняя часть всегда короче вечерней, существуют в классической русской исторической традиции, переосмысляемой писательницей. Традицию здесь задаёт не столько проза и поэзия Европа эпохи Возрождения, сколько поэзия России времён Пушкина, создателя русского литературного языка. В творчестве Светланы Василенко напряжение, возникающее между двумя жанрообразующими центрами   производит эффект творческого разряда. В молнии этого разряда и зарождается авторский жанр новейшей литературы. Этот новый жанр можно было бы назвать прозаической элегией повседневности бытия.       

Мелодия возобладает  над картиной в этой новаторской элегии наших дней, думается, открытой и к дальнейшему развитию в творчестве Светланы Василенко. В мелодии бытовые подробности повседневности пронесут лабиринтами коридоров, улиц и офисов, захлестнут и унесут  музыку пейзажей любви и  юности. 

ПО ВЕЧЕРАМ НАД РЕСТОРАНАМИ: О РАССКАЗЕ «ЗА САЙГАКАМИ»

Из «ресторанной» лирики Александра Блока является нам подлинный шедевр новейшей прозы рассказ «За сайгаками», синкретическая и многомерная драма повседневного бытия. Александр Блок в отличие от Игоря Северянина не брезговал натуралистическими наблюдениями. Изрядную дань психологическому натурализму отдаёт и Светлана Василенко. Рассказ был первоначально опубликован в одном из номеров журнала «Литературная учёба» за 1983 год. Радостное известие об этой публикации студент-пятикурсник Литературного института Светлана Василенко получает вместе с печальной для неё вестью о смерти Леонида Ильича Брежнева. Генсек ЦК КПСС, как известно, считал себя в партийной деятельности не столько политиком, сколько психологом, сама же Светлана Василенко не мечтала быть писателем, а о существовании первых секретарей Союза писателей и вовсе  не догадывалась, но  мечтала в школьной юности о профессии психолога и даже побывала абитуриентом  знаменитого психологического факультета МГУ. Всё это во многом объясняет психологизм прозы Светланы Василенко, Первого секретаря Союза российских писателей, популярного не только автора, но и литературного гуру.

Рассказ выстроен как внутренний монолог героини. Героиня признается, что в этом монологе есть и ложь, но где эта ложь, сама заметить не может. Наблюдающийся при чтении объективизм в потоке рефлектирующего самоё себя сознания, думается, обусловлен модой кинопроката.  Опубликован рассказ в пору моды на криминальное итальянское кино. И это за полями книги, возможно, тонирует  криминальность финального события в рассказе – гибель в автокатастрофе одного из персонажей. Судя по всему, происшедшее ─ трагическая случайность, но в обстоятельствах такой событийности героиня-повествователь не может взять ракурс отстранённости, прежде всего, от самой себя. Эта отстранённость лишь усиливается документальностью посвящения ведь в художественном искусстве документ – приём, а все персонажи изначально фигурируют на правах художественных персон, персон вымысла. Вторая гибель, гибель оленёнка, заявлена в самом заголовке рассказа, а затем уж и в приглашении-пояснении молодого мужчины Саши Ладошкина, уводящего «за сайгаками»  героиню из ресторана, после чего погибающего в автокатастрофе. Две эти смерти и задают трагико-философский драматический параллелизм повествования – природа и детство равно обречены в историческом будущем цивилизации. Ведь в погибшем мужчине героиня не сразу, но узнаёт своего знакомого по детскому саду. Но оставим сюжет в его подробностях ценителям, знатокам и любителям философского анализа психологической прозы. Запахи, ракурсы, световые эффекты имели на впечатлительного эссеиста столь сильное влияние! Под их впечатлением перелистывает он страницу, а там ещё один шок.         

УЖЕ НАПИСАНЫ «ЧЁРНАЯ КУРИЦА» ПОГОРЕЛЬСКОГО И «КАБАНЧИК» РОЗОВА: О РАССКАЗЕ «ХРЮША» 

«Уже написан Вертер», ─ сказал ещё в 1980-м Валентин Катаев (1897 ─ 1986). Да, «Страдания молодого Вертера» (1774) написаны Гёте (1749-1832), написаны так давно, что многие и не помнят этой бессмертной, а не просто эпохальной книги. Но и «Чёрная  курица…» (1829) давно написана Антонием Погорельским (1787─1836). Давно уж написан и метафорический «Кабанчик» (1986) Виктором Розовым (1913–2004), драматургом ещё недавно не просто современным, а новейшим для российского читателя и театрального зрителя. Времена идут, и меняются эпохи, но насилие, смерть остаются. И извечный вопрос гуманизма остаётся в ряду  вопросов всех вопросов для человека. Это вопрос о жалости и сочувствии. Ещё юрист-недоучка Родион Раскольников пожалел в своём сне лошадь, но похожих на крыс старушек, его же деньгами ссужающих в реальной действительности не пожалел, потому что считал, что право имеет и метил в Наполеоны, сверхчеловеком себя возомнил. Наполеон же всюду возил в карете книжку великого немецкого просветителя. Наводя страх на всю Европу, сочувствуя своему солдату, засыпающему на посту и не боясь заразиться чумой в госпитале Яффы, Наполеон был безжалостен, ведь ему было кого жалеть, Вертера. Жалеть, испытывать сострадание историческая личность, сверхчеловек новейшей истории мог только вымышленному человеку, литературному персонажу, появляющемуся как результат психологии восприятия типографских знаков, нанесённых печатными машинами на бумагу. Жалость к Вертеру, стреляющемуся из-за неразделённой любви, открывала полководцу, императору путь к безжалостной машине войны, истребляющей миллионы реальных, живых людей. Уничтожить какую-то там живность – привычное дело для крестьянина – целого класса в человеческом обществе. Но вот маленькая группа интеллектуалов и артистов делает из этого привычного дела мировую проблему. И правильно делает, хоть на шаг, уводя  панургово стадо неразумных людей от пропасти соблазнов убийства, войн мировых и малых, локальных. Уменьшают эти войны лукавые обманщики и манипуляторы в панурговом сознании до точки горячей, с которой, вроде, и поиграть можно. По свидетельствам американских лётчиков у пилота всех проблем – нажать на отнюдь не «горячую» точку кнопки, распахивающей люк бомбометания, слегка меняя геометрию там, далеко внизу. Что и говорить о ядерном знаменитом чемоданчике президентов. Писательница Светлана Василенко родилась, выросла и воспитывалась людьми, которые  таких кнопок, можно сказать, не видели, но, метафорически выражаясь,  к мозгам которых, эти кнопки  ведут напрямую, почти подключены, как к адской машине, сами давно стали частью, почти деталью этой геополитической адской машины. 

Геополитическими обстоятельствами биографии писательницы и можно объяснить не только общемировой успех её имени, творчества, но и  шоковый натурализм предлагаемого читателям эпизода с убийством несчастной свинки, превращающейся в рычащую свинью. Нет, Хрюша не оказывается волшебным министром из чудесного подземного царства, а Хрюша – это просто Хрюша. Хрюша не метафора, как сын взяточника в пьесе «Кабанчик» советского драматурга Виктора Розова, суицидам обычная свинья безграмотная в своей обречённости не обучена. Она ещё рычит, огрызается свинья эта. Она смиренно руку разящую не лобызает, заставляя читателей в слезах содрогаться. Это у Достоевского в городке российском, старом и полузабытом из романа в четырёх частях «Братья Карамазовы», может  появиться  плясун,  напевающий: «Свинушка хрю-хрю, хрю-хрю…»  Для Хрюши Светланы Василенко песенка о том,   что «ножки тонки, бока звонки, хвостик закорючкой» ─ это и всё подобное было бы от лукавого (каждый школьник знает, а уж Николай Алексеевич Некрасов для этого немало постарался, что свинья может и мальчика съесть ненароком). Жизненный конец свинушки хрю-хрю известен, неотвратим по самому укладу человеческой жизни и свинской. У Светланы Василенко он предельно груб и грязен в его натуралистических подробностях, живописных и психологических. Здесь писатель, что называется, «жестокий реалист». И никто, как у Валентина Катаева в его «Уже написанном Вертере», звуками моторов из гаража звуки расстрельных акций не заглушает.   Шоковый натурализм «Хрюши» ─ последний аккорд перед повестью в рассказах «Капустин яр», завершающей книгу.  

РАССКАЗЫ ИЗ ЖИЗНИ: О ПОВЕСТИ «КАПУСТИН ЯР» 

Биографические заметки с точным указанием на место и дату своего создания объединяют воспоминания и непосредственные живые зарисовки собственной жизни повествователя – конкретно реальной персоны российского творческого мира. При всей своей автобиографичности это произведение – художественное. И не только лишь потому, что его герой – художник слова, писатель, профессионал в литературе, а сам текст жанрово обозначен автором как «повесть в рассказах». Хронологическая последовательность заметок, из которых первая, открывающая композицию, датирована 1998-м, а заключающая, завершающая композицию – 2011, время от времени нарушается. Заметка с датой 2014 может последовать сразу за датой 2016. Само указание на даты вариативно. Повествователь может ограничиться и общим названием года, но может дать и число, месяц. В целом, герой-повествователь стремится к последовательности, но это человек настроения, именно настроения времени и передают заметки. 

Однако время повествования не отделить от Капустина Яра, который самим  названием повесть делает своеобразным городом-символом, городом-мифом на литературной карте мира. Жизнь здесь состоит из событий простых, повседневных, но дорогих повествователю в своём течении. Друг за другом оживают перед читателем под пером автора не только родные и близкие люди, но и воронёнок, который успешно учится летать, стареющий добрый чёрный кот, дни которого сочтены, мирно «беседующие» на тропинке садовые ёжики. Здесь снятся и вспоминаются сны, бывают и таинственные явления человеческой психики, но идёт реальная жизнь, рождаются дети, плодоносят сады и огороды, ночи сменяются днями, здесь день ночь нацелены и ждут сигнала к старту смертоносные ракеты. Много здесь хлопот, порой не самых приятных, но есть и праздники. Главные праздники ─ 9 мая и День города Знаменска провинциальны, чем и милы (Знаменском назвали ракетный городок Капустин Яр, выросший из села Капустин Яр), а вот Новый год даёт московские воспоминания, столичные. 

Проблема времени волнует автора. И когда-нибудь эти волнения станут, а эссеист в этом уверен, темами диссертационных научных изысканий для тех, кто заинтересуется мифическим, но таким реальным городком у легендарной речки Ахтубы. Сам же эссеист, в силу своих благовоспитанных сочувствий к братьям нашим меньшим, ограничится лишь соображениями о времени в первом рассказе повести, задающем некую возможную точку отсчёта. Героиня этой миниатюры  рассказывает о том, как однажды весной пионеры шестого «Б» класса вылили 22-х сусликов и вышли на первое место по заготовке шкурок. Поимка одного несчастного суслика отрядом пионеров становится главным событием повествования. Героиня-повествователь из далей своего тысяча девятьсот девяносто восьмого года полна сочувствия к суслику, обречённому, но ещё не знающему о своей обречённости зверьку. Вот как изображена психологическая реакция зверька, именно психологическая, против чего не будет возражать психолог-биолог, прочти он нижний абзац странички девяносто второй в книге Светланы Василенко, всего шесть строчек: «Что там причудилось, в его извилистой земляной тьме, по которой, воя от ужаса, металась его детская душа и её со всех сторон настигала наша человеческая хлорированная злоба, наша ледяная ненависть, просачиваясь во все закоулки и убежища: всемирный потоп? Конец света?»    Природное, сезонно-географическое и биологическое время раздваивается – это обычное время здесь, в поле ─ время коллективной отрядной охоты на конкурентов по использованию земли, но это и   время там, в норном, необычном пространстве  маленькой жертвы. Охотники действуют слаженным отрядом синхронно с  машиной (в сущности, с водителем). Жертва мечется, не понимая происходящего. Проекция своего «Я» дискомфортна и  поэтому вытесняется, а затем и заменяется коллективным отрядным «Мы», но восстанавливается через десятилетия сознанием повествователя на несколько мгновений осмысления воспоминания. 

Эти наукообразные рассуждения эссеиста были бы смешны своими мыслительными потугами, но в стереотипе сознания ракетчики могут напомнить, думается, и вам, любезные читатели,  существо из норки, не знающее, что там происходит в наземном солнечном мире, да,  не только слаженно действующий отряд способен вызвать такие образы. Трудно себе представить напряжённость и быстроту электронного времени принятия решений после того, как нажата кнопка  ядерного чемоданчика президента. Так что не грех и подумать впечатлительному эссеисту над повестью писателя, которой завершается первая часть книги.  Откроем напоследок страничку 92, пробежим глазами по ней от заголовка 32 строчки, прикроем их страничкой 93 с  остальными 20 строчками – вот прочитана умещающаяся между заголовком «Суслик» и датой с местом создания рассказа «Капустин Яр ─ Знаменск, 1998» миниатюра из 52 строчек. Перелистаем повесть до конца. Мы в романе-житии «Дурочка».           

ОБРЕТЕНИЕ ВЫСОТ В ПОИСКАХ ДНА: О РОМАНЕ «ДУРОЧКА» 

Судя по всему это всё тот же Капустин Яр, городок, где ниже уровня моря на 200 метров живут вблизи речки Ахтубы семьи ракетчиков. Сами ракетчики дежурят день и ночь ещё глубже, в пусковых шахтах.  Кульминацией событийного ряда рассказа станет военная тревога 28 октября 1968-года, когда героев эвакуируют с остальными детьми в поле, где они будут всю ночь до утра, когда война, как поймёт герой-рассказчик, так и не наступит, ядерного удара никто никому не нанесёт. Но почему, любезный читатель, солнце на краю земли этого фантасмагорического мира, такое огромное и красное, рождается, «всё испачканное в Надькиной крови». Неужели это действительно, взлетая, «Надька рожала солнце»? В шоке от чудного зрелища  своей взлетающей юродивой сестры-подростка ничего не понимающий мальчик с плачем падает ничком на землю, там, где дочь соседки шестилетняя Светка  положила у норки  конфету, печенье и мандарин. Это по-детски щедрое угощение положено Светкой потому что, как она считает, «они одни на свете останутся, суслики, ...после войны вылезут, а тут конфета…» Да, шоковая картина, к тому же глазами мальчика: «Что-то зашелестело у моего лица. Я приподнял голову. И увидел, как суслик маленькой ловкой лапкой затаскивает в свою нору шоколадную конфету…» Всё. Несколько полиграфических чёрных значков на белой бумаге и конец жития.  Завершены события четырёх частей романа. Пейзажи с тюльпанами и верёвка с бельём через небо. Звонки по телефону, бьющийся колокол, скрип ржавых качелей и такой же ржавый скрип колёс телеги, въезжающей в село давним «жарким маем 193… года»     Не празднуют пасху в детском доме, не бьют друг о дружку крашеные яйца дети, не приплывают по речке Ахтубе плоты с неизвестно откуда появляющимися младенцами. Нет Тракторины Петровны, женщины, которая убеждёна, что она не человек, а коммунист, не хоронят в эпидемию людей, словно со средневековой гравюры являющиеся канарейки, даже облизывающих друг друга беглецов из детского дома Ганны и Марата нет. Ничего нет. Как корова языком слизала. Закончилось житие.

А ввёл жанр жития в светскую русскую литературу Николай Семёнович Лесков своей повестью «Житие одной бабы» (1863) специально для освобождённого реформой 1861-го года крестьянства. Использовал Лесков и сказ как особый приём передачи народной речи, но речь юродивых, да ещё сознание не развёртывал. Юродивого  Николку из «Бориса Годунова» (1824) Александра Сергеевича Пушкина не превзошла и  безумная   барыня ни у Александра Николаевича Островского в «Грозе», ни у Николая Фёдоровича Погодина в «Человеке с ружьём».  Американец Уильям Фолкнер своим романом «Шум и ярость» (1929) ещё не поставил перед  студентами-филологами задачи пробираться через дебри безумного мозга. Но в русской литературе есть и предостерегающая, чеховская традиция, она учит не воспринимать слишком всерьёз речей «чёрных монахов» и пациентов палат за номером шесть, потому что диалоги взаимопонимания с такими персонажами  ведут в бездну без дна. Но слова пушкинского Николки откликаются через века, и не только в художественных мирах писателей. Так что не обижайте уж Николку, мальчишки. Пожалейте и суслика Светланы Василенко, внемлите его мольбам.

Светлана Василенко ставит в своей прозе серьёзный, очень и очень непростой эксперимент. Опирается писательница в своей прозе на немалый опыт. Имя Погодина даже встречается в книге на правах семейно-биографической мемуарной инклюзии.  Есть переклички со сказом и лубком Николая Лескова, но проза эта вся целиком и полностью с огромным невспаханным полем жизни ракетных шахт и термоядерных полигонов самостоятельная. И эта проза немалое явление в современной культуре. И, что немаловажно, в реальной жизни. А жизнь течёт, жизнь меняется. Человек с ружьём  вместо  винтовки оснастился ракетой термоядерной, да уж он и не совсем человек давно. Вот писатель и поставлен в новую творческую ситуацию. В этой ситуации горьковское дно жизни по сравнению с ракетными шахтами психологическим раем из ада-то покажется, хоть и угощают здесь сусликов конфетами шоколадными. Но житие прочитано и будем рады новым книгам Светланы Василенко, умеющей обретать основы жизни, даже там, где со времен Короленко и Горького все подземелья бездонные настежь, казалось бы, распахнуты. Пожелаем писательнице  новых высот и горизонтов.             

ПРОГУЛКА ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ: О ДВУХ КРЫМСКИХ ИЗМЕРЕНИЯХ ПРОЗЫ 

Книга прочитана. Можно и пройтись. Отличная погода, но во дворе у дома не встречаются знакомые, Тобик загулял где-то. Погуляем и мы по другую сторону дома. Крым невелик. Невелики и степи на его севере. Похожи скорее на степной парк у окраины города, но город-остров, город-парк – это для человека с воображением. Обычно Крым одни именуют непотопляемым авианосцем, а другие курортной республикой. Все  представления для эссеиста-рецензента не противоречат друг другу. Но погуляет он, предпочтя направление ассоциаций не военное или курортно-туристическое, а литературное, благо, что в местах этих когда-то повстречались предок Фёдора Ивановича Тютчева итальянец Дуджи и братья Поло – знаменитые на весь мир путешественники, известные благодаря воспоминаниям Марко Поло. Крым – край литературный, здесь у моря зародилась и славянская письменность, так что литературные путешествия и прогулки здесь самой историей обусловлены. Живёт здесь эссеист-рецензент со времён детсадовских и школьных. Важнейшие литературные воспоминания у эссеиста с Крымом связаны. В эти литературные воспоминания вплетаются постепенно и встречи с произведениями Светланы Василенко, да и с самой Светланой Владимировной. 

Погожая апрельская погодка. Всё цветёт. Чувствуется приближение лета с его теплом и даже жаром. Эссеист на прогулке сродни курортнику, а курортники имеют всего два экзистенциальных измерения, они, словно с яркой плоской открытки, не случайно именно курортники покупают и коллекционируют открытки. Одно из  этих экзистенциальных измерений – погода. Другое – любознательность: куда пойти, что посмотреть и чем полакомиться. Мечта сентиментально-романтическая по самой своей природе и реальность обыденно-биологическая по своей погоде и всё той же природе, но не путешественника, а места и времени, среды и других условий путешествия – эти два измерения найдём мы и в литературе. Есть они и в книге, по-разному, но представленные в жизни Светланы Василенко. Эти два превращаемых в знак и персонифицируемых впечатлительным эссеистом представления сфокусированы в двух живых, исторически реальных писателях. Это   Николай Погодин. По соседству с потомком знаменитого автора сценических очерков Николая Погодина случается Светлане Василенко и сыну писательницы жить в Москве. И это Александр Грин. Книгу Александра Грина дарят крымские музейщики Светлане Василенко. Её писательница читает прямо на берегу моря. Два этих эпизода находят отражение в только что прочитанной эссеистом-рецензентом книге. 

Мечту, сентиментально-романтическое явление души человеческой, и погоду, тоже, конечно, явление, но несколько иное, можно даже и структурировать. Любому курортнику это под силу, а уж эссеист, наделённый воображением, только таким структурированием и занят подчас, силясь над реальностью подняться, сюрреалист в душе с детства наш эссеист, хоть с великим Сальвадором Дали не встречался. Грина Александра тоже с детства почитает, но так ли сейчас это важно. Сейчас предмет впечатлений, соображений и рассуждений новая книга Светланы Василенко, самому восприятию книги и посвящено это эссе. Здесь возможные подходы к творчеству Светланы Василенко намечены, но могут быть, и продолжены, обустроены. Редко, конечно, мечта и реальность соединяются так счастливо, как, к примеру, поначалу складывались у Франсуазы Саган, любимой писательницы из школьного детства эссеиста. Словно в противоположность баловнице славы Франсуазе Саган, с многих трудностей начинается творческий путь Светланы Василенко. Тяжкий груз глубоко переживаемых жизненных  дорог несёт писательница с собой. Но вот постепенно Светлана Василенко давно уж не только просто уважаемый профессионал литературного цеха писателей и кинематографистов, но издатель и редактор. Автор «Капустина Яра» ─ лидер литературных направлений, автор российской словесности популярный и модный,  настоящий гуру прозы, ведущий свои литературные семинары, которые почитают за честь посетить многие профессионалы, знаток душ, жизней  и судеб человеческих. 

___________________ 

© Пэн Дмитрий Баохуанович