 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
* Есть ощущение основных красок, изначальных верных: красок слов, созвучий, ощущений – и причастный к их тайне поэт звучит такой подлинностью, что не спутаешь её с просто умением писать стихи… Борис Рыжий ошеломлял: используя такие старые, будто давно запылившиеся слова, он писал панорамы жизни совсем не привлекательной, но оторваться от чтения было невозможно. Стихи запоминались сразу: частями, строчками; стихи, пропитанные шлянием по кривым и едва ли красивых переулкам, набитые драками, приблатнённой лексикой, стихи пацана с городской окраины, хотя таким поэт не был. Возникало… например, так: ...В снежки играют мокрые солдаты — они одни, одни на целом свете... Как снег чисты, как ангелы — крылаты, ни в чём не виноваты, словно дети. И сложно было объяснить, какой магией заряжены были простейшие строки, почему, сквозь слёзы, мерцавшие за ними, чувствовался огромный дар, и врезались они в память, вливались в него такою чистотой, что самому хотелось плакать. …словно языки небесного огня: высочайшие, запредельные – мерцали за иными строками Рыжего: Я жил как все — во сне, в кошмаре — Чего здесь больше: потаённой мудрости, неожиданной в столь молодом, пьющем, дерущемся человеке, или феноменального дара, держащегося больше на озарении, нежели на работе – сложно ответить. Предчувствие гибельности томило Рыжего изначально: частое ощущение – стих последний, и подвешен он на светящейся нитке, вот-вот оборвётся она… «Погадай мне, цыганка, на медный грош…» «Полусгнившую изгородь ада/ по-мальчишески перемахну…» Написать так невозможно – только услышать. И читать надо – вслушиваясь: в такую таинственную музыку, что гудит за пределами простейших слов… Они просты – он словно шёл от символистов, у которых на всех – 500 слов. Может быть, больше и не надо – только бы были крупными, вескими. Больше и не надо. Лучше всё же читать Рыжего, чем писать о нём. * Неповторимость интонации и ощущение чуда: два ощущения не оставляют при чтении стихов Бориса Рыжего. Метафора всегда двойственна - сравнивая два предмета, или явления, поэт уточняет их место в мире, лишая их при этом индивидуальности. Метафор мало в стихах Рыжего, и, хотя порою они блестящи: «Там жизнь обнажена, как схема…» - не в них суть. Суть в гипнотическом воздействии стихов на читателя, когда из простейших комбинаций слов вырастает (будто от соприкосновения слов высекаются искры нот) чёрная музыка - чёрная только сначала, ибо, если вчитаться, вслушаться, пронизана она золотыми нитями (в том числе жалости, сострадания ко всем малым сим), что тянутся к высоте, от какой и исходят стихи. Сила бывает примитивной, низовой, бывает умной, но бывает и такой: Мне дал Господь не розовое море, не силы, чтоб с врагами поквитаться — возможность плакать от чужого горя, любя, чужому счастью улыбаться. Редкий дар редкой душевной силы. Она – душа Бориса Рыжего – очевидно была нежной, и, несмотря на задиристость, подчёркнутое пацанство Бориса, к нему самому вполне применима формула Китса: Мир слишком груб для меня. О! этот мир – разливающийся успехом, пьянством, драками, поэзией – мир у берегов розового моря, когда один эпитет становится космосом, сливающимся с морем...может быть, человечества. Мрачны ли стихи Рыжего? В них избыток смерти, жизненного свинца, приблатнённой лексики, ощущение скорого своего финала постоянно, но подлинностью, нежностью своей, сентиментальностью, пусть даже и алкогольной, жёстким мастерством тянутся они волшебными цветами к свету. По-разному можно понимать богослужение: примитивно-кондово выполняй предписания церкви и будет тебе рай, или используя метафизические, мистические толкования визионеров... а можно считать богослужением развитие себя, своего огромного дара, развитие, растянутое на всю длину – такую невыносимо короткую жизнь поэта Бориса Рыжего. А про подлинный рай мы ничего не знаем. * Его стихи точно звучат из глубины бездны: таинственной, как Де профундис: Едва живу, едва дышу, Что сочиню – не запишу. На целый день включаю Баха. Летит за окнами листва, Едва-едва, едва-едва, И перед смертью нету страха. Эта бездна не может быть познана, она угадывается предчувствиями, сложными ощущениями, она передаются только тонкими созвучиями стихов. Она высока и величественна. Стихи Рыжего трагичны, но и светлы: той высотой, ради которой необходимо сжигать себя… Пусть всем земным огнём, который можно выдумать, который предлагает бытие обыденное, самое обыкновенное: Я жил, как все… Но – слышал иначе, иначе воспринимал реальность, иначе выстраивал отношения с нею. Бездна открывается: или чёрный лёд блестит из-под снега. Бездна открывается, чтобы коснуться других через самые простые, именно так организованные слова, чтобы протянуть свои сияния – страшные порой к ним; и зажгутся огни рябины, и мальчик, пишущий стихи, проводит ладонью по лицу… Посыплется осень, пройдёт запой, наступит вечность… * Он протаскивал в игольное ушко кошмара реальности буйную радость существования, обдирая её в кровь… Он созидал стихи по некоему волшебному сценарию, очевидному только ему – когда простые, привычные слова, составленные в нехитрые вроде бы строчки, вспыхивали магическим огнём – таинственным, как чёрный лёд, припорошённый сдобным снегом… Он любил боль и горе – с истовостью аскета – и рвался вдаль от их постоянных прикосновений, паря в своих стихах над адом трансазиатского бытия с его водкой, драками, чурками, ментами, психами, подлыми подворотнями, гнилостным запахом помоек; и вводил ангелов в стихи также естественно, как собутыльники входили в его дом… Хотя подлинный его дом воздушен, лёгок, беспечален, оттуда даже к Господу обратиться совсем просто, как к отцу… Он оставил драгоценные пригоршни стихов, в которых алхимическое преобразование реальности было естественным, как аромат нагретой солнцем земли, или запах первоснежной чистоты – и реальность, не желая терпеть такой игры с собою, вытолкнула его из недр своих, как никогда не сможет вытолкнуть его магические, гипнотические стихи… _____________________ ©️ Балтин Александр Львович
(Фото и биографические сведения из Википедии) |
       
|
