 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
На днях в Тольятти побывала съемочная группа студии «Уралфильм». Кинодокументалисты из Екатеринбурга приступили к съемкам ленты «Ты помнишь, tovarisch?» по одноименной книге одного из привезенных в тридцатые годы прошлого века в СССР «испанских детей» – Вирхилио Льяноса [1]. В пятидесятые он был одним из десяти испанцев, строивших Жигулевскую ГЭС, на тот момент крупнейшую в мире. И самым известным из них: кавалер ордена Ленина за эту стройку, заслуженый строитель Российской Федерации, лауреат премии Совета Министров СССР... Памяти Вирхилио Льяноса Я знал этого замечательного испанца в последние годы его жизни. Наше общение началось после публикации в Релге моего очерка о Вирхилио. Точнее даже, рецензии на его книгу, вышедшую в российском издательстве ЛКИ в 2008 году. О выходе в свет воспоминаний «русского испанца» мне сообщил преподаватель ТГУ Герман Подейко (см. о нем здесь), знавший Вирхилио со времени учебы в Московском энергетическом институте в конце 1940-х годов, а затем и совместной работы на строительстве ГЭС в Жигулях. Я тут же поехал в Москву, купил в издательстве книгу и сделал публикацию в университетской газете, которую тогда редактировал (Tovarisch помнит // Тольяттинский университет, 10 сентября 2008 г.), а затем и в Релге Один экземпляр книги Вирхилио Льяноса я приобрел в подарок редактору Релги Александру Акопову. Александр Иванович был потрясен тем, как близко, чуть ли не рука об руку они шли по жизни, но волею судеб не встретились Он тут же разузнал электронный адрес Вирхилио и отправил ему большое восторженное письмо и ссылку на мою публикацию. Впоследствии они подружились и не раз встречались в гостеприимном доме Льяносов в Валенсии. Новое знакомство обрадовало и Вирхилио, для которого любая весточка из России была, мягко говоря, желанна. Сумевший сохранить одно из редких человеческих качеств – умение быть благодарным (сопряженное, как я заметил на его примере, с врожденным благородством), буквально через неделю после выхода моей публикации, жарким июльским днем 2009 года, он позвонил мне в Тольятти. Это был первый и далеко не последний наш разговор. Порой мы общались часами. Испанцу, прожившему 52 года в СССР и уехавшему из России на родину в сентябре 1992-го, было что вспомнить и о чем погрустить. Не потосковать, не поностальгировать – а именно погрустить этакой целительной светлой грустью. Грустью мудрого старика, которому было что вспомнить.
Единственное, что я точно знаю, – Вирхилилио Льянос с 12 лет жил на две страны. 54 года в СССР ему снилась Испания его детства; последние 22 года жизни, Испании, – Россия его юности, молодости и зрелости... Честно говоря, для меня это интервью стало испытанием. Как говорить о другом человеке, которого ты даже не видел, а только слышал? О себе, о своей семье – еще куда ни шло (как это было ровно семь лет назад, в такие же июльские дни 2014 года, когда питерская команда телеканала «Культура» снимала в Тольятти фильм в рамках проекта «Письма из провинции»). А здесь? Как объяснить, «откуда у парня испанская грусть»? Кстати, именно с разбора знаменитого стихотворения Михаила Светлова «Гренада», которое любил и часто цитировал, и началось наше знакомство. С этого стихотворения, которое мы читали, перебивая друг друга, ссылки на книгу Якова Хелемского «За холмами – Гренада» и ксерокопии статьи журналиста Эдуарда Аренина «Дети Испании, дети России» в газете «Вечерний Ленинград»... Примечания: 1. Вирхилио де лос Льянос Мас (3 ноября 1925 – 1 октября 2014) – выдающийся организатор промышленного строительства, заслуженный строитель РСФСР, лауреат Премии Совета министров СССР. Родился в Испании, с 1938 года жил в Советском Союзе. В 1950 году окончил Московский энергетический институт по специальности инженер-гидроэнергетик, работал в Управлении строительства «Куйбышевгидрострой»: инженером, начальником участка по возведению верхних шлюзов. По окончании строительства – начальник участка в СМУ-6 КГС на сооружении Тольяттинской ТЭЦ, Куйбышевского химического завода («Куйбышевфосфор»). С 1961 года – на руководящих должностях в строительных организациях Москвы, консультант министра промышленности Республики Куба. С 1967-го – главный инженер Главюгпромстроя СССР. С 1974 года начальник отдела Управления снабжения строительства Госснаба СССР. С 1992 года проживал в Испании (г. Альфафар, Валенсия). Награждён орденами Ленина, «Знак Почёта», медалями. Испанская тема Уральские кинематографисты, сами того не ведая, всколыхнули в памяти давнюю историю. Испанская тема впервые пришла в мою жизнь без малого тридцать лет назад, весной 1992 года. В редакцию еженедельника «Столица», в котором я работал в то время, обратились представители «Испанского центра» в Москве... В августе 1991 года многие поняли, что холодная война со всеми вытекающими, и в первую очередь, непроницаемым «железным занавесом», не канула в Лету. И очень надеялись на ратификацию межгосударственного договора о социальном обеспечениии – читай, о достойных пенсиях для «испанских детей». Тот же Вирхилио Льянос писал в своей книге: «Что, в действительности, будет представлять для нас, двух 67-летних пенсионеров, отъезд – или, как его называла Инна (супруга, Инна Александровна Льянос-Кащеева. – С.М.) для моего ободрения, – возвращение в Испанию?… У нас с женой не имелось никаких сбережений. Советское правительство, как нам обещал Красный Крест, должно было пересылать в Испанию пенсии Клавдии (тещи Вирхилио), Инны и мою, как и другим пенсионерам-испанцам. А вопрос социального и медицинского обеспечения? Где мы поселимся в Испании и где будем «проживать» при переходе в мир иной? Тогда еще не существовало нынешнего договора между Испанией и Россией о социальной поддержке, и никто не мог дать положительный ответ на эти вопросы»... Договор между Российской Федерацией и Королевством Испания о социальном обеспечении был подписан почти через два года после отъезда этой семьи в Испанию, 11 апреля 1994-го. А уехали они во многом благодаря тому, что Вирхилио получил высокооплачиваемую работу в компании «Чупа Чупс» – и семье было на что жить. Но не только Льяносу – многим его соотечественникам хотелось наконец вернуться на историческую родину. О чем, собственно, я и написал тогда, в начале 1992 года. Вот этот текст: «ИСПАНСКИЕ ДЕТИ»: УЗНАЕТ ЛИ СТАРАЯ РОДИНА-МАТЬ? Скоро Ельцин получит грустное письмо на официальном бланке Московского общества испанских эмигрантов («Испанский центр»). Из письма узнает, откуда она, испанская грусть. Королевская семья и власти Испании уже знают. Дети, которые теперь состарились, тосковать по родине начали еще в 1937 году. Когда их, спасая от франкистов, в несколько заходов отправили в Союз. По официальным данным, 2895 детей республиканцев раскидали по 16 детским домам и стали воспитывать. Люди, знающие цену «пролетарскому интернационализму», уверяют, что все они стали заложниками, гарантирующими просоветскую лояльность оставшихся в Испании родителей. Массовая репатриация подросших испанцев и оказавшихся в Союзе республиканцев, вместе с русскими женами и детьми, стала возможной только в конце 1950-х. После смерти «лучшего друга» испанских детей и XX съезда. Все они, плохо или хорошо, обустроились на родине. А те, что по разным причинам не уехали, продолжали строить коммунизм. Сейчас на территории бывшего Союза проживает около восьмисот испанцев. Около 600 из них мечтают вернуться в Испанию вместе с семьями. Особенно сегодня, когда в России потеряли к ним всякий интерес. «Испанским детям» обидно, что страна, которой они служили за страх и за совесть и которая щедро поила их не только березовым соком, но и детдомовским кефиром и лагерным чифирем, использовала их в политических целях – и бросила. А Испания не торопится подбирать. Сейчас почти все ограничения на выезд сняты. Но ехать на пустое место «испанские дети» не хотят: в Союзе они состояния не нажили, а пенсии, которую они получают здесь, там в пересчете на песеты, хватит едва ли на неделю. Согласно двустороннему договору о социальном обеспечении трудящихся, подписанному еще в 1989 году, советская сторона собиралась платить пенсии тем, кто вернулся, в валюте. А испанская – доплачивать до минимальной испанской пенсии. Причем не только «возвращенцам», но и их русским половинам. Но ратификации этого договора опять же помешала политика. На этот раз – внутренняя: вслед за Союзом в конце марта этого года чрезвычайно самораспустился союзный Красный Крест, под сенью которого сорок с лишним лет укрывались испанцы. Теперь они рискуют лишиться последнего бастиона эмиграции – помещения. От Ельцина «испанские дети» хотят только одного: чтобы Россия приняла их под сваю юрисдикцию и как преемник бывшего Союза довела до ума договор с Испанией. От испанского правительства требуют понять простую вещь: несколько сот человек не такая уж большая проблема для богатой страны. Председатель «Испанского центра» Хуанита Прието Валенсия удивлена, «как Испания принимает поляков, вьетнамцев», а бывшие соотечественники «оказались хуже, чем немцы, хуже, чем евреи» для своих. - Мы как бы интернированы, – добавляет она, – и уже давно попрощались с родными, ибо нам суждено умереть в России. Говорят, Сталин лично вынес «испанским детям» приговор: мол, взяли у республики и вернем республике. Но они хотят в Королевство. Домой. Увы, публикация, которую так ждали в «Испанском центре» в Москве (а журнал «Столица» в то время был одним из самых влиятельных изданий), его читали в администрации Президента России), не появилась. Рукопись прошла все положенные этапы редакционной подготовки – но в итоге... как говорили в былые времена, была положена под сукно. Осталась в гранках, сохранившихся в моем архиве. Помню свои ощущения. Текст, сделанный на реальной фактуре, на совесть и по всем законам жанра, хоронить было безумно жалко – но публиковать еще где-то, кроме «Столицы», я посчитал неэтичным. Жалко было, еще и потому, что этот материал был одним из первых в моей жизни, написанных, что называется, на одном дыхании. И результат мне очень нравился (нравится и сегодня, три десятилетия спустя). Наверное, я бы не был так расстроен, если бы мне, проработавшему к тому времени в редакции больше года, лично объяснили тогда, почему материал «не пошел». Когда я попытался узнать, «откуда дует ветер», мне дали понять, что таково решение недавно принятого начальника нового, только что созданного международного отдела – дамы довольно известной в журналистской среде, дочери одного из испанских детей и, главное, супруги очень известного телеведущего, не сходившего, как говорится, с экранов. На мой вопрос руководителю своего отдела, почему эта синьора, даже еще не заместитель главного редактора журнала (это случится позже), принимает такие решения, коллеги промолчали и опутили глаза. «Можешь, конечно, попробовать сходить к главреду, но наверняка отказ в публикации она с ним согласовала»... Я намеренно не называю фамилии, памятуя о сроке давности. Пусть эта история останется притчей. О том, что ошибаются люди, которые думают, что цензура – удел исключительно держиморд всех мастей. Нередко грешат и те, кто позиционирует себя как сторонник и даже апологет демократических, либеральных ценностей. Но, согласитесь, любая цензура одинаково отвратительна, независимо от того, кто и под каким таким «благовидным» предлогом запрещает журналистам честно выполнять свою работу. Бездна неправды Эта маленькая история – довольно выпуклая иллюстрация к куда более важному, на мой взгляд, обобщению, связанному с испанской темой. Звучит оно примерно так: в советское время тема испанцев в СССР была политизирована, а сами они, начиная с детских лет и до старости, служили объектом идеологических манипуляций. Они в самом деле были заложниками... Собственно, об этом я о пытался рассказать в своей публикации в «Столице». А недавно нашел даже не косвенное – прямое подтверждение этому... Я писал уже в рамках проекта «ЗНАКИ ДАВНОСТИ», что много-много лет занимаюсь историей строительства Куйбышевской ГЭС. И конечно, меня всегда интересовали судьбы не только заключенных – узниках Кунеевлага на последней «сталинской стройке», но и вольнонаемных строителей. Одним из них был наш сквозной герой – Вирхилио Льянос. Испанец на «великой стройке коммунизма» – понятно, фигура колоритная, мечта советских пропагандистов. И конечно, в начале 1950-х он вместе со своей русской женой не раз был героем второго, а то и первого плана многих журнальных и газетных публикаций и документальных фильмов о строительстве в Жигулях. Я нашел с десяток публикаций с упоминанием его имени только в журналах «Смена» и «Огонёк», и представляю, какой толщины можно было бы составить сборник статей о Вирхилио, если задаться целью перерыть все подшивки советской периодики. А учитывая, что «летописцы» той поры обычно не стеснялись превращать сказку в быль, и наоборот, – клянусь, работы для эксперта, который бы взялся выверять факты и писать комментарии для такого сборника, было бы более чем достаточно. Вот и недавно, марте этого года, отправил Марии Льянос, дочери Вирхилио, новые находки в огромном море подзабытой публицистики о строительстве Куйбышевской ГЭС. В том числе я двухполосную публикацию в «Огоньке», вышедшую ровно 70 лет назад (А. Старков. Близ Куйбышева // Огонек. – 1951. – июль. – №28) – по нашей общей оценке, на редкость содержательную. И даже заключительная части очерка, где особенно чувствуется опытная рука цензора (а в ту пору – как иначе?), не сильно портит материал. «...Это была конференция молодых строителей. Но тут сидели и ветераны Волхова, «Магнитки», Уралмаша, Беломорско-Балтийского канала, Сталинградского тракторного, Днепра. Рядом с ними радостнее и увереннее чувствовали себя те, кому посчастливилось первые свои шаги сделать сразу на великой стройке коммунизма. Прекрасно сказал об этом, выступая на конференции, комсомолец Вирхилио Льянос. — Недавно мой товарищ – испанец, работающий на Волго-Доне, – получил из Мадрида письмо от своего брата-каменщика. Тот пишет: «До нас дошел слух о новых огромных стройках, которые начал Советский Союз. Как бы хотелось мне вложить хоть один кирпичик в эти здания, в эти плотины!». — А мы, – продолжал Вирхилио, – вложим не один, а миллион кирпичей. Вот какое нам счастье! Мы, молодые специалисты, считаем себя пока маленькими инженерами большого строительства. Мы мечтаем оказаться достойными этой стройки. У нас много сил и энергии, и мы хотим соединить их с опытом и знанием ветеранов. Мы хотим, чтобы товарищ Сталин был доволен нами... Так говорил Вирхилио, и все аплодировали ему»... Понятно, что без упоминания Сталина – «великого зодчего коммунизма», как называл его в своих рукопиных опусах начальник строительства, генерал-майор Иван Комзин, – в то время было не обойтись. В той огоньковской статье упомянут и сам Комзин (см. мой очерк о нем здесь же, в Релге), который, конечно же, знал Вирхилио. Одному из крупнейших в СССР организаторов строительства крупных объектов, человеку, вхожему во многие высокие кабинеты и при Сталине, и при Хрущеве, Ивану Васильевичу было что вспомнить. К тому же он тяготел к мемуаристике и неплохо писал сам, хотя понятно, не обходилось без рерайтеров. И вот в 1973 году в «Политиздате» вышла последняя, четвертая по счету, его книга «Я верю в мечту», в которую вошла главка, посвященная Вирхилио Льяносу. Я приведу ее с небольшими сокращениями, поскольку гиперссылку сделать нельзя – текстовой версии в Интернете пока нет. Из книги И. Комзина «Я верю в мечту»: «Познакомился я с Верхильо Льяносом еще в Жигулях. — Иван Васильевич, к вам группа испанцев, – доложила как-то секретарь Люба. — Испанцы? Туристы, что ли. — Да нет, наши, советские испанцы. Их было шестеро. Смуглые, черноглазые, молодые. Познакомился с каждым в отдельности. Испанские фамилии: Льянос, Кортес, Родригес... Правда, у одного имя исконно русское – Иван. «Должно быть, Хуан», – подумал я, крепко пожимая руку испанскому тезке Ивану Кортесу. Каждый из испанцев получил в Жигулях работу по специальности. Я расскажу об одном из них – о Верхильо Льяносе. Верхильо окончил Уральский политехнический институт, получил диплом инженера-гидротехника, и я направил его на строительство верхних шлюзов, что вполне устраивало молодого специалиста. Он был так доволен, что на радостях поблагодарил меня по-испански и по-русски. Работал Верхильо отлично. Вскоре его приняли в партию. ...Случилось мне быть в гостях у Николая Герасимовича Кузнецова... Я знал, что адмирал флота Кузнецов прожил интересную жизнь... Знал и о том, что он воевал в республиканской Испании под именем дона Николаса. Зашел разговор об испанских событиях, и я спросил адмирала, что же ему больше всего запомнилось из тех трудных времен. — Что больше всего запомнилось? – повторил адмирал мой вопрос. – Да, собственно говоря, все запомнилось. Я расскажу вам о случае, который не имеет прямого отношения к боевым действиям. Адмирал заговорил, и окружающие притихли, словно перенеслись в далекий уже год и стали свидетелями происходивших событий. | ...Кузнецов, он же дон Николас, стоял на мостике корабля, который готовился отойти от берега. Уже были отданы швартовы, когда неожиданно на одной из узких приморских улочек раздалась беспорядочная ружейная стрельба и почти одновременно показалась двухколесная повозка с мулом, который несся по направлению к морю. Николай Герасимович поднес к глазам бинокль и увидел: на повозке лежал мужчина. Бежавший за мулом босоногий мальчишка размахивал руками и что-то кричал, должно быть, взывал о помощи. Все стало понятно, когда из-за угла выскочила группа фалангистов, стрелявших на ходу по беззащитной цели. Командир корабля тотчас приказал открыть пулеметный огонь по фашистам и распорядился спустить на воду шлюпку с шестью вооруженными матросами. Минут через двадцать мужчина и мальчик, его сын, уже были на борту корабля. Пока судовой врач оказывал помошь отцу, его сынишка сидел на руках у Николая Герасимовича и никак не мог прийти в себя от пережитого страха. Он крепко обнял за шею «дона Николаса» и не собирался, судя по всему, с ним расставаться. Конец этой истории я услышал от Николая Герасимовича в другой раз. Мы гуляли с адмиралом в лесу близ Барвихи, и я напомнил ему об испанском мальчике. — Все кончилось как нельзя лучше, – сказал мой собеседник. Отец и сын в том же, 1938 году, были доставлены в Одессу и вместе с другими испанцами, спасшимися от франкистского террора, остались жить в Советском Союзе. — Славный мальчуган был Верхильо! – заключил адмирал.— Я привык к нему, как к родному. До самой Одессы. Он не отходил от меня... — Верхильо?! — Почему это вас так удивляет? – осведомился Николай Герасимович. – Да, мальчика звали именно так. — А фамилию вы запомнили? – спросил я. — Конечно запомнил, – ответил адмирал, – Верхильо Льянос. — В таком случае я его хорошо знаю. Он работает инженером на Куйбышевгидрострое. Как-то мы с ним разговорились, и он сказал, что его отец был командиром интернационального батальона в республиканской Испании. — Если так, то это, несомненно, тот самый Верхильо. Ошибки тут быть не может, – уверенно сказал Кузнецов. Нет, Гамлет не прав, утверждая, что «порвалась связь времен», – подумал я. Пути людские в конце концов сходятся, и подчас прошлое совершенно неожиданно для нас сталкивается с настоящим. На стройке шел обычный трудовой день. Пришел я к себе в кабинет и услышал от Любы: — Вас просили позвонить в министерство. Я позвонил и услышал: — Готовьтесь, Иван Васильевич будет встречать гостью из Испании. Самолет прибывает в Куйбышевский аэропорт. Назвали мне день и час. Вызвал я Верхильо, сообщил новость. Льянос рассказал, что мать его – ведущая актриса Мадридского королевского театра и что только это обстоятельство в свое время спасло ее, жену воина-республиканца, от франкистских застенков... Три следующих дня Верхильо жил ожиданием предстоящей встречи. Вместе с ним волновались и его друзья, которые вечерами привели в образцовый порядок домик и сад своего товарища. Наконец наступил день приезда испанской гостьи. Среди встречавших был и я. С трапа сошла женщина необыкновенной красоты. Ее иссиня-черные волосы, уложенные в высокую прическу, были тронуты сединой, отчего голова казалась увенчаной серебряной короной. Не стану описывать встречу матери с сыном… Десять дней провела мать в гостях у сына в Жигулях. И все десять дней умоляла его поехать с ней в Испанию. Рассказывая мне об этом, Верхильо очень волновался. Я понимал его. Два чувства боролись в Льяносе: любовь к матери и любовь к своей второй родине. Верхильо знал, что никто не будет чинить ему препятствий, если он захочет возвратиться в Испанию, но на просьбы матери отвечал молчанием. А накануне ее отъезда прибежал ко мне и сказал, что твердо решил остаться навсегда в Советском Союзе. Проводили мы мать нашего товарища, как и встречали, сердечно. Я глядел на нее и поражался тому, как может измениться человек за столь короткий срок. Мать Верхильо казалась постаревшей на десять лет... Недавно я узнал, что Верхильо Льянос работает главным инженером одного крупнейшего управления, и что до этого он был на Кубе, где возглавлял строительство самой мощной в республике тепловой электростанции. Узнал я об этом от него самого, случайно встретив Льяноса в Министерстве промышленного строительства...» История, рассказанная генералом Комзиным в его книге, меня, мягко говоря, насторожила. Странным казалось все, начиная с написания имени – «Верхильо» вместо «Вирхилио». И потом, среди испанцев, работавших на строительстве Куйбышевской ГЭС, не было никаких Кортеса и Родригеса. Всех, кто был, перечислил в своих воспоминаниях Вирхилио Льянос: «На строительстве ГЭС на обоих берегах Волги работают десять испанцев: Антонио Мартинес, Хайме Ортис, Анхель Алонсо, Франсиско Ормаечеа, Элиас Арсега, Хосе Ранедо, Хосе Малэа, Хуан Хосе Ландабасо, Лино Эрреро и автор этих строк». К тому же известно, что сам Льянос окончил не Уральский политехнический, как пишет автор книги «Я верю в мечту», а Московский энергетический институт.. О том, что генерал-майор Иван Комзин и легендарный адмирал Николай Кузнецов общались и даже дружили, я знал из рассказов водителя начальника Куйбышевгидростроя Николая Бурцева. Вероятность того, что они могли запросто беседовать, высока, – но содержание этого разговора показалось более чем сомнительным. Отправил скан приведенных страниц Марии Льянос. И в апреле этого года получил ответ, который приведу здесь: «О воспоминаниях Комзина – папа ещё тогда, в 1973-м, при выходе книги в свет, возмущался фантазиями И.В., – тем более, что Комзин прекрасно мог посоветоваться насчёт того, что пишет, с героями повествования. Но главный герой книги был он сам, – отсюда бездна неправды... Первое – эпизод с франкистами и преследованием телеги и с мальчиком, которого было звать якобы Вирхилио – на совести Кузнецова или Комзина, и никакого отношения к жизни нашей семьи не имеет. Отец попал в СССР в ноябре 1938 года вместе с сестрой и братом в составе последней экспедиции детей Республики, их вывезли из Барселоны. Его отец, мой дед, по окончании войны был брошен в концлагерь на территории французской Африки, оттуда его "достал" Международный Красный Крест, и он поехал в Советский Союз в эмиграцию, так как там уже жили в детдоме его дети... Второе – бабушка никогда не приезжала в Жигули, и не могла звать сына в Испанию, потому что а) жила и работала в Аргентине в Буэнос Айресе с лета 1936 до конца 80-х гг, и б) отец встретился с ней – спустя 34 года после отъезда из Испании – в Москве, зимой 1968 года, куда она специально прилетела к нам в гости по маршруту Б. Айрес – Париж – Москва»... Действительно, что заставило Комзина через двадцать лет после смерти Сталина предаться «фантазиям», непонятно. И кто после этого будет считать серьезным источником подобные «мемуары»? Город, которого нет Куйбышевская, ныне Жигулевская, ГЭС построена на так называемом Отважненском створе, против старинного волжского города Ставрополя (такое имя носил до 1964 года нынешний Тольятти). Город, которого сегодня уже нет, занимает особое место в жизни Льяносов. Его до конца дней вспоминал Вирхилио. «Меня вырастили дедушка и бабушка в городе Ставрополе на Волге, которого сейчас нет, потому что залило его Куйбышевское водохранилище, – рассказывала Мария Кащеева де Лос-Льянос Севе Новгородцеву (ВВС, «Севаоборот», 25 мая 2003 г.) – Да, есть город Тольятти – это обозначает приблизительно то место, где я жила и которое я считаю своей родиной. Хотя официально я родилась в городе Свердловске...» В биографической новелле Марии Льянос, опубликованной в издававшемся в США русскоязычном сетевом журнале «Чайка», нашёл такие строчки: «Не ищите по карте города моего детства. Он ушел в глубину, как град Китеж. Страдальчески зажмурившись, погрузился в волжские тёмные воды. Стоит на речном дне со своими церквями и цветочными клумбами... Выстроили за лесом новый город, дали иностранное имя, построили огромный завод. А стариков, живших в городе, который лежит на дне, уже никого нет в живых. Так что и горевать по нему некому. Дай-ка я вспомню тебя, город моего детства, моя первая утрата. Ты лежишь на дне души, как на волжской глубине, и воспоминания-рыбы плывут подводными улицами»...
В одном из писем я попросил дочь Марию уточнить, участвовал ли кто-то из семьи в работах по переносу из зоны затопления Куйбышевским водохранилищем старинного города. Во всяком случае, в архивах сохранился документ, согласно которому премированы работники Куйбышевгидростроя – разработчики технического проекта по перевозке на новую площадку деревянных зданий без их разборки, что позволяло государству значительно сэкономить [2]. В числе победителей конкурса значится «Льянос М.В.». Речь явно шла о Вирхилио, но нужно было уточнить. «Папа вполне мог быть включен в группу по переносу старого города» – предположила Мария. Но сам Вирхилио почему-то не счёл нужным упомянуть об этом в воспоминаниях: по его версии, разработка, которая в конечном итоге была воплощена в жизнь, принадлежала другу семьи Льяносов, чей образ, хоть и смутно, отложился и в её детской памяти. Глава в воспоминаниях отца так и называется: «Наш друг Рэм Никитин». «Он одним из первых инженеров-механиков прибыл на стройку. Этот прекрасный парень – интеллигентный, воспитанный – был неисправимым романтиком, впрочем, как и все мы. Его главным увлечением было изобретательство. В то время он проектировал универсальные металлические сани. Они предназначались для транспортировки изб из будущей зоны затопления без предварительной разборки. Жюри конкурса на лучший проект перевозки домов присудило Рэму первую премию». Сани, изготовленные гидростроевцами, очень пригодились при переносе города. Уже история В Тольятти презентация книги Вирхилио Льяноса прошла в апреле 2011 года. Мы подготовили ее вместе с Городским музейным комплексом «Наследие» (впоследствии под надуманным предлогом отнятым у его основателя и многолетнего директора Валентины Казаковой). В планах было сделать что-то подобное и к его 90-летию в ноябре 2015-го, который, как мне казалось, Вирхилио, обладающий невероятным жизнелюбием, отметит непременно... А сейчас передо мной фото: могильная плита на кладбище в городе Альфафар в испанской Валенсии. Всё очень лаконично: четыре имени и даты жизни. Последние два – Инна Кащеева Льянос и Вирхилио де лос Льянос Мас. Здесь же похоронены матери обоих: Франциска Мас Рольдан и Клавдия Рубцова Кащеева. Могила тестя, как говорил Вирхилио, осталась на Баныкинском кладбище в Тольятти, и Льяносов очень тревожило: цела ли она?… Портрет молодого строителя Куйбышевской ГЭС Вирхилио Льяноса – стоп-кадр из документального фильма Евгения Астахова [3] «Маяки памяти». В который раз пересматриваю этот фильм, мысленно склоняя голову перед автором за тяжелейший и, увы, неблагодарный, так и не оцененный по достоинству потомками труд. Вот тот самый сюжет о Вирхилио.. Хроника гражданской войны в Испании, эвакуация «испанских детей» в Ленинград, начало строительства Куйбышевской ГЭС. А вот и наш герой «в интерьере» стройки. Голос Астахова за кадром: «Испания... Она навсегда вошла в нашу память. Вошла болью и гордостью за неё. Где-то среди вот этих детей Вирхилио Льянос Мас и его маленький брат... Они прощаются со своими сёстрами и со своей многострадальной землёй. И очень долгие годы протянется эта разлука. Отсюда начинался их путь по российской земле. По той земле, которая стала ему родной землёй, доброй, щедрой на ласку. Вирхилио Льянос старался отплатить ей за эту доброту, за эту ласку. Всем, чем мог: трудом своим, тем вдохновением, которым была озарена нелёгкая жизнь первых строителей Куйбышевского гидроузла. Вирхилио Льянос, Гурген Багдасаров... Десятки, сотни людей, ветеранов Куйбышевгидростроя, тех, кто принимал участие в делах, которые стали событиями очень далёкой уже истории. Истории, для многих неизвестной, а для многих и уже позабытой...» Примечания: 2. На переселение Ставрополя (2540 деревянных строений) было потрачено 36 млн 687 тыс. рублей, из них 16,5 млн – на перенос частных домов. В сего же при сооружении ГЭС только на Волге было перенесено на новое место 44 тысячи строений (17 городов и 280 сёл). При сооружении гидроузлов Волжско-Камского каскада из зоны затопления водохранилищами было переселено около 660 тыс. человек, а всего за период гидротехнического строительства в России – около 880 тыс. человек. По кн.: «Созидатели...» и «Вечный двигатель. Волжско-Камский гидроэнергетический каскад: вчера, сегодня, завтра» (авт.-сост. С.Г. Мельник. – М.: Фонд «Юбилейная летопись», 2007). 3. Евгений Евгеньевич Астахов (25 июня 1925 – 3 марта 2013) – писатель, кинематографист. Родился в г. Батуми. Участник Великой Отечественной войны: призван в 1943-м, окончил Подольское артиллерийское училище, воевал на Первом Украинском фронте. С 1952 года, по окончании политехнического института в Тбилиси, – инженер-проектировщик на Куйбышевгидрострое, с 1957-го – заместитель директора гидротехнического техникума в Ставрополе. С 1962 года жил в Куйбышеве. В 1970-1980-е годы – главный редактор Куйбышевского областного телевидения, руководитель киностудии КГС в Тольятти. В 1967 году окончил Высшие литературные курсы Союза писателей СССР. Автор множества журналистских публикаций (начиная с1955 года), десятков книг, сорока игровых и документальных кино- и телефильмов. Награждён орденами Красной Звезды, Отечественной войны, медалями. _____________________ © Мельник Сергей Георгиевич
|
       
|
