 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
10.06.2021 Автор - Андрей Камакин, Обозреватель отдела политики "Московского комсомольца", политический аналитик. (Публикуется в сокращении) "Я хорошо знал его. Возможно, лучше, чем многие..." На протяжении вот уже более двух месяцев бывший зять Бориса Ельцина Алексей (по паспорту – Леонид) Дьяченко, экс-супруг Татьяны, публикует на сайте "Эха Москвы" воспоминания о бывшем тесте, воспринимаемые – и было бы странно, если бы было по-другому, – весьма неоднозначно прочими участниками описываемых событий. Свою оценку мемуарам и их главному герою мы попросили дать Сергея Филатова. В 1993-1996 годах Сергей Александрович возглавлял Администрацию Президента России.
Свои "многосерийные" воспоминания Дьяченко посвятил "30-летию Великой августовской демократической революции 1991 года". Автор называет их "фрагментами будущей книги "От Ельцина до Путина. И обратно". А будущую книгу, в свою очередь, – "чертежом, по которой люди смогут воссоздать конструкцию эпохи». (…) – Сергей Александрович, дополняют воспоминания Алексея Дьяченко образ Ельцина и ельцинской эпохи или, напротив, искажают? – Они подтверждают то, что я знаю, и очень многое из того, что я просто предполагал. Политические противники постоянно пытались найти какие-то "зацепки" для дискредитации Ельцина. Особенно "популярна", конечно, была тема пьянства. Пошло это еще с советских времен. Это была "заготовка" номенклатурщиков, которой воспользовались противники Ельцина в Верховном Совета и на съездах народных депутатов. Особенно любили муссировать это женщины. Из-за чего я просто возненавидел тогда женщин-политиков. Это же такая гнусь! Замазывали человека грязью, чтобы вызвать у людей недоверие к нему. И во многом это удалось. Но время, уверен, все расставит по своим местам. Люди постепенно начинают понимать, кто есть кто. И я очень благодарен Алексею Дьяченко за его вклад в восстановление исторической справедливости. Он нашел самые важные моменты из жизни Бориса Николаевича и раскрыл нам их. – Тем не менее образ, который возникает из этих мемуаров, не назовешь идеальным. – Ну, конечно же, он не идеальный. Ведь это ведь был живой человек, и, как у каждого человека, у него были свои достоинства и свои недостатки. (…) – Ну а то, как Дьяченко описывает роль своей бывшей жены Татьяны – по его словам, она любила себя называть "папиными ушками", – соответствует действительности? – Думаю, да. Татьяна действительно была, что называется, влюблена в отца. До президентской кампании 1996 года она была очень незаметной фигурой. Но когда мы начали работу в предвыборном штабе и увидели, что каждая поездка Ельцина в регионы не улучшает, а снижает его рейтинг, то задумались над тем, почему это происходит. И стали искать человека, который мог бы доносить до Бориса Николаевича то, что из наших уст он слышать не хотел. Он пренебрегал всеми нашими рекомендациями. Тогда-то и возникла идея привлечь к кампании Татьяну и через нее давать советы Борису Николаевичу. Только она могла его переубедить. Нам очень помог "внешний" пример: у Жака Ширака, ставшего президентом за год до этого, активное участие в кампании принимала его дочь. И расчет оказался верным: после того, как подключилась Татьяна, первая же поездка показала, что рейтинг начал расти. – Владимир Шевченко, шеф протокола Ельцина, решительно не согласен с тем, как Дьяченко описывает события, связанные с назначением и отставкой Примакова. Кто, на ваш взгляд, прав в этом споре? – Мне трудно тут быть арбитром, поскольку во время этих событий меня уже не было в Кремле. Могу лишь сказать, что с отставкой Примакова Борис Николаевич, конечно же, ошибся. Вне всякого сомнения. Уход Евгения Максимовича с премьерского поста был, во-первых, преждевременным, но самое главное – породил новое противостояние. Примаков был не только умным и порядочным человеком. С ним очень многие люди в нашей стране связывали свои надежды на будущее. Уже то, что он согласился осенью 1998 года на премьерский пост, было великим благом для страны. Я, кстати, был почти уверен, что он не согласится. Мы ведь давно дружили с Евгением Максимовичем, и я знал о его настроениях. Помню, в середине 1990-х, еще в бытность его главой СВР, мы как-то встретились с ним в одной поездке и довольно долго беседовали по душам. Он уже тогда говорил о своем желании отойти от дел. Сказал, что скоро закончит свою службу во внешней разведке и уйдет на покой. О том, чтобы продолжать деятельность в каком-то другом качестве, не было и речи. Знаю, что и жена его Ирина была категорически против этого. Говорила, что состояние здоровья у него такое, что работать дальше нельзя. Нужно отдыхать. Поэтому я был очень удивлен, когда Борис Николаевич предложил Примакову пост министра иностранных дел, и тот ответил согласием. И еще больше удивился, когда удалось уговорить его на премьерство. Примаков, правда – тут вполне можно согласиться с Алексеем Дьяченко, – был не очень хорошим политическим тактиком. Помните его заявление о том, что в тюрьмах надо освободить места для нарушающих закон предпринимателей? Тем самым он очень напугал наших олигархов. Настроил их против себя. А они в свою очередь постарались настроить против него Ельцина. Сделать это было, в общем-то, несложно: Борис Николаевич легко "заводился" на почве ревности. Терпеть не мог, когда кого-то из его окружения начинали обсуждать как будущего преемника. Это коснулось даже Собчака. При том, что сам Собчак категорически отрицал, что претендует на президентский пост. Помню нашу встречу с Анатолием Александровичем, когда пошли такие слухи. У меня в кабинете лежал какой-то иностранный журнал с огромным портретом Собчака и заголовком: "Кто следующий?" Собчак тогда встал, взял этот журнал и написал на нем: "Только не я". Я был очень расстроен уходом Примакова. И еще больше – тем, что его поставили в "противофазу" Борису Николаевичу. Ничего хорошего выйти из этого не могло. И не вышло. – А что вам большего всего запомнилось из общения с Ельциным? – Вы знаете, Борис Николаевич был вообще довольно закрытым человеком. Я даже, помню, как-то выступил и сказал, что президент одинок, и в этом его несчастье и трагедия. Ведь постоянно держать в себе не только государственные секреты, но и эмоции – это тяжелое дело. Даже с медицинской точки зрения. Но личное все-таки пробивалось в каких-то ситуациях, каких-то разговорах, шутках. Алексей Дьяченко, по-моему, прекрасно ухватил такие моменты, раскрывающие личность Бориса Николаевича. Могу подтвердить, что матом он никогда не ругался. И практически не использовал другие бранные выражения. Один-единственный раз я услышал от него крепкое словцо. Это было в декабре 1995 года – на следующий день, после того как мы, демократы, проиграли выборы в Госдуму. Когда я вошел в кабинет Бориса Николаевича, он встал, пошел навстречу и сказал: "Ну что, просрали выборы?!" Могу также подтвердить, что Ельцин не терпел ни хамства, ни панибратства. Тут же всей своей реакцией давал понять, что не приемлет этого. Таких эпизодов было очень много. И, конечно, он был жестким руководителем. В конфликтных ситуациях – на съездах народных депутатов, например, – возникало ощущение совершенно железной фигуры, которая никогда не идет ни какие уступки. Свою позицию он отстаивал не грубо, никогда не применял окрик. Тем не менее было видно, что если Ельцин уперся, сдвинуть его невозможно. – Ваши отношения с Ельциным тоже не назовешь идеальными. Вы тоже, насколько известно, ушли с поста главы администрации не по своей воле: президент, что называется, пошел на поводу у ваших недоброжелателей. – Я до сих пор не знаю точно, кто спровоцировал это. Скорее всего, это была коржаковская интрига. Они тогда были очень близки с Коржаковым: президент доверял ему практически безоговорочно. Кадровая политика, надо признать, не была сильной стороной Ельцина. Нередко он возвышал своих идеологических противников, явных врагов проводимых им реформ. Что впоследствии очень дорого обходилось стране. Борис Николаевич, надо отдать ему должное, обставил мою отставку не обидно. Вызвал и сказал, что хочет видеть меня заместителем руководителя своего предвыборного штаба. Внешне такое назначение выглядело весьма почетно. Однако Сосковец, став главой штаба – еще одна большая кадровая ошибка президента, – остался, как говорится, при делах (Сергей Филатов ушел с поста руководителя Администрации Президента в январе 1996 года; Олег Сосковец занимал должность первого заместителя председателя правительства до 20 июня 1996 года. – "МК"). Со мной почему-то поступили по-другому. Я долго не мог понять, в чем тут дело. И в итоге пришел к выводу, что за этим стояло желание Коржакова и единомышленников убрать меня под благовидным предлогом из Кремля. Как человека, который мог помешать их планам. – Тем не менее в ваших воспоминаниях нет ни тени обиды на Ельцина. Или вы просто тщательно скрываете обиду? – Нет, никаких обид у меня нет. Да и тогда не было. Ну, убрали меня – и что? Все равно возраст подходил. До этого за всё время совместной работы у нас не было с ним ни одного конфликта. Хотя различных провокаций в отношении меня, предполагаю, было много. – Однако разногласия все-таки случались. Известно, например, что осенью 1993 года вы были против роспуска парламента. Но, несмотря на это, как ни удивительно, сохранили свой пост. – Да, я был единственным в тогдашнем руководстве страны, кто выступил против. Я, кстати, тоже удивился, что он не снял меня тогда с работы. Хотя я прямо в лицо сказал ему, что этот указ преждевременный и ничего хорошего не принесет. – В нынешних политических реалиях это трудно, невозможно себе представить: глава Администрации Президента выступает против решения президента по важнейшему вопросу – и не лишается должности. – Ну и какие, согласитесь, могут быть обиды, когда вспоминаешь такие эпизоды! Он был совершенно незлопамятным человеком. Очень, как мне кажется, искренним. И совершенно не державшимся за власть. В августе 1995 года, за полгода до моей отставки, мы очень долго беседовали с ним на эту тему. Он говорил, что очень устал, забросил семью, почти не бывает дома. И поэтому хочет уйти. Не будет баллотироваться на новый срок. Я представил тогда последний аргумент – сказал: "Борис Николаевич, ну а кто после вас-то? Никого же, кроме Зюганова, не видно. Есть у вас какая-то замена?" Он ответил, что замены нет, но это не имеет значения. Он, мол, знает что делает. Это потом, ближе к Новому году, настроение Ельцина резко изменилось: он стал думать не об уходе, а о борьбе. Но в тот момент, мне кажется, готов был отдать власть кому угодно. Даже Зюганову. – После отставки Ельцина вам доводилось с ним общаться? – Мы виделись один раз – на мероприятии по случаю годовщины Первого съезда народных депутатов России. Я тогда подарил ему книгу, посвященную этому. Честно говоря, меня очень смутило, что в глазах у Бориса Николаевича стояли слезы. Он находился, чувствовалось, в тяжелом психологическом состоянии. – Приходилось слышать, что через некоторое время после своей отставки Ельцин, если называть вещи своими именами, погрузился в депрессию. Вызванную не в последнюю очередь несогласием с тем, какое направление приняло наше политическое развитие. – Да, я тоже много слышал о том, что его отношение к происходящему было, мягко говоря, нелестным. Тяжелее всего он воспринимал гонения на средства массовой информации, поскольку считал свободу слова в стране своей колоссальной заслугой. – То есть те слезы, о которых вы говорите, выражали в том числе его восприятие ситуации в стране? – Думаю, да. Думаю, он смотрел на эту книгу, и ему казалось, что это последнее, что осталось от его эпохи. ______________________________________________________ Опубликовано в газете "Московского комсомолец", №28557 от 11 июня 2021 под заголовком: «В тот момент Ельцин готов был отдать власть кому угодно» |
       
|
