 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Так случилось, что мой давний соискатель, ставший крупным деятелем культуры и сейчас столкнувшийся с проблемой рецензирования научных работ как автор, и одновременно занимавшаяся изданием научных работ редактор крупнейшего научного журнала Наталья Константиновна Алимова вызвали у меня потребность высказаться на тему научной редакционно-издательской деятельности. Я понимаю, насколько наивно выглядит с моей стороны эта попытка, когда в течение больше 20 лет эта сфера – научное книгоиздание и научное редактирование намеренно уничтожались вследствие упрощения взглядов на науку и в угоду жадного стремления заработать деньги любой ценой. Вначале исчезло лицензирование издательской деятельности, когда лицензии выдавались под серьезное профессиональное обоснование, причем только на пять лет, после чего их следовало обновлять. Потом получение права издавать научную литературу и журналы стало упрощаться и было доведено до абсурда с изобретением глупого феномена под названием «ваковские журналы». Очевидная глупость этого «изобретения», а возможно, сознательная акция, заключалась в том, что требования рецензировать научные статьи, что всегда было очевидным, стало чем-то особенным. Даже второй термин возник – «рецензируемые журналы»! (В дальнейшем я лично столкнулся со злоупотреблениями в этой области, которые заключались в том, что «ваковскими» журналами, например, в области журналистики, стали руководить люди, никакого отношения не имеющие к журналистике – ни по образованию, ни по роду занятий, ни по занимаемой должности. А потом стали брать деньги с авторов, постоянно резко увеличивая размер взноса, с намеком на гарантию публикации, и, знаю доподлинно, – совсем не рецензировали. Позднее столкнулся с тем же не только с связи с журналистикой…) Для меня, завредакцией журнала «Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы», а затем директора Издательства Ростовского университета, проработавшего на этих должностях по 4 года, было совершенно естественным рецензировать как научные статьи, так и рукописи монографий. При этом, как правило, на каждую работу, кроме давно известных, именитых авторов, организовывались две рецензии – открытая, когда автор и рецензент знали друг друга, и закрытая, «черная», когда имя рецензента скрывалось от автора, а иногда, в особо спорных случаях, и имя автора не сообщалось рецензенту. То есть, рецензирование было очень важной серьезной составляющей в процессе издания научной литературы. Было ли это обоснованно? Считаю, что безусловно да. А как иначе филологи, сидящие в редакциях и издательствах, могли быть уверены, что работа, освещающая тонкости идей в глубинах той или иной науки, о которых они не имеют ни малейшего представления, актуальна, содержит новизну, отвечает уровню данной науки в данное время? Разумеется, не содержит плагиат, использование чужих идей, не повторяет известное ученым, работающим в этой узкой сфере… Конечно, этот процесс сильно задерживал выпуск научных работ, потому что почтовая переписка в доинтернетскую эпоху между редакциями, издательствами и рецензентами занимала, естественно, много времени. Ведь рецензент мог находиться в Новосибирске или Хабаровске или, скажем, в Ташкенте, а иногда и за границей. Но ничего не попишешь, надо ведь найти истину в вопросе оценки научного произведения и принять решение. На кону – ни много, ни мало – уровень отечественной науки! Замечу, что великие изобретения всегда начинались с публикаций в научных журналах и, хотя часто не были замечены вначале, открывали путь научной мысли. Это и периодическая система расположения химических элементов Менделеева (еще не закон), и теория относительности (еще не сформулированная), и всё-всё, с начала «большой науки» (по Дереку Прайсу) – и Ньютон, и Роберт Гук с их основами физико-механических отношений между телами и свойствами материального мира. Именно научная публикация, а не упавшее на голову яблоко или видение во сне, – только она могла дать толчок, иногда стартовый выстрел в погоне за познанием мира с неизвестной дистанцией – от стометровки до марафона… (Можно привести примеры по каждому гениальному открытию с момента появления первых научных журналов, заменивших частную переписку между учеными и зашифровку открытий с помощью криптограмм в целях закрепить свой приоритет). Однако никогда нельзя забывать важную истину, что панацеи нет и быть не может, а именно, в нашем случае, что рецензирование решает проблему оценки научного исследования. Потому что: 1) рецензент, хотя и работающий в той же сфере, что и автор, не всегда может верно оценить работу, может ошибиться; 2) вторая и третья рецензии могут не совпадать по выводам, и решение о публикации становится реально затруднительным для редакции или издательства; 3) отрицательная рецензия может быть связана не с уровнем исследователя, а с другими взглядами на изменяющуюся теорию. И так далее… Что делать? Как поступить? К сожалению, большинство издателей относились формально к этому процессу и часто по шаблону (иногда с заполненной матрицей текста) отвечали: «редакция согласна с мнением рецензента и потому работа отклоняется». При этом еще и экономили на возвращении рукописи автору, о чем предупреждали заранее: «рукописи не возвращаются». Все эти порядки и главное – отношение к автору, как бесправному перед сложившейся в науке системой, мне, занявшемуся этой деятельностью уже не в молодом возрасте и имевшему многолетний опыт автора, казались чудовищно несправедливыми. И никакого выхода в этом деле я не видел, как только глубокое личное участие, изучение каждого случая предстоящего отклонения. Правда, это не спасало от проникновения в печать недостаточно сильных работ, на это уже сил не хватало, но зато позволяло публиковать актуальные, хотя и спорные профессиональные работы, за которые иногда приходилось бороться… Мне кажется правильным привести конкретные примеры из собственного опыта издателя, которые мне кажутся принципиально важными. Приведу только два примера издания – один из естественных, второй – из общественных наук. Описываемый период – между 1983 и 1985 годами. Итак. Пример первый. Математика. Два молодых научных сотрудника мехмата РГУ, один из которых едва защитил кандидатскую, но не был утвержден, а другой и вовсе был без степени, – прислали в «Известия СКНЦВШ» статью, которую, конечно, не пришло в голову читать в редакции: возможно, ввиду слишком большого авторитета нашей математической школы, обошлись бы формальной краткой рецензией кого-то из профессоров и пустили бы в печать. Как вдруг произошло непредвиденное – Госкомиздат СССР «вызвал» (такой термин был) статью на рецензию. Само по себе это не было новостью: периодически Госкомиздат в порядке госконтроля над ведомственным издательством присылал такие запросы по шаблону, что было делом нечастым, но обычным. Необычным в этом случае было то, что это относилось к книгам, поскольку по тогдашним порядкам план издания на будущий год высылался заранее в 4 инстанции – ввиду двойного подчинения – в Минвуз и Госкомиздат РСФСР и дублировался в такие же органы СССР. Оценку порядков опускаю, они не подвергались обсуждению. Но почему письмо пришло по поводу статьи в журнал, тематику которого такая высокая инстанция заранее не могла знать и которая выйти в свет могла в лучшем случае через год? При этом еще сильно удивило, что это касалось математической работы, а вниманию ГК, причем обычно республиканского, всегда подвергалась тематика из общественных наук… Но я не успел подумать по поводу таких странностей (Госкомиздат СССР, математика, статья, а не книга), как приходит в редакцию рецензия непосредственно от рецензента, которую редакция не запрашивала, с намеком, видимо, на предшествующее письмо ГК. Рецензия отрицательная, резкая, подписанная, страшно представить, академиком АН СССР, что тоже, кстати, было необычно, по рангу! По всей видимости, расчет был простой: редакция должна была немедленно, не задумываясь, отклонить статью – подумаешь, пацаны какие-то, а тут такой авторитет! Стоило мне формально обратиться к начальству – хоть факультета, хоть университета, как, я понимал это, мне порекомендовали бы выкинуть работу, послушав академика. И тогда уже другого варианта не оставалось. Изучая историю науки, преподавая свой спецкурс «Наука и журналистика», рассказывая студентам о том, как в первом русском журнале «Ежемесячные сочинения» (1755-1764) главный редактор Генрих Миллер на третий год издания ввел впервые ввел рецензирование вследствие постоянных жалоб авторов императрице Екатерине II на отклонение им по его мнению публикаций, то есть, считая рецензирование естественным процессом научного издания, а также находясь с детства в научной среде отца, потом брата, слыша многочисленные рассказы о несправедливости и сам нередко подвергаясь ею, я поступил по-другому. Поговорил неформально со знакомым преподавателем, зная, что это талантливый скромный человек, который терпеливо ждет (и потом получит) все научные степени, когда ему позволят, а пока я спрашиваю у него совета «между нами». Он сказал примерно следующее: высокие звания в математике мало значат, речь идет об идеях, а к новому всегда относятся настороженно. По моей просьбе дал адрес очень авторитетной кафедры из другого города, занимающейся это тематикой. Я немедленно, никого не ставя в известность, послал статью туда и удивительно быстро получил рецензию, которая тоже оказалась отрицательной, подписанной членкором АН СССР (!) и известным профессором. Итак две однозначно отрицательные рецензии с призывом не публиковать. Казалось бы, вопрос решен, чего тратить время? Но не давала покоя вся ситуация с непомерно высоким вниманием к работе молодых неостепененных авторов. К чему бы это? И я решил лично поговорить с авторами. Позвал их в СКНЦ, уединился в пустой комнате, познакомился, ребята сразу мне понравились, и показал им две отрицательные рецензии. К моему удивлению, они не произвели на них никакого впечатления: «ну и что» сказал один, «ну и что» повторил другой. «А что они еще могут сказать, если вся их великая школа устарела!» – А вы не обращались к завкафедрой или напрямую к Иосифу Израилевичу? ( Речь о декане и директоре НИИ, членкоре И.И. Воровиче). – Нет, а зачем? Зачем им создавать проблемы? Они же не могут идти против сложившейся системы отношений, вступать в спор… – Но что вы намерены предпринять дальше? – спрашиваю я, как бы соглашаясь с тем, что вопрос решен, и они это знают. – А ничего. Будем дальше посылать в разные журналы. Вот, начали с нашего… Я подумал: какие же шансы у них могут быть в наших академических журналах? А за границу – если и решатся, то письмо просто не выйдет за пределы страны, тогда это было очевидно. И я принял решение. Не обратившись к главному редактору серии естественных наук тогда членкору АН СССР И.И.Воровичу, ни к главному редактору всего журнала, всех трех серий – общественной, естественной и технической – членкору АН СССР Ю.А.Жданову, сделав вид, что ничего не происходит (ростовское выражение – «прикинуться шлангом»), я запустил весь номер в типографию. Замечу, что никто из сотрудников редакции об этой истории не знал ничего. Но на этом история не закончилась. Когда номер уже был в типографии, мне вдруг приходит большая телеграмма, очень большая, так что пришлось приклеивать к бланку дополнительную полосу бумаги. Телеграмму доставили мне из канцелярии, видимо решив, по первым словам, что речь о рядовом вопросе с какой-то статьей и нет смысла показывать это начальству, как и другую подобную текущую корреспонденцию. В телеграмме, подписанной академиком, автором первой отрицательной рецензии, говорилось, что статья, на которую я высылал рецензию, не может быть опубликована, «возможно, рецензия до вас не дошла»… Я подумал: неужели академик узнал, что рукопись номера с этой статьей уже в типографии? И день поразмыслив, решил ответить. Минуя канцелярию университета, я пошел на почту и выслал телеграмму от себя на тот же адрес: «академику (фамилия) вашу рецензию получил завредакцией журнала директор издательства РГУ Акопов». После этого позвонил в типографию и попросил ускорить выпуск этого номера, поскольку он отстает от выпуска общественной и технической серий, что было всегда, ввиду сложности формального набора. Трудно было представить, но через два дня мне на телефон раздался звонок от академика (не скрываю, просто не помню, конечно, и фамилию, и историю, и тему, и авторов). И я подумал: раз академик обращается ко мне напрямую, а не через Жданова и Воровича, это что-то значит?… И вспомнил мою беседу с Иосифом Израилевичем Воровичем, когда готовил о чем очерк в журнал «Дон», а именно такой фрагмент. «Понимаешь, объяснял мне И.И., каждые 10-15 лет, в математике и физике изменяются взгляды, не просто новое, а именно взгляды на теорию тех или иных процессов. И этот процесс всегда проходит болезненно…» Буквально то же говорил мне известный профессор физики, замечательный человек, крупный педагог и ученый Вадим Сергеевич Михайлевский. Плюс беседа с молодыми дерзкими авторами. Я подумал: почему этот процесс – смена глобальных теорий – такой трудный? И понял: а как иначе может быть при системе незыблемой в то время иерархии в науке, как и во всех других сферах, кстати. Вертикаль в руководстве страны оставалась вертикалью всюду. Ведь эти ученые, руководители направлений, как этот академик, занимали все посты данного направления: возглавляли диссертационные советы, научные журналы, входили в состав советов и редколлегий издательств. Поэтому пробиться сквозь эту систему и пробить ее не только через 10-15 упомянутых Воровичем лет, а и намного позднее, было нереально, тем более молодым. Вернусь, однако, к телефонному звонку. Удивился я, что московский академик звонит мне на служебный телефон, который к тому же недавно поставили, и слушаю: «звонит академик такой-то» – к этому времени я фамилию крепко запомнил, да и имя-отчество разыскал – и после всей вышеописанной истории – и с письмом Госкомиздата, и с двумя отрицательными рецензиями, и с телеграммой – говорит жестким голосом: «там статья в вашем журнале… она не может быть опубликована, это может нанести вред науке». По его представлению, вероятно, я должен был испугаться, но этого не произошло. Очень спокойно, обращаясь по имени-отчеству, я ответил: «Вы знаете, статья будет опубликована, на днях мы получим тираж журнала и произведем обязательную рассылку по списку Книжной палаты, затем подписчикам и учреждениям, можем и вам выслать. И тогда вы сможете опубликовать свое мнение о ней и высказать любую критику, в том числе, в нашем журнале.» Ответа не последовало. Статья вышла, никаких больше ни писем, ни звонков ниоткуда я не получал. Ни одного слова не услышал от начальства. Какие последствия для авторов публикация принесла и что было в дальнейшем в принципе с борьбой идей в данной области математики – не имею представления… * В заключение.
_________________________ © Акопов Александр Иванович |
       
|
