Сергей Попов. Крылья над крышами. Избранная проза.  – Воронеж, 2021. – 240 с. 

В ГОРОДСКИХ СУМЕРКАХ: РОМАНТИКА ПАНОРАМЫ 

Виднеющиеся на горизонте панельные многоэтажные кварталы вовсе не из того времени, из которого, вылетев на передний план фасадной обложки, зависает над фамилией автора этажерка архаичного аэроплана. Они из нынешнего дня и не напоминают нам о романтике эры первых дальних полётов осваивающей  нашу планету авиации, Из давних, пионерских, времён воздухоплавания  сами имена авиаторов, к примеру, Блерио, донесли до нас ассоциативно и непроизвольно возникающие картинки с кучерявыми облаками и пасущимися под ними беззаботными ангельского вида барашками. Автор, как узнаёт читатель, с тыльной, «фазадной», обложки вовсе не авиатор, а профессиональный писатель, выпускник Литературного института им. А.М. Горького и, что не редкость в литературном мире, медик. Ординатура Воронежского государственного медицинского института, опыт практического врача и преподавательской деятельности – это солидная рекомендация не только для врача, но и для российского писателя.  Рекомендацию эту подтверждает и располагающий, как говорится,  облик писателя с честным, открытым взглядом, что непроизвольно отмечаешь, когда в памяти свежа обложка с тёмной фигуркой пилота в шлеме и лётных очках. Само собой настраивается близкий по духу к пишущему это эссе рецензенту читатель на встречу с прозой честной, по-настоящему реалистической.

Именно по такой прозе в России привыкли судить «о времени и о себе». Писателя же преимущественно привыкли видеть своим собратом, а в некотором смысле, что называется, и другом по несчастьям и горестям российской действительности. С такими мыслями открываешь и страничку содержания, перечень заглавий в котором подтверждает первое общее впечатление, естественно заставляя задуматься над замыслом книги, самим образом собрания избранных составителем, думается, самим автором, текстов. Всего семь произведений, разных по объёму своего текста, располагаются в порядке, позволяющем предположить некоторый сюжет, вычитываемый в тексте текстов, в списке общего содержания книги, Что же здесь можно вычитать перед собственно чтением книги.

Кстати, во многих текстах периодики профессиональное чтение и, даже не удивляйтесь, сочинение текстов, этим и ограничивается, ведь сочинители заголовков – это тоже профессия, и к заголовки надо читать очень серьёзно. Библейское число семи дней творения вызывает естественный пиетет, ведь медицина и литература часто соседствуют и даже соединяются с делами духовными, прямо скажем, религиозными, а финансовая поддержка департамента культуры Воронежской области позволяет сказать, что и культовыми делами-заботами, Вот перечень заглавий: «САНАТОРИЙ. Картинки межсезонья», «ОТДЕЛ ТЕНЕЙ И ЛАВРОВ. Книга лукавых меморий», «ПОЗДРАВЛЕНИЕ. Почтовая история»,  «МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ. Книга простодушия»,  «ЗЕМЛЯ И ОЛЯ. Из жизни неосторожного прохожего»,  «ЗИМНИЙ ВИЗИТ. Блики одного происшествия»,  «КРЫЛЬЯ НАД КРЫШАМИ. Провинциальный романс». Такие двухэтажные заголовки чаруют своей лирической недосказанностью. В жизни всегда хочется чего-то сверх, добавки, десертов и всевозможных дополнений. Так и в метаязыке строя заголовков. А что там? Может, и чердачок с в меру упитанным другом всех малышей Карлсоном? Раз уж над крышами обложки зависла «этажерка» с мотором.

Но ровный строй зданий на эмблеме иллюстрации с «фасадной» обложки не обещает оправдать такие ожидания. Не намекнёт обложка, к которой не раз вернёшься в раздумьях  читательских предположений, и на что-нибудь вроде колбы из «Пёстрых сказок с красным словцом…». Помнится, под  колбой внезапно обнаруживают всё своё здание и себя беззаботные танцоры магистра Гомозейки у Владимира Фёдоровича Одоевского. Разве что вертикальная полоска у корешка «фасадной» обложки, из которой вылетает в бежево-песочную плоскость крупного плана заголовочных шрифтов коричневого строя букв серый силуэт одномоторного самолётика с загадочной фигуркой пилота в шлеме и полумаске тёмных очков. Ведь серый цвет сам по себе известная иллюзия, возникающая в борьбе его чёрных и белых составляющих, подлинных участников предлагаемого оформителем зрителю цветового шоу на обложке.  Серый цвет с его внутренней борьбой цветовых контрастов чёрного и белого можно любое воспоминание оживить, любую фантасмагорию напомнить, любую иллюзию.

Перелистаем в задумчивости увесистый томик. Верхний колонтитул  именем автора и названием располагающегося под ним текста трезво напоминает: готовящийся увлечённо нырнуть в глубины книжного набора букв читатель, помни и не забывай, что автор всегда остаётся «НАД» тем, что им, автором, сказано. Только нал титульными страничками публикуемого ряда избранных в книгу текстов колонтитулов нет, так что непроизвольное возвращение к обложке позволяет избираемое в книгу увидеть и отдельной книжкой-тетрадкой, текстом, не утрачивающим своей самостоятельности  от постановки его в ряд текстов аналогичного выбора.    В этом смысле наш прозаик «сюрреалистичен», ведь «сюр» не что иное, как французский предлог со значением «НАД». А сюрреализм, он и в Африке сюрреализм. Позволит уж себе просторечную фразеологию эссеист-рецензент, вертя в руках приятно пахнущую очень корректно набранную «в меру упитанной» краской по-настоящему подарочную, словно шоколадка, аппетитно привлекательную книгу. На такую книгу так и просится рекомендующий её читателям штамп гигиенического сертификата, но, увы, такого штампа у любезного вам, дорогие читатели, эссеиста нет. Но пора приниматься и за чтение, не сетуя  на недостатки  личной коллекции печатей и штампов. Всё-таки читать доктора филологии вашего покорного слугу,  любезные мои читатели, научили, не даром преподаватели время  тратили и мучились самые искусные маги. Хватит, не будем прикидываться мартышкой из басни Ивана Андреевича. Надо быть выше на всю Россию-матушку известного гурмана поросят и в меру крылатых курочек, да других персонажей и авторов российской словесности, раз уж берёшься читать книги и судить о книгах. Даже если ты, дорогой рецензент-эссеист, в душе Паниковский, улепётывающий от новых учителей вдогонку за «Антилопой-Гну» пана Козлевича. Хоть на цыпочки становись, пятками-то сверкать и последняя уходящая утка способна.

Смотри, книголюб, возьмёт на прицел всю твою компанию эссеистов да рецензентов какой-нибудь барон Мюнхгаузен. Неужели  забыл: «Книга – лучший подарок!» И нечего, любезный, подарок-то особо пристально рассматривать, да в остроумцы метить. Даже коню дареному в зубы не смотрят. Пан Паниковский, как известно, плохо кончил,  клюнуть же даже жареный петух может насмерть, а небезызвестный пассажир пана Козлевича не с петухом, а с гусём пятками сверкал. Мало что ли твои собственные, эссеист, книжонки и статейки читали, да лекции слушали? С мотором-то не только Карлсоны, но и привидения бывают. Не торопись воспарять над читаемыми авторами в своих обозрениях одной книги.      

ПЕРО И СТИЛЬ: ТРЕПЕТНОЕ МГНОВЕНЬЕ НАД ЧЕРНИЛЬНИЦЕЙ

 И над чем только не задумаешься, неся перо от чернильницы к чистому листу бумаги? Того и гляди, уронишь каплю чернил на лист, а будешь руками размахивать, то и себе на нос капнешь чернилами с пера. Потрудись, дружок, отнесись серьёзно к строю текстов. Вон, самураи-то даже в почётных караулах даже  на гостящих у них иностранных императоров замахивались мечами в былые времена, а ты, дружок, раскудахтался, словно не в подарок книгу заполучил, а сам золотое яичко снёс. На этих раздумьях с «подарочного коробка» одного текста («Зимний визит») вдруг,  словно  с хлопком  хлопушки слетает крышка, а из-под  неё в настоящем фонтане конфетти семь маленьких коробочек-текстов. Прямо перед носом предающегося эссеистике   раздумий рецензента падает и раскрывается одна коробочка (Здание! Текст новеллы). Крышечка-название слетает. Читаем это название: «ОПРАВДАНИЕ РЫБЫ. Из жизни подо льдом». Перо в свойственной эссеистике  вольности оживает и само собой выводит на бумаге нечто, только ему, то есть всего лишь ему, перу, то есть инструменту письма, предмету, а не человеку, малопонятное. Прочитаем сей непроизвольный образец автоматического письма:

«ЛЕТАЮЩАЯ РЫБА: ФРАГМЕНТЫ И ПОЛЁТЫ»

Заголовок маловразумительный, но в чёрточках росчерков и пятнышках клякс что-то угадывается и вычитывается. Перескажем сей образчик автоматического письма своими словами. Сочинение автора заслуживает внимания человеческое, а не автоматическое, трепета душевного, а не вибраций предмета механического. Вот ведь у автора и заголовок до чего живой, естественный: «ОПРАВДАНИЕ РЫБЫ». Разве горазды суды  на  всяческое снисхождение к привлечённой для ответственности  живности?! А тут оправдание. Да ещё и рыбы пойманной. До таких пределов гуманизма и добрейший насмешник Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин не доходил. А здесь рыб нашей сатиры полку прибыло. Премудрый пескарь, который и носа никуда не казал, карась-идеалист, который выспрашивал у щуки о  познаниях, что есть добродетель, теперь в компанию свою, заполучили, прямо скажем, романтичную рыбу. Она, рыба эта, и сама не знает, к какой породе себя отнести. Ясно для её рыбьего ума лишь то, что не мелочь она пузатая.  Рыба эта любит против течения идти, в тонусе тела быть, да скучна ей серая  действительность с сумрачными рыбарями, зато весёлые кабаре подвальчиков, где лакомятся форелью тушёную с мадерой, предпочтительней. Стремление к самопознанию сильнее страха. А подкреплённое бодрящим ощущением телесного тонуса, да раздразнённое мечтательными картинами весёлой богемной жизни, оно и вовсе необоримо. И вот жажда узнать, кем же станешь, лишаясь чешуи, хвоста, в новом, приготовленном виде, побеждает, так уж празднично хочется «нечаянного подарка», «внезапной милости». Ради дара (Вовсе  не пищи ради!) и  готова клюнуть рыба на наживку, потому что рванёт крючок тебя к небу, поднимая над тусклой подлёдной действительностью. И вот героиня взлетает в слепоте от  внезапного света.

Печальный финал рыбы, придерживающейся новой, такой романтичной, не карасиной и не пескариной, не пузатой и мелкой философии. Крючки и наживки вовсе не волшебное средство превращенья в летающую рыбу. Выбор между участью быть нарезанной на кусочки или, к примеру, заживо отправленной в уху зависит, увы и ах, не от самой рыбы, сколь бы романтичную  философию она, бедняга, ни исповедовала. Так бы могло заключить и так заключает монолог одного из подлёдных  обитателей, на который в механической отзывчивости откликнулось извлечённое из чернильницы пишущее перо. Но сей результат автоматического письма оного пера   заключает данными словами эссеист. Выходя из присущей ему задумчивости, он вспоминает о принятых на себя  рецензионных обязательствах и готовится перейти к их продолжению и к их совмещению с творческими трудами эссеиста.       

БЕЗ РЫБЬЕЙ  МАСКИ: ИРОНИЯ НЕ БЕЗ ПРИЯЗНИ – ЭТО НЕ СЕЛЁДКА ПОД ШУБОЙ САРКАЗМА

Сказочные персонажи Салтыкова-Щедрина были изничтожаемы демократической сатирой, ярчайшим представителем которой и являлся верный трону царский чиновник, в которого превратился сосланный в далёкую провинциальную Вятку будущий сказочник, что (чиновная верность трону) не мешало автору сказок о премудрых пескарях и карасях-идеалистах служить своим вдохновеньем и новым, грядущим порядкам. О сказочных персонажах мы в тексте сказок о них узнаём от сказочника-повествователя из позапрошлого века. Персонажи сказок изображены их автором в третьем лице и не получают права первого лица, лица рассказчика, который мог бы рассказать и о собственных приключениях и мыслях, самого себя  портретировать. Так и делал незабвенный насмешник Щедрин из Вятки, а вот  вдохновлённый Щедриным профессиональный медик и писатель Сергей Попов из Воронежа делает иначе.  На современный  манер профессиональный медик и прозаик Сергей Попов даёт рыбе право первого лица, делая её повествователем и полноправным героем истории, рассказанной как новелла. Возможно, что это, бесспорное удачное, стилевое введение классической традиции в языковую игру масок есть результат творческих поисков и озарений русского прозаика XXI века, но это не литературный счастливый случай, а географическо-культурологическая закономерность. Ведь Воронеж (именно в Воронеже живёт и творит Сергей Попов) – это родина Самуила Яковлевича Маршака.

Самуил Яковлевич Маршак (1887, Воронеж – 1964, Москва), не только переводчик Вильяма Шекспира, но и создатель собственного поэтического театра любимых миллионами россиян детских книжек. Воронежская выучка чувствуется и в новелле Сергея Попова «Оправдание рыбы» из его книги избранного «Крылья над крышей», золотой, прямо скажем, порции из всемирного литературного ресторана. Маршак, между прочим, будет сказано, в Москве, на излёте жизни современного классика проживал по улице имени Валерия Чкалова, самый раз, дорогие читателя этого эссе-рецензии взять в руки такую приятную на ощупь книгу: Сергей Попов КРЫЛЬЯ НАД КРЫШАМИ Избранная проза. Обложка с этажеркой самолётика озаряется новым внутренним светом, становится живее и теплее. Полёты надо льдами бессмертного лётчика позволяют по-новому взглянуть на подлёдных жителей «Оправдания рыбы» Сергея Попова.  Ну, а лингвостилистические виражи эссеиста, можно надеяться, зачтутся и лексикологической воронежской школой Иосифа Абрамовича Стернина. Жизнь в сказочном мире – это приключение не из единственно возможных приключений в новейшей литературе. Естественно, что обладатель Золотого диплома XI Международного Славянского литературного форума «Золотой витязь» (Москва, 2020) имеет в своём  распоряжении, экипировке и жанровый щит палитры, которому бы могли позавидовать и Пиф с Геркулесом из знаменитого французского газетного комикса, популярного со времён оттепельных и в России благодаря журналу «Наука и жизнь». Сказки сказками, но свободой смешенья красок жанровая палитра Сергея Попова сказками не исчерпывается. 

Эх! Водевиль! Водевиль! Так мечтательно вздохнёт эссеист по старой доброй, так и не увиденной им наяву Франции, угадываемой разве что в кино-шоу кинематографических комедий прошедшего века.  Именно об этом театральном жанре вспомнил рецензент, думая об отложенной в суете обычных повседневных хлопот книжке «Над крышами». Эти хлопоты может компенсировать финал так называемой подтанцовки водевиля. Именно такое своеобразное исполнение  танца обязательно в водевиле, словно приподнимающее актёров-исполнителей над стекающей из отполосканной ткани водой, но одновременно и позволяющее этим актёрам  поднять самим и предполагаемые танцы содержания. Так соло-кордебалет читателя восполнит жанровые эксперименты читаемого и почитаемого автора. На ум же пришёл, прилетел осенним листиком ярлычок «криминально-артистическая история» («criminal-art-story»).

Именно такое определение, думается, можно использовать на правах гипотезы ад-хок (ad hoc), то есть предположения используемого в рабочем порядке как верного. Здесь, не мешает вспомнить, конечно, и назидательную сказку о соломинке, лапте и пузыре, да, как говорится, впросак не попадай. Не только два сапога парой бывают, но и лапти, что до соломинок и пузырей охочи, но всё ли выдержит соломинка. Да, держали мы в руках и соломинки для коктейлей металлические. А как сейчас разнообразилось меню кислородных коктейлей! После всех этих присказок и переходим к новелле «МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ. Книга простодушия»  Отнесёмся к истории со всем возможным вниманием и уважением, осторожно подступая к черте самим автором намечаемой иронии. Любовь от времён Лонга лучше не делать предметом шуток, ведь так и до самых печальных повестей на свете бывает близко, увы, хоть и не очень, но близко. А жалости и хомячки достойны клеточные. Даже автор «Кандида» («Простодушного») великий Вольтер не мог себе позволить слишком смело приближаться к незримо очерченным кругам грамматик придворного этикета в России.    

Итак, повествователь попадает «на разборку» в качестве свидетеля к следователям-дознавателям. Повествователь и следователи без масок рыб, и это уже похоже на предполагаемую разделку рыбки, приготавливаемой для угощения, а некогда и выловленной. Здесь все люди, но разные и в разных обстоятельствах. Помнится герой-рыба из подлёдной жизни «ОПРАВДАНИЯ РЫБЫ» любил артистические подвальчики.  Здесь артистической жизни предостаточно, но есть немало и того, что названо известным ростовским прозаиком, который популярен среди профессионалов отнюдь не ножа и топора, скромным словосочетанием  «ментовская работа» (всё-таки Даниил Корецкий  представитель криминальной художественной словесности в почтенном чине и звании!), а речь именно о  Данииле Корецком и его книге «Ментовская работа». Но будем, поближе к тексту из содержания рецензируемой книги.   

АРТИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ, ПРОЧИТАННАЯ БЕЗ АВТОРСКОЙ ИРОНИИ, ДОПУСКАЕМОЙ ПОВЕСТВОВАТЕЛЕМ

И вот у нас в руках листается от страницы сорок семь по страницу сто пятьдесят новелла четвёртая в избранном  из сочинений Сергея Попова  «ПОД КРЫШАМИ». Новелла в подзаголовке своём определяется как «Книга простодушия» и это самое объёмное в рецензируемом издании целостное произведение. Примем  страннику без колонтитула на правах обложки чистой доски, обложки «tabula rasa». Но не будем даже и думать чирикать что-то самим. Хватит с нас и пера, которое только что из чернильницы, а, как говорится, здравствуйте, свободно, мол, владею автоматическим письмом, прошу любить и жаловать. Есть, к счастью, и второй подзаголовок в новелле, конкретизирующий заголовок первый. Вот на первый этаж целого заголовочного комплекса и заглянем, чтобы не оказаться в роли идущего дальше по принципу  «наобум Лазаря» без проблеска хоть одной звёздочки в кромешной ночной тьме.  Будете любоваться и помнить, что вы на это способны. Из инструкции по запуску мыльных пузырей. Этими словами завершает автор свой заголовок. Две строчки-предложения этого заголовочного метаязыкового текста прямо первый приёмно-парадный этаж на цоколе музейного здания. Любуемся.

Вот с первых слов первого абзаца  «Сосед Игнатьев». Назван этот сосед  третьим и четвёртым словами «мелким», да ещё и «старикашкой». Но любуемся. Заголовок с подзаголовками помним, а третьего и четвёртого слов, будто и не читали.  Лев Николаевич эту фамилию в произведениях своих почитал, а граф хоть не классицист, а классик, признанный и уважаемый. Другой граф-писатель даже соседей по коммунальным кухням, несмотря на их революционную экстравагантность,  с приязнью и симпатией изображал. И не потому, что пальбу из пистолета по другим персонажам устроить такой вот персонаж революционная соседка способен. Если уж в произведение литературное кто попал, то не в чин новый произведён, а рождён, произведён на свет божий. Какой бы он ни был, а свет есть свет. Какой бы он ни был, а персонаж  есть персонаж. Свет и персонаж, они есть, каковы бы они ни были, есть, и всё тут. Этот сосед и весь пол выкрасит, когда потребуется, а затем ещё выяснится, что в давнишнем прошлом он был членом РАППП (Российская Ассоциация Пролетарских Писателей), то олицетворяет собой определённую историко-литературную традицию.   

Подслеповатый «мелкий» сосед  окажется и бдительным гражданином.  Именно он вызовет компетентные органы, когда пол на лестничной площадке будет весь в «крови». Именно он и покрасит весь пол, когда «кровью», как выяснится, была обычная краска. В общем, криминальная история запутанная, и лучше её даже не пытаться распутывать. Во время досадного для главного героя-повествователя происшествия убивают мужа его любовницы Хомяка, начальника выясняющих, что за «кровь-краска» на полу. Криминальная история лишь досадная низкая обыденность, отвлекающая главных героев.  Оба, искусствовед Наталья и художник Сергей, заняты не только творчеством, но и, что называется, здоровым тонусом своих тел, но творчество – это серьёзные истории их жизни. Косметически приукрашенная Наталья и дочиста вымытый под душем Сергей – здоровые и ухоженные, просто приятные люди, с которыми приятно и в качестве персонажей иметь дело. О творческих задачах и способах их решения, муках и радостях творчества в «Мыльном пузыре», впрочем почти ничего не рассказано. Может быть, поэтому Наталью беспокоит ощущение пустоты окружающих её предметов, да и собственного тела, ощущаемого именно полым. Сергея полым человеком не назовёшь, но ему приятно созерцание мыльных пузырьков на своём теле. Одним из фоновых предметов романтических любовных встреч становится колышущееся на волнах известное средство контрацепции.

Автор почти бесстрастно разделывает своих персонажей, как предполагаемую рыбу после поимки мог бесстрастно разделать  рыбак из в продолжение сказок Щедрина, сочинённой новеллы «Оправдание рыбы». Образ же полого человека, полых людей вводит в литературу ХХ века американец Томас Стерн Элиот, но  ощущение  пустоты жизни россиянам знакомо  и по чеховским трём сёстрам. Естественно, что Сергей Попов сочувствует и даже сопереживает своим героям. Игра радужной пустоты, стремящейся вверх, не эквивалентна философскому азарту рыбы, которая тоже далеко не чужда писателю-гуманисту из Воронежа. Всё-таки автор не решается игру чистых форм продекларировать своей философией и эстетикой. Автор слишком привязан к своим героям, чтобы открыто и с улыбкой препарировать  полые телесные формы их душ. Он их наполняет живым дыханием своей души. Всех, такова уж природа писательского труда, труда во многом душевного, духовного.  Слова одной эпизодической знакомой Сергея о том, что само время лопнуло, как воздушный шар, вызывают у автора горький, но скепсис. Думается, время для людей не может быть иным, когда бы они ни жили. Одно время исторически сменяется другим. Но автор, он ведь всегда живёт под обложкой со своими героями, и не будем с ним полемизировать, ведь для этого надо сочинять свою собственную историю с другими персонажами.

Можно вспомнить и других  сказочных персонажей Щедрина, но методология жанра новеллы, а не сказки гуманнее, человечнее, каждому персонажу методология новеллы способна даровать к телу, даже и полому, одновременное и живую телесную жизнь, и яркую, радужно праздничную игру красок волшебного шара из мыльной пены. Надо просто быть бережнее к живому празднику души, осторожнее. Это трудно, если подплясывать слегка в тон и в мелодию, избираемой литературной традиции. Но это возможно. В искусстве возможно всё.

РЕАЛЬНЫЕ ГОРИЗОНТЫ ВЕРТИКАЛЕЙ ОЖИДАЕМОГО  ПОЛЁТА 

В итоговом финале завершающей новеллы книги героя ожидает сон, точнее, кошмар. Изнурённый бессонницей, брожением по городу и воспоминаниями, муками творчества, он понимает, что сходит с ума. Часть этого безумия представления всеобщем патологическом процессе, в который он вовлечён со своим литературным творчеством и новым любовным сюжетом жизни. Сюжет этот не осознаётся романсом или даже очередным романом творческой личности. Очередное брожение по городу, завершающееся в его двухкомнатной «берлоге». В прошлом остаются диалоги со спутницей о времени и о себе. И даже оживающая на пьедестале металлическая собака.  Галлюцинаторная реальность приводит героя в аэропорт. Обстановка ужаса, кошмара сгущается. «Поздний, нещадный ветер бьёт под дых.» Всё кончено. В «приступе свирепого кашля» повествование стремительно приближается к завершающей его точке. Повествователь, задыхаясь, пытается позвать на помощь. Мир людей, общество ещё сохранили внутри его «Я» образы доверия и надежды. Но он окончательно сражён собственной наивностью. Точка. Дата: 4 апреля 2020. Книга завершена на самой безысходной ноте. Но пугающие читателей сказки и рассказы призваны страхом, вызываем у читателя, активировать  через сочувствие и сопереживание, через жалость жизненные силы человека, предупредить об опасности и в результате избежать её.  

Автор даже не делает шага попробовать отступить от поверженного героя и увидеть завершающую мизансцену его исхода во всей её пластике. Автор полностью сливается со своим персонажем и, словно резким, порывистым жестом, собственноручно задёргивает занавес того кошмара, который становится итогом книги. Вот, с каким грузом летел к нам лётчик в шлеме и чёрной полумаске на обложке книги.

ВМЕСТО ЧИТАТЕЛЬСКОГО РЕЗЮМЕ

Сергей Попов – известный не только в Воронеже автор.  Журналы «Новый мир», «Звезда»,  «Дружба народов», «Москва» делают, предоставляя его талантливой прозе свои страницы, Сергея Попова писателем всероссийским. Время и современный человек даны в отражении своём  автором честно. Узнаваемы и жизненны. Усложняющая повествование сюрреалистическая методология  художественно оправдана, сюрреализм Сергея Попова отнюдь не дань моде на авангард, а творчески выстраданы и выношены в собственно русской литературной традиции, позволяют объёмнее представить творческую личность нашего современника в исторической перспективе. Засверкают над крышами в лучах восходящего солнца и радужные мыльные пузыри. Победят в герое, столь методично думающем о гигиене своего тела, о жизненном тонусе,  силы и способности к высшим стремлениям. В это верится.   

Книга не только останется приметой нашего,  не самого безоблачного из времён, но и станет очередной вехой в творчестве талантливого современного прозаика Сергея Попова. Новеллы Сергея Попова – по-настоящему мужская проза нашего времени, по-настоящему нужная современному читателю, актуальная и полезная книга.

___________________ 

© Пэн Дмитрий Баохуанович