* * *

.. эта мудрость старушечья: плакать не надо!..

С нас довольно и ветра – застрял в проводах.

Это время такое, чтоб яблокам падать,  

разбиваясь о землю в печальных садах.

Как Владимир Шаинский по клавишам лупит 

дождь весенний своею водою живой…

Но теперь это в прошлом. И «любит – не любит» 

бесполезно гадать над опавшей листвой.

Ведь вода эта – мертвая…

                                                  Плакать не нужно!..

Поболит и пройдёт.

                                         А на том берегу, 

словно в песенке глупой: «.. бегут неуклюже…»

Не догнать, не вернуть – 

всё бегут и бегут… 

* * *

Неправда, что самый короткий – февраль.

Я думаю, август намного короче.

И солнечный шёлк ускользающий жаль, 

и бархат расшитой пайетками ночи.

Теперь им храниться в глухих сундуках 

под осени бронзой, под скатертью белой 

зимы.       

Что там август, ведь так коротка 

сиреневым облаком жизнь пролетела.

Кто вспомнит сирени?.. 

Настала пора 

сусальное золото клеить берёзам.

Ах, август!.. Мой спелый, мой щедрый, мой звёздный!..

Останься хотя бы ещё до утра.

Запомнить, как пахнут ночные цветы, 

что дремлют весь день, смежив тонкие веки.

Потом вспоминать на краю пустоты, 

где вечные снеги… 

* * *

Уже ночами холодно. Дрожу, 

заботливо укутанная пледом.

Я нежностью твоею дорожу, 

как этим запоздалым бабьим летом.

А в полдень жарко. И осколки льда – 

нелепый реквизит перед рассветом.

Уже октябрь, но кажется при этом, 

что осени не будет никогда…

Ты за руку берёшь меня. Шаги 

я под тебя подстраиваю. Парой 

так ходят дети или старики.

Но мы не дети, и не так уж стары…

Там, за калиткой, осень. Все пути 

приводят в осень. Мы идём степенно.

И нам идти, 

                       идти ещё, 

                                          идти…

Не торопи назойливым Шопеном… 

* * *

Везде щиты рекламные и даже 

на кладбище. Рассудку вопреки 

навязчивое слово – распродажа – 

там, где кресты, оградки и венки.

Конечно, это выгодно, не спорю: 

«Три по цене за два любой венок».

Но это – горе. Люди, это –  горе, 

и видит Бог… Или не видит Бог?..

Растёт цена на яйца и морковку, 

на хлеб насущный так – хоть помирай.

А ты купи со скидкою обновку 

из мрамора, поставь к себе в сарай… 

Да, мы с тобою не жили богато. 

Уж и не жить… Но ты давай, держись!

По акции у смерти с предоплатой – 

три по цене за две любая жизнь.

Бывало хуже, не бывало гаже…

Бредет, не выбирая времена, 

под знаменем единой распродажи, 

моя многострадальная страна… 

* * *

.. вот она, полночь, время – четыре крика.

Через секунду ловко взбежав по сходням, 

аплодисменты – вот этот миг великий:

бывшее завтра – ап! – и уже сегодня.

Ну, а сегодня, сгорблено и угрюмо, 

доля такая – прожито и не зряшно, 

медленной каплей по направленью к трюму 

через секунду скатится в день вчерашний… 

* * *

Очнешься от безумной круговерти, 

узнав из телефонного звонка…

Мы самых лучших ценим после смерти, 

самих себя оставив в дураках.

Уставшие от зависти и злости,

мы – дикарей непомнящих страна,

к учителям давно не ходим в гости, 

с трудом припоминаем имена.

И стариков тускнеющие лики

в опустошенной памяти ища, 

не сразу узнаем прозрачных, тихих, 

задев случайно рукавом плаща...

А их, таких смешных, таких великих, 

одно тревожит – им бы только книги 

неравнодушным людям завещать…

А им бы рассказать за чашкой чая 

без всяких мемуаров, просто так…

а мы спешим и их не замечаем, 

не понимая, что есть суета…

* * *

Это был театральный роман: 

героиня осьмнадцати лет 

грациозно сходила с ума 

под трагический стук кастаньет.

А герой, полный планов и сил, 

под балконом, с гитарой и шпа…

Он военную форму носил 

(вдалеке трепетала труба).

Автор был недоволен: «О, нет!!!

Вам бы в ТЮЗе играть поросят!..»

Героиня осьмнадцати лет, 

а актрисе – почти пятьдесят.

В тесных рамках приличных манер – 

дамы в перьях, лорнетов слюда – 

потихоньку сморкался партер.

А балкон безутешно рыдал…

Декорации серой стена.

В чёрном платье, и к залу спиной, 

героиня на сцене одна 

теребила платок кружевной… 

КАМЕННАЯ БАБА

Вам, конечно, до меня дела нет – 

время сделало стремительный круг.

Что с того, что мне две тысячи лет? 

Я моложе ваших юных подруг!

Эта девочка с прозрачным лицом, 

нарисованным на белом холсте, 

этот мальчик – молодец молодцом – 

целовались надо мной в темноте.

Что с того, что этот мальчик – поэт, 

раз не может он понять одного: 

от него-то через тысячу лет 

не останется совсем ничего.

Им не слышно моих слез в тишине. 

Я им ветром по траве прошепчу:

– Прекратите целоваться при мне!

Я ведь тоже целоваться хочу…

Я ведь каменною стала не вдруг.

Что вы знаете вообще о любви?!

Похоронен мой единственный друг 

под курганом одиноким в степи.

Уходите, мне без вас хорошо!

Возвращайтесь без любви, налегке…

Ах, скорей бы, что ли дождик пошел 

и погладил бы меня по щеке…

_____________________

© Фоминова Татьяна Григорьевна