 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Предисловие Сначала о Высоцком Это было с моей стороны не просто любовь фаната. Повальное увлечение им, начиная с самых первых нелегальных записей, потом коллекционирование пластинок, погоня за каждой новой песней, и только позднее – фильмы и театральные постановки – всё это было – и у моего поколения сверстников, и у последующих. О нем, как его запрещали, как долго и упорно власть ему постоянно мешала, может быть, ещё расскажу, причем на конкретных примерах, с моим прямым или косвенным участием. Но. Сейчас я не об этом. Меня так же много лет занимали мысли о загадках его популярности, мне очень хотелось исследовать его феномен, но никак не получалось: я понял, что уже не смогу, не хватит времени по жизни. Мучило, однако, не доведённое желание – как сформулировать главное, что составило бы суть феномена Высоцкого… Теперь о Жванецком С ним казалось всё абсолютно ясно: он достиг такого контакта со слушателями, такого доверия и искренности, какие представить трудно. И, тем не менее, за счёт чего? Талант, любовь к людям, сочувствие к трудностям их обыденной жизни, помощь в преодолении бюрократических и чиновничьих препон, снятие напряжения в любых ситуациях и установка на оптимизм. Это всё налицо, но это – результат творчества, а вот за счёт чего, какими средствами это достигается? В отличие от Высоцкого, я не думал изучать Жванецкого. Но время от времени приходили те же мысли о загадке феномена. Они, Высоцкий и Жванецкий, встречались, Михаил Михайлович описал некоторые встречи, особенно с участием Марины Влади. Как всегда, с юмором, и с огромным уважением к Владимиру Семеновичу. Но мне бы и в голову не пришло их сравнивать, и просто рассуждать о чем-то похожем в творчестве. Однако многолетние мысли «на полях» о феномене творчества вдруг однажды совпали. Я понял, что не успею провести полноценное исследование, а потому остановлюсь только на одном, необычном и, как мне отчетливо показалось, общем свойстве в творчестве двух великих художников, творящих в совершенно разных жанрах искусства и сферах культуры… * Перехожу к сути своего поиска Остановимся на некоторых текстах песен Высоцкого. Хочу выделить из сотен – три песни, оставившие сильнейшее впечатление – и при первом прослушивании, и при каждом последующем, неизменно, в течение многих лет, не снижающееся, а напротив, растущее – и при жизни, и после смерти великого современника. И до сих пор. Но всякий раз и вызывающие вопросы: что это за произведение, за счёт чего такое воздействие на общество? Речь веду о трех шедеврах: «Охота на волков», «Банька по-белому» и «Баллада о детстве». Рвусь из сил — и из всех сухожилий, Сюжет острый сам по себе… Драматизм ситуации – в противоречии между природой волка, сурового, сильного, независимого животного и преследованием жестоких егерей, вооруженных винтовками и хладнокровно убивающих волков на расстоянии, при этом ещё и с ритуалом травли с красными флажками: Из-за елей хлопочут двустволки — И – припев, звучащий четырежды в песне: Идёт охота на волков, Тут соединяется идея несправедливости, нечестных, неравных условий борьбы и жажды свободы, стремления вырваться из этого ада: «на снегу кувыркаются волки…» Преодоление установленной охотниками системой преследования связана со страхом (тут напрашивается аналогия с Евтушенко, с его «Монологом голубого песца»), однако один волк преодолевает страх и вырывается ценой чудовищных усилий из безнадежного плена на свободу… Я из повиновения вышел: Всё в этой песне прекрасно – и сюжет, и идеи свободы и рабства, страстной жажды свободы. Это, помноженное на страсть исполнения, с отдачей эмоций, на которую способен был только этот великий певец с неповторимым тембром и окраской голоса. В течение пяти минут исполнения потрясённый слушатель воспринимает совершенно законченное произведение высокого накала. При этом от прослушивания много раз не снижающего волнения слушателя. И всякий раз я думал – от чего?… А спустя годы, я вновь вспомнил «Охоту на волков», прочтя сильнейший роман Чингиза Айтматова, в то время уже признанного классика, – «Плаха». Судьба пары волков – Ташчайнара и Акбары – потрясает вплетением их судеб в жизнь людей. Впрочем, главной героиней романа остаётся волчица Акбара, которую писатель наделяет человеческим мышлением. И так же, как в балладе Высоцкого, животные в романе обладают более высокими моральными качествами, чем жестокие охотники, а точнее, браконьеры, люди низкой морали. Прочитав запоем роман, который произвёл очень сильное впечатление, я вспомнил «Охоту на волков», и, прослушав её вновь, подумал: ну как же, как Высоцкий смог в короткой песне выразить по существу практически всё, что описано в романе? Всё, если говорить о главном – идее отношений между человеком и животным, об отношении человека к природе, проблемах морального выбора. Никакого принижения, ни малейшего, я не испытывал, конечно, по отношению к роману, как большому эпическому произведению. Но всё же – как это удалось барду влить в песню эмоции эпоса?!… * А потом Была «Банька по-белому». Другая по стилю и сверхзадаче. Такая неторопливая элегия, но опять философская, глубокая, насыщенная проникающими эмоциями воспоминаний… Протопи ты мне баньку, хозяюшка, Разомлею я до неприличности, ………………………………………… Сколько веры и лесу повалено, Повествование идет от лица героя, пережившего все ужасы сталинских лагерей в самый жестокий период их истории. В отличие от «Охоты на волков», ее динамики, тут воспоминание о прожитой жизни и осознание ее тщетности, в итоге – безысходности: Вспоминаю, как утречком раненько А потом на карьере ли, в топи ли, И итог, безрадостный: Застучали мне мысли под темечком, «Банька» написана в том же 1968 году, что и «Охота но волков». А через семь лет появляется ещё один шедевр – «Баллада о детстве». Вероятно, Высоцкий хотел продолжить идею «Баньки по-белому» на более существенном охвате судьбы. Но. Сразу подчеркиваю: тогда я их не соединял, так как слушать её пришлось гораздо позднее и вперемешку со множеством других песен, при их недоступности, постоянно прорывающихся к слушателю через преграды… И поэтому мои воспоминания вовсе не связаны с хронологией их создания. "Банька" тоже не просто песня. Опять как жанр скорее на балладу похоже (недаром в заголовок, уже позднее, вынесли издатели это определение, не знаю, когда и с его ли участием). Баллада, но с напором страсти памфлета. Думаю, эти философские произведения Владимира Высоцкого надо отдельно исследовать на предмет жанра. Сейчас же – не об этом, а о феномене воздействия. Текст объемный, целых 37 четверостиший. Это тоже рассказ о жизни, но полный динамики, изложенный без пауз, потоком, по большому счету, описание всей жизни лирического героя, во многом автобиографическое, но изложенное так, что отражает судьбу целого поколения людей, проживших свою жизнь в России. Спасибо вам, святители, И сходу фон времени: В те времена укромные, И сразу заявка на откровенность: Но родился, и жил я, и выжил — И дальше – изумительные образы, характеры, ситуации, в которых жила вся страна: Там за стеной, за стеночкою, Все жили вровень, скромно так — Здесь на зуб зуб не попадал, Конечно, не только талант рассказчика, не только художника, но и человека, глубоко знающего и чувствующего историю. Но как (!) – в три четверостишия так ёмко вложить человеческие судьбы в простом диалоге соседей, людей абсолютно разных, но проживших под общим прессом Системы: И било солнце в три луча, Она ему: «Как сыновья?» — И потом, как точно: Осмотрелись они, оклемались, Больше всего поражает в балладе портрет времени, общность судеб поколений и родителей, описанная в предшествующих куплетах, и дальше, уже наших, современников Высоцкого (я только на полтора года младше него). Причем совпадения с событиями в собственной жизни буквально по строчкам, конечно, переживал каждый из нас. Приведу свои: – «Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!» – Видел я, как водили по улицам пленных немцев и сразу после войны, в 45-м-46-м, и позднее, причем в разных городах – и в Ереване, и в Ростове, и в Москве – во время семейных переездов. И помню это неприятное ощущение: страшные проклятья, которые испытывало детское сознание по отношению к врагам в течение нескольких лет, теперь, когда они идут под конвоем, жалкие, беспомощные – трудно передать… И ненависти уже нет, но и жалости тоже… «У тети Зины кофточка – Мой отец не пришел и не мог придти с трофеями, но вот отец Генки – молчаливый сосед по самаркандскому двору – фотограф – привез разные немецкие материалы, использовал в фотографии, где работал, а позднее, увидев, наше с братом увлечение фотографией, подарил негативы виньеток, которые мы потом много лет использовали в контактной печати, удивляя родных и друзей. Да и мы с братом начали заниматься фотографией, когда уговорили отца приобрести на черном рынке немецкий фотоаппарат, который открывался гармошкой с выдвигаемым объективом. Этот рынок работал в Самарканде по воскресеньям, и там можно было приобрести что угодно, самые невероятные вещи и предметы обихода буквально за копейки. Конечно, формально это было незаконно, но энкаведешники закрывали на это глаза, понимая, что простым фронтовикам, особенно инвалидам, надо как-то выживать, спасаясь от голода… – «Все — от нас до почти годовалых — – Так это ж через забор от нашего двора, в заброшенном уголке двора Дома пионеров, у нашего класса было место для «толковища» – дуэлей для выяснения отношений, кто сильнее. Существовало негласное представление о первенстве пацанов, но его можно было изменить посредством честного кулачного боя. Был постоянный судья из наиболее крутых, даже фамилию вспомнил, не хочу приводить, и наблюдатель, следящий за поединком и сообщающий о нарушениях правил, в связи с чем поединок останавливался, и нарушителю делалось предупреждение. Правила были установлены постоянные, из которых главное было «лежачего не бьют» и бить можно было только голыми руками, не ниже пояса, нельзя было отталкивать соперника. Перед началом боя судья спрашивал у соперников: «до крови» или «до хватит»? Присутствующие зрители могли своими выкриками выражать свое мнение, но решающее слово за дуэлянтами. Обычно было принято и затем утвердилось «до хватит», то есть до момента, когда один из противников сдается. Это по общему мнению было более справедливо, поскольку истекая кровью боец мог продолжать бой и победить. Проигравшего сражение никогда не унижали, ведь он честно дрался за свою честь и проиграл, да и право реванша у него оставалось… – «А в подвалах и полуподвалах – Ну, да, именно так: мы вечерами собирались на пустыре возле нашего двора и делились разговорами о героях только что минувшей войны, и нас охватывало сожаление, что мы не успели повоевать за свою родину в силу возраста, а еще, зная из радио и печати, из школьных уроков о подвигах и мужестве героев, мы постоянно мучились сомнениями – сможем ли мы… И вот разные дети, в том числе и не из нашего двора, проводили всякие эксперименты с демонстрацией мужества: попытки всаживания игл в руку или ногу, и даже под ноготь пальца, вырезания звезды на спине, ноге или руке. Я был помладше экспериментаторов и как бы не имел обязательств перед ними на равных, поэтому, боясь опозориться, не звезду, но разные порезы на запястье и на локте сделал, скрывая раны от родителей. Шрамы от них остались на долгие годы… Баллада не предусматривала оценки – осуждения или напротив – согласия, это хроника прошедшей жизни двух или трех поколений живущих в России. И заканчивается уверенным императивом: Было время — и были подвалы, И тут, в этом куплете, Высоцкий добавлял строгую, даже как бы угрожающую интонацию, подчеркивая жесткий стиль неумолимой эпохи… «Банька по белому» и «Баллада о детстве» владели моим воображением именно в связи с фундаментальным отражением Эпохи. И опять вспомнил Чингиза Айтматова, другой его великий роман – «И дольше века длится день». Заголовок уже настраивал на философский лад. Под этим заголовком роман и был опубликован в «Новом мире» в 1980-м году. Это строка из стихотворения Бориса Леонидовича Пастернака «Единственные дни» 1959 г. Оно начинается так: На протяженье многих зим И заканчивается: И полусонным стрелкам лень Мысль о том, что каждый день неповторим и единствен, значимость которого важнее текущего времени. Переиздание романа в 1984-м уже под названием «Буранный полустанок» делает акцент на пространстве, которое напрямую связано со временем: «Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток. А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства». И маленькая железнодорожная станция Торетам приобретает большое значение, потому что «В этих краях любые расстояния измерялись применительно к железной дороге, как от Гринвичского меридиана.» Смотритель маленькой станции Едигей, всю жизнь проведший на ней, неизменно, каждый день, выполнял одни и те же операции, зная свое предназначение: ведь без него поезда не смогут передвигаться с востока на запад и с запада на восток, казался вечным. Но возле маленькой станции построят космодром Бойконур. Время изменило акценты и приоритеты. И мудрому старику Едигею не оставалось ничего, кроме как умереть. И он умер. Но прибывшие похоронить Едигея члены семьи и односельчане, неожиданно для себя узнают, что и кладбища уже нет, на его месте космодром, с которого взлетают железные ракеты, окутывая все пространство, в котором они жили, облаком… «Белое облако Чингизхана» – еще одна глава, добавленная в роман в 1990-м году, наконец, завершает, к радости автора, роман в том виде, как ему хотелось, замыкая связь веков от Чингисхана до поэта Чингиза… И в этой, заключительной, главе вновь, как раньше в «Плахе», появляются животные – лисица, верблюд, волки, которых Айтматов наделяет свойствами людей, снимая границы между людьми и животными в великом пространстве Природы. Где можно увидеть, что и животные могут быть выше и чище людей в вечной борьбе добра и зла. И опять, читая Айтматова, я вспомнил две баллады Высоцкого – «Баньку по-белому» и «Балладу о детстве» – такие разные, но об одном – о прожитой жизни. Своей, но рассказанной как о жизни поколения на фоне вечного Времени и Пространства… * И опять Жванецкий Все эти рассуждения, возникающие при прослушивании некоторых произведений Высоцкого и ассоциаций, параллелей не складывались в какое-либо обобщение, оценку и не приводили к выводу. И только недавно, относительно недавно и неожиданно, – прояснилось при озвучивании в одном из видео в Сетях короткой, но изумительной притчи Михаила Михайловича Жванецкого – «Сбитень варим». Я слушал ее много раз, удивлялся ее воздействию на сознание, не понимая, как сформулировать, как назвать этот феномен. И после долгого перерыва, вдруг осенило: так это ж роман, эпопея! Не по масштабу охвата и не по динамике охвата событий, а в преодолении границ между людьми, в восприятии жизни как целого, как вечного. Нет времени и пространства, «есть только миг между прошлым и будущим»… Не могу не привести текст: Сбитень варим Сбитень вaрим у себя. Соседкa снизу прибежaлa. — Что вы здесь делaете? — Сбитень вaрим "Встaнь трaвa". Стaринный русский нaпиток. Водa, сто грaммов сухого винa, мед, и вaрится. Кaк только зaкипит, вливaем водку и гaсим. Пить теплым. Соседкa прекрaтилa кричaть, присутствовaлa. Сосед присутствовaл. Дaльние соседи пришли. — Что делaете? Почему тишинa? — Сбитень вaрим. "Встaнь трaвa" — стaринный русский нaпиток. Мёд, водкa, пить теплым. Соседи присутствовaли. Весь двор зaтих. Учaстковый явился. — Почему подозрительно? — Сбитень вaрим, стaринный русский нaпиток "Встaнь трaвa. Светлеют горы". Пьем теплым. Учaстковый побежaл, переоделся... Выпили сбитню теплого... Посидели... Рaзошелся двор. Зaшумел. До поздней ночи свет. Люди во дворе. Кто по году не рaзговaривaл, помирились. Дерево облезлое полили. Стол под ним. Воротa зaкрыли. Окнa открыли. Тaнцы пошли. Любовь пошлa. А глaзa вслед добрые. Кaждый ключик сует — идите ко мне. Посидите у меня. Песню пели стaринную "Рaскинулось море..." И современную "Нежность". А посреди дворa котел, a из него пaр aж по всем дворaм. Покa в воротa не постучaли. — Чего у вaс тaм? — Сбитень вaрим. Стaринный русский нaпиток "Встaнь трaвa", — отвечaет учaстковый и помешивaет. * Меньше пол-страницы текста, три минуты звучания. Но ощущение жизни полное. И как читает это автор! Михаил Михайлович сам внутри этого действа, внутри этой жизни. И до меня дошло – очень ясно и определенно: это произведение эпическое, как философский роман, как эпос… Догадку решил проверить и полистал произведения М.М. Да всё же узнаваемо сразу! Конечно, есть зарисовки на разные темы, обо всем – краткие и не очень, но емкие в любом случае. Однако остановился на тех, что вне конкретного сюжета… * Послушайте Восемь часов тридцать минут. Давайте поговорим. Вы хотите смеяться. Вас раздражают всякие затягивания и рассуждения. Я хочу поговорить. Мы редко собираемся такой компанией – должны поговорить о многом. О том, что скоро весна. О том, какими красивыми могут быть наши женщины, если захотят и пройдутся по лицу разными пальчиками и карандашиками. Поговорить о родителях наших детей. Счастливы ли они, родители наших детей, дети наших родителей, братья наших сестер? Я хочу поговорить о нашей земле, о тех, кто помнит войну. Я помню плохо. Мне семь лет. Эшелон. Бомбежка. Мы с мамой бежим в поле и укрываемся лопухами. Эвакуация. Жмых во рту... Так, может быть, этого больше не будет. Может быть, это было в последний раз. Может быть, танки будем видеть только на парадах. Остальное есть. Остальное будет. Надо только жить медленно и долго. Надо только не обижать друг друга. Я живу в Ленинграде. Погода плохая, да люди хорошие. Стоит женщина целый день за прилавком или за лотком на морозе, и нас много, а кто-то заупрямился, а у кого-то дома больной, а кому-то просто трудно, потому что у него прострелен бок. Попробуем не обижать друг друга. Уходит в поход атомный ледокол «Арктика», строят в тайге дороги, тянут газ в пустыне под Чарджоу. Хорошо делают, когда делают, остается нам не обижать друг друга. Конечно, я хочу многого. Я хочу, чтобы вам не подписывали увольнение, чтобы расстроился местком, узнав, что вы уходите. Чтобы не захотел горисполком вашего переезда в другой город. Чтобы из-за вашей болезни бегала озабоченно не только жена. Этот город состоит из нас, давайте же что-нибудь хорошее делать друг для друга. Я многого хочу. Я хочу во всех трамваях таких же лиц, как в этом зале. Я хочу всех встречных вежливых и трезвых, а локоть соседа чувствовать только в беде. Сколько новых домов – целый город. «Дадим тепло в новые дома», – говорят строители. Вышел в хорошем настроении, погладил мальчишку, сказал соседке, как она сегодня хороша, пошутил о чем-нибудь с бабками на скамейке – вот и дал тепло в новый дом. А в Ленинграде воздух стал прозрачный. А в Ленинграде голубое небо и комиссия проверяет тротуары. В Ленинграде глаза стали чистыми, и кожа нежной на ощупь. В Ленинграде плюс пять. Будем считать, что это тепло. В Ленинграде весна. * Портрет О себе я могу сказать твердо. Я никогда не буду высоким. И красивым. И стройным. Меня никогда не полюбит Мишель Мерсье. И в молодые годы я не буду жить в Париже. Я не буду говорить через переводчика, сидеть за штурвалом и дышать кислородом. К моему мнению не будет прислушиваться больше одного человека. Да и эта одна начинает иметь свое. Я наверняка не буду руководить большим симфоническим оркестром радио и телевидения. И фильм не поставлю. И не получу ничего в Каннах. Ничего не получу в смокинге, в прожекторах в Каннах. Времени уже не хватит... Не успею. ..… И дальше еще кое-какие тексты подтвердили вывод... Важно отметить: разумеется, речь не идет обо всем творчестве Высоцкого и Жванецкого – у обоих есть масса разных миниатюр и зарисовок частного характера, очень ярких, вошедших в фольклор. В данной статье мною выделена часть творчества, но, на мой взгляд, определяющая… * А теперь главное Именно прослушивание недавно зарисовки «Сбитень варим» Жванецкого поставило всё на места в многолетних размышлениях о секрете творчества Высоцкого, вернуло к мыслям о сравнении некоторых его песен с философскими романами Айтматова. Ну, конечно, и Высоцкий и Жванецкий – «эпики», как выражалась одна ученая филологиня. Эпос – широкое полотно, освещающее огромное пространство жизни, вбирающее в себя все главные конструкции постулатов и проблем, на которых она, жизнь всего сущего, – человека и животных – держится… Что не всегда и выразить словами, а поэтому требуется музыка, декламация, интонации и тембр. И Высоцкого, и Жванецкого постоянно пытались сузить. Недаром в программном «Памятнике» В.С. столько раз с досадой говорит об ожидаемом им сужении после смерти: Я не знал, что подвергнусь суженью ……………………… Саван сдёрнули! Как я обужен — Это написано в 73-м, в оставшиеся семь лет его короткой жизни он еще много успеет создать. Но гложет его обида, потому что сужали его и при жизни, и, он уверен, будут сужать после смерти. Когда стало возможным писать о нем, и лучшие публицисты, критики и писатели стали публиковать, статьи, я испытывал неизменное разочарование в том, что каждая из многих публикаций не раскрывала, как мне казалось, в полной мере его феномен. Мне было обидно, что даже любимые мною поэты Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко, как тогда показалось, как-то не очень глубоко его поняли. Впрочем, стоит оговориться: исследования были, например, очень глубокий специалист в области бардовского искусства Сергей Павлович Орловский, живущий в Мюнхене, опубликовал в моем журнале Relga.ru (№239, 10.01.2012) отличную статью «Бардовский счет Владимира Высоцкого». Но в том-то и дело, что эта статья была посвящена Высоцкому как барду, а поэты-современники смотрели на него, как на поэта. Поэтому, анализируя стихи, конечно, замечали какие-то недостатки, даже не говоря о них. Он ведь очень спешил, предчувствовал, что не много ему отмерено («с меня при цифре 37 как холодом подуло»…), в текстах, если с холодной душой анализировать, многое чего можно найти. Композиторы слушали музыку, стараясь помочь ему, пригладить какие-то фрагменты. Большая часть критиков, конечно, видели в нем исключительно яркого театрального актера (позднее и киноактера) и говорили об исполнительском мастерстве. А секрет его творчества именно в отсутствии границ – всего – тематики, проблематики, жанров…. Владимир Высоцкий – писатель-романист, автор эпического жанра … Разумеется, музыка и актерское мастерство никуда не делись, они дополнили эпос Высоцкого именно как художника большого масштаба, претендующего на показ широкой картины жизни. Но то, что слово у него прежде всего и превыше всего – это очевидно… Ну, разумеется, я не обо всем творчестве, там все можно у него встретить, все жанры и стили, я о вершине… А что касается Жванецкого, тут, мне кажется, еще более очевидным то, что сказано о Высоцком – ведь здесь слово играет основную роль, правда, тоже помноженное на исполнительское мастерство. Нет сомнения в том, что МихМих, доведись, лего стал бы и великим актером, и режиссером. Но стал писателем… И в заключение – что роднит их как художников: – Оба – исполнители авторского жанра, выходящие на контакт со своей аудиторией непосредственно; – Оба знали свою аудиторию досконально, чувствовали её; – Из черт характера – оба остро чувствовали нерв несправедливости во всех ее проявлениях и стремились ее преодолеть вместе со своими слушателями и ради них… – Но. Но и: в самых высших проявлениях творчества они имели невероятный талант эпического освещения картины мира. Умения увидеть в буранном полустанке мир космоса, в захолустном одесском дворе – окно в мир, в малом – великое… И оставаться уверенным в том, что поезда всегда будут идти с востока на запад и с запада на восток … _______________________ © Акопов Александр Иванович |
       
|
