 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
БАСТИЛИЯ
Рисуем мы, по сердцу и уму, истории привычную картину: сначала срыли старую тюрьму, а после водрузили гильотину.
И попирая старый мир ногой, как ветер, возвращаемся на кру́ги… Свобода к нам является нагой, но для чего в крови должны быть руки?
Руины хижин, этажи дворцов, как зверь, зубами лязгает эпоха и пожирает собственных творцов, и только миг до выдоха от вдоха.
А дальше смерть – и пляски на костях!
НЕГАТИВ
Сиди и ничего не делай, молчи, воды набравши в рот, живи на плёнке чёрно-белой, где всё пока наоборот.
когда ружьё нацелят в глаз. Но разберись, что делать с кровью, − она ведь красная у нас.
КОРАБЛИК
А были мы ретивы, но нынче слаб замах, и наши перспективы теряются впотьмах.
Ни рожи и ни кожи, спасёт едва ли грим. И всё же, всё же, всё же попытки повторим.
Мы на листках тетрадных напишем краткий план. Сложив из них кораблик, отпустим по волнам.
Идёт один дымок? Нет, дыханье горячо. Кораблик не размокнет − поплавает ещё!
БИЧ И МУХА
Шлёпает по тротуару в рваных галошах бич. Мечется муха между закрытыми на зиму рамами, видит сквозь стёкла свободу, но не может достичь.
Никто никому не должен, да и желанья нет. Муха умрёт и высохнет, останется только шкурка, об этом не зарыдают газеты и интернет.
в дождь промокают сразу − зря ли вода текла? Бывший интеллигентный, бич − человек хороший, муха ему завидует, глядя из-за стекла.
и от дождя − когда-нибудь, когда они подрастут. Смотрит с тоской на улицу муха внутри оконца, ну а бичу, похоже, не избежать простуд.
Все мы, как Диогены, ищем свои ниши, бочки зияют жерлами, словно ряды нулей. А наши ракеты целят, но мимо звезды – пониже. Лучше б они летали хоть на Луну, ей-ей.
Вот такие балеты, да и такие храмы… В царство свободы − грудью − стёкла разбив – в борьбе… Мухой, бичом ли выйти на фиг из этой рамы… И тот, кто с А начинает, пусть уж не будет Б.
СИНЕСТЕТ Борису Кокотову Я разучился видеть звуки и синий слышу не вполне, но жёлтый колется, как глюки и сухари на простыне.
овал горячий, киснет круг, а жёлтый действует на нервы и просто валится из рук.
скрипит, как шарик голубой, и злость к заплесневелым будням восходит дымом над трубой.
такая липкая луна. И, как трёхдневная щетина, бессмысленная желтизна.
СНЫ
Когда же солнце, допылав устало, зайдёт и свет прихватит, как трофей, ночь нас укроет, словно одеяло, чтоб сны свои показывал Морфей.
Ты снов не помнишь, но сознанье вяжет, как паутину, впечатленья дня. Я их ловлю, я твой дежурный гаджет, − ты сможешь утром прочитать меня.
И днём, во власти сонной ностальгии, не зная сам, когда же я живу, я вижу сны − твои, мои, другие, − тасую их и грежу наяву.
И чтобы мог с тобою поделиться, заучиваю сны я наизусть. Но я боюсь, что жизнь мне только снится, и я тебе, возможно, только снюсь.
Я повторяю путь твой, как антенна, сон и реальность больше не дробя. Но даже если опустеет сцена, снов не хочу, где не было б тебя.
И так как доверяю шалопаю, то есть себе, я как-то не вполне, себя я больно за руку щипаю − кричу и просыпаюсь в новом сне.
ТЕРАПИЯ
В жизни нет ни резона, ни толка, но, однако, и в этой стране надо жить – и, желательно, долго, не теряя надежду вполне.
Может, не было смысла рождаться, но мечта, пусть безумная, есть – изменить, измениться, дождаться, раз уж мы по случайности здесь.
Согласимся, что жизнь не чужая, и в движенье заметив резон, будем жить, каждый миг приближая убегающий прочь горизонт.
Он шипит, изгибается змеем и свои укрывает рожны. Мы достичь его вряд ли сумеем, но попробовать всё же должны.
ПАРИЖ
Жил-был Анри Четвёртый, А. Гладков Париж был грязен, он вонял тяжёлой смесью разных во́ней. И проповедник на амвоне не перекрикивал менял.
любого жителя и щёна. На улице незамощённой на четверть вязло колесо.
в нём все сходились интересы. И он, конечно, стоил мессы, как молвил гугенот Анри.
Вот высшая из всех наград для воина и сибарита. Не стоит мессы Маргарита, иное дело − стольный град!
Не зря прокаркала ворона: – Подумай, стоит ли корона того, что здесь тебя убьют!
потом историк взвесит риски. И он пришпоривал коня, чтоб стать четвёртым в длинном списке.
О ПОЛЬЗЕ КРУГОВОГО ДВИЖЕНИЯ
но, утаптывая путь, погружаемся всё глубже – вот уже почти по грудь.
на последствия плюю и упорно углубляю собственную колею.
не останутся труды: так ведь можно дотоптаться до какой-нибудь руды
нефть дороже, чем руда. То-то будут олигархи мне завидовать тогда.
я забью и нос, и рот, но, торчащий из траншеи, бюст порадует народ.
я в протоптанный маршрут, скажут: − Жаль, теперь не виден, а ведь был парнишка крут.
что не нужно путь тори́ть, − и продолжат бег по кругу с криком: «Можем повторить!»
МОИ МИРЫ
и крайне редко балует дарами. А я кометам накрутил хвосты – и, как циркач, жонглирую мирами.
хотя порой их всё-таки теряю, но нахожу и, нанизав на нить, свои потери в чётки собираю.
легко перемещаются по нитке. Я их люблю, хотя они стары, – по сути, это все мои пожитки.
Я не вникаю, что у них внутри – малиновое или голубое. Но я надеюсь, эти пузыри помогут разобраться мне с собою.
что замысел мой правильный и чёткий. И, чтоб спокойней было им и мне, миры перебираю я, как чётки.
на месте все, за исключеньем мира в моей душе. Кричу я: «Майна! Вира!», – но вот его, увы, не нахожу.
* * *
…эх, взять бы от любви к тебе отгулы и прочь бежать, от горя коченея, тем паче под ногами дрожь и гулы − и с каждым днём слышнее и слышнее;
поняв, что ты бессилен и ничтожен, но всё же часть трагического танца, бежать от бальных залов и таможен, взять лишь язык, потом и с ним расстаться;
и шорох трав, и шёпот малых речек, и слова ждать, как в ливень ждут трамвая, и онеметь − уже на всех наречьях…
ШАР
Непредсказуема история – грохочет жилкой на виске. Она как шара траектория на неоструганной доске.
Сей шар за нами следом катится без остановок – угол крут. И нам порою только кажется, что исчисли́м его маршрут.
Какие странные события, все скрипки пилят мимо нот. Мы смотрим вверх и ждём прибытия, шар долетит и нас сомнёт.
У хаотичного движения непредсказуемый режим. Мы избежать хотим спряжения, но от него не убежим.
Судьбу едва ли провороним мы, хотя б умерить аппетит… Гляжу глазами посторонними: а вдруг он мимо пролетит?
АВТОГРАФ умел ли он писать? И кто внушил ему искус Вселенную спасать?
марать листы в тоске? Он не оставил ни строки − хотя бы на песке.
не сохраняют звук. Письмо − лекарство от тоски, но не от смертных мук.
оттачивать пера, − лишь бросил в этот мир кристалл страданья и добра.
Сшивала мысль его, как нить, цветы и сорняки. Но что сумели сохранить его ученики?
не выронить из рук? Кого винить, кому пенять, чьих требовать порук?
и напечатал пресс. Мы их читаем до сих пор, но тает интерес.
иные семена, мы пишем кровью на песке иные письмена.
однажды надоест… Стоит автограф на горе – Его неброский крест.
ОСЕНЬ всё ширпотреб, всё вкривь идёт и вкось. А золото листвы её фальшиво, как платина седеющих волос.
Но алчности найти мы не смогли в ней, не тормозят общественный прогресс коррупция косых осенних ливней и трав своекорыстный интерес.
Она рыбак, забывший дома снасти, но поддержать готовый разговор. А за окном дождливое ненастье − хозяин пса не выгонит во двор.
Мы в эти механизмы вникли вроде и даже дать сумели имена. Идёт круговорот воды в природе, и нас смывает времени волна.
Расставив все тире и запятые, но наплевав на звание и чин, срывает ветер листья золотые без видимых коммерческих причин.
Кустов промокших нищее отребье доходы умножает на нули. И в старом парке голые деревья стоят, как постовые короли.
ПИЗАНСКАЯ БАШНЯ и не Гёте, чтоб мгновенье на скаку затормозить. Жизнь моя пошла на убыль и империя в ущербе, но поэту не пристало, словно дождик, моросить.
сам себя роняю в пропасть, чтоб по сердцу и уму соразмерить ускоренье несвободного паденья, – а зачем, и сам не знаю – после, может быть, пойму.
не сдавать врагу на милость, а удерживать редут. Но народ простонародно мне шепнёт на ушко: – Надоть! – и настройки заводские курс сменить мне не дадут.
и на евро не сменяешь нынче даже трёх рублей. А всего-то мне и надо – долететь разок до Пизы, чтоб меня с наклонной башни сбросил лично Галилей.
и в лепёшку бы расшибся, чтоб сплести концы начал, и в законе тяготенья бульдо высчитав и сальдо, – Хочешь жить, умей вертеться, – Галилею прокричал.
Ньютон с нами б согласился, только спит он вечным сном. А империю не жалко, вместе с этими и теми, кто третирует науку и не выучил бином!
ОДУВАНЧИК
решенье плюнуть-дунуть отзови: он разлетится от косого взгляда на белых парашютиках любви.
прощаются, не обещая встреч, и всё же новой жизни хромосомы от непогоды смогут уберечь.
собрать не смогут этот белый пар. Останется лишь узелок нелепый на месте, где висел ажурный шар.
или надежду – пусть она слепа, – ты был похож на малую планету, и нашу ждёт похожая судьба.
кругами разбегаясь по реке, мой одуванчик, шарик невесомый, пока ещё ты цел в моей руке?
МЫ НЕ НУЛИ
Алексею Иващенко и Георгию Васильеву Хотя давно отсчёт обратный начат, я скорого финала не боюсь. Мы не нули − любой хоть что-то значит, однако не всегда со знаком плюс.
Мираж на горизонте не маячит, вполне реальны берег и маяк. Мы не нули − любой хоть что-то значит, но нужно уточнить число и знак.
А солнце с неба катится, как мячик, но время до конца не истечёт. Мы не нули − любой хоть что-то значит, осталось только выполнить учёт.
Что ж, вычисляя равенство и братство, не зря я карандашик свой точил. Со знаками осталось разобраться, чтоб результат не слишком огорчил.
И я свой старый кий не мажу мелом, да и шары не достаю из луз. В конце концов, пора заняться делом, а минус-минус − может быть и плюс.
Твержу себе: не спутай инь и ян ты и не ленись − работай головой. Я знаю, что возможны варианты, но на удачу шанс не нулевой.
__________________ © Вольфсон Борис Ильич 14 июля – 22 октября 2022 г. |
       
|
