Стихи

* * *

Весною светел каждый день,
Каким бы грозовым он ни был.
Лиловым дымом стелется сирень
И, кажется, соединится с небом.
Поющих птиц боюсь спугнуть
И по траве едва ступаю.
И медленно уходит грусть,
Когда к губам я прижимаю
На краткий миг сирени кисть
И с ветром на одном дыханье
Мы вместе пьем благоуханье.
Спасибо, жизнь! Спасибо, жизнь!..


* * *     
     
Звезды низкие повисли,
Тихо цокает ручей.
Я вхожу в пространство мыслей,
В тишину ночных лучей.
В плавность медленного света,
В пену звездного ковша…
И едины до рассвета -
Небо. Полночь и Душа.


* * *

Как странно, что в непрочном мире
Я думаю о Вас.
Мне кажется вселенной шире
Лазурный эллипс глаз.
И Ваше трепетное имя,
Мгновенный блеск зрачков
Мне кажутся непостижимей,
Чем глубина веков.


* * *

Не говори – Мне все равно
И все мы канем,
Не падай мысленно на дно,
Ведь ты не камень.

Прошу тебя!- Еще немного!
Плыви! Плыви!
…Должно быть, все мы против бога;
Но бог в крови!


* * *

Удивительный иней
На окошке застыл.
Стебельками глоксиний
Он окошко покрыл.
Исчертил васильками
И сиренью окно
И запахло цветами
И весною оно.


Две мамы

Скажу Россия, слышу Украина;
А в Украине вижу Русь!
И в сердце тоненькая льдина,
И я пораниться боюсь…

Под хладным взором властелина
Я только об одном молюсь,
Чтоб Украина и Россия
Единым словом стали – РУСЬ!

Не знаю, сбудется ли это?..
Надежда наполняет грудь.
И слышен отклик на рассвете:
- Когда-нибудь… когда-нибудь…


Сказки


     АПРЕЛЬСКИЙ СНЕГ


Снег был мягкий и пушистый.

Он отражал серебряные блики звезд, покачивающихся в бездонном океане ночного неба.

Снег источал нежнейший аромат свежести и…еще чего-то необъяснимого, но желанного.

Он выпал в апреле и ничего не знал о зиме.

Снег выпал ночью. А утром, едва проснувшись, он увидел на востоке огромный красный шар, что плыл по небосклону, поднимаясь, все выше и выше.

- Что это? – воскликнул удивленный снег.
- Это солнце, - ответил ему старый фонарный столб.
- Солнце, - повторил апрельский снег, и засверкал от радости золотыми искрами.
- Какое оно красивое! Какое восхитительное! – восторгался снег. – Какое яркое!
- Плыви сюда, солнышко! – позвал светило апрельский снег.
- Глупый снег, - проворчал старый фонарный столб. Он был настолько старым, что даже не помнил, сколько ему лет, и поэтому считал себя самым мудрым.

Столб постоянно ворчал, выходил из себя и всех поучал.

- Солнце растопит тебя и превратит в грязную лужу, - сказал фонарный столб наивному апрельскому снегу.
- Не может быть! – воскликнул, огорчившись, снег, - солнце такое красивое! Оно не может быть недобрым!
- Вот увидишь, - пробурчал фонарный столб.

Солнце поднималось все выше и выше. Лучи его становились горячей с каждой минутой. И бедный влюбленный снег почувствовал, что тает.

- Ах, боже мой! – воскликнул он, и слезы выступили на его глазах.

Но снег ни в чем не винил прекрасное солнце. Он думал, что тает от любви.

И тут сгустились сумерки, и наступила ночь.

Солнце спряталось, и снег не растаял.

Он лежал в кромешной темноте, и смотрел на темное небо. Там плавала, как рыба в воде серебряная луна. Была она холодной и ко всему безразличной.

Нет, она не могла заменить солнце. И апрельский снег загрустил.

- Неужели я никогда не увижу солнце?! – закричал он в отчаянии.
- Тихо ты, - проворчал старый фонарный столб, - не мешай спать.

Фонаря на фонарном столбе не было, он давно был разбит вдребезги, и поэтому никакого света не было.

- Солнышко, солнышко, - не унимался апрельский снег, - где ты? Отзовись!
- Да уймись ты, наконец! – совсем рассердился старый фонарный столб. – Настанет утро, и ты увидишь солнце.
- Правда?! – обрадовался снег.
- Может быть, в последний раз,- ехидно заметил фонарный столб.
- Ну и пусть, - сказал апрельский снег. – Пусть я растаю! Но я увижу солнце!

Фонарный столб ничего ему не ответил, только презрительно заскрипел.

Наступило утро. Взошло солнце. И снег растаял, как и предсказывал фонарный столб.

Но случилось чудо!

Снег не умер, не превратился в грязную лужу, нет! Он стал подснежником! Таким же ярко-желтым, как весеннее солнце.

Горит крупный цветок на тонком стебельке золотым огнем.

Люди назвали прекрасный цветок Горицветом.

И теперь каждую весну влюбленный апрельский снег превращается в подснежник.

Одним из первых пробивается он к свету.

И горит, горит от любви Горицвет под лучами прекрасного солнца!


БУСЫ
     
Были у одной женщины прекрасные бусы, такие красивые, что завидовали ей и недруги, и подруги.

Все бусины были нанизаны на одну нитку, и каждая из них была хороша по-своему.

Но только все вместе они радовали глаз и вызывали восхищение.

Когда на них падал солнечный свет, они сверкали ослепительно ярко, каждой гранью отражая лучи.

При электрическом освещении они мерцали мягко и таинственно, точно бусины были нанизаны ни на нитку, а на Млечный Путь.

Вот такие это были необыкновенные бусы.

Жить бы им, да радоваться, но, увы! Бусины вечно спорили между собой, кто из них лучше и красивее. День и ночь не умолкали их споры, и каждая из бусин грозилась покинуть остальные. Нитку же, на которой все они держались, бусины вовсе не замечали.

Подумаешь нитка! Разве могли сверкающие бусы позволить себе снизойти до внимания к ней, простой суровой нитке.

- Да ни за что! – думали бусины.

Но, вот однажды нитка устала слушать их бесконечные споры и порвалась. Брызнули бусы ярким фонтанчиком и разлетелись в разные стороны.

Одна из бусин упала в пыль, другая в лужу, третья закатилась в густую траву, а четвертая, пятая и вообще невесть куда пропали…

Хотела их хозяйка собрать, на новую нитку нанизать, да где там! Искала, искала и не нашла ни одной. Погоревала она, погоревала, да и махнула рукой на старые бусы. Пошла в магазин и купила новые.

А бусины лежат теперь поврозь – забытые и никому ненужные. Вспоминают они с горечью прежние времена, когда красовались у всех на виду.

- Ах, зачем мы спорили? Вздыхают бусины, - зачем не жили в мире и согласии на одной нитке?! Были мы вместе прекрасными бусами. И кто мимо не шел, на нас свой восхищенный взгляд останавливал! А поврозь мы стали маленькими беспомощными бусинами. От нашего прежнего блеска ничего не осталось. Дождь нас мочит, пыль покрывает, подошва случайного прохожего в землю вдавливает.

Жалуются бусы на судьбу свою, скорбят и сетуют. Да кто ж их услышит? Разве, что улитка, которая по листу зеленому ползет? Или бабочка, что на цветок ароматный опустилась? Или ветер в густой траве шуршащий? Да только чем они бусинам помогут?.. Может, посочувствуют, а может, подумают, что бусины сами во всем виноваты.

Бусины же все надеются, что кто-нибудь их найдет, соберет, от грязи-пыли отмоет, на одну нитку нанижет, и засияют они в прежнем своем великолепии.

Ну, что ж, надежда, как говорится, умирает последней; и все-таки прежде, чем ссориться с друзьями-приятелями, не мешает подумать – а каково оно одному под ветрами и ливнями?..

Только нанизанные на одну нитку, бусины становятся бусами!



РОЗА И ПОПУГАЙ
     
В одном маленьком домике на окраине большого города жила красивая девушка со своими пожилыми родителями.

Домик стоял в окружении яблоневых и сливовых деревьев.

А возле крыльца рос большой розовый куст.

Девушка часто сидела по вечерам на крыльце, смотрела на розовый куст и грустила…

Почему она грустила? У нее было все! Здоровье! Молодость! Красота! Маленький уютный домик и большой сад. Были живы и здоровы любящие родители.

А еще ее любил молодой Поэт.

Каждый вечер он приходил к девушке в гости и читал ей стихи.

Вот одно из них:
     
* * *     
В твоем саду благоухает роза,
Которой я не видел красивей.
Роняет трели, точно слезы,
В нее влюбленный соловей.

И мне его понятны муки;
Тебя я, милая, люблю!
Лишь одного страшусь – разлуки!
Свиданья каждый час ловлю!

И в честь тебя стихи слагаю,
И славлю милую мою!
Как соловья я понимаю!
И вместе с ним пою! Пою!

Это стихотворение особенно нравилось розе, которая распустилась на самой высокой ветке розового большого куста.

Роза и в самом деле была очень красивой! Нежной, как утренняя заря, махровой, как пена облаков, а благоухание ее и сравнить ни с чем невозможно. Так был восхитителен ее аромат.

Соловей, который жил в саду, увидел розу и тотчас влюбился в нее.

Он постоянно пел розе свои песни.

Поэт слушал соловья и говорил девушке, - послушай, как дивно поет этот соловей! Ни один музыкальный инструмент не может с ним сравниться.

- Разве? – рассеянно спрашивала девушка.

Поэт снова читал ей свои стихи. И все они были о любви!

А потом они сидели на крыльце и смотрели на луну.

Поэт восклицал: какая сегодня необыкновенная луна!

- Разве? – спрашивала девушка.

Поэт каждый день искренне восхищался лунным светом. Он находил его волшебным и таинственным. Поэт посвящал луне целые оды!

Розе же луна не казалась какой-то особенной.

- Луна, как луна, - думала она.

И то, что соловей в ночи рассыпает во имя ее свои хрустальные трели, тоже не трогало розу.

- Какая бесчувственная! – вздыхали травы.
- Какая холодная, брр… - ежился ветер

Но роза не обращала ни малейшего внимания на их слова.

Она грустила… О чем? Неведомо…

Роза слышала, как девушка говорила своим родителям: ах, разве это жизнь… в нашем маленьком домике на самой окраине города?! Вот, в центре, это да! Какие там небоскребы! Какие автомобили! И чего только нет в магазинах!!! А здесь такая тоска! Подумаешь, луна! Подумаешь, соловей! Как скучно! Провинция!

И розе тоже хотелось чего-то ослепительного, яркого, шумного! Так, чтобы дух захватывало! А то подумаешь луна, подумаешь соловей! Тоска!..

Однажды молодой Поэт сделал девушке предложение. Он сказал, что они будут жить в маленьком уютном домике, наслаждаться волшебным светом луны и слушать дивные трели соловья.

- Я буду писать стихи, и много работать! – говорил Поэт.

Родители девушки обрадовались и стали уговаривать ее стать женой Поэта.

- Какой замечательный молодой человек!- говорили они, - мы все будем счастливы!

Но девушка пожимала плечами и хмурилась. Наконец она сказала, что ей нужно подумать.

И Поэт согласился ждать ее ответа, сколько понадобится.

Прошел день, два, неделя, месяц…

Поэт терпеливо ждал. А девушка все раздумывала.

Она не понимала, почему Поэт не хочет увезти ее в центр города, Ей хотелось громкой музыки, блеска реклам, неудержного веселья.

А Поэт все время говорил о тишине, о природе и читал ей свои стихи.

Лучше бы он подарил ей автомобиль, норковую шубу и бриллианты! Тогда она сразу согласилась бы стать его женой.

Целыми днями девушка сидела на крыльце и мечтала о большом городе.

Розе казалось, что девушка смотрит на нее…

- Ах,- думала роза, - она любуется мной! Мы обе такие красивые! И абсолютно не созданы для жизни в этом скучном саду.

Неожиданно кто-то постучал в калитку. Стук был такой громкий, что роза вздрогнула.

Девушка сбежала с крыльца и распахнула калитку.

- О! – услышала роза чей-то самоуверенный голос, - какая красавица! Что вы делаете в этом захолустье?!
- Живу…

Роза увидела мужчину, одетого более ярко, чем она сама.

Позади мужчины стояло что-то длинное, блестящее и на колесах.

- Что это? – подумала роза.
- Красавица, не дадите ли воды? – ослепил мужчина девушку подозрительно белоснежной улыбкой.
- Дам, - ответила девушка, и, зачерпнув из ведра колодезной воды, подала ее яркому мужчине.
- Холодная, - сказал он.
- Из колодца.
- Надо же! Так значит, вы тут живете?
- Да, - вздохнула девушка.
- Не скучно?
- Очень.
- Хотите, я прокачу вас на своем Мерседесе?

Глаза у девушки загорелись, не удержалась она от соблазна, и сказала:

- Да!

Села она в блестящий автомобиль незнакомца, и укатила в большой шумный город.

Роза грустно посмотрела ей в след.

Ах, если бы хозяйка догадалась взять ее с собой!

Яркий мужчина возил девушку пол магазинам, ресторанам, казино.

И. немного подумав, решил на ней жениться. Такую красивую и неопытную девушку в шумном городе не найдешь.

Приехал он с подарками к ее родителям, попросить их согласия.

- Да и познакомиться надо с будущими родственниками, - подумал он озабоченно.

Родителям девушки он не понравился. Они грустно качали головой.

Но девушка, не раздумывая, дала свое согласие. Очаровали ее подарки дорогие.

Среди прочих была и пестрая птица в клетке – большой разноцветный попугай. Он важно восседал на жердочке и снисходительно смотрел на всех остальных.

- Пусть в саду полетает, - подумала девушка, и выпустила попугая из клетки.

Выпорхнул попугай на волю, огляделся вокруг и увидел розу.

Подлетел он к ней и стал сыпать цветистыми комплиментами.

Соловей ничего подобного никогда розе не говорил.

- Да и разве сравнится серенький невзрачный соловей с такой яркой птицей, как попугай?! – думала роза.

Растаяло ее сердце от льстивых слов попугая, разомлело.

А попугай говорит: выходи за меня замуж, мой несравненный цветок!

Зарделась роза от удовольствия и согласилась.

Попугай перекусил ветку, подхватил розу и унес в свою клетку.

Клетку девушка поставила в автомобиль, и укатили они все в город.

Девушка вышла замуж за яркого мужчину с Мерседесом, и стала купаться в деньгах.

А розу попугай поставил в хрустальную вазу, наполненную заморской водой.

- Это очень дорогая ваза! – наставительно заметил попугай.

И стала роза жить в золотой клетке экзотической птицы.

… Когда Поэт пришел к девушке, чтобы узнать о ее решении, то услышал он от родителей, что его красавица вышла замуж за «нового русского» и укатила в город.

Затосковал Поэт. Упал на траву и горько заплакал.

А в саду пел соловей, и трели его были так печальны, как хрустальный колокольчик, сорвавшийся с высоты.

Услышал юноша соловьиные трели, вытер слезы и пообещал до конца дней заботиться о родителях девушки и ухаживать за прекрасным садом.

Соловей, узнав о решении Поэта, приободрился, хоть сердце его маленькое разрывалось от любви и боли. Где она, его прекрасная роза?! Он так сильно любит ее, что любовь его умрет только вместе с ним.

Девушка же больше к родителям не вернулась.

Изменилась она так, что через год никто из знакомых не мог узнать в разнаряженной, разукрашенной кукле милую девушку из маленького домика на окраине.

Девушка стала холодной и надменной. Она никогда не вспоминала ни о своих родителях, ни о Поэте, ни о луне, ни о соловье, потому что их ценность нельзя было измерять в деньгах.

Деньги стали для девушки мерилом всего.

В ее глазах не было больше ни грусти, ни радости, только пугающая пустота и равнодушие.

Эта пустота переросла в бездну и ужаснула даже «нового русского».

Еле-еле унес он ноги от бывшей милой девушки, оставив в ее руках большой кусок своего богатства.

А роза давным-давно увяла в золотой клетке ослепившего яркостью своего оперения попугая.

И в тот миг, когда осыпались ее лепестки, горько пожалела она о том, что покинула уютный зеленый сад и нежно любившего ее соловья.

А яркий попугай уже на другой день очаровывал цветистыми комплиментами заморскую красавицу орхидею, которая дремала в прозрачной коробке…


ФЕЯ И ЭГОИСТ
     
Ему не повезло. Он думал, что женился на самой обыкновенной женщине. … Но он женился на фее.

И Фея не понимала, почему она должна готовить завтраки, обеды, ужины, стирать и гладить рубашки, делать генеральную уборку, а муж - лежать на диване, смотреть телевизор и пить пиво.

Правда, Фея была влюблена…

К тому же она была феей и поэтому завтраки, обеды и ужины готовились сами, рубашки гладились и стирались без её помощи, и половая тряпка тоже обходилась без неё.

А Фея читала стихи Фета на балконе, вдыхая запах резеды.

Ей хотелось любви и нежности. Она роняла вздохи, и их подхватывал ветер, которого на время приютила тополиная листва.

Время от времени из комнаты доносились крики: «Гол!.. «Гол!»

Фея вздрагивала и вздыхала ещё печальней.

Она доставала из футляра старинную скрипку, касалась смычком трепетных струн и… лилась мелодия Моцарта, прекрасная и чарующая, как сама Фея.

Муж Феи высовывался на балкон и недовольно бормотал:

- Прекрати! Что за балаган?! Тебе что, дня мало? Ты мешаешь мне смотреть боевик!

Бедная Фея убирала скрипку в футляр и слушала, как поёт сверчок…

По утрам муж Феи крутился перед зеркалом, точно собирался он не на работу, а на свиданье.

Он откидывал одну рубашку за другой, небрежно швыряя их на диван.

- По моему, мне нужно купить что-то новое, - ворчал он.

Фея задумчиво смотрела на отражение мужа в зеркале.

- Ты абсолютно не заботишься обо мне, - сердился муж ещё больше, от того, что Фея молчала.
- Я приношу тебе деньги! – выкрикивал он.
- Деньги?.. – повторила Фея рассеянно. У неё вылетело из головы, что это такое…

Фея никогда не пользовалась деньгами мужа. Все вещи, продукты появлялись в её доме сами собой, а то, что приносил муж и вручал ей, гордо именуя зарплатой, она складывала за ненадобностью в старый бабушкин сундук, который стоял на чердаке дома и постепенно ветшал. Так, что деньги были в надёжном месте. Они лежали среди старых волшебных вещей и были густо присыпаны веточками лаванды.

Фея никак не могла привыкнуть к тому, что муж тотчас же после свадьбы перестал приносить ей цветы.

Он больше не восхищался ею, не целовал её прекрасных рук.

Выбрав, наконец, из дюжины рубашек самую яркую, он исчезал из дома до вечера.

А Фея доставала скрипку и играла Моцарта, забывая о своей печали.

Но, вот наступал вечер. Муж возвращался домой.

Он загонял в гараж свой автомобиль и долго и упорно звонил в дверь, хотя у него были с собой ключи.

- Ты что оглохла?! – набрасывался он на Фею, когда она открывала ему дверь.
- Нет, просто я подумала, что тебе надоест звонить, и ты откроешь своими ключами.
-Думать не надо, надо открывать!

Муж ставил на пол принесённый ящик пива и топал на кухню.

Съев две порции жаркого, салат и торт, он заносил пиво в гостиную и ставил рядом с диваном.

Диван же стоял напротив телевизора.

- Может быть, нам сходить в театр? – спрашивала Фея.
- С ума сошла! Какой театр?! У меня ноги отваливаются! Я, милочка, целый день сижу за компьютером!
- Ну, тогда в парк. За окном май, милый. Так славно поют соловьи!
- Сходи одна, если тебе так хочется.

Муж включал телевизор, ложился на диван и открывал бутылку пива.

- Ну, какого чёрта, ты застыла в дверях! – ворчал он, - шла бы на кухню. Там гора немытой посуды. Вспомни, наконец, что ты женщина! – муж поднимал указательный палец к потолку, бросая на Фею назидательный взгляд.

И едва за ней закрывалась дверь, впивался жадным поцелуем в отверстие пивной бутылки. Нет, так страстно он никогда не целовал ни одну женщину!

Его роман с пивом длился до поздней ночи.

Вернее, это была любовь втроём – он – пиво и телевизор.

Трудно сказать, какую роль при этом выполнял диван, кроме того, что поддерживал отяжелевшее тело мужчины.

… А Фея стояла на балконе и думала о стрижах, которые стремительно проносились перед её глазами.

Вдыхала запах сирени, что приносил ей ветер из парка, околдованного весной.

- Любовь, - прошелестел тополь.
- Любовь, - пропел, закрыв глаза, соловей.
- Любовь, - улыбнулся месяц и скатился с неба на перила балкона.
- Любовь? – спросила Фея и прислушалась к своему сердцу.

Она точно помнила, что любовь там была, но теперь…

Так и есть! Она сбежала… Она вырвалась на свободу!

И теперь, должно быть, кружилась в цветущем парке, целовалась с зеленоглазым месяцем Маем и заслушивалась трелями полночных птиц.

- Любовь, - грустно произнесла Фея.

Слезинка скатилась по её щеке и, упав на пол балкона, превратилась в ослепительный бриллиант.

Но Фею не волновали бриллианты. Ей было очень грустно и одиноко.

Она не заметила, как наступило утро.
- Где завтрак, чёрт возьми! – завопил муж.
- На столе, - машинально ответила Фея.
- Его там нет! – закричал он.
- Есть, - отозвалась Фея.
- Я только, что с кухни! Ты что, держишь меня за дурака?!
- Посмотри ещё раз.
- Ну, хорошо, - голос его прозвучал угрожающе.
Фея стояла на балконе и смотрела на рассвет…
Завтрак, естественно, уже был на столе. Ведь она была не обычной женщиной, а феей…
- Чёрт, - проворчал муж, - как же я его не заметил?..
Он, конечно, и не подумал извиниться перед женой.
Ещё чего! Будет он, настоящий мачо, извиняться перед женщиной! Муж Феи был уверен, что женщина не что иное, как тень мужчины. Она создана, чтобы заботиться о его удобствах.
Бросив грязные тарелки в мойку, он как всегда по утрам, принялся перебирать свои рубашки.
- Опять одно и то же, - ворчал он.
Рубашки одна за другой летели на диван.
Из отглаженных и аккуратно уложенных они превращались в ворох мятого белья.
- Погладит ещё раз, - считал он.
Вдруг одна из рубашек привлекла его внимание. Она была необычного цвета и фасона. И было в ней что-то необъяснимо-притягательное.
- Наконец-то додумалась купить мужу хоть одну приличную рубашку, - обронил он.
Фея промолчала.
Она смотрела, как муж любуется своим отражением, как он любовно рассматривает его, как нежно ему улыбается.
Фея хлопнула в ладоши и сказала, - Фьюрк!
И тут произошло что-то невероятное.
Муж Феи исчез из комнаты… Вместо него появился разноцветный попугай.
Он надувал щёки, склонял голову то направо, то налево, любуясь своим отражением.
Наконец, попугай отчётливо произнёс, - «попка дурак!»
- Ты абсолютно прав, - согласилась Фея.
И улетела в своё фейное царство. Там она вышла замуж за прекрасного эльфа, который никогда не забывал дарить ей цветы, восхищаться её красотой. Он, как и Фея, любил музыку и мог часами слушать, как Фея играет на скрипке.
Эльф не пил пиво и не смотрел телевизор. Он не лежал на диване.
Эльф любил танцевать под луной, купаться в горном озере и помогать добрым людям в их добрых делах.
А что случилось с мачо?
Ничего… Он так и остался попугаем.
Новая хозяйка поместила его в клетку, в которой были все удобства – жёрдочка. Поилка. Кормушка, ванночка для купания и даже … зеркало.
Попугай с удовольствием любуется своим отражением, надувает щёки, ставит гребень.
И лишь иногда грустно роняет: «попка дурак, пока дурак…»
Еще какой дурак! – не выдержал однажды месяц, заглянувший в окно.
Но он ничем не мог помочь попугаю, да и не видел в этом смысла.
Если уж женился на Фее, то и веди себя соответственно.

… Хотя, по правде сказать, феей может оказаться любая женщина.



Рассказы


ИВАН да МАРЬЯ,
или
СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ ИВАНА НИКИТИЧА

Сегодня как-то по особенному ярко светило солнце, улыбались сквозь слёзы сосульки, чирикали неугомонные воробьи.
Должно быть, весна почувствовала себя полноправной хозяйкой.
- Ну, вот, и, слава богу, - подумал Иван Никитич, глядя, как плывут за окном высоко в небе лёгкие облака, - дожили мы, значит, с Машей до весны.
Иван Никитич встал сегодня ни свет ни заря.
Первым делом накормил своего любимца – кота Тишку. Тишка хоть и беспородный, но ласковый, на заботу отзывчивый. А уж мурлычет так, что и заведённый трактор соревноваться откажется.
Тем временем на плите вскипел чайник, и Иван Никитич заварил себе чаю из смородного листа в большой эмалированной кружке.
Крепкий аромат летнего полудня заполонил тесную кухоньку.
Из целлофанового пакета Иван Никитич достал кусок серого хлеба, оставшегося от вчерашнего обеда. Потянулся к сахарнице, но передумал, - сахару-то осталось всего ничего. Вот, может Марью Сергеевну из больницы выпишут, так он её и побалует чайком с сахарком.
Иван Никитич сделал большой глоток горячего чая и с удовольствием почувствовал, как по телу растекается бодрящее тепло. Не спеша, съел зачерствелый хлеб, аккуратно ссыпал на ладонь крошки и запил свой завтрак остатками остывшего кипятка.
Настроение у Ивана Никитича было хорошее, - Слава тебе, господи, сегодня 10 число. Значит, пенсию принесут.
И, верно, пенсию принесли ранёхонько. Иван Никитич только и успел управиться с кое-какими домашними делами, а уж почтальонша Валя - тут, как тут.
Валя женщина хорошая, стариков не обижает, и словом добрым перекинется, и улыбнётся. Самой, должно быть, живётся нелегко, а для стариков всегда найдёт капельку тепла. И про здоровье спросит, и за гривенник поблагодарит.
А старикам-то большего и не надо. Не привыкли они к большему-то.
Что и говорить, Валя женщина хорошая.
Проводив почтальона, Иван Никитич вернулся на кухоньку и присел на табурет, зажав в руке хрустящие бумажки и горстку монет.
Слезящимися глазами он смотрел сквозь стекло на мартовское солнце и думал о своём житье-бытье.
Старый расшатавшийся табурет по-стариковски покрякивал под Иваном Никитичем.
Кот Тишка бесцеремонно залез на подоконник и норовил оттуда спрыгнуть на стол, накрытый выцветшей чисто вымытой клеёнкой.
Ему хотелось поближе подобраться к хозяину и почесаться об него головой.
- Ну, что, Тишка, - сказал Иван Никитич, стягивая кота с подоконника и сажая к себе на колени, - хочешь вкусненького? Вот, подожди, - приговаривал он, почёсывая ему за ухом, - куплю сегодня кильки, мы её с сухариками обжарим и пир устроим.
Тишка потягивал розовым носом и прилежно мурлыкал, не сводя с хозяина длинных зелёных глаз.
- Ты уж, Тишка, подожди, ласково говорил Иван Никитич, - вот схожу к Марье Сергеевне в больницу, лекарство снесу ей сердешной. Измаялась она у нас с тобой в эту зиму. Но ничего, вот и весна пришла, полегчает ей скоро.
- Я приду, мы с тобой и попируем – Иван Никитич опустил кота на пол. Достал из буфета старую коробку из-под чая и отложил туда деньги на оплату жилья, на свет, на газ и на хлеб, рассчитав по дням, а потом надел своё серое пальто с каракулевым воротником.
Красивое это было пальто. Они долго выбирали его вместе с Марьей Сергеевной, тщательно примеривали не менее десяти раз.
- Когда это было?- подумал Иван Никитич, - дай бог, памяти… Ну, да. Как раз весной в 80-х.
Он улыбнулся, - зима прошла, а они пальто покупать надумали…
Иван Никитич как раз в тот год на заслуженный отдых вышел. Провожали всем цехом. И деньги завод выделил к его шестидесятилетию.
После выхода на пенсию Иван Никитич продолжал работать на прежнем месте.
Он тогда и представить себе не мог, как это после 35 лет работы на родном заводе он уйдёт из цеха и в одночасье окажется оторванным от всего, что наполняло радостью и смыслом его жизнь.
- А потом начались эти несчастия, - Иван Никитич вздохнул, он вспомнил, как всё полетело кувырком. Завод приватизировали. Начались сбои. Сократились рабочие места. А потом производство и вовсе заглохло.
Волей неволей, Иван Никитич оказался на заслуженном отдыхе.
- Да, - проговорил Иван Никитич, - а пальто всё-таки попалось хорошее. Сколько лет, а ему сносу нет.
В лужах отражалось солнце, перестук капели звучал бравым солдатским маршем.
- Хорошо-то как! – вымолвил вслух Иван Никитич.
Вот, ему уже 84 года. Много ли, мало, это, как посмотреть. А душа-то! Душа она не стареет. Он вспомнил, как мальчишкой помогал отцу по хозяйству, ходил с ребятами в ночное…
Сочная трава, залитая щедрой утренней росой, всколыхнулась перед его глазами. Кажется, что это всё было только вчера…
А потом была война.
Иван Никитич не заметил, как наступил в самую середину большой лужи.
Он крякнул с досады и приподнял ногу, опасаясь, что его латанные перелатанные ботинки промокнут и раскиселятся.
Иван Никитич прибавил шагу.
Первым делом он купил лекарства, а потом сто граммов сыра и пачку творожной массы для Марьи Сергеевны.
Когда он приехал в больницу, она уже ждала его в холле. Увидев спешащего мужа, Марья Сергеевна заулыбалась и, не скрывая радости, помахала ему рукой.
Подходя к жене, Иван Никитич неожиданно вспомнил, как когда-то спешил на своё первое свидание, и всё-таки опоздал, правда, не по своей воле. Как нарочно, именно в этот день в цеху случилось собрание. И уйти с него не было в те времена никакой возможности. Иван Никитич сидел тогда, как на иголках, ничего не видя и не слыша вокруг, каждую секунду поглядывая на часы.
Зато потом, когда сломя голову летел на место встречи, на часы не взглянул ни разу. Боялся…
Но Марья Сергеевна дождалась. Увидев его, она заулыбалась и помахала рукой.
Он подбежал к ней расстроенный, запыхавшийся и не знал, что сказать, как объясниться. А она приподнялась на цыпочки, вытерла пот с его лба и чмокнула в щёку.
Иван Никитич смотрел на неё и не мог насмотреться. Глаза тогда у Марьи Сергеевны были голубые-голубые и точно свет, какой из них исходил. Сколько лет прошло! А и сейчас, как обрадуется она, улыбнётся ему, так солнышко-то и заиграет в её глазах, засветится.
Супруги долго стояли в холле, тесно прижавшись, друг к другу.
Иван Никитич поглаживал морщинистую руку своей голубки, - всё хорошо будет, всё наладится. Ты крепись, Маша, - приговаривал он, - вот и лето скоро. На дворе теплом так и веет, так и веет. Снег податливый стал. Скоро сойдёт весь. А птички-то как солнышку радуются, щебечут с утра до вечера. И мы с тобой ещё поживём, ещё порадуемся.
Марья Сергеевна с печальной улыбкой смотрела на мужа и согласно кивала головой.
А, когда она ушла, Иван Никитич ещё долго стоял у стеклянной двери отделения и смотрел ей в след.
… Первый раз Марья Сергеевна попала в больницу в тот самый день, когда они узнали, что сын их единственный Александр живым из Афгана домой не вернётся.
Марья Сергеевна так сильно сдала, что Иван Никитич с ужасом думал о том, что может остаться один.
И соседки за спиной вздыхали, - ох, не надолго, видно, мать сына переживёт.
Но Марья Сергеевна поправилась. Внук их Вадик не дал бабушке уйти.
Шебутной такой был их Вадик, непоседливый, егоза, да и только.
Всё, - бабушка, да, бабушка, - ни на шаг не отходил.
Марья Сергеевна и отошла тогда душой. Вроде бы, как заново жить начала.
Сноха Юлечка погоревала, погоревала, да дело молодое, снова замуж вышла.
Вадик мать не осуждал. Отчима принял.
Но жить постепенно перебрался к бабушке с дедушкой. Решил парень, что старикам он нужнее.
И всё бы ничего, да только Вадик, который год из Чечни не возвращается. Без вести пропал.
Вот и ждут они его. Может, в плену. Может, вернётся - не сегодня, так завтра.
Он, когда уходил, сказал, - ты, бабушка, во мне не сомневайся. Я обязательно вернусь!
Вот, Марья Сергеевна и крепится. Держится изо всех сил. Только зимой шибко плохо ей бывает.
Иван Никитич на миг прижал согнутые костяшки пальцев к глазам, - что-то расчувствовался я сегодня. Не дело это.
Выйдя из больницы, он вспомнил о Тишке и заторопился, - ждёт ведь.
По пути Иван Никитич купил свежемороженую кильку – целых полкило! Пакет молока и буханку свежего ржаного хлеба.
- Ну, и, слава богу! – Иван Никитич с наслаждением вдохнул хлебный дух. Зашёл в стеклянную «ожидалку» и сел на скамью.
- Хоть бы автобус скорее пришёл, - подумал Иван Никитич, - а то Тишка, поди, совсем меня заждался.
Он ласково улыбнулся, представив Тишкину мордочку, трущуюся о его колени.
Тут на глаза Ивану Никитичу попался киоск. Он достал свой потрёпанный кошелёк и высыпал на ладонь остатки полученной утром пенсии.
Пересчитал мелочь, - вот и ладно. На леденцы как раз хватит.
Иван Никитич на фронте привык к куреву. Нелегко там солдату приходилось, а закуришь, и вроде бы на душе посветлее становится.
После войны всё никак бросить не мог, сколько ни пытался, привычка фронтовая пересиливала.
Бросить всё-таки пришлось, правда, уже не по благим намерениям – ради здоровья, а от нужды. Перестало хватать Ивану Никитичу заслуженной пенсии на пагубную привычку. Вот, так, значит, государство о здоровье Ивана Никитича позаботилось.
Леденцы-то дешевле курева, а вроде как перебивают охоту покурить.
- Ну, да, бог с ним, с государством, - подумал Иван Никитич, прищуривая глаза и выбирая сквозь стекло леденцы подешевле.
-Мама! – неожиданно раздалось за его спиной, купи мороженое!
- Денег, сыночек, не осталось, - ответил усталый женский голос.
- Ну, хотя бы самое маленькое, мама, - тихий детский голосок прозвучал просительно, но не настойчиво.
- Потерпи, Игорёк. Ты уже большой. Вот, может, в следующем месяце папа денежки получит, и мы купим тебе мороженое.
- Ладно, мама, я подожду, - вздохнул мальчик.
Иван Никитич оторвался от витрины.
В двух шагах от него продавалось мороженое.
Он протянул продавщице свои счастливые деньги, - что ты мне, дочка, посоветуешь?
-Да, вот, дедушка, в стаканчике. Оно самое дешёвое. На другое у вас денег не хватает.
- Ну, давай в стаканчике, - согласно кивнул Иван Никитич.
Осторожно взяв мороженое, он подошёл к мальчику и протянул ему вафельный стаканчик, - возьми, внучок! Угощайся!
Мальчик нерешительно посмотрел на маму.
Молодая женщина хотела было запротестовать, но увидев ясное лицо Ивана Никитича, его открытый взгляд, улыбнулась ему - то ли виновато, то ли смущённо, и обратившись к сыну, тихо проговорила, - возьми, Игорёчек, возьми. Дедушка тебя угощает.
- Спасибо! – рука ребёнка потянулась за бесценным вафельным стаканчиком. Радостно засияли счастливые детские глаза.
И на миг рука малыша соприкоснулась с большой натруженной рукой старика.
- Ешь на здоровье, внучок.
Игорёк посмотрел на Ивана Никитича и улыбнулся.
И Иван Никитич тоже улыбнулся.
Счастливый у него сегодня вышел день!


ВИКТОРИЯ – СВОБОДНЫЙ ХУДОЖНИК

Она никогда не относилась к мужчинам серьёзно.
Однако, выйдя замуж третий раз, решила, что менять мужей неразумно.
Для смены декораций в хрупком театре земного бытия существуют любовники, поклонники и прочие претенденты на главную роль.
По профессии Виктория была Свободным художником. Хотя, что такое свобода?
Живопись была смыслом её жизни. Это была своего рода одержимость – свойство любого большого таланта.
Жила она где-то там высоко в запредельном мире своей души.
И живопись была то ли отражением этой сложной духовной жизни, то ли наивысшей её концентрацией.
Глядя на лицо Виктории, на её фигуру трудно было что-то сказать… кроме того, что эта женщина самодостаточна и независима.
… Пожалуй, то же чувство мы испытываем, когда смотрим на пантеру или тигра…
Но живопись… не умела молчать. Она выдавала её с головой.
По этим линиям, цветовым пятнам, игре света и тени можно было читать, как по книге её судьбы. И Виктория знала это, и не боялась этого.
Её жизнь вполне устраивала её, вернее другая форма была бы просто неприемлема для неё.
Она и биографию свою толком не могла рассказать. Ну, это, как река – родилась из маленького родничка и течёт в Вечность. Ни убавить, ни прибавить.
…………………………………………………………
Он вошёл в её жизнь случайно. А может быть, и нет.
Как и все свободные художники, денег Виктория не имела и поэтому, когда не было вдохновения, зарабатывала на жизнь, рисуя в парке карандашные портреты.
Этого хватало… к тому же не требовало большой затраты энергии и времени.
…Она как раз читала «Опыты» Монтеня, подставив лицо под лучи нежного сентябрьского солнца, когда рядом раздался весёлый искристый голос: «Девушка, а вы времени зря не теряете. Жаль вас прерывать… но может быть, обессмертите меня на холсте?»
- На холсте нет, а на ватмане, пожалуйста, - сказала она, с сожалением закрывая книгу.
И тут её взгляд столкнулся с его взглядом. Это было нечто удивительное.
Его глаза не были ни весёлыми, ни искристыми. Они были… высокими, как небо и такими же голубыми и бездонными. Небо бывает таким только в начале осени, в пору зрелости… когда становится трудно оторвать взгляд от его глубины и выразительности.
Юноша был молод. Ему было не больше 27. Правильные черты лица, полные чувственные губы ещё больше подчёркивали очарование его глаз. Он был прекрасно сложен и со вкусом одет.
Виктория поймала себя на том, что слишком долго смотрит на него.
Он тоже молчал и смотрел. Пауза затянулась. И не зная, как прервать её, они почему-то одновременно рассмеялись.
Виктория нервным движением руки поправила пряди длинных русых волос и взмахнула карандашом. Всё время, пока она рисовала, он не сводил с неё глаз.
Она чувствовала это сквозь трепет ресниц… сквозь шелест листвы…
В уголках её губ мерцала лёгкая улыбка.
Ей казалось, что время остановилось.
… Остаток дня они бродили по парку. Вдыхали влажный запах дубов, неистовый аромат цветов и лёгкое дыханье хвои.
Перед самым закатом они стояли на изогнутом, словно бровь красавицы, мосту, который, наклоняясь над водой, упивался собственным отображением, и всё это вместе – мост и его отражение были похожи на зеркальный глаз или на всевидящее око.
Их руки, как ласточки, проносясь над перилами, соприкасались – случайно, неожиданно, на миг или два -и разлетались в разные стороны.
А потом она, с трудом преодолев нахлынувшую истому, разжала губы и сказала, что ей пора…
- Уже?! – вырвалось у него с сожалением.
Она кивнула. Они договорились встретиться здесь же… через день.
Их встречи стали частыми. Виктория не могла вырваться из-под притяжения его глаз. И часы, проведённые с ним, были для нее подарком судьбы, откровением Свыше.
Но сентябрь кончился. Наступил октябрь. И ей захотелось большего.
Желание потеснило очарование. Её речь потеряла плавность, нетерпение всё чаще прорывалось в жестах, страсть зажигала взгляд, приглушала голос.
Однажды она стремительно обняла его за плечи, а потом взяла его голову и быстро наклонила к себе.
От вкуса её горячего пряного поцелуя он покачнулся и задышал быстро-быстро.
- Ты живёшь один? – спросила она.
- Да…
- Пойдём к тебе.
Через полчаса они оказались в обычном тёмном подъезде, поднялись по лестнице, и он открыл дверь ключом.
Виктория вела себя так, словно она всю жизнь приходила в эту комнату такую тихую с удивительной аурой доброты и постоянства.
У Виктории не было желания медлить. Она бросила взгляд на постель…
Её вид вполне удовлетворил её. Она провела рукой по его щеке, взяла его руку в свою… но он не пошевелился.
Виктория с удивлением не заметила никаких признаков его готовности лечь с ней в постель.
- Мы так и будем стоять? – спросила она.
- Ну, почему же, мы можем сесть, - сказал он спокойно.
- Вот, как, - только и сумела она произнести.
- Вы не совсем правильно меня поняли… Я не собираюсь становиться вашим любовником.
Виктория подумала, что ещё немного и она упадёт со стула, - то есть?..
- Я предлагаю вам стать моей женой. Руку и сердце, - добавил он и улыбнулся.
- Видишь ли, ты никогда не спрашивал меня… Но ведь я уже далеко не девочка… Я замужем.
- Я знаю.
Она не спросила, откуда он знает. Только пожала плечами.
- И тем не менее, - сказал он, - я хочу, чтобы мы поженились. Я люблю вас. Надеюсь, что и я вам не безразличен.
- Конечно, не безразличен… Но я не могу выйти за тебя замуж. Прости, но я не хочу расставаться с мужем. Меня устраивает то, что есть. К тому же я старше тебя лет на десять… если не больше.
- Но ты мне очень сильно нравишься, добавила она быстро, видя его протестующий взгляд. – Я очень хочу тебя.
Он хотел что-то сказать, но она положила ладонь на его губы, - пожалуйста… не нужно слов. Я люблю, когда мужчины молчат. Мне нравится видеть их и… пробовать на вкус. А слова я сама скажу тебе, какие захочешь.
- Будь моим, - она стала мягко и нежно целовать его глаза.
Он сначала застыл в её руках, а потом стал мягким.
Не выпуская его из своих объятий, Виктория стала расстегивать все пуговицы, которые встречались на его одежде.
- Нет, - вымолвил он с трудом,- и отстранил её,- нет.
- Ты странный! – вырвалось у неё с раздражением.
Виктория не привыкла к слову »нет» от мужчин.
- Подумай, какая глупость отказывать себе в удовольствие. Мы прекрасно проведём время. - Она старалась придать голосу нежность.
- Но я не хочу проводить время, - прервал он её, - я хочу разделить с вами судьбу. Я хочу отдать вам всю свою жизнь без остатка.
- Это, конечно, здорово, но… она не знала, что сказать. Она не понимала его логики, и поэтому её раздражение нарастало. Не зная, что предпринять, Виктория снова потянулась к нему. Но он перехватил её руки и стал целовать длинные холеные пальцы один за другим, медленно, долго, словно надеялся, что эти поцелуи проникнут в её сердце и смягчат его.
Она отняла руки и посмотрела на него почти враждебно.
Виктория почувствовала, что её уговоры ни к чему не приведут.
Она не знала, как добиться цели. О, как она хотела его! Всё её существо просто разрывалось от желания. Чего бы она только не сделала, чтобы обладать им!
Но он сидел напротив - непреступный, уверенный в себе.
Её злило, что он каким-то образом разгадал её психологию: уступи он ей теперь и через месяц… два она остынет к нему, потеряет интерес…
Но ради одной ночи выходить за него замуж! Просто бред!
Неожиданно Виктория встала, и звук пощёчины прозвучал в этой комнате так невероятно, как гром среди ясного неба.
Он с силой сжал её плечи и заглянул в расплавленный яростью изумруд её глаз.
- Я не заслужил этого, - выдохнул он, отпуская её, - вы не должны были так поступать.
- Да! – выкрикнула она, - я вообще не должна была связываться с тобой, но мне как-то не приходило в голову, что ты сумасшедший! Чёрт знает что! – она едва сдержалась, чтобы не смахнуть на пол хрупкую хрустальную вазу, доверху наполненную благоухающей пеной флоксов.
Подняв с полу свою сумку, Виктория направилась к двери. Он медленно пошёл за ней, и когда она уже была на пороге, произнёс подозрительно спокойным голосом, - если вы передумаете, то знайте, что я жду вас.
Она обернулась и рассмеялась ему в лицо.
…………………………………………………………
Домой она вернулась такая голодная и злая, как тигрица, упустившая добычу.
Долго смывала в ванной досаду и раздражение с изнывающего тела.
Наскоро выпила на кухне чай и скользнула в постель, жадно приникла к засыпающему мужу. Он удивился столь неожиданному и бурному проявлению её страсти, но не заставил себя упрашивать.
Только под утро она оторвалась от него и тут же заснула глубоким коротким сном, словно прыгнула в бездну.
Она не чувствовала, как муж с нежностью уткнулся в поток её густых дурманящих волос. Засыпая, он что-то шептал ей на непереводимом языке нежности и признательности.
…………………………………………………………
Виктория решила, что выбросит его из головы раз и навсегда.
Она вовсе не собиралась бросать своего мужа… который оказался умнее её прежних мужей, отдавая себе отчёт в том, что страсть такой женщины, как Виктория, не более чем быстро листаемая книга, он сумел стать её другом, надёжным другом.
Она нуждалась в нём, в его понимании, в его тепле.
Кто, как не он, сумел смотреть на мир её глазами, не укоряя, не требуя… принимая её так, как принимают закаты и рассветы, шум прибоя, сияние звёзд, как принимают вселенную, не пытаясь её переделать.
Он ценил её талант и не посягал на её свободу. Он был для неё столь велик и необходим, что никакая страсть, никакое увлечение не могли разлучить их.
Это было так.
Но почему, почему, она всё время слышит голос того, другого, видит перед собой его глубокие синие глаза… как небо, высокое небо, дышащее гармонией и благородством?! Почему она не может выбросить его из головы?
Потому, что она менее благородна? Потому, что покой её всего лишь поверхность, а там, в глубине, подводная стихия? Ну и что? Что из того?! Она нравится себе такой, какая она есть!
Дни шли за днями, и ей не хватало его. Её сердце ныло. Виктория впервые узнала, что такое затаённая сердечная боль. И с горечью подумала, что влюблена…
К счастью наступила зима. И Виктория, глядя на белый искрящийся снег, думала о том, что время лечит её. Рана затягивалась. Боль утихала.
И когда она однажды случайно нашла в своей сумочке его телефон, то порвала его уже не ощущая ни прежней боли, ни прежней ярости, а только сожаление.
Ведь они могли быть счастливы вдвоём… какое-то время. Вечного счастья не бывает.
Даже талант, её талант когда-нибудь погибнет вместе со всей цивилизацией.
И будет другая цивилизация и новый талант.
Огорчало ли это её? Возможно…
Но пока текло её время и она творила.
Странным было только одно – у всех её рыцарей, рабов, властелинов, богов и инопланетян… были глубокие бездонные голубые глаза и нежные чувственные губы…
Словно её пальцы вняли услышанной однажды просьбе: «Обессмертите меня на холсте»…
_____________________________
© Антонова Наталия Николаевна