Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Неожиданная история гражданской авиации на Дону. 1912–1924 г... | Антон Аверьянов

К 100-летию гражданской авиации на Дону (1925–2025) публикуем выде...

№05
(407)
21.07.2023
Общество
«Мы все время вели войны за свой предмет»
(№2 [92] 11.05.2004)
22 февраля в Москве, в государственном музее А.С. Пушкина прошел Вечер памяти и Чтения, посвященные 75-летию со дня рождения выдающегося российского ученого, философа Георгия Петровича Щедровицкого (23.02.1929 - 3.02.1994).

50 лет назад под крышей философского факультета МГУ собрались будущие мировые имена – писатель и философ Александр Зиновьев, социолог Борис Грушин, философ Мераб Мамардашвили, умерший за год до Щедровицкого, и сам Г.П., как его называют друзья и последователи. Эти четверо задались кощунственной по тем временам целью – создать теорию мышления. Они заложили основы так называемой содержательно-генетической логики (вопреки логике формальной, чистой схоластике). И хотя впоследствии пути их разошлись, каждый из них – по своему – порядком встряхнул и обогатил философские представления о мире.

След «бродячего философа», как называли Щедровицкого, — настолько глубок, что было бы глупо пытаться даже просто обозначить ее в одной публикации. И вряд ли кто-то расскажет о нем лучше тех, с кем он начинал…


Биографическая справка:

Нажмите, чтобы увеличить.
ГРУШИН Борис Андреевич

Родился 2 августа 1929 года в Москве. В 1952 окончил философский факультет МГУ. Работал в газете «Комсомольская правда», в журнале «Проблемы мира и социализма» (Прага), преподавал на факультете журналистики МГУ. В 1960 создал и возглавил первый в стране Институт общественного мнения – ИОМ (закрыт в 1967). Работал в Институте социологических исследований, ЦЭМИ и других академических центрах. В 1988 – организатор Всесоюзного центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ). В 1989 создал независимую Службу изучения общественного мнения «Vox Populi» («Глас народа»). Преподавал в университетах США. Главный научный сотрудник Института философии РАН. Готовит к изданию фундаментальное исследование «Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина».

Интервью с Б.А. Грушиным провела московская журналистка Лариса Белянчикова


– Борис Андреевич, расскажите о времени, когда Вы познакомились с Г.П. Щедровицким.

– Мы прожили вместе большую часть нашей жизни, познакомившись еще в 1949 году. Наш философский факультет был совершенно особым образованием в МГУ: все остальные жили относительно спокойной жизнью, а мы были в центре идеологической борьбы, поскольку в 1947 году вышла книга Александрова «История западноевропейской философии» (положившая начало кампании борьбы с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом – ред.) и состоялась знаменитая дискуссия по этой книге.

На факультете в то время была очень бурная и достаточно опасная жизнь. Мы действительно были в ситуации, кода «ходили по краю», все время находились на грани фола, на нашем курсе было 4 ареста за первые три года. Мы же кончали факультет еще при жизни Сталина: я – в 1952 году, Щедровицкий – на год позже, в 1953-м.

Еще до нас возникла группа так называемых гносеологов, во главе которой стоял выдающийся философ Эвальд Васильевич Ильенков. Потом были Юрий Карякин и Евгений Плимак. А затем появился наш «диалектический станковизм». Оформление кружка произошло к 1953 году, когда состоялась первая настоящая, хорошо продуманная социальная акция – организация защиты диплома Георгия Петровича. Заведующий кафедрой логики, на которой учился Щедровицкий, поклялся, что не пропустит его диплом. Зиновьев, Щедровицкий и я составили программу акции и выиграли ее! С тех пор Георгий Петрович стал в нашей четверке подлинным мотором: он был настоящий стратег развертывания нашей достаточно серьезной деятельности. В 1953 году мы вместе защитили его диплом, в 1954-м приняли участие во Всесоюзной дискуссии по логике. Там выяснилось, что мы не принадлежим ни к формальным логикам, ни к диалектическим, а создали новое образование. «Есть такая партия, – сказал Щедровицкий, – которая называется диалектический станковизм».

– Что означает «диалектический станковизм»?

– Это долгая и веселая история. Мы настаивали на содержательно-диалектической логике, основывавшейся на новом прочтении «Капитала» Маркса. С другой стороны, мы очень иронически относились к собственной деятельности и поэтому называли себя станковистами, по аналогии с описанием подобного «течения» у Ильфа и Петрова. В «Золотом теленке» художники-артельщики писали не маслом, а гайками, фасолью и горохом. Ильф и Петров назвали своих художников диалектическими станковистами. По аллитерации можно провести параллель – мы чувствовали себя «диастанкурами» – античными Диоскурами.

Действительно, наша четверка являла собой беспримерный образец мужской дружбы. Это было что-то совершенно невероятное: у нас у всех были семьи, но эти семьи были далеко-далеко на заднем плане. Мы принадлежали друг другу, встречались каждый день и действительно могли претендовать на роль Диоскуров. Наша жизнь была славной, полной трудностей, и на факультете было много веселых людей, настроенных оппозиционно.

Когда мы пришли на факультет, в круглом зале на Моховой, 11 стояли бюсты Платона, Аристотеля, Канта, Гегеля. В 50-м году их заменили на бюсты достаточно сомнительных, в том числе и российских, философов. Так вот, ночами студенты возвращали Платона и Аристотеля. В течение месяца выделялись специальные бригады, которые занимались восстановлением первоначального статуса великих философов.

– Как развивалась ваша научная деятельность?

– С научной проблематикой я определился в начале университетского курса. Тема моей дипломной работы «Проблема логического и исторического
Нажмите, чтобы увеличить.
в «Капитале» Маркса». Родоначальником темы был Зиновьев (он выступал вторым оппонентом во время защиты моего диплома). Вместе с ним мы работали над логикой «Капитала» с 1949 года. К выпуску, к 1952–53 годам, мы были вполне созревшие, определившиеся с научной проблематикой люди. И не только с проблематикой, но и с мировоззрением. Мы решили открыть новый мир, который был неизвестен до нас. Это все вылилось в бурную, очень яркую работу. Александр Александрович Зиновьев стоял во главе всего этого дела. Мы его за глаза называли Учителем. Он, в сущности, совершил очень крупное научное открытие: он раскусил метод Маркса – восхождение от абстрактного к конкретному и впервые в философии грамотно этот метод истолковал.

– Раскройте, пожалуйста, подробнее научную позицию московского методологического кружка.

– До появления «диалектических станковистов» логика делилась на диалектическую и формальную. Диалектическая была просто болтовней, потому что формулы «отрицание отрицания», «единство и борьба противоположностей» к науке, с нашей точки зрения, не имели никакого отношения. И в том числе к Гегелю, у которого данная терминология во многом была почерпнута. В ММК речь шла о том, чтобы понять, как происходит процесс мышления в раскрытии предмета, в добывании истины. Формальная логика занималась исчислением высказываний в лучшем случае. Важно было, зная что-то, грамотно это изложить. А мы считали, что это не логика вовсе или так называемая формальная логика, которая никак не затрагивает содержание, не затрагивает процесса получения знания!

Мы же стремились раскрыть приемы и процессы самого мышления, познания и расчленения вещи. То есть всего того, что Щедровицкий затем блистательно доведет до конца. Он – единственный из нас, кто создал и сохранил научную школу. Речь шла о том, чтобы раскрыть приемы и операции мышления, чтобы отнестись к мышлению, как к виду деятельности. Мышление – деятельность, которая располагает своими инструментами и орудиями по расчленению объекта. Щедровицкий первым разделил «объект» и «предмет». Имея дело с объектом, исследователь создает предмет, то есть отражает объект в виде предметов; один и тот же объект может быть представлен в виде разных предметов. Мы назвали эту логику генетически-содержательной, – содержательной в том смысле, что мы пытались раскрыть содержательные процессы познания, а не формальные.

– Как проходила защита диссертаций? Как научную деятельность ММК расценила официальная наука?

– Зиновьев защитил диссертацию первым, он «проскочил» в 1954 году, научные и философские власти тогда еще не раскусили, в чем дело. А когда подошла моя очередь защищаться, наше занятие назвали антимарксизмом. Для нас Маркс был одним из ученых, и ничем не отличался от Адама Смита, просто был умнее его… По тем временам это было совершенно немыслимо, что Маркс был «одним из…» Вот с этой точки зрения мы и были антимарксистами.

Моя диссертация называлась «Приемы и способы воспроизведения в мышлении исторических процессов развития». Я занимался исторической биологией, исторической геологией. Я показывал, что есть приемы, общие для всех. Если вы занимаетесь изучением развития, то вы должны иметь дело с определенным типом объектов. Если объекты не имеют системного характера, процесс они могут описывать как угодно, но не с точки зрения развития. Для того чтобы объект развивался, он должен иметь системный характер. Система в своем существовании проходит определенные этапы развития, и мы должны эти этапы научиться видеть, как переход от одного состояния к другому. И эти переходы – абсолютно одинаковы по своей технологии, механизму, инструментарию в любой исторической науке, которая имеет дело с развивающимися объектами.

Маркс был знаменит тем, что, исследуя экономические процессы в обществе, создал метод восхождения от абстрактного к конкретному. С помощью логического анализа он фактически рассмотрел историю становления капиталистического общества. И в этом смысле – он гений… Отношение же к Марксу лишь как к создателю особого метода анализа системного объекта было совершенно неприемлемо, поэтому меня провалили на предзащите, а это был уже 1955 год. Сталин умер, но инерция продолжалась очень долго. Более того, и после ХХ съезда мало что изменилось.

– У вас были проблемы с работой?

– Еще какие. Мне не просто провалили диссертацию, а дали «волчий» билет, я никуда не мог устроиться на работу. Куда я ни приходил – меня не брали! Ни в один институт. Конечно, у меня была возможность устроиться в школу, но мне такая работа очень не нравилась. У меня родился ребенок, нужно было зарабатывать деньги для семьи. А я не умел ничего! Кто-то подрабатывал грузчиком, но я с этой точки зрения никуда не годился. По случаю жена Зиновьева предложила мне написать «Главные экономические задачи СССР» и отнесла материал в «Комсомольскую правду». Главный редактор заинтересовался статьей. Так я в апреле 1956 года попал в газету. А до этого я прошел 21 адрес. Я был жутким педантом, как и Щедровицкий. У меня на стене висел плакат, где я отмечал у каждого адреса – придите завтра, придите послезавтра. Причем в ход пошли самые нелепые адреса: с помощью тестя я пытался попасть секретарем к Главнокомандующему танковыми войсками! А философские институты были для меня закрыты, так как они находились под пятой академиков. Чудо, что я попал в «Комсомольскую правду»!

– Работая в газете, вы продолжали заниматься вопросами логики?

– Я продолжал активно участвовать в кружке. В 1957 году защитил диссертацию второй раз. Защита прошла с успехом и длилась 5,5 часов, выступило 13 человек. Из них одиннадцать выступлений организовал Георгий Петрович. Он проделал тогда огромную работу: после защиты на кафедре меня не выпускали на большой совет, Щедровицкий ходил к прокурору района, и выяснилось, что кафедра не имеет права не выпускать диссертанта на совет. Кафедра может защищать свою точку зрения, но не более того. Щедровицкий сумел найти очень много сторонников нашей концепции среди биологов, лингвистов. Он носил всем реферат диссертации и доказывал: чтобы знать историю возникновения источников, надо понимать, как это анализировать. И ссылался на мои геологические исследования. Он даже дошел до Института газа и нефти. Там мою диссертацию прочитали и сказали, что она поможет в поисках нефтяных месторождений! Доктор технических наук А.Л. Хейн пришел на защиту и выступал с совершенно потрясающей речью.

В итоге защита моей диссертации на ученом совете прошла очень удачно: 15 «за» и 3 «против». Но потом что эти трое написали в ВАК, что факультет совершил грубую идеологическую ошибку и пропустил антимарксистскую работу. Поэтому мне пришлось третий раз защищаться, теперь – в ВАКе. Обе рецензии были негативные. Но тем не менее, я все же пробился, несмотря на то, что там пришлось выступать в одиночку. Это был уже 1958 год.

Очень смешная деталь того времени – на всех партийных собраниях философского факультета, где наш кружок помнили очень хорошо, вспоминали про ревизионистов Зиновьева, Щедровицкого и Грушина. А в 1959 году декан предложил: «Давайте Грушина оставим в покое! Все-таки он - редактор отдела пропаганды в «Комсомольской правде», в центральной газете»! Год они поминали Щедровицкого с Зиновьевым без меня.

– Ваша дальнейшая научная судьба связана с социологией. Как это случилось?

– Я совершил безумный шаг, который коренным образом поменял всю мою судьбу, но остался верен принципам диалектического станковизма. В 1960 году, обсудив идею с Георгием Петровичем, я открыл первый в истории нашей страны Институт общественного мнения. К тому времени Зиновьев отошел от нашего кружка, ведь он – одиночка по натуре.

После создания ИОМа я поменял предмет исследования: стал заниматься не научным мышлением, а массовым. 20 лет я работал над теорией массового сознания. В 1987 году выпустил книжку, которая так и называется – «Массовое сознание». Дело в том, что я первым в мировой науке объяснил, что такое массовое сознание и создал развернутую теорию. Сейчас все мои исследования общественного мнения опираются на эту теорию. Массовое сознание существует как таковое, оно проявляется в голосовании, демонстрациях, фольклоре, анекдотах, в бытовой деятельности – например, в моде, в отношениях со СМИ и так далее…

ИОМ был закрыт в 1967 году. За семь с половиной лет его существования впервые в истории России были проведены порядка 20 опросов общественного мнения.

А в 1988 году я создал ВЦИОМ, пригласил Заславскую директором, потому что мне не «светило» стать руководителем – у власти весь кружок был на особом счету. При этом нас нельзя называть диссидентами. Как выразился Мераб Мамардашвили: «Мы не воевали на чужих войнах, мы вели свои». Мы все время вели войны за свой предмет.

В конце 1989 года я создал собственную первую независимую службу изучения общественного мнения – «Vox Populi», она входила в первую тройку изучения общественного мнения в стране. На основе успехов моей службы Ельцин ввел меня в Президентский совет. Но через три месяца я оттуда ушел, поскольку там было нечего делать – мои идеи никто не мог воспринять. Бессмысленная трата времени!

– Почему закрылась ваша частная социологическая служба?

– В 1999 году «Общая газета», которую возглавлял Егор Яковлев (мой одноклассник), опубликовала статью «Социологу Борису Грушину – 70 лет». Я ошалел! Я не знал, что мне 70 лет! Я ощущал себя максимум 40-летним. И в следующем году закрыл «Vox Populi», хотя это была служба процветающая, с мощной клиентурой по всему миру. Но есть время производить информацию, есть время анализировать ее. Половина того, что я сделал еще в ИОМ, не было опубликовано никогда. Но я, вопреки семейным интересам (большой квартирой никогда не располагал), сохранил архивы всех своих исследований.

Так, в 1999 году я принял решение проанализировать собранную мной информацию по изучению общественного мнения за 40 лет, свыше 700 исследований. Начал готовить четверокнижие «Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина». В 2001 году вышел первый том – хрущевский, в прошлом году – первая половина книги об эпохе Брежнева. Получилось 1000 страниц, которые издатели разбили на две части, потому что такая книга ни в один переплет не лезет. Так четверокнижие превратилось в пятикнижие. Вторая часть выйдет в сентябре 2004. Теперь это называется «Четыре жизни России…», четверокнижие в пяти томах.

– Вы посвятили свою научную деятельность изучению общественного мнения, но часто отрицаете его наличие в России, почему?

– Я всегда говорил, что у нас нет общественного мнения. Поэтому любые рейтинги стоят 2 копейки. Большинству опросов, проведенных на территории бывшего Советского Союза, верить нельзя. Потому что инструментарием, заимствованным напрямую из западной социологии и приложенным к совершенно другому материалу, истину воспроизвести нельзя. Общественное мнение сегодня – это артефакт (искусственно созданный факт) по очень многим вопросам. Над обществом совершено определенное насилие. До того, как пришел интервьюер, не было механизма по формированию тех или иных личных предпочтений. Политическая культура в России – практически на нуле. Смешно, когда в стране 22 политические партии.

Народ показал себя неготовым к демократии, причем это было ясно еще 40 лет назад. В 60-х состоялся первый опыт производственной демократии: в одной из бригад был выбран прораб. В 1966 году я провел всесоюзный опрос огромного числа людей разных специальностей, и они высказались за выборность всех, в том числе министров и президента. Такая выборность – это просто болтовня. Демократия – это не свобода выборов, демократия – это соблюдение интересов меньшинства, то, что на Западе называется защитой прав личности.

_______________________________
© Белянчикова Лариса Александровна
Почти невидимый мир природы – 10
Продолжение серии зарисовок автора с наблюдениями из мира природы, предыдущие опубликованы в №№395-403 Relga.r...
Чичибабин (Полушин) Борис Алексеевич
Статья о знаменитом советском писателе, трудной его судьбе и особенностяхтворчества.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum