Могилы бывают братскими. Солдаты – неизвестными. Людская память всегда конкретна и индивидуальна. Она не терпит обобщений вроде циничного штампа: «потери в живой силе». Потому что в этой абстрактной, безликой «силе» каждый терял свое, кровное: сына, брата, отца, друга. Поэтому, наверное, и принято давать городам и улицам имена собственные...
Похоронку на старшего брата, Федора Ларина, Александра Ивановна Щербина хранит вместе с фронтовыми фотографиями и газетными вырезками. Раньше архив был побольше, но многое сберечь не удалось. Вместе с письмами с фронта от отца и брата в печке сгорели и школьные тетради Феди. В том числе его конспекты «Капитала»...
Рукописи горят. Фотографии тускнеют. Газеты превращаются в прах. Ничто не вечно. Но имя улицы – это уже серьезно.
Из обращения в райисполком Центрального района города Тольятти:
«В канун 250-летия Ставрополя-Тольятти педагогический коллектив школы № 1, родительская общественность, комитет комсомола, красные следопыты клуба "Память" просят рассмотреть ходатайство о присвоении одной из улиц города имени Федора Ларина, выпускника школы № 1, лейтенанта, командира артиллерийского взвода, геройски погибшего 19 ноября 1943 года в жестоком бою с фашистами за деревню Короватичи Белорусской ССР.
Федор Иванович Ларин родился в 1923 году в селе Васильевка Ставропольского района. В 1941 году окончил Ставропольскую школу № 1, был секретарем комитета комсомола школы с 1938 по июнь 1941 года. 8 августа 1941 года был призван Ставропольским РВК. В армии стал коммунистом.
Ларин воевал в резерве ставки Верховного главнокомандующего, участвовал в боях на Орловско-Курской дуге. В Белоруссии в ноябре 1943-го воевал в составе бригады РГК под командованием Когана. В бою за село Короватичи участвовала вторая бригада 58-го артполка, в которой Ларин был командиром первого взвода противотанковых пушек. В неравной схватке с фашистами-автоматчиками, под артобстрелом он погиб на второй день боя. Похоронен в этом белорусском селе. По чертежу его однополчанина и друга Ивана Федоровича Зимина школьники нашли могилу Федора и перенесли останки в братскую могилу. В ближайшее время жители села Короватичи откроют памятник на братской могиле (мемориал открыт 16 ноября 1986 года. – С.М.). Имя Фодера Ларина занесено сельчанами в книгу "Живые вам вечно должны".
Просим увековечить память героя-земляка...»
Улица Огненного Выпуска
Одиннадцать погибших на поле брани выпускников 1941 года школы № 1 из памяти не вычеркнешь. Ставропольчане-тольяттинцы помнят и Бориса Перовского, и Николая Филекина, и Петра Ткачева, и Ивана Белякова, и Александра Отводенкова, и Виктора Ряскова, и Михаила Бузыцкова, учившихся вместе с Федей Лариным в 10 «б». И троих ребят из параллельного «а»: Бориса Лукъянова, Юрия Гордеева и Петра Поликарпова. И если на то пошло, улица, названная именем Ларина, вполне могла бы носить имя любого из них. И всего Огненного выпуска, комсоргом которого был Федор. Но история распорядилась по-другому, и не нам ее переписывать.
– Сначала на переименование дали Гражданский проезд, – вспоминает хранитель школьного музея Лидия Васильевна Каретникова. – Но когда мы собрали сход жителей и спросили, согласны ли – они ни в какую. Больше всего их волновало, что придется менять прописку, паспорта – лишние заботы-хлопоты. И только когда зашла речь о переименовании улицы Жданова (в год, когда вышло спецпостановление ЦК КПСС. – С.М.), «высшее командование» района дало добро. Имя Федора Ларина улица официально носит с 14 октября 1989 года.
Что говорить: Жданов оказался самым слабым звеном в цепи сподвижников Сталина, именами которых обильно усыпан наш город. Я сам отлично помню, какие отповеди давали нам, местному обществу «Мемориал», тогдашние партийные чиновники: любой призыв избавиться от одиозных имен встречался в штыки. Жданов был первым и единственным, кого они все-таки «сдали».
– И правильно, что переименовали, – говорит Алексей Трофимович Хижняк из того же выпуска 1941 года. – Правильно, потому что Федор отдал жизнь за родину, а Жданов паразитировал: припеваючи жил, пока блокадники умирали с голоду...
Иное мнение у одноклассника Ларина Павла Сергеевича Селиверстова. Кого-кого, а этого он бы «не тронул». Но Огненный выпуск тоже не должен быть забыт.
«Мы рождены...»
Хижняк и Селиверстов вернулись с той войны. А вообще, из выпуска 1941-го в городе их осталось трое фронтовиков: третий – кадровый офицер Владимир Иванович Иванов. Все трое вспоминают выпускной бал, отшумевший 21 июня, и самую короткую ночь перед войной. Как «побалдели, погалдели, вернулись, выспались – война». Вспоминают, кто как встретил сообщение Молотова о вероломном нападении Гитлера. Все трое призывались вместе с Лариным – 8 августа, хотя заявления отнесли еще в июне (на фронт просились все шестьдесят выпускников). Вспоминают, как провожали их со старой пристани на колесном пароходе «Колхозница». Как бодрились новобранцы: «Подумаешь, еще месяц-два – и разобьем немца». И как плакали женщины: некоторые уже успели получить похоронки.
– Не зря нас держали до августа. Могли бы сразу бросить в пекло: идет отступление, нужны затычки – но не брали, – рассуждает Селиверстов. – Потому что нужны были грамотные ребята – техника уже была сложная.
Селиверстов, Хижняк, Иванов, Кожуховский, Кутасов, Рогожкин, Федор Ларин и его однофамилец Евгений Ларин – все они попали в 5-ю Московскую летную школу начальной подготовки, эвакуированную в Саранск. Там, в Саранске, приняли присягу. Аэродром был в чувашском Алатыре, куда их вскоре и перебросили.
– Грязища была, осень как раз. Помню, строем ходили и пели «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», – рассказывает Хижняк. – А девчонки-чувашки смотрели на нас в окна прямо как на героев...
Всех курсантов разбросали по двум эскадрильям и стали серьезно готовить на летчиков-истребителей: по 15 часов в день давали теорию полета, матчасть самолета, аэронавигацию. Наконец, допустили к полетам с инструктором. Но где-то в начале ноября начальник школы – бравый летчик в черном хромовом комбезе на молниях, прошедший Испанию, объявил о расформировании школы. Преподавателей бросили на оборону Москвы. «И мы забегали...»
Летчиком-истребителем из них не стал никто. Ларин стал истребителем немецких танков. Но каков его путь от Алатыря до белорусских Короватичей, земляки не знают: война раскидала всех.
Говорят, что перед отправкой на фронт проходил подготовку под Сызранью. Может быть, как раз там было написано одно из двух сохранившихся писем Ларина – любимой учительнице Огненного выпуска, директору школы военных лет Любови Юльевне Воронцовой (сменившей ушедшего воевать и погибшего в бою Николая Алексеевича Нестерова).
«Здравствуйте, Любовь Юльевна! – писал Ларин 26 марта 1942-го. – Шлю Вам свой горячий курсантский привет. Вчера получил от Вас письмо и был, конечно, рад, потому что Вы были и остаетесь для меня воспитателем... Вы спрашиваете, какие выводы я сделал за время службы. Я думал, в основном, об армии. Служба в РККА – почетная обязанность, и в то же время это трудная вещь. Особенно трудно приходится разболтанным и недисциплинированным, тем, кто не видел трудностей. Армия – военная школа. В этом я убедился за последнее время, то есть за полтора-два месяца пребывания в этой школе. После армейской жизни, думаю, что эти люди, военнослужащие, в гражданке будут вгрызаться в работу...»
Сестра вспоминает, как мечтал он поступить в строительный институт. Как переживал, что не примут из-за возраста. «Знаешь, Шура, я все-таки думаю, мы через два-три месяца вернемся с победой и все поедем учиться», – говорил перед тем, как пришла повестка. А через два месяца, как раз накануне своего 38-летия, ушел воевать и отец, Иван Никифорович. Погиб на подступах к Ростову в том же 1943-м.
Ларины
По рассказам Александры Ивановны, в Ставрополь Ларины прибыли из Васильевки. А туда – из-под Пензы: как и многие, в 20-е годы бежали от малоземелья. Деда Никифора отправили открывать новые хутора. Один из них – поселок Северный, его так и называли: «поселок Ларина» (говорят, могила деда в поле цела до сих пор). Иван Никифорович начинал председателем колхоза «Искра» в Медаевке. А в 1934-м возглавил ставропольский колхоз имени Куйбышева.
– Отец был неграмотный, целый год учился в ликбезе, но всегда считали, что он очень хорошо работает. Колхоз был семеноводческий: семена выращивали для всей области. В Ставрополе жили на Кооперативной, через два дома от кинотеатра. Жили неплохо, хотя лишнего ничего не было. Но мяса всегда было до отвала, потому что и свиней выращивали, и овцы были свои, и куры. И картошка своя, и бахчи свои. Так что с колхозом мы не связывались даже, – вспоминает Александра Ивановна.
В отличие от «а», в котором преобладали ставропольские, класс «б» был сборным – многие из сел. «Бедняки с периферии», как говорит о себе и себе подобных уроженец Белозерок Селиверстов. Заговорили о том, как сложились бы судьбы ребят, если б не война. Павел Сергеевич достает фотографию 9 «б». Ларин – в добротном пальто с каракулевым воротником. Рядом его друг Николай Уланов.
– Обратите внимание, как они стоят. Как держится Федор. Он был из обеспеченной семьи, всегда прекрасно одевался, мог поддержать любой интересный разговор. Уже повзрослев, я стал все осмысливать, каждого оценивать. И подумал, что как раз из таких, как Ларин, вырастала наша комсомольская, партийная элита – ее лучшая часть. Уже в то время он был секретарем комсомольской организации школы – единственной на весь город, на весь огромный район. Был членом бюро райкома. Но был он исключительно скромным, умным парнем. Нет, карьеристом не был: у него был естественный склад и, видимо, хорошая домашняя подготовка...
По воспоминаниям сестры, рассвет после выпускного вечера они встречали на Молодецком кургане. Ларин, Уланов, Шура Рябышева и Нина Морякина. (Федор дружил с Ниной: «не то что сейчас – дружили чистой любовью».) Обе девушки попали на войну, окончив курсы переводчиков при эвакуированном из Москвы в волжский Ставрополь Военном институте иностранных языков Красной Армии. У Ларина с немецким в школе были нелады. С немецким и рисованием – две тройки в аттестате, о которых пионерам не рассказывали.
– Брат говорил, что рисование за предмет не считает. А немецкий – «буду я еще фашистский язык изучать». Они многие так рассуждали. Его, между прочим, приглашали на переводчика, но куда там: «Нет уж, говорит, я своей пушечкой буду воевать»...
Война есть война
«Здравствуйте, дорогая Любовь Юльевна! – писал Федор в конце октября 1942-го. – Шлю Вам самый наилучший привет. Я получил Ваше письмо. Вы спрашиваете, был ли я в бою. Только раз, а под обстрелом каждый день. Давно уже в одной землянке живу со своими хлопцами по оружию. Нас одели в теплое. Родина заботится о нас, в том числе и Вы – Вы тоже организуете сбор теплых вещей для фронтовиков. Недавно меня приняли кандидатом в члены КПСС. С немцами мы ведь один на один не сходимся, а поэтому я не знаю, сколько у меня их на счету...»
В статье «Розы учительнице», опубликованной в «Известиях» где-то в начале 1980-х, ныне покойная Любовь Юльевна Воронцова вспомнила всех, кого проводила на фронт. Вспомнила и Колю Уланова, комсорга батальона, в котором все – и бойцы, и командиры – имели высокие государственные награды. И Шуру Рябышеву, назначившую Коле Уланову свидание в Берлине. И Федю Ларина, которого за малый рост любовно называла Малышок. К окончанию школы он вытянулся.
Рассказывают, что именно она, старейшая учительница, больше всех хлопотала о том, чтобы появилась в Тольятти улица Ларина. И очень удивлялась, что местные ветераны, воевавшие с Федором в одной истребительно-противотанковой артиллерийской бригаде, не знали его лично. Ей нелегко было объяснить, что у войны свои законы...
Бой, в котором 19 ноября 1943 года погиб взвод Федора Ларина, был далеко не из рядовых. Выбитые из теплых хат, отступившие за Днепр немцы пытались взять реванш. «Вся тяжесть борьбы с контратакующими танками, пехотой неприятеля легла на плечи части, которой командует полковник Коган, – писала газета "Красная звезда". – 18 ноября в 2 часа ночи часть получила приказ: немедленно занять оборону в селе Короватичи». И грянул бой.
– Наш полк стоял рядом, не попал непосредственно туда, где был Федя Ларин, – рассказывает фронтовик, бывший первый секретарь горкома комсомола Николай Иванович Бурухин, воевавший в той же бригаде. – Немцы обрушились прежде всего на них, на 58-й полк. Вся сложность в том, что у немцев были и танки, и пехота – у нас же пехоты не было, только артиллерийская часть: расчеты батарей и все...
Александр Максимович Морозов, который обеспечивал радиосвязью штаб бригады Когана, вспоминает, какая «архитяжелая обстановка» сложилась в Короватичах («если противотанковая часть боролась с пехотой – можно представить»). И как полезны бывают порой ошибки на войне.
– Я до сих пор не могу понять, чья вина – моя или шифровальщиков, но когда сообщили, что в направлении Короватичей идет 30 немецких танков, кто-то прибавил нолик, и Когану доложили о трехстах танках. Мы так и не нашли виновного, но уже после боя комбриг сказал: «И за это уже спасибо. К тридцати мы бы так не готовились». И уже потом, после госпиталя, пригласил меня к себе, чтобы вручить Красную Звезду...
Танковую атаку отбили. Но «с наступлением темноты в центр села просочились немецкие автоматчики, закрепились в центре и начали подтягивать сюда танки и пехоту, что тоже им удалось, – читаем в "Красной звезде". – Оборона была разрезана пополам... Стойко дрались бойцы батареи Бореева (в которой сражался Ларин. – С.М.). При поддержке огня соседних подразделений, эта батарея успешно отразила все атаки немцев... Немцы ничего не добились...»
– Основной бой был ночью, – подтверждает Бурухин. – Получилось, что нас бросили в тыл к немцам, и когда шло наступление наших войск – мы и немцев, и своих встречали огнем. Там много танков подбили. В том числе своих. Например, командир батареи майор Сулейманов получил звание Героя Советского Союза за то, что подбил порядка восьми наших же танков. Ночь была. Пока разобрались, он уже герой. Да он и есть самый настоящий герой. Какая там разница – немецкие или наши. Война есть война...
Наверное, нет разницы. Но в составе наших «потерь в живой силе», погибших от «вражеского снаряда», был и Федор Ларин. И можно понять, что пережила сестра, когда в 1975 году навестившие ее однополчане брата признались, что подбили его не немцы – свои же танки. «Я всю жизнь это носила в себе...»
Друг Федора Ларина и свидетель его смерти Иван Зимин не отрицает, что такое могло случиться: «Ведь мы были в окружении, и командир нашей батареи вызвал огонь на себя...»
За бой в Короватичах в дополнение к двум медалям и Красной Звезде получил Федор Ларин орден Отечественной Войны и звание младшего лейтенанта. Посмертно.
_______________________
© Мельник Сергей Георгиевич
