Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Общество
*ЗНАКИ ДАВНОСТИ. Авторский проект Сергея Мельника. Выпуск №3. «Вещественные доказательства» Михаила Зотова («Столица», март 1991 года).
(№3 [381] 01.03.2021)
Автор: Сергей Мельник
Сергей Мельник

Сегодня я хочу вспомнить свою публикацию в замечательном московском журнале «Столица». Случилось это ровно 30 лет назад...

Но, опять же, не обойтись без «прелюдии». 

Мой приезд на учебу в Москву в августе 1990 года совпал с появлением на медийном рынке сразу двух новых СМИ. Началось вещание «Эха Москвы», с «Кухнями Андрея Черкизова» и прочими новшествами, непривычными для слуха людей, «не испорченных» регулярным прослушиванием «Радио Свободы» и прочих «голосов». Тогда же вышел первый номер журнал «Столица». Помню, приехал к проходной на территорию моей будущей второй alma mater и замер: с витрины киоска рядом с остановкой на меня смотрело знакомое лицо. Нет, не Ельцина — он попал на обложку чуть позже. Лицом первого номера «Столицы» – еженедельника Моссовета (как тогда позиционировалось издание, которое вскоре получило известность, далеко выходящую «за рамки» дышащего на ладан СССР и новой России) стал сопредседатель Всесоюзного общества «Мемориал» и Межрегиональной депутатской группы Юрий Афанасьев.

Мог ли я в тот день подумать, что совсем скоро, полгода спустя, работа этом издании станет частью моей биографии, а тот жизненный этап — предметом гордости.  Учитывая, что до Интернета в нашей стране еще было как до Луны, небывалая популярность «Столицы» (сравнимая, разве что с перестроечным «Огоньком») сейчас кажется удивительной и невероятной. Мои пишущие-читающие ровесники и люди постарше не дадут соврать: «Столица» – бренд начала девяностых. А для меня она стала не только нежданным бонусом ко второму высшему — отличной школой.

Выпускник биофака Казанского университета, попробовавший себя в качестве сотрудника академического института (нет, понял я тогда, наука — не моё), я приехал в столицу именно для этого – учиться журналистике. Ибо почти все написанное до этого точно не попадет в моё «избранное». 

Я и сегодня удивляюсь, как  тогда выдержал творческий конкурс.  И думаю, мы все были примерно на одном уровне, а кто-то и вовсе «нулевой». Но четвертому по счету и последнему выпуску отделения журналистики Института молодежи при Госкомтруде (бывшей Высшей комсомольской школы, а сегодня это Московский гуманитарный университет), куда я, 26-летний тольяттинский «неформал», воспользовавшись редким шансом и рекомендацией редактора областного молодежного еженедельника, поступил вместе с подающими надежды комсомольцами со всего Союза, повезло с преподавателями. Именно этим во многом объясняется, что, несмотря на череду тектонических по сути геополитических событий 1990-1991 годов, мы успели-таки получить очно и совершенно бесплатно (даже наоборот — с неприлично высокой стипендией) отличное образование. 

Начать с завкафедрой журналистики – Геннадия Селезнева. Да, того самого, который потом два срока подряд был спикером Государственной думы (в ту пору он был членом ЦК КПСС и главным редактором «Правды», а до этого - «Учительской газеты», а еще раньше - «Комсомольской правды»). В  кампус института в Кусково, расположенный на огромной территории, щедро отрезанной когда-то «триумфально шествовавшей» советской властью от просторной усадьбы графа Шереметьева, Гннадий Николаевич приезжал на шикарной «Волге» с водителем и в дорогом костюме. Но в целом был человеком не заносчивым, а наоборот, можно сказать, демократичным. Мог, например, запросто стрельнуть закурить у студентов, ссылаясь на то, что в спешке оставил сигареты в машине. И очень хорошим рассказчиком-лектором. Мы любили его редкие появления. Собственно, он прочитал нам краткий курс введения в профессию, пару-тройку лекций, а затем появился только на защите курсовых и дипломных работ. Нет, вру: однажды, уже перед выдачей дипломов (уже позади августовский путч, уже «распущен» СССР) завкафедрой пригласил нас в редакцию «Правды» попить чаю. Помню, как поразился размерам его редакторского кабинета: я не думал, что такие апартаменты вообще бывают. Гостеприимный хозяин угощал нашу разношерстную компанию конфетами и печеньем. Спрашивал, какие у кого планы по окончании учебы, и даже кому-то предлагал стать собкором своей газеты в регионе. Я-то, наивный, думал, что время коммунистов закончилось — а он, вращаясь в высших сферах, видимо, обладал другой информацией, совершенно исключающей мои самые смелые предположения...

Естественно, был у нас курс «Журналистское мастерство», на каждую такую пару приглашались корифеи: первый главный редактор «Коммерсантъ-Daily» Ксения Пономарева, генеральный директор ВГТРК Анатолий Лысенко, журналисты Маша Слоним и Джульетто Кьеза, заведующий кафедрой телевидения и радиовещания МГУ им. М.В. Ломоносова Георгий Кузнецов. Потом Георгий Владимирович какое-то время читал нам курс телевидения. Однажды в разговоре с ним вывернули на историю сооружения Куйбышевской ГЭС, свидетелем которого он был в начале 1950-х. Сели, как говорится, на моего конька, и я был счастлив, что нашел в нем единомышленника. Уж он-то, не раз побывавший в котловане в качестве корреспондента областного радио, своими глазами видел, кто строил крупнейшую в мире, и говорил об этом честно.

В общем, добрая половина пишущей, говорящей и снимающей Москвы побывала у нас, отозвавшись на просьбы кураторов, имеющих хорошие связи и свой резон: нам ведь за короткий срок предстояло пройти практику, защитить курсовые и дипломные. Заглядывали не только маститые журналисты, но и политики, которые в ту пору были у всех на слуху: депутат Верховного совета СССР Виктор Алкснис, генерал (уже экс-генерал) КГБ Олег Калугин... Как говорится, на ловца и зверь бежит, и публикации, сделанные по итогам наших пресс-конференций с нежданно-негаданно свалившимися на нас, словно манна небесная, VIP-гостями я отправлял в Тольятти — и они тут же появлялись в «Молодежном акценте».

И вот однажды в нашу камерную, всего-то два ряда столов и стульев, аудиторию влетел невысокий человек, одетый в кожу, с бородкой, с длинными черными волосами, собранными в перетянутую резинкой косичку. 

Обозреватель еженедельника «Столица» Михаил Поздняев, – представил его наш куратор Вадим Евгеньевич Голованов (студенты журфака МГУ хорошо помнят его). - А еще Михаил Константинович замечательный поэт. Но сегодня мы про журналистику...

Называю имена и понимаю, что большинства из тех, кого я назвал, уже нет в живых: Селезнева, Пономаревой, Кузнецова, Голованова, Поздняева. Но ведь все, о чем я пишу, было тридцать лет назад...

Наверное, в жизни действительно всё неслучайно. Когда пришло время заняться курсовой работой, Михаил Поздняев как бы сам собой возник в качестве моего руководителя. В начале 1991 года (временное удостоверение корреспондента датировано 6 февраля) я переступил порог редакции «Столицы», занимавшей в ту пору целый этаж довольно большого здания по адресу: Петровка, 22. Тему курсовой определили при первой же встрече: Поздняев предложил мне покопаться в периодике советских карательных органов, и начать с «первоисточника» – изданий Всероссийской чрезвычайной комиссии.

Честно говоря, я не очень-то верил в успех этого предприятия, но в спецхране «Ленинки», куда меня, вопреки ожиданиям, допустили без препятствий (потребовалось только письмо из «Столицы» за подписью главного редактора Андрея Мальгина) обнаружились номера первых чекистских изданий 1918 года. Собственно, этот материал и лег в основу курсовой, затем дипломной. Для пущей солидности курсовая была подкреплена гранками готовящейся в «Столице» публикации (С. Мельник. Первоисточник // Столица. - 1991. - № 20 (26). - с. 43-46); аутентичная версия ).

Понятно, что тексты статьи и курсовой стали моим личным приговором  коммунистическому режиму (если бы такой процесс состоялся). Публикация, по сути, стала первоисточником по этой теме, не раз цитировалась историками и была полностью воспроизведена в работе Доры Штурман «О вождях российского коммунизма» (В 2 кн. / Серия: Исследования новейшей русской истории / Под общ. ред. А.И. Солженицына. – Париж: YMCA-PRESS – М.: Русский путь, 1993). И нужно, опять же,  отдать должное преподавателям: в моем архиве сохранилась подписанная членом ЦК КПСС Геннадием Селезневым рекомендация для представления того, что я защитил, на институтский конкурс студенческих работ. И это было в мае 1991-го, задолго до переломного августа!

С обложки номера, где вышел материал, смотрел Ельцин... Но то была не первая моя публикация в «Столице». На встречу с Поздняевым я пришел с «домашней заготовкой» о том, что хотелось бы написать самому. 

- Может, у вас в Тольятти есть что-то или кто-то очень интересный для «столичного» читателя? - спросил Михаил Константинович. 

- Есть, - сказал я. - Михаил Зотов...

- Так пишите!..

Имя тольяттинского художника-диссидента Михаила Зотова в 1990-е годы гремело. Публикации о нем вышли в десятках изданий, от местных до федеральных и зарубежных. А мне посчастливилось общаться с Михаилом Васильевичем с конца восьмидесятых и вплоть до его кончины в декабре 1995 года.

Сегодня я предлагаю вашему вашему вниманию публикацию «Вещественные доказательства» Михаила Зотова», вышедшую ровно тридцать лет назад, в марте 1991 года, в московском еженедельнике «Столица».

Это не единственная, да и и не первая моя публикация о Михаиле Зотове при жизни художника. Первой считаю предисловие к его письму в самарскую (тогда еще куйбышевскую) областную газету «Волжский комсомолец», вышедшее в феврале 1989 года под заголовком «По инерции сталинизма». Об этой и других публикациях, связанных с моими исследованиями и развернувшимися вокруг них дискуссиями на тему правдивой истории сооружения Куйбышевской-Жигулевской ГЭС, в следующем выпуске рубрики «ЗНАКИ ДАВНОСТИ»).

 *

«Вещественные доказательства» Михаила Зотова

Столица. — 1991. — № 11-12.  — с. 128 -130.

Он родился в 1923-м. Когда вырос, в день рождения стал вывешивать за окно черный флаг. Вместе с другими «вещдоками» позднее этот флаг был отобран при одном из многочисленных обысков...

Отец сгинул в тридцать пятом. Двенадцатилетнему кормильцу семьи надолго пришлось расстаться с любимым занятием – рисованием. В 1941-м Михаила Зотова оторвали от станка и как сына немки вместе с матерью и братишкой отправили за Урал. Лесоповал, каменный карьер – концлагерь трудармии.

Через некоторое время освободили, признав русским (есть и такая справка). В 1943 году он бьет фашистов на фронте. Пять ранений, контузия. В 1944-м, убежденный, что искупил вину кровью, письмом Сталину пытается вызволить из лагерей родных. Но его самого, не долечив, выкидывают из госпиталя...

Годы «послегоспитального босячества». Наконец, три годовые нормы на «великой стройке коммунизма» – Куйбышевской ГЭС, среди тех, кого «гениальный зодчий» еще не успел стереть в лагерную пыль. ГЭС отняла даже у него, вольнонаемного передовика, не только остатки здоровья, но и семью. Впрочем, ему повезло в главном: он выжил – в отличие от тех, кто был замурован в бетонный блок плотины или пристрелен охранниками.

Оттепель его оживила. Сбылась, наконец, давняя мечта – снова взял в руки кисть. Рисовал как проклятый. Сначала безобидные лубочные сюжеты, на радость работягам. Но однажды некий идеолог разъяснил: сказки народу не нужны, долг художника – воспеть современность...

В 60-е Зотов стал работать в реалистической манере. Только без «соц». Но и новые его работы вызвали праведный гнев идеологов: «Да тебя за одну такую картину расстрелять надо!»

Не расстреляли. Упекли. Точнее, изолировали по печально известной статье 1901 [1].

...К определению Куйбышевского областного суда от 13 июля 1981 года по делу «антисоветчика» Михаила Зотова были приложены акты экспертиз. Так, акт художественной экспертизы разъяснял, что обвиняемый Зотов Михаил Васильевич небезопасен: например, романтический образ Данко он воспринимает и отображает «патологически, извращенно»...

Городским мастерам живописи, подмахнувшим это направление в дурдом, доверили оценить только картины со сказочными сюжетами. Полотнами «Куйбышевская ГЭС», «Свобода распята», «Отданный на съедение диссидент», «Грязь системы», эскизом памятника «Жертвам коммунизма» и другими «вещественными доказательствами» занялась «идеологическая экспертиза», которая и подобрала соответствующую статью УК. Но самое доброе слово, в лучших традициях той эпохи, было за экспертизой психиатрической: «Психически болен – нуждается в направлении на принудительное лечение».

Сквозь скупые строки этого гуманного документа сквозила забота родной партии. Она не оставляла художника и дальше. Уже в психушке, где в одном из спровоцированных столкновений Зотов потерял глаз, врачи удивлялись здравомыслию своего пациента. Но по секрету ссылались на звонки «оттуда»: велено держать, и держать в черном теле.

Местные органы КГБ, приняв поздравления по случаю поимки редкого в этих краях диссидента, сожгли «вещдоки»: девять картин, восемнадцать томов романов, стихов, переписки с правозащитниками, рукописей в защиту природы... Все, что было создано Зотовым за два десятилетия.

«Сейчас главное для вас не копаться в прежних обидах, а найти место в жизни», – писал Зотову еще до судилища Е. Евтушенко. Но если бы тот думал только о своих бедах! Как личное горе воспринимались и расправы над инакомыслящими, и уничтожение Байкала, на побережье которого в начале 60-х «за веру» сослали брата, и варварское разрушение Жигулей. Все это вылилось на холст и бумагу – и все исчезло при обысках у друзей или сгорело в костре инквизиции.

Что-то он сумел восстановить в последние годы. И сегодня ему нет необходимости прятать проект памятника «Жертвам коммунизма» под тройным слоем гуаши и краски, явив миру вполне безобидный сюжет. На видном месте и «Куйбышевская ГЭС» – страшная панорама инкрустированных костями заключенных ребер гидроузла, оскаленного черепа здания станции, легионов сгорбленных зэков, уводимых в небытие. Тогда Зотов не уберег эту картину, спрятав от обысков под полотном картины «Хлеб», в которой тоже признали что-то антисоветское.

Собственно, мой интерес к истинной истории Куйбышевской ГЭС и стал поводом для нашего знакомства и дружбы с М.В. Зотовым. Осенью 1988 года я получил от него в конверте школьную тетрадь, исписанную крупно и неровно, с вклеенными фотокопиями документов. «...Если Вы смогли опубликовать (впервые в СССР) слова правды о Куйбышевской ГЭС [2], то прошу Вас, предайте гласности и мои показания», – писал Михаил Васильевич.

Но оказалось, что с материалами о давних массовых репрессиях гораздо проще пробиться на страницы газет, чем с рассказом о судьбе одного, но зато конкретного и сегодняшнего диссидента. На репрессированного уже в 80-е годы художника принимался только компромат, подобный фальшивке, опубликованной в тольяттинской газете «За коммунизм» летом 1988-го [3]. Немало времени потребовалось Зотову на то, чтобы доказать: партийный орган лжёт! После года оттяжек и проволочек он добился наконец решения райсуда – о том, что... Россия для него – не «нелюбимая страна», а картины его не антихудожественны. Впрочем, и такое заключение, достойное лучших антиутопий, – несомненный успех даже сегодня.

Газеты прорвало уже после решения суда. В 1990 году появляется целый шквал публикаций: собственных воспоминаний художника и правдивых рассказов о его судьбе. Сначала в местной, а потом и в центральной прессе. Зотова реабилитируют, снимают с психучета. Работы выставляют в Самаре и Москве.

В сентябре 1990-го Зотов снова обращается в суд. В иске требует, в соответствии с законом, выплатить 200 тысяч за уничтоженные по решению облсуда работы. Деньги намерен отдать городу для возведения специального выставочного зала, где готов постоянно экспонировать более сотни работ. В иске ему, разумеется, отказывают.

...Кто-то не может понять: почему он теперь-то не успокаивается? Ведь «вражеские голоса» и многочисленные публикации в западной прессе давно сделали ему рекламу, и сегодня картины Зотова порываются купить состоятельные иностранцы. Но он отказывает. Он хочет другого, немногого: чтобы картины его могли видеть жители родного города [4], а его судьбу не определяли, как прежде, заплечных дел эксперты.

                   Примечания:

  1.  
    1. Ст. 1901 («190-прим»): Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй.
    2. Имеется в виду моя публикация «Давайте вспомним биографию...» в тольяттинской городской газете «За коммунизм», вышедшей 22 октября 1988 года.
    3. Речь о статье тольяттинского журналиста Евгения Жаплова «На самом краю, или легко ли быть диссидентом…».
    4. Мечта художника о постоянной выставке в Тольятти не осуществилась.

*

Еще два моих очерка о Михаиле Васильевиче Зотове были написаны и опубликованы уже после его смерти, в память об этом неординарном, недюжинном человеке. 

Сотканный из миражей

«Презент» [5]. - 1996. - 18 декабря 

Год назад, накануне Рождества, умер художник Михаил Зотов. Умер гораздо тише, чем жил. И вслед за ним ушла целая эпоха.

Большей «смуты», чем этот удивительный человечище, в наш город не вносил, пожалуй, никто. Многие и сегодня вспоминают его этаким несерьезным, «лубочным» скандалистом, единственная цель которого – эпатаж. И мало кто знал его таким, каков он был на самом деле: трагичным и беззащитным. Мало кем так жестоко манипулировали, как этим трогательным, вечно рвущимся в бой стариком. Многие в этом городе сделали на нем имя, потом продали его за деньги, эфемерную власть и доверие «органов». Многие из них и сегодня процветают, поскольку – в обывательском понимании – «умеют жить».

Он не умел и не научился. Ему вообще было мало надо. «...Краюшку хлеба, да каплю молока, да это небо, да эти облака», как писал Хлебников. Больше всего он хотел, чтобы его слушали (и слышали), смотрели (и хвалили) его работы, чтобы о нем писали и его публиковали. И те, кто когда-то его преследовал, легко получали за это его привязанность. А сам он так и остался при своих интересах в своей затхлой каморке, заставленной холстами в десять рядов.

Он был потрясающе доверчив и великодушен. И без сомнения, очень искренен во всех своих благих порывах и начинаниях. Отстоять Жигули... Или подарить свои работы американцам в обмен на коллекцию картин Рокуэлла Кента, переданных художником Стране Советов [6]... Или беспощадно препарировать в своих картинах брежневский маразм... Или отсудить деньги за уничтоженные КГБ рукописи и картины и за выбитый в гэбистской психушке глаз – чтобы построить на них выставочный зал для города... Наконец, собрать народ под знаменем освободительного похода «имени Минина и Пожарского» – и отправиться устанавливать «социальную справедливость», попранную новым режимом.

Казалось, он был всегда в оппозиции. Порой доходило до курьезов. Отвращение к сталинистам сменилось неким странным блоком под упомянутым антиельцинским флагом. Подпись «жертвы коммунизма» под проектом придуманного им памятника после некой переоценки ценностей превратилась в «жертв антикоммунизма». А страстное почитание Солженицына и желание встретиться с ним обернулось разочарованием [7]. В одном из американских правозащитных справочников 80-х годов имя Зотова достойно стояло между именами двух известных диссидентов, Анатолия Марченко и Арсения Рагинского. Но однажды он решил, что все диссидентство вкупе – ничто иное, как диверсия Запада, и публично «вышел из рядов»...

Одним нравились его картины, других отталкивали – дело вкуса. Он всегда был хорошей мишенью для самоутверждения критиков всех мастей. Я не говорю о тех, кто, выполняя заказ чекистов, разглядел в его работах «извращения» и «компиляции». В перестроечные годы к нему относились снисходительнее. Одни критики сравнивали его картины с лубком. Кто-то утверждал, что в своем творчестве он пришел к экспрессионизму. Третьи не могли отделить в его работах искусство от политики и ограничивались определениями вроде «гневной публицистики». Может, именно они ближе всего к истине. Я же знаю только, что его картины были неотделимы от его жизни, в которой он был чудовищно неуютен и не пристроен. Она была для него непробиваемой стеной, за которой укрывалось иное – гипотетическое царство «чистого социализма».

Кажется, ломясь в эту стену, ему некогда было подумать о душе. Может, сейчас его душа успокоилась.

Примечания:

5. Информационно-рекламная газета «Презент», в которой автор этого проекта публиковался с марта 1996 года (в 2000-2001 работал главным редактором), появилось на медийном рынке Тольятти в июле 1994 года. 

6. Известный факт: в 1960 году американский художник Рокуэлл Кент передал в дар советскому народу несколько сотен своих картин.

7. Встреча Михаила Зотова с Александром Солженицыным состоялась 9 сентября 1995 года, в день приезда писателя в Тольятти в рамках его турне по России после возвращения из США.

 *

История одной «экспертизы»

«Площадь Свободы» [8]. - 2002. - 27 апреля

Многим в нашем городе жилось бы спокойнее, если б память о тольяттинском художнике-диссиденте Михаиле Зотове, ушедшем из жизни в декабре 1995 года, отправилась в могилу вместе с ним. Но вот ведь как получается: если людская память порой коротка, подвержена времени и «обстоятельствам», то с вещами и документами такое случается редко. Тем и ценна она для истории, память овеществленная и задокументированная.

Один из таких документов, оказавшийся для Зотова судьбоносным, – так называемый «акт художественной экспертизы» его картин, – я храню в своем архиве с осени 1988 года. С тех пор, как познакомился с Михаилом Васильевичем. Храню вместе со справками о тяжелых осколочных ранениях, последнее из которых получено им (сыном немки, а посему сталинским спецпоселенцем, добровольно ушедшим на фронт) при форсировании Вислы в 1944-м. Вместе с его газетными статьями и перепиской в защиту Жигулей и Байкала («имеется запрет касаться этой темы в печати» – отвечает патриарх советской литературы Леонид Леонов). Вместе с заметкой о стахановских подвигах слесаря Зотова на «великой стойке коммунизма» («он выполнил три годовых нормы» – зовет равняться на передовика «Гидростроитель»). И со слайдом с написанной им спустя годы картины «Куйбышевская ГЭС» – уничтоженной КГБ и восстановленной уже после тюрьмы и психушки (ставшей, как известно, последним «приютом» для многих диссидентов). Именно там, в психушке, кто помнит публикации о судьбе Зотова начала 90-х, он потерял глаз...

Акт, составленный тольяттинскими деятелями культуры, буквально «влепил» их в историю многотрудной борьбы органов за чистоту советских рядов. 

         Из «акта художественной экспертизы»:

«Мы, нижеподписавшиеся, художники, члены Союза художников СССР, члены оргбюро Тольяттинской группы Куйбышевского отделения Союза художников СССР Латышева Елена Валентиновна, Зыков Михаил Васильевич (председатель худсовета), Голубицкий Георгий Юделевич, члены художественного совета Кондратьева Лидия Алексеевна, Мацкевич Владислав Михайлович, директор Тольяттинского городского краеведческого музея Гаврюшина Валентина Ивановна, 29 апреля 1981 года произвели художественную экспертизу картин обвиняемого Зотова Михаила Васильевича...

Вышеперечисленные работы обвиняемого... не имеют какой-либо художественной, исторической и этнографической ценности и являются антихудожественными перепевами на произведения известных художников...

Картина Зотова М.В. "Данко" – патологическое, извращенное восприятие романтического образа, воспетого писателем А.М. Горьким... "Емельян Пугачев" – аналогичное восприятие народных легенд»...

Из определения областного суда по делу № 2-92:

«13 июля 1981 года судебная коллегия по уголовным делам Куйбышевского областного суда... рассмотрев в открытом судебном заседании уголовное дело об освобождении от уголовной ответственности и применении принудительной меры медицинского характера в отношении ЗОТОВА Михаила Васильевича, родившегося 8 октября 1923 года в г. Астрахани, русского, беспартийного, образование имеющего 6 классов, не женатого, не судимого, инвалида Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. 3-й группы... совершившего общественно опасное деяние, предусмотренное ст. 190-1 УК РСФСР, установила:

Зотов М.В., проживая в г. Тольятти и работая художником молокозавода № 1 с 1960 г. по 1980 г., систематически распространял в устной форме заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, а также изготовлял и распространял в письменной и художественной форме произведения такого же содержания... собственноручно написал несколько картин, литературных произведений и в стихах и в прозе, сотни писем и обращений, также содержащих заведомо ложные, порочащие... строй измышления... активно сотрудничал в самиздатских диссидентских журналах "Поиск" и "Хроника текущих событий"... утверждал, что у нас в СССР нет свободы слова, превозносил Сахарова и Солженицына как "поборников народа"...

Художественной экспертизой было установлено, что картины Зотова М.В. исторического и фольклорного содержания, предоставления выставки которых добивался Зотов, не только не представляют никакой художественной ценности, а являются антихудожественными...

Судебная коллегия определила... применить к Зотову... принудительную меру медицинского характера – помещение в психиатрическую больницу общего типа...

Вещественные доказательства по делу: два фотоальбома, восемнадцать томов рукописного и машинописного текста, 194 фотопленки и кусков фотопленки, 519 фотографий, 9 картин, 1 эскиз направить в органы КГБ для уничтожения»...

Из письма Михаила Зотова тольяттинскому писателю, скульптору Виктору Балашову [9] (отправлено из Куйбышевской психиатрической больницы 8 ноября 1982 года, публикуется с согласия вдовы писателя):

«Какие мерзости они только против меня ни делали! Уже после того, как я был объявлен психически несостоятельным, органы, по-видимому, затем чтобы окончательно меня убить морально, создали из членов тольяттинского союза художников некую "комиссию", которая провела "оценку" моих картин на сказочно-исторические темы... Люди, которые узнавали о "заключении комиссии" и имевшие возможность познакомиться с рисунками... прямо говорили: "Это подлость". Увы, я лишен возможности сказать об этом во всеуслышание, ибо мне слова не дают... Между тем еще в начале шестидесятых годов московские художники из издательства "Правда" прислали... документ, где черным по белому сказано: "Поражают своей необычной выразительностью"... Между прочим, органы добились своего: после ознакомления с заключением "комиссии" у меня, по прибытии из КПЗ в Сызранскую тюрьму, произошел сердечный приступ... Врачам тогда не позволили положить меня в больничку...

Сейчас вечер 7-го ноября. По телевидению идет "Голубой огонек". Все там. А мне уже не до "огоньков". Искалеченный глаз практически ослеп... началась катаракта... Таким образом грозит мне слепота. Страшнее ничего нельзя придумать. Вина на тех, кто загнал в "психушку". Раньше я писал картины, книги, где доказывал бесчеловечность тех, от кого все зависит. Ныне мне уже больше и доказывать ничего не надо. ОНИ до того постарались, что превратили меня самого в бессмертное доказательство их бесчеловечности. Живым и еще более мертвым я буду пребывать этим доказательством»...

Примечания: 

8. Тольяттинская газета «Площадь Свободы» выходит с июля 1990 года. Статья опубликована в рамках моей авторской рубрики «Сквозь дни».

9. По воспоминаниям Галины Ивановны Балашовой, вдовы тольяттинского писателя и скульптора, отец которого сгинул в ГУЛАГе, а сам он в годы Второй мировой был узником нацистского концлагеря (см. биографическую справку и дневник В.С. Балашова ), с Михаилом Зотовым семью связывала дружба.

Из моего очерка «Виктор Балашов: пожизненно и посмертно», опубликованного в декабре 1990 года в тольяттинской газете «Молодежный акцент» (№ 23-24 (38-39), с. 4-5):

«Рассказывает художник М.В. Зотов:

- Балашов в диссидентство не входил. Его так запрессовали, так запугали – ведь были и допросы... Однажды приехали из Куйбышевского управления КГБ и его четыре часа допрашивали в машине, довели чуть ли не до истерики. Гэбэшник сказал тогда: вы не думайте, мы и сейчас расстреливаем...

Он мог спокойно добавить: или гноим в лагерях, или в психушках. Но Балашов знал об этом. Потому что с Зотовым познакомился давно...

- По поводу чехословацких событий, – вспоминает М. Зотов, – он публично сказал, что считает ненормальным врываться в страну на танках, когда там идет процесс нормализации. И о Солженицыне он тоже сказал открыто: о том, что место его в России. Но после того как высказался, попал в такой переплет! Против него, как и против меня, была собрана целая книга показаний... Все, что я говорил, находило у него полную солидарность. Мы всегда приходили к единому мнению. Я ему привозил самиздат. Помню, он взял у меня и перепечатал выступление Паустовского на третьем съезде писателей о номенклатуре – чванливой, высокомерной, вышедшей из тридцать седьмого года. О научившихся жить самыми низменными инстинктами, вооруженных предательством, клеветой, доходящих до морального и прямого убийства... А потом я передал Балашову письмо Солженицына четвертому съезду. За это письмо он и получил предупреждение в машине, которое на него страшно повлияло. Они умеют грозить... Но он был единственным, кто приезжал ко мне в психушку... 

Г.И. Балашова:

- С Зотовым мы всегда дружили. А ведь в те годы это было небезопасно. Это было даже каким-то вызовом... И когда такая беда случилась – в психушку попал, единственный, кто туда ездил, был Балашов. 

Так случилось, что у нас был сын маленький, и мы приехали втроем. Детей туда не пускают. Виктор Сергеевич остался с Андрейкой в машине, а я пошла: поздороваться, передачку отдать... И я была настолько потрясена увиденным... Человек, который этого не видел – ему бесполезно что-то читать, говорить. Это просто надо увидеть. Без содрогания вспоминать не могу. Это очень страшно...

И среди этих сумасшедших – Зотов. Тогда его еще не избили, он был с глазом... Нас запирают в комнате для свиданий. Тут же сидит санитарка, слушает. Как в тюрьме. У меня отнялся язык, всю трясло. Говорю: Михаил Васильевич, вы меня извините, ради бога. Я пойду, Виктора пришлю, мне плохо…

Я бесконечно этого человека уважаю, несмотря на то, что где-то он заблуждается, что-то, может быть, делает не так. Но за заблуждения карать нельзя.

А Виктор Сергеевич – он всегда боялся вот такого... Он и смириться не мог. Вот в чем трагедия человека: он смириться не мог с этим строем, и в то же время боялся такой судьбы. Не хотел где-то сгнить безвестно. И судьба Зотова была постоянно перед глазами...»

*

Иллюстрации и документы

Нажмите, чтобы увеличить.
Обложка номера журнала, в котором вышла статья «Вещественные доказательства» Михаила Зотова».
 

Нажмите, чтобы увеличить.
На третьей странице обложки журнала "Столица" художник Михаил Зотов со своей картиной «Лагерные огни» – «чудом сохранившимся холстом из числа сделанных в 60-е годы», как отмечал сам автор.

Нажмите, чтобы увеличить.
На четвертой странице обложки того же номера — картина М. Зотова «Дорога к храму». Автор всех фотографий Владимир Лаврентьев.
 

Нажмите, чтобы увеличить.
Фото публикации.
 

Нажмите, чтобы увеличить.
Фотокопия справки об одном из ранений М. Зотова на фронте Великой Отечественной войны.

Нажмите, чтобы увеличить.
Акт художественной экспертизы комиссии при Тольяттинском краеведческом музее по оценке картин М.В.Зотова от 29 апреля 1981 г.
 

Нажмите, чтобы увеличить.
Фото рукописной записки Зотова по поводу "Акта художественной экспертизы" о его картинах.
 

4 фото картин Михаила Зотова

Нажмите, чтобы увеличить.

Нажмите, чтобы увеличить.
 

Нажмите, чтобы увеличить.

Нажмите, чтобы увеличить.
 

Нажмите, чтобы увеличить.
Фрагмент письма М. Зотова В. Балашову из психбольницы. 7 ноября 1982 г.

Нажмите, чтобы увеличить.
Справка Куйбышевского областного суда, выданная М.В. Зотову об уничтожении комиссией УКГБ вещественных доказательств по его делу.
 

Нажмите, чтобы увеличить.
Михаил Зотов на фото 1960 года

___________________

© Мельник Сергей Георгиевич

Чичибабин (Полушин) Борис Алексеевич
Статья о знаменитом советском писателе, трудной его судьбе и особенностяхтворчества.
Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum