 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Несколько лет назад начались, было, и затихли разговоры о создании Самарско-Тольяттинской агломерации, эту тему активно продвигала региональная власть.. Пробил по поиску – оказывается, даже кто-то из авторов Википедии (начинающих, видимо), попытался создать страницу, посвященную этому «феномену». На самом деле, учитывая особенности современной путинской России, да и геополитику, перспективы создания такого «союза» лично мне представляются более чем сомнительными. Не только Наталье Зубаревич, которая недвусмысленно заявила об этом на форуме «Тольятти – город будущего» в 2015 году. Я писал об этом в одном из местных изданий [1]. Правда, Наталья Васильевна, как истинный ученый, оперировала и мотивировала цифрами и графиками, я же больше опираюсь на личный опыт, наблюдения и где-то даже интуицию. Ну не получится скрестить ужа с ежом, сколько бы денег в это ни вбухали. Можно, конечно, в приказном порядке – но тогда тем более вряд ли получится жизнеспособная конструкция [2]. Что общего между Самарой – эклектичной (и не только с точки зрения архитектуры), но при этом кичливой, беспочвенно напыщенной, вечно обуреваемой гордыней, свойственной безнадежно глубокой провинции, – и Тольятти, городом, набравшим во второй половине прошлого века индустриальную мощь [3], ставшим вполне самодостатоточным, и если и готовым на какое-то административное «подчинение», то уж точно не на областное?.. Казалось, был момент, когда вечное экзистенциальное, как любят выражаться нынче, противостояние между этими городами могло быть преодолено без губительного, как правило, вмешательства центральной власти и ее наместников. Я имею в виду конец восьмидесятых годов прошлого века, когда в воздухе вновь «запахло свободой» – а что может быть более консолидирующим, чем стремление освободиться. И если и сливались когда-нибудь самарцы и тольяттинцы «в едином порыве», то исключительно на массовых политических акциях того времени. Например, я хорошо помню, как летом 1988-го на митингах под лозунгом «Перестройке – да, Муравьёву – нет!» за отставку первого секретаря обкома КПСС Евгения Муравьёва на огромной площади Куйбышева в Самаре яблоку негде было упасть: на первый митинг вышло около 20 тысяч человек, но второй – в два с половиной раза больше. Правда, некоторые политологи считают, что те массовые акции были инспирированы функционерами КПСС, чтобы, вроде как опираясь на глас народа, заменить одного областного «партайгеноссе» на другого, более либерального. Если помните, коммунисты тогда начали делиться на ортодоксов и сторонников некой «демократической платформы» (о чем и я, грешен, не раз писал в областном еженедельнике «Волжский комсомолец», о нём чуть ниже). Если так, то цель, конечно же, была достигнута, – но кому приятно ощущать себя жертвами манипуляций? Помню, как мы, тольяттинцы, зачитывались пространными репортажами с антимуравьёвских митингов, восклицая в адрес авторов: «Какие молодцы! Как смело!». Неслучайно выбор был сделан в пользу именно этой газеты. И тогда же, в июле 1988 года, в набравшем популярность «Волжском комсомольце» вышли первые две мои публикации. «Мои» – громко сказано, правильно будет: в соавторстве с коллегами по Институту экологии Волжского бассейна АН СССР – членами политклуба «Контакт» (созданным нами, к слову, почти одновременно с одним из организаторов упомянутых митингов самарской «Альтернативой»). По сути, это были пробы пера, которое почему-то доверили мне. С высокой, как казалось начинающему журналисту, «трибуны» мы сообщили о наших планах по созданию Тольяттинского отделения общества «Мемориал». (Я уже вспоминал эту историю в одной из публикаций в рамках рубрики «ЗНАКИ ДАВНОСТИ»). Другая тема, которую двигали, – о становлении тольяттинского отделения Социально-экологического союза, к созданию которого я тоже «приложил руку». Так, собственно, началось наше сотрудничество с самарским еженедельником, вылившееся в мое сравнительно недолгое внештатное собкорство в родном Тольятти. Нет, оно не оборвалось ни с появлением тольяттинского «Молодежного акцента» (событием, которое я тут же анонсировал в областном еженедельнике [4]), ни с моей учебой «на журналиста» в Москве с осени 1990 года. А закончилось, как-то само собой, после августа 1991-го. Какое-то время я вроде как «жил на два дома». Роднее, конечно, был тольяттинский «Молодежный акцент». Но и в самарский Дом печати, где располагалась редакция «Волжского комсомольца» («ВК»), время от времени заглядывал. Даже вахтеры стали узнавать... Примечания:
Не без ностальгии вспоминаю совместную поездку нашей разношерстной делегации, включающей тольяттинских и самарских экологов и журналистов (в том числе, «ВК»), в «не заграницу» Польшу, стоящую на пороге выхода из опостылевшего соцлагеря. Это было осенью 1989 года. Вояж стал «пропорциональным ответом» на недавний, тем же летом, приезд в Самару и Тольятти польских экологов. Репортаж, который я опубликовал «Молодежном акценте», вернувшись из первой в жизни зарубежной поездки, приведу полностью. Мне кажется, сегодня это особенно интересно: не каждому посчастливилось своими глазами увидеть, как взрослеют и трезвеют те, кого «старший брат» десятилетиями душил в своих объятиях. Каждый из моих спутников, конечно, набрался своих впечатлений – но, не скрою, было приятно, что выдержки из моей публикации привела в своем «отчете» о поездке, вышедшем в ее родном «Волжском комсомольце», журналист самарского еженедельника Люда Круглова [4]. Сразу оговорюсь: заголовок к публикации в «МА» придумал редактор – что называется, в духе того времени (сегодня слово «плюрализм» устарело). Остальное – всё моё. * Польша: экология плюрализма Молодежный акцент. – 1989. – декабрь. – № 12. – с. 2. Прошли те времена, когда о Польше говорили с великодержавным русским гонором или, в крайнем случае, снисхождением. Теперь, пожалуй, только слепой не заметит, что эта страна оказалась «самым слабым звеном…». Звеном, которое не выдержало мёртвого груза сталинщины и лопнуло, не став «Венгрией 56-го» только по мудрости Ярузельского и нерасторопности Брежнева. Думаю, что не только я, но и девятнадцать моих спутников, участников ответного визита группы экологов из Куйбышева и Тольятти, были готовы ко всему. Меня предупреждали, что ехать в сегодняшнюю ПНР опаснее, чем в джунгли Амазонки, что там ещё и стреляют. Но зато всё можно купить – не за рубли, а за доллары – и автомат, и бронежилет... «Поляки не верят в Бога, поляки верят в доллары. Истинный бог поляков – Доллар США», – сказал мне один из наших польских друзей, зам. председателя экологической комиссии Союза социалистической молодёжи Польши. И если бы я внимательно слушал его ещё в своём Отечестве, то непременно получил бы весьма однобокое представление о родине моего собеседника. Например о том, что польские женщины, которые, оказывается, очень любят деньги, косяком уезжают на Запад торговать своим телом и возвращаются обеспеченными и вполне респектабельными особами. Или о том, что католическая церковь в Польше – мощная сила, но прежде всего политическая, и на мораль, в том числе в сексуальной сфере, влияния не оказывает. Всё это я услышал из уст «одного из немногих в Польше, кто целиком читал Маркса», члена ПОРП, «ортодокса» по нынешней классификации... Но у нашей разнородной группы не было никакого желания относиться к стране, где нас ждали, предвзято. Мне, например, хотелось понять, что же держит на плаву «корабль в плачевном состояньи», в трюмах которого – инфляция, нехватка товаров, очереди и падение уровня жизни. Что говорить, эти явления – вовсе не специфика Польши... Нужно отдать должное нашей прессе, которая внимательно следит за событиями в этой стране. Когда было объявлено о создании коалиционного правительства, где места уверенно заняли представители «Солидарности» (половина министерских портфелей), «Известия» писали: «Факт, которому суждено войти в историю. То, что вчера казалось неприемлемым, воспринималось как покушение на ценности, выдаваемые за социалистические, ныне принято польской общественностью как нечто естественное, служащее делу демократизации страны и национального согласия, отвечающее здравому смыслу». Когда я спрашивал у поляков, всё ли можно писать в польской прессе, мне отвечали: «Всё, кроме критики церкви и «Солидарности». Две зоны вне критики сегодня, пожалуй, возможны лишь потому, что население верит в эти политические силы как в реальную возможность выхода из кризиса. Правящая до недавнего времени Польская объединённая рабочая партия, монопольно владевшая средствами массовой информации, теперь пожинает со страниц газет сочные эпитеты, ибо критиковать её сегодня – более, чем безопасно. «Теперь в ПНР принадлежать к ПОРП стыдно, – сказала мне и моим друзьям на неофициальной встрече председатель Кельцкого комитета «Солидарности» М. Яворский. – В Польше никогда не будет коммунистов и фашистов, это две крайности». Но ведь есть – и те, и другие. В варшавском подземном переходе намалёвана свастика, и жители столицы, некогда дотла разрушенной фашистами, не кидаются стирать рисунок, проходят мимо... М. Яворский и его коллеги, как выяснилось, далеко не самые радикальные члены «Солидарности». В этом профсоюзе есть и экстремистская, по их же словам, группировка, выступающая против соглашения с ПОРП, за жёсткие и решительные меры против неё. Но партия, которая до прошлой осени не выпускала «Солидарность» из подполья, сегодня сама не собирается уходить в оппозицию, несмотря на то, что ряды её неуклонно редеют. У поляков есть выбор. «Вот уже две недели, как я перешёл из ПОРП в партию зелёных, – сказал нам при встрече Генрик Урбановский, журналист и редактор экологического журнала, один из лидеров зеленого движения. – Коммунисты больше ненавидят ренегатов, чем своих врагов. Но для Польши типичен переход из «красных» в «зелёные». По словам Урбановского, «Солидарность» не допустила партию зелёных к участию в июльских выборах, увидев в ней конкурента. Тем не менее 56 польских депутатов – зелёные. Отношение Генрика к «Солидарности» явно не восторженное. Он считает, что её члены классическими сталинскими методами добились единства, сыграв на негативном отношении населения к ПОРП. Собственно, представители «Солидарности» вовсе не ожидали победного исхода выборов в высшие органы и того, что профсоюз станет партией. Правда, партией без программы: «Мы плохо прогнозировали... Программа наша – это предвыборные программы наших политических деятелей». Видимо, в этом высказывании Яворского есть доля здорового юмора, как, впрочем, и в следующем: «Прежде все мы были нелегалами, исключая время, когда сидели». Мне показалось, что эти люди напоминают недавних узников, неожиданно получивших свободу. Представляете их состояние? Ведь теперь нельзя сослаться на безответственную мудрость: «Время покажет». Это время пришло. Прогнозировать что-то в сегодняшней Польше действительно трудно. День рядового поляка начинается с того, что он узнаёт у соседей или по телевидению о ценах. А цены меняются почти ежедневно. Как правило, растут. И прежде всего – на товары первой необходимости: продукты питания, бензин... Если бы не наш статус гостей, мы бы быстро проели свои скудные валютные запасы – ведь хлеб, молоко, мясо, скромный обед в кафе стоят в несколько раз дороже, чем у нас. Самая ходовая валюта в ПНР – доллар. За доллары можно купить всё. Но и доллар «скачет»: вчера он приравнивался к 10 тысячам злотых, сегодня – уже к восьми, а завтра... Правда, для особо бедных делается скидка: молоко – конечно, менее жирное – продаётся в несколько раз дешевле. Нищих в Польше я не видел: там деньги не просят, там их зарабатывают. Кто как может: продажей плодов с огорода, грибов, каштанов, или перепродажей – это тоже бизнес. В Кельце [4] знают в лицо всех валютчиков, занятых куплей-продажей долларов, марок, злотых, рублей. Пожалуй, это самые обеспеченные люди, и бизнес этот – норма сегодняшней Польши. Цыгане уже не чувствуют себя так вольготно, как у нас: поляки сами наладили «международный обмен» товарами. Присказка «хочешь жить – умей вертеться», как бы она ни претила нашему воспитанию, здесь кстати. Поляки предприимчивы, и в этом их существенное отличие от «среднего» русского, в этом их преимущество. Сравнив нынешнее состояние польской экономики с «кораблём в плачевном состояньи», я поспешил: ведь завтра все может измениться благодаря здоровой натуре и предприимчивости поляков. А как с этим у нас? В интервью «Комсомолке» один из ведущих западных экономистов, лауреат Нобелевской премии американец Василий Леонтьев заметил: «Одна из главных причин ваших нынешних хозяйственных трудностей – в самом человеке. Его экономическое мировоззрение изуродовано... Рыночную экономику можно сравнить с кораблём: руль – государственное регулирование, паруса – инициатива человека. А ваша экономика – пока это корабль со спущенными парусами». Выходит, «человеческий фактор» – не просто лозунг... Но вернёмся к Польше. В условиях, когда рост зарплаты отстаёт от роста цен, людям непредприимчивым просто не выжить. Профсоюзы это уже поняли. На цементном заводе в Кельце, где мы побывали, профсоюз принял решение увеличивать зарплату рабочим ежемесячно на двадцать процентов. Автоматически. Узаконена в Польше и частная собственность. Бабушка одного из работников ЦК Союза социалистической молодёжи Польши, по его признанию, имеет 5 гектаров леса с двумя рыбными озёрами. Неплохая дачка, верно? Но вот что радует: бытие ничуть не поглотило сознание поляков. Когда мы попросили членов краковского отделения партии зелёных назвать три главные проблемы, которые волнуют сегодня «среднего» поляка, то услышали: «Во-первых, кризис, во-вторых, демократия и свобода, в-третьих – экология». Несмотря на кризис, Польша умудряется жить не только сегодняшним днём. И без сомнения, кроме желания выбраться из кризиса – как главной предпосылки и гарантии этого – страстно желают демократии и свободы. Многие свободы уже гарантированы: выбрать партию по душе, выбрать способ предпринимательства, место жительства... Огромно количество частных ксероксов, где каждый, заплатив сравнительно недорого, может размножить любой материал. Вполне доступны спутниковые антенны, принимающие более десятка каналов со всего мира... В Польше можно говорить о «городах и весях», но понятие «провинция», мне кажется, здесь неуместно. Свободный рынок уравнял всех. Сама жизнь сделала большинство поляков пацифистами. Голодающие в Варшаве члены организации «Вольность и покой», голодающие в их поддержку у памятника Мицкевичу в Кракове... Чего добиваются? Свободы выбирать, служить в армии или нет. Если служить, то по призванию. Если не служить, то работать по специальности и не задаром. На одном из домов в Кельце – надпись на английском, красноречиво выражающая отношение автора к армии (не перевожу). Здесь же – листовки к 50-летию пресловутого пакта с призывом: «17 сентября – акция протеста против ввода советских войск. 1939–1989». Наиболее прогрессивные лидеры «Солидарности» стараются убедить поляков в бесплодности негативного отношения к нашей стране, снять крайние стереотипы, вроде «русские – оккупанты» или «гарантия социализма и коммунизма в Польше – Красная Армия». Выступая за создание профессиональной армии и полиции, подчиняющейся только закону, против больших затрат на службу «беспеки» (безопасности), которая сейчас контролируется парламентом, польские «обыватели» сегодня уверены, что к их мнению прислушаются. Год назад, когда Федерацию зелёных возглавил человек из службы беспеки, зелёные оказались беспечны, «Солидарность» – бдительнее. Она-то и подняла шум. Человек этот скрылся с политического горизонта. Генрик Урбановский уверен, что если сегодня проблемы экологии волнуют большинство поляков лишь «в-третьих», то завтра, после преодоления кризиса и завоевания свобод, они выдвинутся на первый план. Зелёная партия – это партия будущего. И неслучайно, когда в сентябре 1988 года по Польше прокатилась волна забастовок в поддержку «Солидарности» и был созван «круглый стол» с участием всех политических сил, одной из самых активных секций на нём была экологическая. Первый пункт итогового документа секции гласил: «Вся экономика должна быть подчинена принципу экоразвития». Это значит, что реконструкция экономики должна исключить все антиэкологичные технологии. Партия зелёных симпатична многим своей демократичностью, широтой подхода и в то же время реальностью, осязаемостью и значимостью целей. Наконец, поддержкой со стороны церкви, что немаловажно для поляков. «Вы всего 2-3 часа в Кракове, но уже сегодня вечером увидите, почему мы занимаемся экологией», – предупредил нас уполномоченный польской партии зелёных в Кракове. В 50-е годы рядом со старинным Краковом вырос металлургический комбинат имени Ленина. Построенный в те же годы в Варшаве «подарок Сталина» – гигантский Дом науки в типичном «стиле Джугашвили» – калечит своим видом души жителей одного города. Чадящий же гигант в древней столице Польши – трагедия национальная. Великий город великого народа, Краков, на крупнейшем в Европе рынке – центральной площади города – устраивает международные ярмарки, фестивали искусств, цветочные базары, невиданные кормления голубей, катания на лошадях и электромобилях, посиделки и танцы. 600-летний Ягеллонский университет, взрастивший и Николая Коперника, и – неисповедимы пути! – нынешнего Папу Римского, едва ли менее притягателен для поляков, чем собор Вавельского замка – некрополь королей, героев и поэтов. Занесённый в 1978 году ЮНЕСКО в список достояний мировой культуры, Краков пока не в силах избавиться от «нашего наследия». Поляки – народ настолько же предприимчивый, насколько верующий, богопослушный. Они умеют считать деньги, но не забывают о душе, не скупятся на храмы. В любом хоть мало-мальски обжитом уголке можно встретить древний или свежесрубленный костёл, построенный зачастую хуторянами на их средства. Поражает обилие часовенок, придорожных распятий, перемежающихся с усадьбами, частными и государственными отелями и лавочками. Трудно сказать, что больше служит профилактике дорожных происшествий: украшенное цветами и лентами распятие с иконкой Богоматери у обочины польской дороги или искорёженные легковушки на постаментах вдоль шоссе Тольятти – Куйбышев. Во всяком случае, у поляков больше возможностей остановиться, оглянуться и поразмышлять... Размышляли и мы. Смотрели, разговаривали, слушали. Узнавали душу этого столь близкого и почти незнакомого народа. И это, пожалуй, стало нашим главным открытием и главным итогом поездки. Ведь если ты почувствовал и полюбил душу своего ближнего, то уже никогда не сможешь назвать его врагом. Примечания: 4. Л. Круглова. Польша: картинки с натуры (в ракурсе экологии, и не только) // Волжский комсомолец. – 1989. – 10 дек. 5. Кельце – один из городов в Польше, в 170 км к югу от Варшавы, в котором мы побывали наряду со столицей страны и Краковом. * * * Жарким летом 1991-го, приехав домой на каникулы, я как и вся советская еще по сути Россия, в один прекрасный день услышал из всех утюгов нескончаемое «Лебединое озеро». Поскольку домашнего телефона еще не было (а мобильного, сами понимаете, даже в мечтах), кинулся на почту, заказал разговор с Москвой – и, о чудо, дозвонился до обозревателя «Столицы» Михаила Поздняева. Узнал, что любимый журнал, в котором я начал публиковаться с марта, «опечатан», и журналисты «Столицы», «Московских новостей» и еще нескольких независимых изданий «вскладчину» собирают первый выпуск «Общей газеты». «Держитесь» – что еще можно было пожелать... (Понятно, душа рвалась в самое пекло, но не отпускали неотписанные долги для «Молодежного акцента»). Ребята из «Волжского комсомольца», куда позвонил следом, сообщили, что «Самара не Москва» и пока работают в прежнем режиме. Готовят очередной номер. - Слушай, старик: возьми блиц-интервью у двух тольяттинских депутатов Верховного Совета СССР, двух Владимиров– известного тебе главного вазовца Каданникова и директора свинокомплекса «Поволжский» Денисова»... - Тоже известного мне – он отец моей одноклассницы, – загорелся я. - Вот и славненько. Пусть расскажут, что думают об этом перевороте. К удивлению, дозвонился до обоих. Владимир Ильич Денисов, ныне покойный, «оправдал ожидания»: одобрил действия путчистов. А вот позиция Каданникова потрясла до глубины души. Я вспоминал эту историю в очерке, посвященном Владимиру Васильевичу – тоже, увы, недавно ушедшему. «Комментируя заточение Горбачева и «лебединые» песнопения заговорщиков, Каданников был категоричен: «их действия незаконны, и этим все сказано». В момент, когда еще было неясно, как все обернется, услышать такие слова от матерого «красного директора», одного из последних Героев Соцтруда (это звание, в том числе «за успешное решение социальных вопросов», ему присвоили 30 апреля 1991 года) было, по меньшей мере, неожиданно. Поддержка, в том числе финансовая, родившейся день переворота оппозиционной Янаеву и компании «Общей газеты» (за которую главный редактор Егор Яковлев до последних дней искренне был благодарен Каданникову) – это тоже поступок...» * * * Понятно, что начинающим журналистам «Волжский комсомолец» с его задорной командой представлялся неплохой школой. И я не кривил душой, когда сказал об этом в сентябре 2009 года с трибуны конференц-зала самарского отеля «Ренессанс» на церемонии подведения итогов конкурса «Золотое перо губернии». Лауреатом (одним из трех в тот год был я) не возбранялось выступить и «передать привет» всем, кому пожелается... Конечно, если бы еще ученик исправнее посещал занятия и отличался каким-никаким прилежанием, можно было не ограничиться тремя дежурными фразами, хоть и изреченными от души. И даже блеснуть какой-никакой цитатой из Максима Горького, которого так любят поминать самарцы. Дескать, вот они, «моими университеты». Но в том-то и дело, что, в отличие от Иегудиила Хламиды, под личиной которого скрывался будущий классик, для меня Самара никогда не была притягательна и тем более вожделенна. В этом городе, с которым меня с детства-отрочества-юности ничего не связывало, я всегда чувствовал себя неуютно (другое дело, Казань и Москва, где учился и работал). И потому собкорство с редкими выездами в областной центр меня вполне устраивало. А значит, заканчивал я ту самую «школу» вроде как заочно. Конечно, что-то она мне дала (здесь просится какой-нибудь солнцеликий смайлик). Вот сейчас, перечитывая публикации той поры, без труда обнаруживаю в публикациях следы вмешательства моих учителей. Например, не свойственное мне выражение «Вперед, братан, и хвост пистолетом!» в заметке «Говорите с «Акцентом» [6] привнесено в текст курировавшим меня, новичка, матёрым, безумно талантливым журналистом Мишей Кругловым (к сожалению, рано ушедшим – земля ему пухом). К слову, это был не единственный анонс вестей с медийных полей, бурно заколосившихся в ту перестроечную пору. Там же, в «Волжском комсомольце», я поспешил сообщить «граду и миру» о появлении журнала «Фирменный автосервис в СССР». До 1994 года выходило это не менее легендарное, – как, знаю, считают многие ценители автомобильной прессы, – издание, редактируемое Владимиром Иващенко (он же редактор «Молодежного акцента»). Впоследствии, вернувшись в родной Тольятти после учебы в Институте молодежи и работы в журнале «Столица», я стал в «Лада-Сервис» (журнал был переименован после акционирования системы «АвтоВАЗтехобслуживание») чуть ли не единственным пишущим автором. А большинство шикарных фотографий в богато иллюстрированном издании сделал мой друг Ринат Галеев. (Кстати, в то время как я под танец маленьких лебедей лихорадочно выстукивал на машинке очередной «кирпич» для газеты, Ринат вскочил в московский поезд и успел отснять столицу «в ее минуты роковые». Его уже нет, а сделанная им три десятилетия назад фотография из «горячей точки» жива. И давно просится на обложку моей будущей книги очерков, которую я назову, как эту рубрику: «ЗНАКИ ДАВНОСТИ». В кадре – встревоженно взирающие на колонны военной техники люди у парапета, на котором кто-то наспех размашисто написал «Помоги нам, Господи»)... «ВК» не скупился на полосы для хороших информповодов. В 1988 году в Тольятти, наконец, появился первый профессиональный театр под руководством известного режиссера Глеба Дроздова – и газета отдала мне на интервью с завлитом «Колеса» Эдуардом Пашневым целый разворот [7]. Тогда же, паре с работающим в «ВК» Володей Лаврентьевым, одним из сильнейших в регионе фотографов, сделали несколько фоторепортажей из Тольятти. Последний, о напряженной криминальной ситуации в городе, вышел в октябре 1991-го [8]… Примечания: 6. С. Мельник. Говорите с «Акцентом»! // Волжский комсомолец. – 1989. – 16 июля. 7. Мы так видим. Рассказывает заведующий литературной частью Государственного экспериментального театра «Колесо», член Союза писателей, лауреат Государственной премии РСФСР Эдуард Иванович Пашнев // Волжский комсомолец. – 1989. – 4 июня. – с. 12-13. 8. В Тольятти все спокойно // Волжский комсомолец. – 1991. – 5 октября. – с. 12-13. * * * С отъездом в Москву «Волжский комсомолец» как-то выпал из моего поля зрения. Только доходили слухи, что газета успела сменить имя, избавившись от «комсомольского наследия» – но это не помогло ей вернуть былые тиражи. Не в имени, как выяснилось, дело. А в 1996 году кто-то из бывших уже журналистов «ВК» рассказал мне историю, которая потрясла: о том, что бывший редактор самарскоой молодежки теперь трудится в… баркашовском «Русском порядке». «Да, есть такая тема», – подтвердила Надежда Ольшевская, некогда одна из ведущих журналистов «Волжского комсомольца», которой я позвонил, чтобы удостовериться в правдивости истории. Заехал в редакцию журнала «Журналист». Познакомились, перекурив у окна в конце коридора на этаже, с Виталием Челышевым. Если кто не в курсе, Челышев – в прошлом известный экоактивист, депутат последнего, демократического Верховного Совета СССР, член Межрегиональной депутатской группы [9], один из авторов «Закона о печати и других средствах массовой информации» 1991 года; в девяностые годы – начале двухтысячных заместитель главного редактора и член редколлегии «Журналиста». И я рад, что после первого знакомства мы не раз встречались на жизненных перекрестках. А тогда, четверть века назад, выслушав мою историю, Виталий Алексеевич, – человек, много чего повидавший на своем веку и, хоть и смутно, припоминавший моего «героя» по работе в союзном парламенте, – сказал коротко: «Пиши». И тут же придумал рубрику для публикации: «Метаморфозы». Статья вышла в сентябрьском номере журнала. * Шаг под свастику Журналист. – 1996. – № 9. – с. 17-19. «Неужели не знаешь? Сан Саныч заболел», – известил меня полгода назад мой коллега, самарский журналист. Я действительно ничего не знал, поскольку давно сюда не наведывался, и теперь был в шоке. Как и вся Самара. Она простила бы редактору некогда любимого «Волжского комсомольца» многое, но только не это его превращение в поволжского представителя баркашовского «Русского порядка». Ведь телефон, указанный теперь в этой газете со свастикой, избиратели Самары помнили как контактный номер своего союзного депутата-демократа. А также редактора «ВК», которым он оставался еще какое-то время. К демократам – «автоматом»
Я – тогда еще внештатник и большой патриот «ВК» – считал, что мне крупно повезло с работой. Да и маститые «комсомольцы», казалось, искренне загадывали на будущее: «Интересно, кто из нас и о чем будет писать лет этак через 10? Впрочем, зачем строить догадки? Встретимся в 2000 году». Да только встретимся ли? Сегодня из тех, кто попал тогда в юбилейный кадр, остались в редакции считанные единицы. Самые яркие давно ушли – кто в другие газеты, кто в издательский бизнес. А «Вольнодумец» (так значился еженедельник в подписных каталогах последние несколько лет) порядком сдал, чтоб не сказать хуже. Он был просто «никакой». К демократам Соколова причислили «автоматом», «по совокупности статей» его газеты. Самый «убойный» материал появился в июле 1988 года. Это был честный репортаж о первом антипартийном митинге в городе (серия таких митингов в дальнейшем оборвала карьеру областного лидера КПСС). На фото люди в форме крутили руки «демагогам и экстремистам», как писала тогда официальная пресса. Естественно, тот номер стал бестселлером: на книжном рынке его можно было купить за червонец – бешеные по тем временам деньги. Это был настоящий прорыв. Пожалуй, с него и началась новая эпоха газеты. Имя редактора было у всех на устах. Но мало кто знал, каких усилий стоило журналистам убедить Соколова на публикацию. Вытащить его из глубокого подполья удалось лишь на третий день, когда пришло время подписывать номер в печать. Редакция простила «шефу» эту «слабость». Да и прошлые тоже. Никто не dcпоминал, как еще при Брежневе начинающий редактор слишком уж зорко следил, чтоб газета не сбилась с партийного курса. Помнили только андроповские времена, когда уже не возбранялось задевать обком комсомола: тот «кадр» ворует, этот «одеяло на себя тянет»... Соколов даже приветствовал такие публикации, умудряясь при этом ладить с верхушкой. Самарский электорат не интересовался всей этой «кухней», он знал Соколова по газете, которая накануне выборов в первый парламент заявила себя демократической. Именно митинговая волна 1988-го вынесла Соколова в депутаты. Журналисты расклеивали листовки, убеждали людей голосовать за демократа: кто, если не он, постоит за народ? Им искренне хотелось, чтоб в московском Дворце съездов сидел «наш человек». Многим и тогда было ясно, что успехом газета обязана вовсе не ему, а лучшим журналистам, дождавшимся своего часа. Но какое это имело значение по сравнению с «мировой революцией»? Тем более что по соседству избирателей соблазнили «сильные руки» командующего Приволжско-Уральским военным округом генерала Макашова [10] и его замполита Тарасова. А вот местный экономист Николай Чуканов , автор собственной программы реформирования России, в союзные законодатели не прошел. Зато покорил Соколова радикализмом своей теории. Ее жесткость и простота выглядели довольно убедительно. «Так называемый плановый переход к рынку есть полная потеря управления страной», – доказывал Чуканов, предлагая беспощадно разорвать все административные связи и незамедлительно принять закон о свободной торговле: продавать тем, кто больше платит. «В первый же день такой торговли появится здоровый, настоящий рубль – не деревянный, а всеобщий эквивалент товаров. Финансы оздоровятся за один день». Соколов пытался провести чукановскую идею в союзном парламенте, обижался, что не может пробиться к микрофону, что его «захлопывают». Звал в союзники Явлинского. Москвич тепло, но без восторга оценил радикальную теорию – на его взгляд, не совсем своевременную и вовсе не единственно верную, как казалось самарским авторам. Стало очевидно, что в парламентских кругах идея не привилась. В Межрегиональной депутатской группе, совещания которой Соколов исправно посещал, – тоже. После заседаний, комплексуя от неспособности взять заманчивую высоту, Соколов за глаза «приземлял» тех, в глаза которым не смел молвить. А если и молвил, то невпопад, вдогонку или ломясь в открытую дверь. Интеллигент с развитой волей к власти «Оскорбление демократа» – так воспринимали тогда отторжение Соколова преданные ему люди. Но сегодня они с горечью отдают должное проницательности демократов, которые, породив однажды волну, пытались отсечь пену – пускай беспомощно и безуспешно... Да что сетовать, когда в итоге всех скопом «накрыло демократической волной», как выразилась кукла Ельцин у Шендеровича. Соколов оказался не самым удачливым из «примкнувших» к демократии. Ни аппаратный опыт, ни комсомольская школа, ни чекистская родословная (которой он, кстати, гордится) не помогли ему закрепиться наверху. Но москвичи, которым еще не приелась политика, до сих пор по старой памяти причисляют его к демократам, помнят его как ниспровергателя прогнивших устоев. Разве не он клеймил КПСС? «Под суд ее!» – прямо с трибуны съезда требовал Соколов (по тем временам еще смело, хотя уже и не ново). Интеллигентный, аккуратно постриженный мальчик-демократ – таким он остался в памяти московских журналистов. Те, кто знал его на стыке 80-х и 90-х, были, за редким исключением, очарованы его простотой и доступностью, его истовой увлеченностью идеями (другой вопрос, что на поверку они оказывались утопическими). Вызывал уважение его стоицизм, оттененный демонстративным презрением к благам мира сего: потертые воротнички, затрапезный свитерок... «Упрямство, фанатизм, доводящий все до абсурда» – так отзывались о нем те, кто знал его ближе. Сам фанатик, он умел утверждать власть над людьми. Раздражала его неуступчивость в споре, неприятие компромиссов. Он либо подчинял человека, либо ломал его. Но, будучи людьми уживчивыми, журналисты уступали ему, стараясь не доводить до конфликта. А те, кто не выдерживал давления, просто уходили. Восемь сильных журналистов, чьи материалы когда-то сделали имя «ВК», ушли в другую газету. «ВК» перестал интересовать сначала тех, кто его читал, а потом и тех, кто его делал. Тираж упал. Но редактор упорно продолжал выплескивать двухполосными монотонными «простынями» труды самарского экономиста Чуканова... Откуда у Соколова эта потрясающая способность жертвовать людьми ради своей идеи, многие и сегодня не могут понять. Но те, кто говорит о его «чекистской натуре», похоже, имеют на это некоторые основания. Вспоминают странное исчезновение одной статьи о встрече КГБ с общественностью. Лишь после настойчивых разбирательств выяснилось, что Сан Саныч, приглашенный в «контору» рассказать об итогах очередного съезда, оставил ее там «почитать» (уже излишняя по тем временам любезность). Забытая было история с выпадением «в осадок» после антипартийного митинга повторилась в злополучном августе 1991 года. Утомленные купанием в «Лебедином озере», журналисты ждали реакции Сан Саныча. Когда его наконец растормошили, он дал понять, что ляжет за демократию под танки (поговаривали, что они и впрямь подходят к Самаре), а в случае поражения уйдет в леса и будет подрывать поезда путчистов. На следующий день представился удобный случай высказаться принародно на митинге перед зданием обкома. Информация из осажденного Белого дома, поступившая от собкора «ВК» Надежды Ольшевской, была бы здесь очень кстати. Но Сан Саныч «растворился». Народный избранник предпочел митингующим «дегенератам», как он потом выразился, другую компанию... Когда страсти улеглись, он тихо вышел из обкомовского подъезда. При желании и тут можно было бы подыскать ему оправдание. Тем более что незадолго до августовского путча у коллег был даже повод опасаться за его жизнь. Редакцию тогда буквально осадили. Сперва пошли жуткие звонки по телефону: записанный в ускоренном темпе голос явно угрожал. Потом газету одолели какие-то тетки с сумками-банками, мешая работать. Соколов сообщил по секрету, что на демократов уже подготовлены «черные списки», куда занесен и он. Этот прессинг еще теснее сплотил ряды опального шефа-демократа. «Майн Кампф» вместо «Архипелага» ...Когда рухнул комсомол и пришло время кормиться самим, все отправились на поиски рубля для редакции. Да и сам «Комсомолец», последние два года управляемый лишь редкими набегами редактора из Москвы, нуждался в реорганизации. Соколов, чья депутатская карьера кончилась, попытался заняться газетой: сам работал над стилем и рубриками. Название «Вольнодумец» – его идея. Надежде Ольшевской он поручил возглавить рекламное агентство. Неожиданно для него, всегда болезненно относившегося к успехам других, агентство с первых же месяцев обросло клиентурой и стало приносить прибыль. Но развернуться в полную силу редактор не дал. Надежда вовсе не собиралась бросать газету, так же, как и тащить ее на себе – заматеревшую, отяжелевшую от балласта. Было простое желание перерегистрироваться, открыть собственный счет. Пришлось обратиться к учредительному договору, уже забытому всеми как простая формальность, но строго хранившемуся в редакторском сейфе под предлогом «коммерческой тайны». Оказалось, что владельцем всего в газете был один Соколов. Это как-то не вязалось с его имиджем демократа, но редакция уже давным-давно жила по другим правилам: собрания и планерки были забыты, как пережитки прошлого, утвердился авторитаризм. Много лет верившая Соколову, считавшая себя его доверенным лицом, Надежда пыталась прийти к компромиссу, но редактор продолжал закручивать гайки: то устраивал агентству финансовую проверку, то отключал телефон. «Да у вас просто сталинские методы», – не выдержала Ольшевская и с удивлением обнаружила, что попала в точку: скорее сделала комплимент, нежели огорчила. А ведь когда-то казалось нормальным, что место литературы о сталинских репрессиях на редакторском столе занял томик «Майн Кампф»... Восстановившись после пяти судебных разбирательств, Ольшевская ушла сама. Чтобы с нуля, без начального капитала открыть собственное рекламное агентство. А через год «вольнодумцы», казалось, навсегда пораженные летаргией, расстались и с Сан Санычем, ударившимся в «баркашизм». У него теперь был «Русский порядок». Если честно, мало кто в Самаре и по сей день верит в серьезность происшедшего. Новое, не слишком симпатичное пристрастие бывшего редактора демократической молодежки многие принимают за случайность. За очередное увлечение. «Пройдет, переболеет и этим», – успокаивают одни. Другие почему-то не уверены, хватит ли иммунитета, да и есть ли он у него. И не только у него. Примечания: 9. Межрегиональная депутатская группа (МДГ) – демократическая фракция на Съездах народных депутатов СССР. Впервые выборы депутатов, на которых избирателям предоставлялся выбор между несколькими кандидатами, состоялись в марте 1989 года. МДГ сформировалась летом того же года. В 1990 году на ее базе было создано движение «Демократическая Россия». 10. В интервью с генералом Альбертом Макашовым (см. здесь и здесь), взятом мною летом 1996 года для тольяттинской газеты «Площадь Свободы», политик так ответил на вопрос о его отношении к Баркашову и нацистам: «Резко отрицательное. Мой отец, когда они меня покупали в капусте, был сверхсрочно служащим. Во времена финской войны он был младшим командиром, Великую Отечественную кончил старшим лейтенантом с двумя тяжелейшими ранениями. Я воспитанник Воронежского суворовского училища. Я вспоминаю, поскольку большинство из нас были сироты и из семей малоимущих, нам – еще со старых запасов – давали конверты. Там нарисован ребенок, который посылает письмо: «Папа, убей фашиста!» Мы воспитаны вот на таких лозунгах. Вообще, это один из демагогических способов борьбы с сегодняшней оппозицией. Баркашов – глубокая подстава. Извините, кто мог получить офис прямо в сотне метров от Старой площади? В основном, они просто дискредитировали национальное движение... Они национальные идеи просто опорочили своей свастикой. Для нас достаточно того, что солдаты со свастикой топтали нашу родину, сжигали наши города, деревни, убивали наших людей». (С. Мельник. Генерал Макашов: Никогда так не врут, как перед выборами // Площадь Свободы. – 1996. – 10, 11 июля.) ___________________ © Мельник Сергей Георгиевич
|
       
|
