Старая притча о рабочих, занятых на стройке. Их спрашивают, что они делают.
Один: «Таскаю тяжелые камни».
Другой: «Зарабатываю себе и своей семье на хлеб».
А третий: «Я строю Кёльнский собор!»
Третий, очевидно, стоит в духовном отношении гораздо выше остальных. Он видит цель, он воодушевлен идеею. Он нашел свое место в а общем строю.

Да, но при этом Третий рабочий не может не понимать, что это место - место Рядового Исполнителя, ниже, чем у десятника (прораба), не говоря уже об архитекторе. Сознательный, духовно развитый рабочий не может не понимать, что вклад Творца-зодчего и Руководителя-организатора в строительство собора - больше.
Этот мыслящий пролетарий никогда не потребует уравнять в общественном статусе и зарплате тачечника с архитектором, тем более не захочет отнять власть у архитектора. Он считает существующий общественный порядок в основном справедливым (хотя за повышение зарплаты почему бы и не побороться).
Социалистическую революцию сотворит не Третий рабочий, а «приземленные», «бескрылые».
Но разве не заслужили своей участи царства и королевства, не сумевшие увлечь простой люд идеей строительства храма?!

Крылатое выражение: «Кому должен, всем прощаю». Считается, что автор - Николай Лесков.
Но не переделал ли Лесков русскую пословицу (она есть в сборнике Даля): «Мы, кого обидим, зла не помним».

Диалектика заключает в себе что-то от христианской морали. Или современная христианская мораль включила в себя что-то от гегелевской диалектики.
Осознавать относительность своей правоты и относительность неправоты оппонента. Чувствовать себя обязанным тщательно изучить свой глаз на предмет наличия сучкА, прежде чем рассуждать о соломинке в глазу брата своего.
И, может быть, главное: исходить из того, что Дух превыше Буквы.

Савл, бывший секретарь обкома КПСС и ревностный гонитель христиан, стал Павлом и стоит в храме со свечкой.
Оказывается, в глубине души Савл всегда был Павлом и очень страдал, гоняя христиан. Он не боится выдать, что в коммунистическом недалеко был закоренелым лицемером, лишь бы убедить в искренности своей сегодняшней набожности.
Что нас больше всего раздражает в нашем истинно православном и воцерковленном Павле? Мы твердо уверены в том, что, если все вернется на круги своя, он тут же вновь станет Савлом.

«Да разве вы не видите, что ОНИ над нами смеются!»
Сколько неправильных выводов с самыми пагубными последствиями было сделано, исходя из этого предположения!
Хотя, очень может быть, ОНИ и не думали над нами смеяться…

Чехов пишет Суворину 27 декабря 1889: «Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная интеллигенция… В России сам дьявол помогает размножать слизняков и мокриц, которых мы называем интеллигентами…»
А еще Чехов характеризует русскую интеллигенцию как непатриотичную, унылую, бесцветную, отрицающую все, ибо для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать.
В числе прочего, именно интеллигенция проявляет равнодушие к науке и повинна в падении искусств.
Эти высказывания с огромным удовольствием цитируют фундаменталисты-почвенники-державники. Но - не от большого ума. Имело бы смысл тыкать Чеховым в нос интеллигенции, если бы о других классах и сословиях современного ему русского общества он отзывался уважительно. Крестьяне? Ремесленники? Учащаяся молодежь? Купцы? Помещики? Нетрудно убедиться в том, что представителей всех этих групп населения Антон Павлович рисовал, как правило, без малейшего восторга, без всякого умиления. Так же любовно-брезгливо, отстраненно-сострадательно, как интеллигентов.
Кажется, несколько большей симпатией пользовались у Чехова духовные лица.
Впрочем, позволила бы цензура изображать иерея Русской Православной Церкви как отрицательный или ярко комический персонаж?

Мы все не любим Америку. Только давайте определимся, за что именно.
За то, что американцы охотились на индейцев и линчевали негров - или за то, что слишком цацкаются с неграми и позволили «разным латиносам и узкоглазым сесть на голову белым»?
За изощренное коварство и беспредельный цинизм – либо за невежество и подростковую тупость?
За ханжеское пуританство - либо за крайности разврата?
Да, надо как-то определиться. А то получается, что наша нелюбовь к Америке ищет повода, а не проистекает из свойств нелюбимого предмета.

«… В цареградской броне
Князь по полю едет на верном коне…»
А почему, собственно, в цареградской? Почему не в отечественной броне, не в киевской? Цареградская, значит, лучше? Значит, в Киеве толком не умеют делать броню? Может, и Византия выше, культурнее Руси в техническом отношении? Может, Русь отсталая, дикая, невежественная? Может, автор русофоб и низкопоклонник!

«Скрипун, удавленник, фагот»…
(Слова Чацкого).
Странное дело, Грибоедов, человек очень музыкальный, так отзывается об инструменте, звучание которого может очаровать красотой и благородством. А что с гнусавинкой, чуть сдавленное – так в этом тоже свой шарм. И в руках хорошего исполнителя…
Может, в том-то и дело, что Грибоедов просто не слышал хороших фаготистов? Не было их в то время?

Демократия, быть может, не состояние общества, а процесс – долгий, часто идущий вспять процесс приближения к демократии.
Нам объясняли, что недостатки реального социализма проистекают, собственно, не от недостатков социализма как такового, а от недостатка социализма. Он, мол, еще не вполне осуществился, есть еще лакуны, а пережитки капитализма тут как тут, они эти лакуны заполняют.
- Погодите, вы еще не видели настоящего социализма! – восклицал М.С.Горбачев.
Многие почему-то уверены, что утвердившийся в новой России порядок, это и есть настоящая либеральная демократия во всем своем отталкивающем виде. Но кто ее, настоящую-то, видел? В 1991 году советскому народу предлагалось на референдуме ответить, хочет ли он сохранения обновленного Союза, в котором в полной мере будут соблюдаться права человека. Странно, что не спросили, хотим ли мы жить в Царствии Божьем на земле. Существует ли хоть одна страна, где права человека соблюдаются в полной мере? (Ах, да, Ливийская Джамахирия…)
Почему Демократию (виноват, "гнилую, зашедшую в полный тупик западную демократию") обвиняют в том, что является, в сущности, как раз дефицитом, неполнотой или отсутствием демократии, пережитками феодализма, дикого капитализма, родового строя, тоталитаризма?

Ленин говорил, что Россия страдает и от капитализма, и от недостаточного развития капитализма.
Сегодня Россия страдает пороками рыночной демократии – и пороками нерыночной недемократии. Болеет болезнями и рыночной экономики, и недостаточного развития рыночной экономики.
Бедная Россия!
«Настоящего» социализма мир еще не видел, но и «настоящей» либеральной рыночной демократии никто не видел, потому что она развивается, куда-то идет, очень далека от совершенства.

Огромные статуи Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна, Ким Ир Сена. А также Саддама Хусейна и Туркмен-баши Ниязова, хотя ислам прямо запрещает такого рода идолопоклонство. Очевидно, считается, что чем крупнее изображение божка, тем величественнее властелин и тем горячее народная любовь к нему.
Так многое ли изменилось в человеческих обычаях, а значит, и в человеческом сознании с языческих времен?!
В газетной статье очень убедительно доказывается, что Польша не была безвинной жертвой Гитлера (участвовала в разделе Чехословакии, отняла Вильнюс у Литвы и др.)
Можно подумать, если жертва не безгрешна, так уже и сочувствия не должна вызывать!
По-моему, страны и народы очень редко бывают чистыми, совсем безвинными жертвами. Ну и что это меняет по существу?

В Софийском Национальном музее есть статуэтка под названием, если не ошибаюсь, «Три деревенских столпа», Изображены обнявшиеся: помещик, поп и - сельский учитель.
Итак, учитель в болгарской деревне был весьма авторитетной и почитаемой фигурой. Вот это, я понимаю, духовность, вот это культура!
В русской деревне, с ее духовностью, внутренней культурой и нравственными устоями, самым влиятельным человеком после помещика был, как известно, кабатчик. Многочисленные свидетели утверждают, что священник вовсе не был уважаем. А сельский учитель Медведенко получал 23 руб. в месяц, всего в полтора раза больше батрака, т.е. прожиточного минимума.

Кстати, сведения о доходах представителей разных профессий в 1880-90 гг. (Почерпнуто из произведений Чехова, Гаршина, Короленко).
Учитель гимназии, включая частные уроки: до 3 тысяч руб. в год.
Средний инженер на казенной службе: 1600 в год.
Рабочий средней квалификации: 18-20 руб. в месяц.
Прибыль мелкого торговца: около одного рубля в день.
Огромный разрыв в уровне доходов между высокообразованными и средне- и малообразованными, конечно, несправедлив.
Но - был мощный стимул учиться. Профессор должен получать больше уборщицы. Во сколько раз больше - в три, пять, сто раз? Если нет рынка труда, это можно определить только методом «тыка», т.е. реагируя на ситуацию: уборщицам и дворникам надо побольше, потому что никто не хочет идти, актерам можно поменьше, потому что и так отбоя нет от желающих.
Молодой рабочий (естественно, невысокой квалификации) Павел Власов на свою зарплату может содержать неработающую мать и снимать хоть плохонький, а - целый домик. Было ли такое возможно в стране победившего, зрелого и развитого социализма с рабочим классом во главе?
У Джона Рида («Десять дней...») приводятся сведения за 1914 год.
На среднюю дневную зарплату рабочего (1,5 руб.) можно было купить (для удобства перевожу фунты и пуды в килограммы):
черного хлеба - 24 кг, белого - 12 кг;
говядины - 2,8 кг:
яиц - 50 шт.
Мужская обувь стоила 12 руб., костюм 40 руб., 100 г мыла - 2 копейки.
Спустя 70 (!) лет, когда производительность труда в СССР и реальные доходы, по идее, должны были вырасти на порядок (как в эксплуататорских странах), соотношение зарплаты и цен осталось примерно тем же.
Так много ли выиграл российский класс-гегемон, свергнув могучей рукою вековой гнет и установив свою пролетарскую власть?

Цена духовности возрастает, когда, кроме нее, нечем особенно гордиться. Когда нечем похвастать в мире осязаемых предметов. Когда экономика на подъеме, об уникальной (прочие народы могут отдыхать) духовности говорят гораздо меньше.
И потом: духовность очень сложно, не прямо связана с политикой и общественной моралью.
Духовность японцев не помешала им напасть не только на бездуховную Америку, но и на полную духовности Россию и полный опять же духовности Китай.
Индусы, с их высочайшей духовностью, и мусульмане, которые ведь тоже не без духовности – и что же, как только ушли бездуховные колонизаторы-англичане и унесли с собой духовный гнет, великие народы первым делом стали резать друг друга.
Хорошая штука духовность, но цивилизованность тоже недурная.
Прелесть духовности: достаточно провозгласить обладание этим качеством, чтобы доказать факт обладания. Если знаешь это слово – являешься носителем самогО качества.
Причем внешним образом и в иной форме духовность может и не проявляться.

Идет пресс-конференция. Вопросы журналистов:
- Какое вино вы предпочитаете?
- Когда и при каких обстоятельствах ощутили в себе необычайные способности?
- Если на ваших глазах разбойник нападет на ребенка, станете ли вы защищать его?
- Вам тридцать три года, а вы не женаты. Есть ли у вас герл-френд? Быть может, вы сторонник однополой любви?
- Большое ли влияние на вас оказывает ваша матушка?
- Не приходилось ли вам жалеть, что вы отказались от профессии плотника?
Вот такие вопросы задают участники пресс-конференции - Иисусу.


У Всеволода Вишневского в «Первой конной» описывается, как в царской армии натравливали «хохлов» на «москалей» и наоборот. И это братские народы! И это в армии, где «дружба народов» жизненно важна!
У Шолохова в «Тихом Доне» казаки четко отделяют себя не только от жидов, хохлов и чухонцев, но и от русских.
Полагаю, Вишневскому как свидетелю и очевидцу можно доверять. Насколько мне известно, эпизоды, свидетельствующие о том, что национальный вопрос в царской России имел место, не вызвали протестов и опровержений со стороны белой эмиграции. Никто не заявил, что Вишневский и Шолохов подло клевещут на славные традиции великой русской армии.
А вот Александр Солженицын пишет, что в дореволюционной России дошло уже до «сонного неразличения наций».
Так кому же верить - такому великому человеку и писателю, трибуну и пророку, мученику и мудрецу?! Или писателям, запятнавшим себя, людям с весьма сомнительной репутацией?

Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян: абсолютно разные - и при этом все типичные французы. (Кстати, как звали д'Артаньяна? Должно же было у него, кроме фамилии, быть имя - Анри, Шарль или Гастон? Кажется, даже Констанция Бонасье, возлюбленная, ни разу не называет его по имени!)
Четыре сына Карамазова и сам старик тоже абсолютно разные, и каждый - типично русский.
Помещики в «Мертвых душах» - опять же, ни один на другого не похож. Но все бесспорно и неповторимо русские.
Так что же такое национальный характер и существует ли он вообще? М.б., его и нет вовсе, а есть всего лишь национальные оттенки вечных человеческих типов?
«Характеры» Феофраста и Лабрюйера вполне приложимы ко всем нациям и эпохам, с конкретизацией и незначительными поправками на исторический момент и страну.

К вопросу о вечности и неизменности натуры человека вне зависимости от исторических обстоятельств.
Л. Стерн: «Природа почти исключает для нас возможность наслаждаться и переносить страдания на чужбине».
В самом деле, во времена Стерна путешествия были огромным событием, связанным с серьезными испытаниями, с массой неудобств и лишений (в том числе моральных: почти полный информационный отрыв от своей страны), по сравнению с которыми все прочие страдания кажутся мелочью.
Проходит каких-то двести лет и путешествия ассоциируются скорее с приятными минутами, чем с лишениями и неудобствами. Жизнь на чужбине тоже не влечет за собой таких уж огромных лишений хотя бы потому, что легко поддерживать постоянную связь с родиной (узнавать новости, звонить друзьям).
Но до изобретения паровоза и парохода скорость передвижения по суше и по воде (а также скорость передачи сообщений) оставалась неизменной с библейских времен. Отсюда очень логичный вывод: путешествия и жизнь на чужбине в принципе противны человеческой природе.

Пушкинская Татьяна посещала бедных, т.е. помогала им. Обычная помещичья семья, не сверхдобродетельная (мамаша бьет крепостных служанок).
Цесаревич посещает военный госпиталь, царевны работают медсестрами.
Члены королевской семьи, так же как миллиардеры, жертвуют крупные суммы больным детям, голодающим африканцам и т.д.
Дело не только в том, что сытые и благополучные считают своим моральным долгом помогать бедным, несчастным. Можно предположить, что тренировка чувства сострадания признается высшим классом полезным и даже необходимым элементом воспитания будущей элиты общества.

- Человечество неисправимо. Даже сословие его воспитателей – педагоги такие же грешники, как все прочие смертные. Вы говорите о воспитательной роли религии, искусства? Если бы они играли здесь роль, служители культа и культуры, были бы людьми исключительно высокой нравственности. Но ведь это не так!
- Согласитесь, однако, что священники и работники искусств, как и педагоги, в среднем все же лучше остальных людей. Хоть чуть-чуть. Вот это чуть-чуть позвольте отнести на счет благотворного влияния религии и культуры.

Хорошие бедные и плохие богатые. Бедность развивает в людях отзывчивость, самоотверженность и прочие добродетели. Богатство развивает эгоизм и жестокость (если и не развивает, то по определению свидетельствует об их наличии: хороший, добрый человек не стал бы богатым).
«Богачи на «Титанике» предлагали бешеные деньги за место шлюпках, выталкивая детей и женщин». Это органично вписывается в вышеприведенную моральную концепцию, но, увы, не совсем соответствует действительности.
Среди пассажиров «Титаника» было десять миллионеров (в теперешних ценах, значит, миллиардеров или около того) – все погибли, никто не пытался оттолкнуть женщин. Богач Джон Астор отверг предложение капитана сесть в шлюпку «не в очередь».
Погиб угольный король Гугенхейм. Ида Штраус, имея возможность спастись, не захотела расстаться со своим мужем Исидором, хотя он был владельцем целой сети универмагов.
Поступок, достойный истинной пролетарки!

У Чайковского "Грустная песенка", у Сибелиуса "Грустный вальс", да есть сотни, тысячи грустных мелодий, но у мастеров это грусть сугубо конкретная. Бесконечно много оттенков у грусти, поэтому бесконечное количество грустных мелодий можно сочинить. Слов меньше, чем этих переливов чувства, поэтому все называем "грусть".
А грусть "вообще", коренная, так сказать, грусть - она в жестоких романсах, которые все друга на друга похожи.

Не нужно быть музыковедом, чтобы понять: «Патриотическая песня» Глинки больше подходит для национального гимна, чем композиция Александрова. «Патриотическая песня» отчетливо и неповторимо русская, тогда как Гимн СССР – нечто национально-безликое, среднеевропейская величавость, с таким же успехом могущая быть использована Исландией, Мальтой или Сан-Марино.
Тем не менее патриоты-законодатели настойчиво добивались и добились-таки хоть в этом реставрации славного советского прошлого. Сыграла роль, конечно, музыкальная неразвитость (у Глинки мелодика посложней, прихотливой). Но главное, наверное, в том, что невинная «Патриотическая песня» стала символом всего ненавистного: Ельцина, приватизации, дерьмократов, инородцев, продажных писак, олигархов и т.д. А мышление у депутатов-патриотов вполне дремучее, языческое: низвергнуть символ врага равнозначно победе над врагом.

Фамилии литературных героев – вот интереснейшая тема! Ведь не как с кондачка их присваивают, не из телефонных справочников первую попавшуюся берут писатели! Нет, каждая фамилия несет некий смысл, дальнюю цель, и в их выборе фамилии просвечивают не только намерения, но мастерство автора.
Взять самое простое: главным героям нельзя давать похожие, тем более рифмующиеся фамилии (типа Петраков, Крикунов, Перваков), иначе читатель (во всяком случае, поначалу) будет путаться.
Далее, реальные, но распространенные фамилии не очень желательны (в частности, чтобы не возникло случайных совпадений с другими литературными фамилиями. Например, Кирсанов – звучная и, казалось бы, не слишком частая фамилия, но ее носят персонажи почти одновременно появившихся романов Тургенева и Чернышевского, причем «Отцы и дети» вышли раньше, и трудно объяснить мотивы Чернышевского).
Впрочем, иногда автор и ставит целью показать типичность, даже пошлость героя (поручик Пирогов).
Можно взять бытующую фамилию: Раскольников, Иволгин, Снегирев, можно сконструировать правдоподобную и благозвучную путем легкого изменения реально существующих (Каренин из Каронина, Облонский из Оболенского, Рахметов из Бахметьева и т.д.)
Важный момент: должна ли фамилия звучать нейтрально или, напротив, быть «говорящей», как-то связанной с характером ее носителя. В первом случае обычно берутся фамилии от нейтральных же имен, географических названий, птиц и животных или конструируются из ничего не значащих корней (Зилов у Вампилова). Это случай малоинтересный.
Так же слишком простоват прием сатиры екатерининских времен, когда фамилия отражает суть характера: Вральман, Простаков, Скотинин, Стародум, Правдин.

У Грибоедова исследователи тоже обнаруживают «значимость» фамилий, но гораздо более завуалированную. Почему, допустим, «Скалозуб» должен свидетельствовать о грубости и примитивности, а не о веселом нраве?
Но в «антинигилистических» романах видим то же лобовое, априорное разоблачительство через фамилии: отрицательных героев зовут Иуда Пейсахович, Христопродавцев и т.п.. Ср. также имена щедринских генералов и чиновников, купцов Колупаевых и Разуваевых.
Любопытно, что эта классицистская традиция воскресла в произведениях так называемого социалистического реализма. Герои положительные отражают в звучании своих фамилий устои, здоровое крестьянское начало и связь с корнями, с общиной: Зернов, Пахотин, Соломин, Родин, Гуртовой. Противостоят им Крикун, Пустозвонников, Выскочкин, какой-нибудь Эдуард Пустопородов или Онуфрий Голопупов.
В реалистической и натуралистической литературе довольно распространено сопоставление фамилии с внешностью и личными качествами ее владельца:
«Вопреки своей грозной фамилии, Побеждайло был хилым и робким юнцом»
«В соответствии со своей фамилией Раздолбаев вечно ходил с расстегнутой мотней, со сбитой набок шапкой и в одном сапоге.»
Но гораздо чаще в русской литературной фамилии используется не прямое значение корня, а обертоны фонетической окраски.
Хлестаков воспринимается как самоочевидно пустое и глупое создание, но ассоциация, мне кажется, не столько с «хлестать», сколько хлыщом и хлюстом. Ноздрев – не от части лица, а потому, что для русского уха в сочетании «здря» присутствует нечто хамское и одновременно пустое, бесполезное.
Во всех «Мертвых душах», если не ошибаюсь, только у Манилова непосредственно «говорящая» фамилия, все остальные звуково-намекающие. И то не очень прозрачно. Допустим, Собакевич – нечто грубо-топорное. Но Плюшкина и Коробочку свободно можно поменять фамилиями, и литературоведы будут объяснять: Коробочка символизирует скупость, а Плюшкина – мелочность и тупость.
В уже упоминавшихся антинигилистических романах отрицательный герой исчерпывающе характеризуется подозрительной польской фамилией на «ский» и «ович». Поляков в России не слишком любили, и Сквозник-Дмухановский, а равно Бобчинский и Добчинский в «Ревизоре» в качестве возможных поляков становились еще комичнее.
Негодяй у Леонида Леонова зовется Грацианским: четко слышится нечто фальшивое, манерное, предательское.

Фамилия вкупе с именем-отчеством намекала на семитские корни ее носителя: Ефим Семенович Шакаловский – безусловно отрицательный персонаж.
Специалистами отмечалось виртуозное построение фамилий в пьесах Островского: Великатов – деликатный великан, Дульчин – итальянское «дольче» и дуля.
Аркадий Горнфельд написал блестящее исследование об одной фамилии Халтюпкина у Л.Толстого. Восхитительна находка Юрия Олеши в романе «Зависть»: Кавалеров – звучит и изысканно-возвышенно, и вульгарно.
В юмористической литературе персонажи не могут зваться «как все». Часто фамилия изобретаются вне связи с функцией и характером персонажа – просто чтобы было посмешнее и ненатуральнее. Гоголь охотно обыгрывает украинские фамилии, для русских звучащие забавно, а также «украинский» способ образования фамилий из существительных без характерных окончаний «ов», «ин»: Земляника, Яичница.

Чехов, как видно из его записных книжек, заготавливал смешные фамилии впрок. Равно как и Ильф. У последнего обычный прием – комическое переиначивание реально существующих фамилий.
По мнению В.Шаламова, Хина Члек – это Лиля Брик. Обнаружив в числе ближайших сотрудников Эйзенштейна Эсфирь (Фиру) Тобак, я понял, откуда взялась Фима Собак (подруга Людоедки-Эллочки).
По сравнению с фейерверком фамилий в «Двенадцати стульях» и «Золотом теленке» школа «Сатирикона» (Аверченко, Бухов, Тэффи) выглядит куда бледнее. Преобладают фамилии, составленные с некоторой натугой, не такие гротескные и смешные сами по себе, чтобы не замечалась их неестественность: Трупакин, Зоофилов, Классевич… У Чехова тоже, за редкими исключениями (княгиня Хронская-Запятая), смешные фамилии сравнительно скромны, читатель отмечает их, но ими не любуется, на них не останавливается. Симеонов-Пищик, Чимша-Гималайский, Зюкина, Ять).
Далее можно бы проследить, как низко пала «культура литературных фамилий» в нашей юмористике сороковых-пятидесятых годов (не считалось зазорным выпускать в качестве героев Финтифлюшкиных, Брадобрейченко, Бобиковых и пр.) и как возродились и развивались лучшие традиции на 16-й странице «Литгазеты» в 70-80-е годы.
Если Господь продлит мои дни и даст возможность пользоваться хорошей библиотекой, хотел бы я когда-нибудь заняться русскими литературными именами-отчествами. Кладезь, неисчерпаемый источник!

Как многие нахватанные самоучки, Владимир Солоухин тем с большим апломбом судил о предметах, чем меньше в них разбирался.
Отвратительно грубо, глумливо он отзывался об экспериментальной постановке оперы "Нос" Шостаковича (режиссер Туманов, дирижер, кажется, Рождественский). Ну, естественно, "сумбур вместо музыки", "издевательство" и пр.
Ну что ж, каждый имеет право поиздеваться над непонятным, выказать всю меру своей, скажем мягко, некомпетентности.
Но далее гр. Солоухин, в лучших традициях борьбы с космополитизмом, доносит: людям, которые поставили ТАКОЕ, нельзя доверять руководство Большим театром - бесценным общенациональным достоянием. Люди, которым нравится Шостакович, не должны касаться своими грязными лапами русских святынь - Глинки, Бородина, Чайковского.
А ведь, казалось бы, элементарно ясно: дирижер и режиссер ОБЯЗАНЫ искать и экспериментировать, не замыкаться в рамках определенного стиля, проявлять интерес к "авангарду". Это необходимо как раз для того, чтобы лучше получались постановки классических опер, чтобы не потерялся творческий аппетит к ней, чтобы тоньше чувствовать Глинку, Бородина, Чайковского.
Главное, сам же Солоухин прекрасно знал, что чтение Блока, Цветаевой, Пастернака, даже Маяковского, даже Вознесенского помогает любить и чувствовать Пушкина и Тютчева!

"Ты - царь, живи один!»
Но царь живет не один. Превосходство царя более или менее добровольно признается всем народом. Пушкин же предлагает поэту самого себя назначить царем: царь в себе и для себя - что-то новое.
При этом все-таки подразумевается, что чернь, толпа, глупцы существуют, читают Поэта, покупают его книги (значит, есть у них и издатель), хоть и не ценят, не понимают. Этим судом предлагается презрительно пренебречь.
«Не дорожи любовию народной» - значит, была она, эта любовь? Совсем не рассматривается вариант, при котором Поэт, достойный любви народной, этой любви не то, что лишился, а - никогда ее и не имел.
Наивная, чудная дорыночная эпоха! Самое страшное, как позже выяснилось, не когда бранят, самое страшное - когда толпа даже не то что равнодушна, а просто не замечает Поэта, не знает о его существовании.
Признавая за Поэтом полное право глумиться и презирать, толпа отвечает не бранью и не глупыми насмешками, У глупцов, невежд и пошляков есть способ отомстить похлеще: не покупать его книг.

Великие музыканты творили для толпы, для широких масс. Бах играл для прихожан церкви, среди которых далеко не все были меломаны. В его сонатах и партитах - бытовые танцы той поры (жига, гавот, алеманда, куранта и др.). В симфониях Гайдна, Моцарта непременно присутствует менуэт - опять же популярнейший тогдашний танец. Брамс и Чайковский сочиняли вальсы, Равель - блюзы.
Обычный упрек: современные композиторы академического толка потому и пишут «заумное», что не в состоянии сочинить простенькой песенки. Изощренностью форм пытаются замаскировать элементарное отсутствие мелодического дара (как художники-авангардисты просто не умеют нарисовать лошадку).
Посмотрим с другой стороны. Баха и Генделя самый обычный их современник мог слушать часами, получая от этого удовольствия. Для нынешнего человека с улицы - это тяжкий труд, испытание (разве что какая-нибудь фуга звучит по радио как фон, шум либо «переработана» под джаз или рок).
Моцартовский «Дон Жуан» казался слишком сложным, скучноватым - сегодня далеко не каждый способен высидеть и на «Свадьбе Фигаро», «Севильском цирюльнике».
- Чайковского я понимаю, а Шостаковича не понимаю.
Все вы врете! Что там вы «понимаете» у Чайковского? «Щелкунчик», «Евгений Онегин», Первый фортепьянный концерт - то, что с детства знакомо, навязло в ушах? Шестая симфония вам тоже «непонятна» и вызывает скуку.
Мой дедушка, по профессии портной, был завсегдатаем оперы, это отнюдь не воспринималось как редкость. В советское время, при небывалом росте культуры трудящихся, «простой рабочий» - любитель оперы вызывал восторг и умиление.
Я ехал в рейсовом микроавтобусе, радио было включено, передавали «Маленькую ночную серенаду». Если кто не знает: одно из самых «демократических» произведений мирового музыкального искусства, светлое и ясное как солнышко.
- Шеф, чего нам эту нудьгу слушать? Давай другую волну,- не выдержал один из пассажиров. Еще двое-трое его поддержали. Никто (и я, грешник, в том числе) не возразил. Если и были в салоне поклонники Моцарта, они предпочти не высовываться, дабы не противопоставить себя массам, не показаться презренными интеллигентиками- чистоплюями.
То же происходит и с читательской аудиторией: Александр Дюма, Фенимор Купер, Майн-Рид, Марк Твен и Джек Лондон, считавшиеся некогда легкими без особых претензий, увлекательными авторами, сегодняшней молодежи почти так же скучны, непонятны, «трудны», как Томас Манн и Сартр.
Так кто же виноват в постоянно увеличивающейся пропасти между «серьезным» искусством и народными массами? Творцы, не желающие сделать шаг навстречу аудитории, либо аудитория, не желающая напрягаться?

Пушкин восхищался странными, изысканными клятвами Корана. В самом деле, восточная поэтика очень своеобразная, часто законы ее непостижимы.
Я попробовал выписать все клятвы, содержащиеся в Книге, как-то их сгруппировав (цифры в скобках обозначают номер суры).
Итак, Мухаммад клянется чаще всего - величественными и объективными природными явлениями, физическими, астрономическими, математическими: зарею, и ночью, и луной (84), небом - обладателем башен, и днем, зарею и десятью ночами, четом и нечетом ( 89), солнцем и его сиянием, месяцем, днем и ночью, небом, землей и всякой душой (91), ночью, когда она покрывает, и днем, когда он засиял (92), утром и ночью, когда она густеет (93).
Иногда он клянется явлениями ботаники и географии: смоковницей и маслиной, горою и этим (?) городом безопасным (95).
В клятвах встречаются факты религиозно-юридического свойства: обещанным, и свидетелем, и тем, о ком свидетельствуют (85), а также быта, психологии и общественной жизни: мчащимися, задыхаясь, и выбивающими искры, и нападающими на заре, предвечерним временем (109)
Один раз - совсем странно: письменной тростью и тем, что пишут.
Короче, сам принцип клятвопостроения совсем иной, чем в европейской литературе. А может быть, само понятие клятвы не совпадает с европейским, и этой тонкости не мог передать переводчик.
(Вообще надо согласиться с тем, что самый распространенный перевод Корана (Крачковского) сделан довольно коряв, слишком буквалистски: «Аллах прощающ».)
Еще несколько выразительных мест из Корана:
«…они говорят: "Мы уверовали", а когда остаются со своими щайтанами. то говорят: "Мы ведь с вами, мы только издевались".Аллах поиздевается над ними!»
«Поистине, Аллах - с терпеливыми».
«Не говорите о тех, которых убивают на пути Аллаха: мертвые! Нет, живые! Но вы их не видите.»
«Соблазн хуже, чем убиение».
«Речь добрая и прощение лучше милостыни, за которой следует обида.»
«Апостолы хитрили пред Аллахом, а он хитрил с ними. Поистине. Аллах - лучший из хитрецов.»
«Вы препираетесь о том, что знаете, но почему препираетесь и том, о чем у вас нет знания?»
«Аллах не любит обидчиков.»

В пьесе Виктора Розова «В поисках радости» (конец пятидесятых годов) есть две примечательные реплики.
«В деревнях до сих пор (самый разгар хрущевской борьбы с религиозными предрассудками - А.Х.) престольные праздники отмечают»,- говорит персонаж о дикости сельских нравов
- Наверное, коммунизма никогда не будет, - говорит романтически настроенный мальчик, с отвращением глядя, с каким азартом все вокруг ищут и тащат в свои квартиры мебель и прочие мещанские.
Ох, уж этот взгляд сверху, в первом случае - интеллигента на невежественных колхозников, во втором - самого автора на наивного юнца-максималиста.
Тот персонаж пьесы к старости, возможно, сам уверовал и принялся отмечать престольный праздник. А престарелый автор убедился, что таки да - светлое здание никогда не построят, в этом мальчик-идеалист оказался куда ближе к истине, чем научный коммунизм.
Если бы все точно определяли значение слов, люди, как известно, избавились бы от половины заблуждений и разногласий.

Лион Фейхтвангер часто разрабатывал конфликт двух человеческих типов: блестящий, гибкий, но морально нестойкий и не способный к долговременным настойчивым усилиям - и тяжеловесный, медлительный, упорный. Обычно у Фейхтвангера герой первого типа терпит поражение: ему не хватает внутренней силы.
В книге «Москва, 1937» писатель подогнал борьбу Сталина с Троцким под этот привычный для себя литературный конфликт. Троцкому, наряду с блеском, пришлось приписать нравственную и политическую шаткость, а Сталину, напротив, прямолинейность и неуступчивую верность принципам.
Возможно, здесь сказалась национальная самокритичность Фейхтвангера: пороки Троцкого (реального политика либо придуманного «типичного представителя») он, не без основания, считает проявлением черт еврейского характера.
- Вы, евреи, создали легенду об Иуде…
Приводя это высказывание Сталина из их беседы, Фейхтвангер, конечно, чувствовал некоторую его двусмысленность: не потому ли, мол, и создали легенду о Великом предателе, что сами склонны к предательству…

В 1955 г. Александр Довженко, ссылаясь на научные прогнозы, говорил, что к 2000 году человечество изучит все планеты солнечной системы.
Ох, уж эти советские «научные прогнозы»! Человечество до какого-то времени слишком пессимистично оценивало свои возможности и перспективы. Мол, природа человека неизменна, как было, так и будет. Советские прогнозы (социальные еще больше, чем научно-технические) с самого начала отличались безудержным оптимизмом. Стоит почитать Ленина, считавшего построение коммунизма делом двух-трех десятилетий, или Программу КПСС, принятую в 1961 г., или романы 50-60 годов.
В конце декабря 1959 года у меня родился племянник, и его мать с сожалением отметила, что лучше бы ему появиться на свет в январе: на год позже идти в армию.
Мне, мальчишке, эти преждевременные опасения казались забавным: какая там воинская обязанность через 18 лет, при коммунизме!
Призыв в армию через 19 лет, увы, оказался реальностью - в отличие от коммунизма.
_______________________
© Хавчин Александр Викторович