От начала брежневской эры до ее конца наш юмор чрезвычайно вырос и обогатился стилистически, но утратил способность стареть, т.е. впал в тематический застой. Сотрудники НИИ маются от безделья, сантехники пьют и проявляют безответственность, отдельные служащие берут взятки, приемные пункты не принимают бутылки, отечественная промышленность выпускает изделия низкого качества, джинсы и кроссовки и прочий дефицит можно достать только по блату, не говоря уже о коврах и хрустале…
По этим поводам острилось всё с большим блеском. Но все отчетливее стал звучать мотив безнадежности: так было, так есть, так будет, пока существует самый передовой общественный строй, то есть вечно.
Во времена перестройки разрешили высмеивать заветное: единство партии и народа, неподкупность и независимость правоохранительных органов, интеллектуальность военных кадров и др. Сатира смело заговорила о том, что в магазинах нет колбасы (масла, сигарет, мыла).
Казалось, эта жила неисчерпаема. Кто бы мог поверить, что и она иссякнет!
Появились кооператоры, рэкетиры, валютные проститутки. Еще позже - «новые русские», мафия, Ельцин с Чубайсом, олигархи,
и вот опять, на новом витке, российский юмор перестал стареть, вернувшись к поистине вечному, общечеловеческому, всемирному: любовник в шкафу, теща приехала, инородцы с их забавным акцентом, блондинки с их тупостью и прочее.
Однако ноток безнадежности нет: ничего не меняется на белом свете – это внушает, если угодно, определенный оптимизм!

Бальзак: «Насмешник – всегда существо поверхностное».
Герцен. «У людей истинно добродетельных иронии нет».
Быть (или выглядеть) поверхностной и несколько безнравственной, нигилистической – такую высокую цену платит сатира за само свое существование! Насмешка – оружие класса (партии, общественной группы), находящегося, как правило, в наступлении. Когда объект сатиры пытается огрызнуться, оправдаться, нанести встречный удар, он делает это обычно с позиций традиционной морали и охранительных начал. Получается иногда убедительно, но редко - смешно. Во всяком случае, не слишком смешно.
Почему Ленина совсем не задела сатира Аркадия Аверченко и вождь даже снисходительно похвалил сборник «Дюжина ножей в спину революции»? Чтобы задеть, карикатура должна быть не только злой, но и узнаваемой. Аверченко же изобразил, скорее, тиранов и негодяев вообще, чем именно Ленина с Троцким.
Повесть Куприна «Поединок» вызвала негодование в военной среде (об этом есть, например, у Паустовского). Генерал Деникин много позже писал: «Да, были в русской армии такие офицеры, но не было таких полков». То есть Куприн выдал распространенное за всеобщее, яркое – за типичное, собрал в кучу всю грязь – и представил как правдивое описание действительной жизни.
А вот если бы повесть носила жанровое определение «сатира», вряд ли Деникин, человек умный и образованный, стал бы говорить о клевете.

Сатира, как и все литературные жанры, – это правила игры, предлагаемые автором и принятые (умным) читателем. Сатира не выдает себя за достоверное отображение натуры. Сатире даже в советские времена прощалось и разрешалось гораздо больше, чем прочим жанрам. Кто бы позволил, например, в «реалистическом» произведении сказать, что есть в СССР места, где член партии может украсть невесту либо стать объектом кражи невесты?! А в «Кавказской пленнице» такой пассаж присутствует!
Знаменитый режиссер Николай Акимов так убеждал строгих редакторов: если в комедии из десяти героев два отрицательных, это же нормально, это не «чернуха»? Но если перенести эту пропорцию на реальность, окажется, что каждый пятый советский человек – анонимщик, алиментщик, алкоголик, бюрократ, бракодел, бабник, волокитчик, враль, вор и так далее по алфавиту!
Спрашивать, почему художник пишет карикатуры, а не точные портреты,- некорректно, такие вопросы не от большого ума. И уж совсем глупые люди обвиняют сатирика в необъективности, предвзятости, отступлениях от жизненной правды, желании произвести ложное впечатление и т.д. Сатира всегда несправедлива, бескомпромиссно жестока к лицам и явлениям заслуживающим, быть может, некоторого снисхождения. Она не желает «входить в положение» и видеть смягчающие обстоятельства.
За это ее и любят.

«Мне кажется, пора бы пересмотреть и традиционную точку зрения на романы Ильфа и Петрова. Это отнюдь не забавное высмеивание пошлости эпохи нэпа… В романах фигурируют дворяне, священники, интеллигенты - все они изображены как какие-то нелепые, нечистоплотные животные, вызывающие брезгливость и отвращение... На них… ставится штамп, имеющий целью именно уменьшить, если не уничтожить, чувство общности с ними как с людьми, оттолкнуть от них чисто физиологически: одного изображают голым, с толстым отвисшим животом, покрытым рыжими волосами; про другого рассказывается, что его секут за то, что он не гасит свет в уборной... »

В советских газетах лет тридцать-сорок назад подобные высказывания приводили в обзорах читательских писем специально для того, чтобы показать, какие замшелые взгляды еще встречаются порой у отдельных («не будем обобщать!») пенсионеров и/или представителей интеллигенции. Какое непонимание азов искусства, в данном случае - природы сатирического жанра, который по определению нацелен на эстетическое уничтожение своего объекта! При этом невежестве какая самоуверенность, какой безапелляционный тон!
Но автор вышеприведенной цитаты, Игорь Шафаревич, не коммунист-догматик, а, напротив, знаменитый диссидент-русофил.

Что заставляет людей, лишенных чувства юмора и вообще эстетических чувств, лезть со своими суждениями именно в сферу художественного, именно туда, где их невежество и ограниченность нагляднее всего? Никогда не мог этого понять…
Вот случай посложнее, даже странный. Выдающийся писатель, сам не чуждый сатире, говорит о сатире Александра Галича, что она «обрушивалась на русских… и вся социальная злость досталась им в подчеркнутом «русопятском» звучании, образах и подробностях,- вереница стукачей, вертухаев, развратников, дураков или пьяниц – больше карикатурно, иногда с презрительным сожалением…»

Карикатура – она карикатура и есть. Ей и положено иметь дело с развратниками, дураками, пьяницами и прочими не лучшими представителями рода человеческого и, в частности, русского народа. А Щедрины-Гоголи – они на кого обрушивали социальную злость, на русских или на китайцев? Почему им можно было, а Галичу – нельзя? Уж не потому ли, что он инородец? Тогда будем последовательны и признаем, что Щедрин, Гоголь, Чехов, Зощенко, Михаил Евдокимов, в качестве русских людей, имели моральное право рисовать русских людей (а уж инородцев и иностранцев сам Бог велел!) яркими сатирическими красками, а Саша Черный, Аркадий Райкин, Григорий Горин, будучи инородцами, – такого права не имели, у них это будет уже русофобия.
Евгению Петрову – разрешить окарикатуривать русских людей, а Илье Ильфу – запретить: пусть над своими-местечковыми смеется.
Сходные идеи развивает глубокий современный мыслитель С.Г.Кара-Мурза. Он пеняет русским, которые «радостно хохочут самым диким антирусским шуткам Хазанова: «Во дает!». У Хазанова уже глаза страдающие - ничем не может русских разозлить, ведь это драма для артиста».
Отметим основательные познания С.Г. Кара-Мурзы в психологии актерского творчества: оказывается, цель эстрадного артиста - разозлить публику (которая, видимо, за это удовольствие и платит деньги) и артист ужасно страдает, если этой цели не добился!

Но вернемся к «диким антирусским» шуткам Хазанова. Его устами, по мнению С.Г.Кара-Мурзы, над русским народом глумятся «евреи новой формации, конца ХХ века, на вершине их власти в России».
Это замечание у любого нормального человека должно вызвать тревогу за состояние умственного здоровья нашего оригинального мыслителя. Нормальному человеку не придет в голову, что, когда актер неславянского происхождения читает забавный монолог от лица глупого представителя коренной национальности, это означает наглое и открытое проявление инородцами ненависти и презрения к русским!
Обвиняя современных представителей зловредного нацменьшинства, С.Г.Кара-Мурза ставит им в пример их же предков и цитирует примечательное высказывание В.В. Розанова: «Я за всю жизнь никогда не видел еврея, посмеявшегося над пьяным или над ленивым русским. Это что-нибудь да значит среди оглушительного хохота самих русских над своими пороками».
Мне кажется, это воздержание от смеха значит меньше, чем предполагал Розанов. Почему евреи не смеялись над недостатками русских? Возможны варианты: а) в силу особой присущей евреям деликатности; б) из-за чрезвычайного уважения к коренному народу; в) из элементарной осторожности.

Третий вариант представляется наиболее правдоподобным.
В самом деле, русский человек охотно упражняет чувство юмора на самом себе, на армянах, евреях, чукчах, кавказцах и прочих, – но достаточно болезненно воспринимает шутки чужих в свой адрес. В этом отношении и русские, евреи, кавказцы, чукчи схожи со всеми остальными народами.
(Кто не рассказывал анекдотов о Брежневе, но я бы не рекомендовал, допустим, англичанину, повторять эти анекдоты в России на русском языке в людном месте. Насколько мне известно, не в обычае наших соотечественников в США, Германии, Франции и публично демонстрировать, какими забавными им кажутся жадные, невежественные, мелочные аборигены, – и это среди оглушительного хохота самих американцев, немцев, французов над своими пороками. И даже такой беззаветный и с хорошей спортивной подготовкой обличитель американской тупости, как Михаил Задорнов, наверное, поостерегся бы произносить свои блистательные эскапады на английском языке в местах скопления американцев).
Итак, раньше инородцы не смеялись над русскими, а теперь злобствуют. Что же произошло? Здесь тоже возможны варианты ответа: а) обнаглели, почувствовав себя на вершине власти; б) инородцы так ассимилировались, что уже и сами не ощущают себя чужаками среди коренного народа.
Вторая версия представляется мне более убедительной. Хотя бы потому, что ведь и публика, т.е. главным образом коренной народ (Шафаревич и Кара-Мурза не в счет) не воспринимает евреев-сатириков как нечто инородное, чуждое, тем более враждебное. Когда Хазанов (Винокур, Жванецкий, Арканов, Альтов) произносит с эстрады «дикий злобный» монолог, он делает это не в качестве представителя нацменьшинства. Как раз наоборот: актер или автор-исполнитель (то есть его образ, его маска) должен быть для зрителя своим, одним из нас. Иначе – не смешно. Неужели это непонятно нашему глубокомысленному ученому?
Увы, С. Кара-Мурза не первый и не последний из тех, кто, затронув проклятый национальный вопрос, начинает как бы заговариваться. Удивляет, однако, его упорное желание отметиться именно там, где его... скажем так, упертость особенно заметна. Ведь в эстраде все разбираются, все могут судить, отъявленный ли Геннадий Хазанов враг русского народа или так себе…

Впрочем, что взять с С.Г.Кара-Мурзы, он ведь не обязан разбираться в вопросах искусства – вот он и не разбирается. Гораздо труднее поверить, что ранее приведенная уничижительная оценка сатиры А.Галича принадлежит автору «Красного колеса». Остается только горевать, что и на светлоумного Александра Исаевича иногда находят такие помрачения…

Вспоминается важное для нашей темы высказывание Солженицына: «Чем крупней народ, тем свободней он сам над собой смеется. И русские всегда, русская литература и все мы, — свою страну высмеивали, бранили беспощадно, почитали у нас все на свете худшим, но, как и классики наши, — Россией болея, любя».
Так вот оно в чем дело: русские смеются над Россией – любя, инородцы – не любя. Поэтому горькая правда из уст русского – это горькая правда. Горькая правда из уст инородца – это злобная русофобия.
Рассмотрим в качестве примера некое стихотворение, которое начинается так:

«Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в Божий храм…».

Что за гнусная личность предстает перед нами! Бессовестный торгаш, ханжа, жадный, жестокий. Притом в явном «русопятском» звучании и подробностях.
Говорят, у автора этого произведения были еврейские корни. Что должно навести патриота-почвенника на определенные размышления.
И только последние две строчки всё расставляют по своим местам:
«Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне».
Оказывается, лирический герой Александра Блока любит Россию!

Какую же ошибку допустил Александр Галич! Создав вереницу стукачей, вертухаев, развратников, дураков или пьяниц, он забыл объявить, четко проартикулировать, что, несмотря на все негативные явления, очень любит Россию.
Не объявил – вот и не разобрались некоторые читатели. А стоило недвусмысленно сказать – люблю, мол, Россию, больше всех других стран, - глядишь, и обошлось бы, и сам Александр Исаевич отозвался бы о нем с похвалой: «Хоть и еврей, но…»

Умеренность и аккуратность – пороки, которые осмеиваются особенно охотно носителями таких добродетелей, как расточительность и неряшливость.

Этика ученого предписывает самому указать на слабые стороны своей работы, самому привести возможные возражения (и опровергнуть их, если получится). Истинные ученые допускают, что на их стороне не обязательно истина в последней инстанции, а оппоненты не обязательно во всем ошибаются. Ведь очень редко ученый так абсолютно прав, что его научный противник абсолютно неправ.
В общем, гегелевская диалектика в действии.
Политике, публицистике, ораторскому искусству, тем более пропаганде такие сложности, такие изящные манеры противопоказаны. Тут задача иная: не найти истину, а убедить и победить. Никакой диалектики! Плохо - так уж ничего хорошего, хорошо - так уж ничего плохого. Противник не может быть прав ни в чем, потому что он противник.

Диалектике в СССР учили всех, независимо от специальности, в вузах любого профиля. Но диалектический способ мышления, видимо, гораздо дальше от природы человека, чем метафизический: он не привился даже там, где его (правда, только в виде ритуальных формул) внедряло государство всей своей мощью.
Сталин добивал Бухарина цитатой из Ленина – «любимец партии», мол, никогда не учился и по-настоящему не понимал диалектики. Но Бухарин, по крайней мере, был способен читать Гегеля в подлиннике (а его и в переводах, которых тогда было немного, читать очень трудно). Что же тогда сказать о самом Сталине?
Метафизический подход торжествует в прогнозах типа: «Если все будет продолжаться так же, как идет, через столько-то лет мы получим такой-то катастрофический результат». Совсем не берется в расчет, что по мере развития процесса обычно появляются силы, препятствующие этому самому дальнейшему развитию. Возникают какие-то новые обстоятельства, замедляющие опасный процесс или даже поворачивающее его вспять.
Долгосрочные прогнозы, как правило, не только не сбываются в основных чертах, но и обнаруживают полную свою нелепость. Классический случай: рассуждения экономиста-человеконенавистника Мальтуса о том, что скоро будет нечего жрать, так как численность населения растет в разы быстрее, чем производство продовольствия. Безупречно с точки зрения логики и здравого смысла. Но… не прошло и двух веков, как естественный прирост населения в развитых странах практически прекратился, зато производство сельхозпродукции стало развиваться бешеными темпами. Если во времена Мальтуса на одного горожанина приходилось несколько крестьян, то сегодня один фермер кормит 30-40 едоков.

В конце XIX века основной проблемой городов будущего архитекторы считали… удаление конского навоза.
Лучшие советские ученые на основе самого передового учения предсказывали неизбежность дальнейшего обострения американо-японских и англо-французских противоречий и глубочайший кризис в странах капитала в связи с падением колониальной системы. Как бы посмеялись в 1961 году теоретики, если бы им сказали, что через полтора–два десятилетия, аккурат к запланированному моменту полного построения светлого здания, загнивающий, обреченный на смерть капитализм окажется способным на юношескую прыть, а динамичная, боевая и кипучая буча социализма превратится в застойное болото!
Сегодня только ленивый не строит гипотез относительно того, что будет лет через 20-30-50, когда Китай догонит и перегонит Америку и вместе с Индией, Индонезией и Пакистаном начнет потреблять хотя бы столько же природных ресурсов на душу населения, сколько Болгария, Израиль, Аргентина (о показателях Америки и Японии речи нет!)... «Да ведь этого никакая экология не выдержит, никакой нефти не хватит!»
Но кто вам сказал, что все будет идти, как идет сейчас?! Да мало ли что может измениться в ближайшие десять-двадцать лет?! Самые неожиданные-непредвиденные события могут произойти, должны произойти, не могут не произойти!
Любой долгосрочный прогноз, если не заведомо ошибочен, то гадателен примерно так же, как прогноз погоды на 16 июля 2011 года. Но почему-то нам напоминают об этом лишь сравнительно немногие, самые добросовестные исследователи, а остальные запугивают так, словно получают от этого удовольствие.

Все знают: условием благополучного существования Запада является низкий уровень жизни всего остального населения земного шара. Так называемые цивилизованные страны объявили себя «золотым миллиардом» и изо всех сил препятствуют социально-экономическому развитию России, а также Азии, Африки и Латинской Америки.
Вот что пишет по этому поводу доктор исторических наук Владлен Логинов: «Клуб западных государств очень ограничен, доступ туда «новеньким» закрыт, а для нас в особенности».
Далее утверждается: даже если Россия научится делать компьютеры не хуже японцев и автомобили не хуже немцев, эти товары никто не пустит на западный рынок, там уже все давно поделено.
В чем прелесть такого рода патриотизма: говорятся вещи вроде бы горькие – а слушать все-таки приятно.
Приятно думать, что, если б мы захотели – делали бы машины на зависть всему миру. Но какой смысл стараться, если злобный и завистливый Запад все равно не даст развернуться? Нечего и попробовать, и печалиться по этому поводу не надо…
А может, все-таки рискнуть?! Сделали бы замечательные компьютеры и великолепные автомобили – вдруг и пустят их буржуи на свой рынок, скрежеща зубами и содрогаясь от русофобии? Вы же сами знаете: бездуховный Запад за доллар продаст веревку, на которой его же самого удавят, так неужели ОНИ из чистой ненависти к православной державности откажутся от дешевых и/или высочайшего качества товаров?
Вот китайцы, индийцы, бразильцы не послушались предупреждений ученых доброжелателей. И попробовали…

Еще один парадокс. Все знают: вампиры-американцы и европейцы больше всего боятся того, что народы, не входящие в «золотой миллиард» (естественно, во главе с Россией), поднимутся с колен и установят новый, справедливый мировой порядок распределения богатств.
Но объясните, пожалуйста, зачем западным странам выделять десятки миллиардов долларов на лечение африканцев? Зачем Европе посылать на смерть собственных граждан, военных и штатских (не говоря уже о снова многомиллиардных затратах) в попытках прекратить межплеменную резню в той же Африке? Ведь шкурные интересы богатеньких стран требуют, казалось бы, совсем другого: «Пусть ОНИ дохнут от СПИДа, пусть режут друг друга, нам, буржуям, больше достанется, и сократится наплыв незаконных мигрантов в наши чистенькие благополучные города!»

Почему Достоевский (в Пушкинской речи) говорит о муже Татьяны как о старике? В самом романе «Евгений Онегин» никаких оснований для этого не содержится. Ну, генерал – но в ту эпоху генералами становились и в тридцать лет. Муж Татьяны на «ты» с Онегиным, в прошлые годы они вместе проказничали. Можно предположить, разница в возрасте невелика.
Стариком сделали генерала (дав ему к тому же фамилию Гремин) либреттисты оперы Чайковского: к нему отнесены слова «закаленный судьбой боец с седою головой».
Опера была поставлена в 1879 году, незадолго до открытия памятника Пушкину и произнесения речей по этому поводу. Может быть, на Достоевского оказали влияние именно отголоски оперы?

Наполеон в Польше, на вершине славы и побед, чрезвычайно напористо добивается благосклонности местной красавицы графини Марии Колонна-Валевской. Окружающие твердят Марысе, что стать ...любовницей? Нет, избранницей императора - ее патриотический долг («Он столько сделал для Польши и сделает еще больше, если ты будешь с ним ласкова!»).
Но Валевская – мужняя жена и добрая католичка. Она не может нарушить супружеский долг. Самое большее, на что она способна, не уронив чести, – обычная («интима не предлагать!») встреча с Наполеоном.
Во время этой встречи влюбленный мужчина, отвыкший от слова «нет», ведет себя так активно и недвусмысленно, что графиня должна сделать выбор. Принести ли в жертву самое дорогое, что у нее есть, свою безупречную репутацию, в обмен на еще более благосклонное отношение великого императора к ее любимой многострадальной Родине. Или отказать наглецу – с риском навлечь на Польшу немилость всесильного владыки.
Валевской ничего не остается, кроме как упасть в обморок. Наполеон воспользовался беспомощным положением дамы, что его, конечно, не красит. Придя в себя, Марыся обнаруживает, что ситуация изменилась и всё образовалось как бы без ущерба для ее добродетели…

Здесь можно было бы поразмышлять о взаимовлиянии литературы и жизни: лишилась бы графиня чувств, если бы не извлекла из романов того урока, что обморок – лучший, если не единственный способ достойно выйти из безвыходной ситуации.
Пишущий эти строки далек от того, чтобы иронизировать по поводу женской слабости. Я знаю, как это бывает. Узнав о смерти близкого человека, я, молодой здоровый парень, едва удержался на ногах, так кружилась голова и помутилось в глазах. Я верю, что потерять сознание от горя, ужаса, отвращения, стыда – очень даже можно, это бывает вовсе не притворством, не «бабской распущенностью».
Но бывает и литературно-театральным приемом. Инженю шлепается в обморок – тем самым она убеждает всех окружающих в драматичности своего положения. Злодей, герой-любовник, простак, благородный отец, резонер, комический старик – теперь все должны как-то реагировать, как-то изменить линию своего поведения. Возникает новая ситуация, с новой расстановкой сил.
В обморок часто бросали своих героинь авторы Возрождения, сентиментализма и романтизма – эпох высоких отношений и пылких чувств. Из черновиков романа в стихах видно, что у Пушкина была мысль лишить чувств Татьяну на балу, при виде Онегина. В окончательной редакции этой сцены нет: вкусы и представления менялись, обморок как литературный прием выходил из моды.
Поставив спектакль по водевилям Чехова, Мейерхольд назвал его «Тридцать три обморока». Герои Чехова охотно падают в обморок – но только комические герои. В «нормальной», т.е. бытовой, реалистической, психологической прозе и драматургии этот эффект, насколько я могу припомнить, применял только Достоевский. Другие авторы не переходили грани: «Она побледнела и, казалась, готова была вот-вот упасть без чувств».
Правда, обморок случился с героиней «Дней Турбиных». В отчаянной ситуации теряет сознание радистка Кэт у Юлиана Семенова. Но для этого потребовались особые условия: экстраординарное время, экстраординарные события.

Роман Достоевского «Бесы» был издан в 1872 году. Автор рисует злую карикатуру на Тургенева и пародирует его рассказ «Пожар на море».
Дело житейское. В свое время Тургенев написал на Достоевского злую эпиграмму.
Удивительно другое: этот высмеиваемый рассказ был написан десятью годами позже!
Возможно, где-то есть объяснение этой загадки, но мне оно, к сожалению, не попадалось. Предлагаю такую версию.
Когда на пароходе «Николай I» возник пожар, в числе пассажиров был юноша Тургенев. И будущий классик якобы вел себя не очень достойно, умолял матросов спаси его, единственного сына богатой вдовы. Правда ли, нет ли, но слух о трусости начинающего поэта получил широкое распространение в узком литературном кругу. Вот Достоевский и воспользовался случаем, чтобы лишний раз припечатать идейного и личного неприятеля.
А Тургенев решил, хоть и с запозданием, оправдаться - рассказать, как было на самом деле.

Strc prst skrz krk. Это не бессмысленный набор звуков, а обычная фраза на чешском языке (если я правильно запомнил, она означает: «торчит палец сквозь горло»).
При этом чехи считают – и в каком-то смысле вполне справедливо! - свой язык мягким и мелодичным, способным выразить тончайшие оттенки чувств.

Странные вещи происходят со словами.
«Лоно», согласно толковому словарю, означает «грудь, поверхность»:
«Степенная, внушительная дама
Покоится на лоне Авраама» (С.Маршак).
«…стылое лоно земли» (Д.Кедрин).
Непостижимым образом «лоно» начинает употребляться, особенно применительно к женщинам, в прямо противоположном значении: нечто сокрытое, сокровенное, тайное.
Или вот «нелицеприятно». Казалось бы, тут сомнений быть не может: «невзирая на лица», «беспристрастно». Но из уст теле- и радиоведущих часто слышишь: «нелицеприятное сообщение (письмо, высказывание, поведение)» – имеется в виду «неприятное, грубое, вызывающее».
А слово «буквально»? Оно звучит сегодня как синоним выражений «в переносном смысле», «образно выражаясь», «фигурально говоря»:
- В зале буквально яблоку негде упасть... Нападающие «Динамо» буквально разнесли защиту гостей... Зима буквально на носу…

- Даешь Берлин!
- Даешь Перекоп!
- Даешь Магнитку!
Это идет от вульгарного значения глагола «давать» («Мария, дай!», «Она всем дает» и проч.)
Да, но попробуйте перевести на другой язык героическое звучание этого «Даешь!»?
Глагол «давать» в повелительном наклонении выражает побуждение к действию. «Давай-давай!» переводится как «Продолжай!», «Работай активнее!», «Не медли!»
«Ну, давай!» в конце разговора, особенно телефонного. Что – «давай»? «Давай прощаться?» Или: «Давай продолжим жить?».

Советские пьесы и фильмы 30-50-х годов. Как редко герои (и то почти всегда отрицательные) говорят о деньгах, о размере зарплаты, о ценах на предметы первой и последующей необходимостей. Может сложиться впечатление, что жизнь была проникнута высочайшей духовностью. Но по моим детским и подростковым впечатлениям, материальные вопросы занимали весьма заметное место в общении людей.
«А не махнуть ли нам на Черное море?», «А не пойти ли нам в ресторан?», «Тебе нужно новое пальто»… Я прекрасно помню, что в 50-е годы такие фразы не могли прозвучать «просто так», без немедленного уточнения финансовых возможностей.
Пойти в ресторан – это был акт, это было почти приключение! Обычный советский человек далеко не каждый год ходил в ресторан. И на курорт далеко не каждая семья и не каждый год могла отправиться.
Восхищаются необыкновенно дешевыми базарами тех лет, ежегодным (к 1 апреля) снижением цен. Забывают только, какие были зарплаты. Да, большой пучок зелени стоил всего 5 копеек, сливочное масло – кажется, 22 рубля кило. Но уборщица в нашей школе получала 300 рублей в месяц, моя мама, работавшая в библиографическом отделе библиотеки – 420 рублей. Эта зарплата была сопоставима с ценой детского пальто с котиковым воротником (помню, как мы ходили по всему городу в поисках этого пальто!).
Что еще я заметил: сталинские времена, когда «все было дешево и всюду был порядок», хвалят только горожане. Не припомню, чтобы о счастливой тогдашней жизни восторженно отозвался сельский житель. А ведь до начала 1960-х годов большинство населения СССР составляли как раз они, сельские.

Есть легенда, что какой-то великий скрипач - может, Вьетан, а может, Венявский,- гуляя по парку, увидел другого скрипача – несчастного нищего. Он что-то там пиликал, но никто не обращал на него внимания и в его шляпе не было ни сантима (крейцера, пфеннига).
Тогда Венявский (Вьетан? Сарасате?) взял у бедняги инструмент и заиграл…
Тут же собралась восторженная толпа слушателей, и монеты так и посыпались в дырявую шляпу…
Джошуа Белл, самый модный в США скрипач (100 долларов стоит самый дешевый билет на его концерт) по просьбе одного журналиста играл в подземном переходе Нью-Йорка, как простой уличный музыкант.
Сбор составил всего 32 доллара за час, из нескольких тысяч прохожих знаменитого исполнителя узнал лишь один человек. А оценку его мастерству дала чистильщица обуви из того же подземного перехода: «Слишком громко играешь!».

По мнению самого скрипача, это доказывает важность антуража. Чтобы вы получили настоящее удовольствие от музыки, необходим соответствующий настрой, обстановка, надо, чтобы мы знали, какое дивное переживание нам предстоит.
С этим можно согласиться. Психологи утверждают, что удовольствие от дегустации лучшего вина зависит не столько собственно от его качеств, сколько от цены: чем дороже, тем вкуснее кажется.
А еще мне почему-то хотелось бы думать, что в России или, допустим, в Лондоне или Париже игра такого великолепного скрипача, даже в такой неожиданной обстановке, обратила бы на себя внимание случайных прохожих.
Нет, дело не в якобы более высокой музыкальной культуре старушки-Европы. Осмелюсь предположить, что в США не меньше любителей классики, чем в России. Но… в Америке существует гораздо более четкое соотношение между образованием, культурой – и уровнем доходов. Тамошние посетители концертов классической музыки, как правило, ездят на собственных машинах и не пользуются подземными переходами.

Наслаждаюсь публицистикой Александра Проханова! Вот один из последних его шедевров: «Медведеву придется объяснить, почему при Путине так и не было запущено долгожданное развитие». Уже не говоря о всепобеждающей логике, каков слог! «Запущено развитие» - тотчас виден большой знаток, мастер и стилист русского языка! Прямой наследник, можно сказать, лучших традиций Гоголя и Чехова!
А дальше просто перл русской философской мысли: «Прежде чем мы кинем в избирательные урны свои бюллетени, мы хотим знать, почему… великий народ обречен на вымирание, сидит в тюрьмах, побирается на папертях, глушит от тоски «горькую»…
Значит, мы, избиратели, хотим узнать – именно у Медведева,- почему народ, то есть опять же мы, обречены на вымирание. А кто же, собственно, обрек нас на вымирание? Надо полагать, тот, к кому обращен вопрос?
И что же получается, великий русский народ так инфантилен и апатичен, что безвольно дает любому негодяю-правителю губить себя, спаивать, доводить до нищеты?
Правду говорят, от любви глупеют, а Проханов так любит русский народ и его державность, уж так любит…
Да, при наличии такого патриота русофобы с их гнусными клеветническими измышлениями могут отдыхать.

Шопенгауэр был пессимист, в индийской мудрости находил много родственного и с удовольствием приводил изречения типа: «Вот благородная истина о страдании: рождение – страдание, болезнь – страдание, старость – страдание, смерть – страдание».
Или: «Лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть, лучше спать, чем бодрствовать, а всего лучше – быть мертвым».
Так грустно – дальше некуда…

Но как же быть с другими философами, начиная с античных, которые считали, что проводить жизнь в разумных удовольствиях – вполне достижимая цель нашей жизни?
Слово против слова, авторитет против авторитета…
Как часто в подобных случаях, находится мудрец, примиряющий сторонников теории «стакан наполовину пуст» с приверженцами доктрины «стакан наполовину полон». Константин Циолковский сочинил небольшой философский труд, посвященный доказательству того, что сумма наслаждений и сумма страданий в жизни каждого индивидуума взаимно уравновешиваются.
Более впечатлительная, более тонкая натура больше страдает, чем тупая и примитивная, но зато и больше удовольствий получает от своего присутствия в этом мире.
Конечно, дикарю лучше в том плане, что он не только не страдает, но и не способен вообразить, как это кто-то может страдать из-за такого пустяка, как измена любимой. Но, с другой стороны, дикарь не знает обычных для культурного человека удовольствий. Культура и научает извлекать наслаждения, строго говоря, из пустяков. За это приходится платить огорчениями – тоже из-за всякой (в другой системе измерений) ерунды.
NN ничего не понимает в музыке, не любит ее. Мне его жаль: он не вполне живет.
Я плохо разбираюсь в изобразительных искусствах - значит, огромный и ценный пласт бытия мне недоступен и я не получаю от жизни доступных радостей…
________________________________
© Хавчин Александр Викторович