Судят убийц Политковской. Заказчиком, в этом мало кто сомневается, был некий российский политик. Мне вспоминается, как государственные дяди, делая значительные физиономии, ясно давали понять, что все следы ведут в Лондон, а инициалы заказчика – Б.А.Б.
Где ж вы теперь, государственные дяди? Почему не извинитесь за ошибочку?
А потому, что никто от них этого не требует.

Президентом была поставлена задача к 2008 году удвоить ВВП. Хорошо бы время от времени – хотя бы раз в год – рассказывать народу, как идет осуществление этой исторической задачи. Все в порядке? Так и скажите. Наметилось отставание? Так и скажите.
Но Духовный Лидер как бы забывает о том, что ставил такую титаническую цель. Точнее, исходит из того, что народ забудет об этом, если ему лишний раз не напоминать.
Когда в Багдаде похитили и убили четырех сотрудников нашего посольства, президент обещал найти и сурово, неотвратимо наказать террористов, где бы те ни скрывались.
Время идет, о нахождении и неотвратимом наказании убийц, может быть, и не забыто. А может быть, и забыто. Народу, во всяком случае, не напоминают.

Наша власть вообще не любит «отвечать за базар». Она не любит, когда ей напоминают о прежних обещаниях, не любит объяснять, почему те обещания не были выполнены, тем более не любит за это извиняться.
Я имею в виду не только нынешнюю власть. Сталин обещал сделать СССР самой хлебной страной в мире. Хрущев обещал к 1980 году построить коммунизм. Брежнев обещал довести урожай зерновых до одной тонны на душу населения. Горбачев обещал отдельную квартиру каждой семье к 2000 году. Ельцин обещал лечь на рельсы.
Из всех этих лидеров только Ельцин знал, что «за базар придется отвечать». Отвечать в прямом смысле: на первой же встрече с журналистами, кто-нибудь ехидно спросит: «Не вы ли, Борис Николаевич, тогда-то и тогда-то говорили то-то и то-то? А сегодня говорите совсем другое…»
Хотел бы я увидеть человека, которому нравится «отвечать за базар». Западные политики очень похожи на наших в том смысле, что этого чрезвычайно не любят. Но их вынуждают, и они «базар фильтруют». То есть стараются соблюдать в высказываниях умеренность и аккуратность.
Сейчас я попытаюсь на собственном опыте объяснить, почему современная российская печать избегает ловить отечественных госдеятелей на слове, ставить их в неловкое положение острыми вопросами, напоминать о невыполненных обещаниях и несбывшихся прогнозах. То есть делать то, что обожает печать западная. Итак, я журналист, меня приглашают на пресс-конференцию Местного Начальника.
- Газета ваша у нас, сами знаете, не на лучшем счету,- доверительно сообщает пресс-секретарь Начальника. – Шеф хотел было даже вычеркнуть вашу фамилию из списка приглашенных журналистов. Но я все же смог его убедить. «Да, говорю, газета ведет себя нагло, но персонально за А.В. я ручаюсь, он не позволит себе бестактности».

Понятно, что после такого предуведомления уже не задашь Местному Начальнику вопрос, который хотелось бы и следовало бы задать, вопрос из разряда «бестактных»: тех, на которые ему нечего ответить по существу - только отбрехиваться.
Я, конечно, не буду и играть в поддавки, как казенные и прирученные газеты («Когда же, наконец, будет закончено строительство моста через Северный ручей?» - «Приходите завтра в 16 часов на торжественное открытие моста!»).
Я задам вопрос «средней ехидности». Так, чтобы и мне самому лица не потерять, и Начальник мог более или менее достойно выкрутиться. Иначе в следующий раз не пригласят. Либо председательствующий не даст задать вопрос, как ни тяни руку.

По телевидению показывают беседы Главного Руководителя с министрами.
- Надо твердо отстаивать национальные интересы нашей страны, проявляя в то же время разумную гибкость в переговорах с нашими партнерами, - дает Лидер указания одному чиновнику.
- Особое внимание я прошу сосредоточить на решении социальных вопросов, - обращается к другому.
- Нам необходимо дать армии самое современное оружие, не забывая в то же время о денежном довольствии личного состава, - советует третьему.
Вот оказывается, как просто быть государственным деятелем! Дайте мне порулить, и я с таким же успехом, как и каждая кухарка, смогу управлять страной. Министру финансов прикажу расходовать государственную казну разумно, т.е. не жалеть денег на все нужное и полезное, но резко сократить траты на всякие глупости. От министра здравоохранения потребую резко улучшить медицинское обслуживание и снабжение лекарствами. Выражу недовольство работой милиции, которая еще недостаточно противостоит преступности, иногда проявляя грубость и даже кое-что похуже по отношению к законопослушным гражданам. И всем строго накажу, чтобы усиленно боролись с коррупцией и бюрократизмом, развивали институты гражданского общества, укрепляли государственность…

…К таким далеко идущим выводам может привести показ так называемых протокольных съемок в Кремле!
Перед началом «настоящей» беседы тет-а-тет Главный Руководитель говорит на публику какие-то дежурные, ничего не значащие фразы, ибо молча позировать перед камерой как-то неловко. Против этого бессодержательного ритуала нечего было бы возразить, если бы он не преподносился с такой торжественностью и многозначительностью. Если бы один не делал вид, будто действительно отдает какие-то мудрые распоряжения, а другой не делал бы вид, будто почтительно принимает их к неуклонному исполнению.

«Сталин был эффективным менеджером». Эта фраза из учебника истории (или его проекта, одного из вариантов?) вызвала скандал. А по мне следовало бы приветствовать смелый шаг автора. Ведь он, очевидно, принадлежит к той разновидности отечественных мыслителей, для которых Сталин есть Отец Народов, Спаситель Отечества, Возродитель Державности Русской. Словом, фигура мифологическая, культовая, сакральная, трансцендентная. И вот этого Гениального и Величайшего низводят до вполне земного статуса толкового управленца, расторопного администратора, успешного руководителя, удачливого правителя. Возможно, автору казалось, что «эффективный менеджер» - нечто бесспорное, самое умеренное и скромное, «наименьшее положительное», что можно сказать о генсеке-исполине. Это, в самом деле, огромная уступка!
На кликушеские возгласы: «Никому не позволим очернять богоданного товарища Сталина, наше славное Солнце, нашу солнечную славу!»,- собственно говоря, трудно что-либо возразить. Первая естественная реакция - с тем же надрывом закричать: «Никакое не солнце, а зверь, душегуб, изверг, сатанинское отродье! Не отец народов, а палач народов!»

«Эффективный менеджер» - в такой терминологии допустимо вести нормальную дискуссию:
- Вы считаете, что эффективный? А не смешиваете ли вы понятия «эффективный» и «успешный»? Традиционно «эффективность» понимается как разумное соотношение результата и издержек. Если «не считаясь с затратами», «мы за ценой не постоим» - какая ж это к чертовой бабушке эффективность? Эпирский царь Пирр одержал великую победу, потеряв при этом, правда, половину своего войска. Победоносный полководец – далеко не всегда эффективен.

Из Манифеста коммунистической партии:
«Буржуазия не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного чистогана… превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли». Нельзя назвать этот обличительный пассаж несправедливым. Он НЕ ВПОЛНЕ справедлив, даже для своего времени: нарочито заострен, содержит как бы сатирическое преувеличение. Типа «все мужики – кобели». (По существу, в самой сердцевине оно, может, так и есть, но сформулировано слишком упрощенно, как сказал бы Гегель, «абстрактно». С одной стороны – действительно кобели, но ведь этим дело не исчерпывается, ибо, с другой стороны, мужики выступают как воины, жрецы, изобретатели, поэты и т.д.).
Односторонность, естественно, нисколько не умаляет значения «Манифеста», как и романа Оруэлла «1984». Оба выдающихся произведения предупредили человечество, обозначили гибельные тенденции, поставили диагноз и сделали прогноз – и таким образом повлияли на историческое развитие. Если бы Маркс-Энгельс совершенно точно описал атмосферу капиталистического общества (т.е. если бы европейцев, жителей США действительно связывал бы ТОЛЬКО голый интерес), то… Во всех капстранах элементарно прекратилось бы всякое искусство. Но во времена Маркса, несмотря ни на что, жили, творили, читались Диккенс, Бальзак, Гюго, Флобер…
Буржуазный строй ужасен и отвратителен, но все-таки не так, как описано в «Манифесте коммунистической партии». (Так же как реальный советский социализм 1984 года был не торжеством человеческого братства, но и не царством СПЛОШНОГО террора, ТОТАЛЬНОГО контроля и ПОЛНОГО подавления прав и свобод).
Бальзака любили оба автора "Манифеста", а Бальзак убедительнейшим образом показывает, что даже в отношениях между банкирами, ростовщиками и фабрикантами отнюдь не всё сводится к бессердечному чистогану. В центре «Человеческой комедии» как раз и стоит конфликт между нормальным человеческим и бесчеловечным капиталистическим – причем капитал далеко не всегда одерживает победу. Значит, Маркс-Энгельс сознательно сгустил краски ради литературного эффекта. Ради красного словца не пожалели ту самую буржуазную среду, которая его так любовно взрастила.

Благодаря Марксу стало широко известным высказывание одного писателя об обратной зависимости морального уровня капиталиста и нормы прибыли. Чем выше процент барыша, тем более наглым и бесстыдным становится капитал, а при наивысшей доходности нет того закона, который он не был бы готов попрать.
Это должно обличить капитализм, в самой основе коего лежит зло, но обличает скорее, как мне кажется, порочность самой природы человека.
В самом деле, почему весь капитал, все капиталисты не ринутся туда, где норма прибыли наивысшая? Да очень просто: высокая прибыльность связана с высоким риском. Будь то риск потерять при неблагоприятном раскладе все свои денежки, либо риск позора, потери свободы, даже самой жизни.
Очень доходно продавать наркотики, оружие, рабов. Но предпринимателям, ведущим бизнес в этих отраслях, проще всего и схлопотать большой тюремный срок или пулю от конкурирующей фирмы. Так что размах операций и численность сотрудников некоторым образом регулируется, ограничивается, и деловая активность в этих секторах экономики, несмотря на высочайшую прибыль, не может привлечь большинство класса капиталистов. По той же причине, по которой воровство, грабеж, мошенничество (самые выгодные занятия по соотношению издержки/доходы!) почему-то привлекают не всех людей. Даже не большинство человечества.

Многополярный мир. Имеется в виду, что, вместо одной плохой, наглой и глупой Америки, появится несколько хороших супердержав.
А если предполагаемые полюса-супердержавы будут еще хуже нынешней Америки? Кто сказал, что среди их лидеров не появится новый Гитлер (Сталин, Мао, император Бокасса)? Кто сказал, что в многополярном мире между полюсами не возникнут конфликты похлеще, чем между США (и в целом Западом) и остальным миром?
И разве не обидно России, с ее уникальной духовностью и удивительным историческим путем, с ее особой миссией, стать «одним из многих полюсов» - наряду с какой-нибудь Бразилией или Пакистаном?!

В стране проходят выборы. Побеждает правящая партия, но оппозиция обвиняет ее в подтасовке результатов, организует массовые и долгосрочные акции протеста. Власть вынуждена отступить.
По такой схеме проходили «цветные революции» в Сербии, на Украине, в Киргизии, Грузии и вот совсем недавно в Таиланде.
Какой из этого можно сделать вывод? По логике, такой: не надо мухлевать на выборах. Во всяком случае, мухлевать так нагло. Не давай никому ни малейшего повода не то, чтобы обвинить, но даже заподозрить себя в подтасовках и махинациях. Максимум открытости, максимум общественного контроля! Самые ужасные кары для тех, кто попытается нарушить выборное законодательство!
Это по логике.
Но нынешнюю российскую власть мало заботит, как убедить общественность в собственной честности (и, соответственно, легитимности). Она, власть, стоит на необыкновенной нравственной высоте и мыслит чрезвычайно широкими категориями. Она уверена, что весь секрет «цветных» революций очень прост и сводится к технологии: кто стоял за кулисами, кто платил, как все дело было организовано.
Следовательно, секрет, как избежать «цветной» революции, тоже очень прост и сводится к технологии: задавить в зародыше любую попытку организовать массовую и долговременную акцию протеста.
Секреты действительно простые, и вряд ли не знали их Милошевич, Шеварднадзе, Акаев, Кучма (все прошли хорошую коммунистическую закалку). Но – в решающий момент дрогнули, остановились перед кровопролитием.
Наши – не дрогнут, не остановятся.
У нас возможность «цветных» революций исключена.
Не говоря уже о том, что и повода никогда не возникнет, так как выборы проходят предельно открыто, предельно демократично и честно.

«Стоило ли с такими жертвами разрушать СССР, разворовывать империю, идти на беспрецедентные национальные унижения, разваливать армию, деклассировать интеллигенцию, превращать жизнь в выживание, жечь окраины, влезать в Чечню, сменить чертову уйму правительств, замарать в политике всех без исключения граждан?»
Так ставит вопрос Дмитрий Быков. Задолго до него во Франции многие выдающиеся умы и простые граждане с такою же тоской спрашивали, стоило ли отрубать головы тысячам аристократов, попов, подозрительных, английских агентов, стоило ли проливать реки крови, сокрушать королевства, завоевывать почти всю Европу – и все ради того, чтобы вместо одного монарха поставить другого, один вид рабства заменить другим? Да ради такого жалкого результата порядочный человек и муху постыдился бы убить!
- За что боролись? Вместо мировой революции – нэпманы, партаппаратчики, комчиновники. Вместо свободы – тирания пострашнее царской.
Деды наши все надеялись на то, что если не они сами, так их дети (наши отцы) будут жить счастливо и достойно. Наши отцы так же надеялись, что счастливо и достойно будет жить наше поколение…
«Революция всегда будет с мукою и будет надеяться только на "завтра"... И всякое "завтра" ее обманет и перейдет в «послезавтра» (В.В.Розанов).
Советская интеллигенция 1980-х годов обладала кое-каким историческим опытом и знала, не могла не знать, что политические перевороты и революции, по большому счету, обманывают и разочаровывают. И больше всех - интеллигенцию. Ей уж точно после революции станет только хуже (если не считать очень незначительной ее части, получившей власть, деньги, славу, возможность реализовать свои мечты, идеалы, исследовательское любопытство и научные предположения).

Если русская интеллигенция вправе была питать иллюзии относительно социализма, то интеллигенция советская читала Ремарка, Хемингуэя, Сартра и многих других, видела фильмы Феллини и Антониони. А стало быть, имела довольно точные представления о жизни капиталистического Запада («Вовсе не малина!»)
Диссиденты и им сочувствующие должны были понимать: вожди, почти наверняка, обманут, мечты, надежды и светлые идеалы снова будут растоптаны, изгажены, скомпрометированы на долгие годы вперед.
Так почему же столько умных и образованных людей уверовали в Ельцина и его присных и пошли за ними?
Кто-то предполагал, что на сей раз, в виде исключения, все пойдет хорошо, а не так, как всегда.
Кто-то был уверен в том, что уж он-то непременно окажется в числе победителей.
Кому-то до того обрыдла окружающая советская действительность, что показалось – что бы ни случилось, хуже не будет. Хуже просто не может быть.
Кого-то волновала азартная игра, сам процесс, к чему бы он ни привел.
Кто-то растерялся, плохо понимал, что происходит, и полностью доверился Ельцину, потому что привык полностью кому-то доверяться.
На кого-то сильно подействовало такое соображение: отсталая бедная Испания и совсем нищая Португалия, сменив тоталитарные режимы на рыночную демократию, стали жить гораздо лучше. Так что мешает и нам? Али наш народ хуже, глупее? Али мало у нас нефти и всего другого?
Как ни странно, идеализировать свой народ чаще были склонны именно либералы и социалисты. Если, мол, турки и индийцы доросли до гражданских свобод и парламентской демократии, так неужели наши, русские-советские, еще не доросли?!
Консерваторы и реакционеры (зубры-крепостники, а в данном в данном случае коммунисты-партаппаратчики) были настроены гораздо более скептически или мрачно: если оставить наш народ без отеческого попечения, он сопьется и начнет буянить, всё хозяйство разорит и пойдет по миру.
Кстати, цитата из М.О.Меньшикова, ярого монархиста: «Идея борьбы чрезвычайно привлекательна в эпохи смут: сначала борется власть с народом, затем народ с властью, и в конце концов обе стороны лежат в развалинах. Борьба с властью истощает нацию, единение же двух сил животворит их». Характерно, что Михаил Осипович рассматривает власть и народ как две равнозначные субстанции, две самостоятельные стихии. Ему не приходит в голову, что власть может принадлежать народу, исходить от народа и зависеть от народа.

«У Англии нет вечных союзников и постоянных врагов – вечны и постоянны ее интересы». Приписывается то Черчиллю, то Дизраэли, но на самом деле так сказал в 1858 г., выступая в Палате общин, премьер-министр Генри Джон Пальмерстон.
Обычно цитируется в доказательство того, как цинична и гнусна английская политика: вот же, мол, какие гады, в любой момент готовы предать союзников, если сочтут это выгодным.
Но, если вникнуть, мысль достаточно банальна. Во всяком случае, совсем не оригинальна. Задолго до Пальмерстона примерно то же самое писал граф Ростопчин императору Павлу Первому: «России с прочими державами не должно иметь иных связей, кроме торговых. Переменяющиеся столь часто обстоятельства могут рождать и новые сношения и новые связи, но все сие может быть случайно, временно».
Император Павел этот принцип полностью поддержал.
Россия то воевала с Францией, то дружила с ней; то дружила с Пруссией и Австрией, то воевала с ними; то стремилась сокрушить Турцию, то спасала ее. Неизменными оставались лишь национальные интересы.
Неизменными? Но неужели почвенники и западники (лейбористы и консерваторы, изоляционисты и атлантисты и т.д.) одинаково эти интересы понимали? Неужели национальные интересы Англии при Питте-младшем и Ллойд-Джордже, а России при Александре Первом и Александре же Третьем оставались постоянными (если не ограничиваться самыми общими и бессодержательными формулами, типа «благо и процветание народа, величие державы» и т.п.)?
Далее, если у страны есть четкие и более или менее стабильные (не будем говорить о вечности) национальные интересы, то непременно должны найтись страны с совпадающими или близкими стратегическими целями – т.е. потенциальные союзники. Неслучайно же последние сто лет непоколебимым остается союз Англии со США.
И еще: иметь репутацию надежного, верного союзника – разве это не полезнее для национальных интересов в долговременном плане, чем сиюминутный выигрыш, достигнутый путем предательства?
Короче говоря, ни особого цинизма, ни особой мудрости в знаменитых словах Пальмерстона я не нахожу. Если что в них необычно и шокирует, так это - откровенность. Такие вещи все знают, но открыто их высказывать государственному деятелю как бы не совсем прилично.

Петрашевцы были осуждены, в сегодняшней терминологии, как экстремисты. Хотя сами они пытались убедить начальство в том, что коммунизм (фурьеристского толка) – учение нисколько не революционное, а весьма мирное и человеколюбивое.
На процессе Сакко и Ванцетти обвинение представило присяжным фотографии жертв устроенных анархистами терактов. После этого подсудимые могли сколько угодно цитировать Кропоткина, Прудона и Элизе Реклю, доказывая, что «правильный», «настоящий» анархизм - учение мирное и человеколюбивое.
Овладев массами, коммунизм и анархизм в полной мере явили миру свой гуманистический потенциал.
Из фольклора времен гражданской войны:
Анархист с меня стащил
Полушубок теткин.
Ах, тому ль его учил
Господин Кропоткин?
Кропоткин учил «не тому», но его ТАК поняли.
Ницше много писал о происхождении морали, о музыке и трагедии, человеке и сверхчеловеке. Но из всех его философских идей некий чеховский персонаж извлек только то, что «ученейший человек, немец, учит, что можно делать фальшивые бумажки». Муссолини и Гитлер извлекли не многим больше.

Сейчас на Западе активно обсуждается, почему исламисты избирают террор (или почему террор избирает ислам). А муллы, имамы, муфтии убеждают западное общественно мнение в том, что их религия учит исключительно миру, добру и человеколюбию.
Должен ли Кропоткин отвечать за бандита, Ницше – за нацистов, Сен-Симон, Оуэн и Фурье – за Сталина и Мао? Виноваты ли только те, кто «неправильно понял» - или мыслители должны нести свою долю ответственности? (Значит, «недостаточно ясно выразились», если их неправильно поняли).
Я думаю, Тертуллиан Августин Блаженный, Иоанн Златоуст и другие высокоумные отцы христианской     церкви никакого отношения не имели (или имели очень-очень косвенное отношение) к тому, что творили последующие поколения христиан. К резне инакомыслящих, еврейским погромам, сжиганию заживо ведьм и еретиков и прочему.
Бернард Шоу сказал, что, когда дикарь переходит в христианство, христианство становится дикарской религией. Какими бы гуманными ни были анархизм, коммунизм, ислам и другие великие учения «как таковые», «сами по себе», в умах (а главное, в руках) варваров они становятся зверски жестокими.
Варвары, дикари, хамы – они могут гордо именовать себя как угодно: христианами, мусульманами, буддистами, коммунистами…
«Идеи овладевают массами в извращенной форме» (Акрам Муртазаев). Это цинично, но верно. Вообще большинство циничных высказываний, как и высказываний банальных, оказываются верными.
Проклинать Кропоткина за то, что анархист стащил с тебя полушубок, - все тот же дикарский, хамский способ мыслить.

«Если Бога нет, то все дозволено»,- так понял рассуждения Ивана Карамазова Смердяков. И - убил старичка.
Значит, Иван истинный вдохновитель убийства.
Иван – интеллигенция, Смердяков – народные массы (худшая их часть). Интеллигенция учила дурному, совращала, подбила кроткий народ-богоносец на всяческие ужасные дела и должна за это ответить. Ибо «мы в ответе за тех, кого приручили».
Простите, но «приручают» - зверька, дикаря, ребенка. Вы уверены, что Иван должен отвечать за Смердякова, а интеллигенция – за деяния народа? Отвечать не в порядке интеллигентского же самобичевания, а – перед кем-то, хотя бы перед судом Истории? Тогда скажите прямо: народишко наш никакой не творец истории, не субъект ее, а всего лишь материал, объект, сырье. Существо недееспособное, т.е. за свои дела отвечать не могущее. Ибо глуп он, дик, невежествен, ребячлив. Ему нужен твердый опекун, укротитель, хозяин, поводырь. И вся проблема в том, кто годится на эту роль. Явно не интеллигенция. Бояре, офицеры, попы, помещики, чиновники, партия и правительство?
Возвращаюсь к тезису «Если Бога нет – значит, все дозволено». Каким бы нигилистом ни был Иван, наставлять Смердякова в таком духе он не мог. «Все дозволено» - так не говорили самые отъявленные атеисты. Как раз наоборот, все серьезные атеисты изо всех сил доказывали: даже если Бога нет, дозволено далеко не всё, Зло остается Злом, а Добро – Добром и без Бога, здание этики (и даже более светлое!) может быть построено и не на религиозном фундаменте. Добродетель совпадает с личной выгодой – правильно понятой, вот в чем дело! Разумный эгоизм – столп общественной морали.
Чернышевский, Добролюбов не учили творить злодейства. Писарев развенчал и высмеял «теорийку» Раскольникова и доказал не только ее теоретическую несостоятельность, но и то, что она весьма малого общего имеет с идеологией демократов-нигилистов-народников.

Даже Каспар Штирнер с его «Единственным…» и Фридрих Ницше с его «Антихристианином» не говорили, что можно делать фальшивые бумажки, грабить и убивать, а хотели вместо «негодной, лживой и устаревшей» христианской морали ввести новую, «правильную».
Имморализм не может быть философской системой, это всего лишь попытка обобщить и оправдать собственную практику.
А если Бог и есть, что это меняет? Какая связь между Его существованием и недозволенностью порока? Может быть, Бог не вмешивается в человеческие дела. А даже если и вмешивается, неизвестно точно, какие правила игры он установил. Разве мешала вера в Бога убивать, обманывать и т.д.? Вопреки Достоевскому, нет прямой и однозначной зависимости «религиозность - нравственность», «атеизм – безнравственность».
Смердяков исходит из предположения, что Бог – это Бог христианский, ибо никакого другого бога он не может себе представить. И если отрицается христианская мораль в ее православном варианте, значит, ничто не мешает при удобном случае и папеньку убить.
Можно обратиться к примерам прямо богоборческих, богопротивных режимов – гитлеровского и сталинского. Эти общества не были насквозь, беспросветно, стопроцентно безнравственными. В том смысле, что весь народ не занимался с утра до вечера злодействами, нарушением десяти заповедей. Отнюдь: большинство было занято своими простыми будничными делами. Люди доили коров и выращивали урожай, выпекали хлеб, водили поезда, собирали мебель, строили дома. Были хорошими друзьями, верными супругами и любящими родителями.

Многие мои знакомые старшего поколения вспоминали конец тридцатых – начало сороковых-роковых годов как время необыкновенной чистоты и благородства человеческих отношений, когда люди были полны веры, надежды и любви к своей стране. Об этом же пишут такие разные люди, как маршал Жуков и философ Александр Зиновьев. Время непоказного и неподдельного энтузиазма и готовности к подвигу … (Правда, каким-то сложным образом эти вера и надежда, чистота и благородство, патриотизм и оптимизм были связаны с существованием ГУЛАГа, об этом тоже упоминает Александр Зиновьев).
Нас не удивляет, что общество, именующее себя христианским, погрязло в пороках. Общество, называющее себя атеистическим, может отличаться высокой моралью (трудовой, бытовой). Это не исключает полной аморальности в других сферах, на других поприщах. Поведение людей бывает хуже их убеждений, а бывает и лучше.
Верность долгу, готовность к самопожертвованию, трудолюбие, упорство в достижении цели, храбрость, гордость за свой народ, любовь и уважительные отношения в семье – разве не эти прекрасные человеческие качества стремились воспитать и культивировать все кровавые диктатуры? Отважный солдат, умелый и старательный работник, чудесный семьянин – чем не идеальный герой?
Правда, в этот набор вошли не все абсолютно необходимые, добродетели…
Может быть, нравственность - это не только «сумма» или «валовой показатель» положительных качеств, но и «номенклатура» - непременное наличие таких качеств, как, например, способность к состраданию, милосердие.

Следует ли выпустить на свободу сотрудницу «Юкоса» NN - беременную женщину, мать двух несовершеннолетних детей?
- Не следует, потому что NN ничем не лучше тысяч других преступниц, беременных и-или имеющих маленьких детей. Помиловать одну – а почему не всех, в том числе убийц, распространительниц наркотиков, содержательниц притонов?! Общественное мнение искусственно привлекается к судьбе одной NN. И надо бы хорошенько присмотреться, какие политические силы, какие бизнес-интересы стоят за этой шумихой.
Примерно так же отзывался граф Лев Николаевич о деле Дрейфуса: мало ли на свете несправедливости, мало ли невинных брошены за решетку, но газеты начинают вдруг раздувать какой-то один случай…
Мало ли общественных движений, бунтов, даже переворотов начиналось с «единичного случая», - который «вдруг» приводил в негодование, тогда как сотни подобных проходили совершенно незамеченными?
Мало ли протестантов по ложным обвинениям были подвергнуты пыткам и казнены в католической Франции? Но вот некто Вольтер поднимает шумиху вокруг одного такого малозначительного факта. Нагнетает нездоровый ажиотаж, «будирует», разжигает страсти (сколько, интересно, ему за это заплатили?). Как ни странно, после этой пропагандистской кампании французских протестантов перестали казнить по ложным обвинениям!

И после дела Дрейфуса во Франции стало труднее осудить невиновного человека. Возник ПРЕЦЕДЕНТ. Оказалось, можно при большом желании пробить даже непробиваемый военный суд.
Если бы удалось заставить мелочно мстительную власть освободить NN, это могло бы тоже стать ПРЕЦЕДЕНТОМ. В России стало бы - хоть ненамного! - труднее гнобить людей, не угодивших начальству.
«Искусственно раздувая шумиху по поводу единичных, случайно выхваченных фактов», печать не отвлекает силы от борьбы за глобальные усовершенствования, а помогает этой борьбе. Ибо что такое «сотни несправедливо осужденных»? Абстракция. Способная вызвать абстрактное же сочувствие. Взволновать, возмутить, подвигнуть к каким-то действиям может только судьба «вот этого» несправедливо осужденного человека, чью рыдающую мать мне показали на экране, о жизни которого рассказывают – и я невольно отождествляю себя с «этим человеком», ставлю себя на его место и активно не желаю оказаться на этом месте.

Еще кое-что к характеристике нравственной философии графа Льва Николаевича. Приехал к нему крупный чешский ученый, будущий президент, и с ужасом рассказал, что вот буквально сейчас видел в Ясной Поляне крестьянскую семью, гниющую от сифилиса:
- Надо же их лечить!
Граф ответил: лечить бесполезно. Их вылечат – они снова заразятся. Нужно решать вопрос в корне. Нужно переделать сознание, чтобы люди не развратничали.
Великий старец ставил великие цели. Переделать людей так, чтобы не развратничали,- это штука посильнее, чем лечить их – грубых, невежественных, безнравственных.
Теория «малых дел» не пользовалась на Руси уважением. Ленин говорил: не решив общей проблемы, не решишь проблем частных. Бесполезно лечить общественные язвы, надо сломать ту систему, которая язвы порождает. Значит, нет смысла помогать отдельному человечку, это напрасная трата времени и сил, которые надо копить для грядущих битв за переустройство всего мира.
- Ну, допустим, накормлю я этого голодного мальчика. Но ведь в мире голодают сотни миллионов мальчиков и девочек, и чем этот лучше остальных? Надо покончить с империализмом и неоколониализмом, с диктатом монополий, с гегемонией США и бесчеловечным капитализмом. И тогда проблема голодных мальчиков решится сама собой, как часть общей проблемы.
А вот Василий Розанов ехидничал по поводу общества, которое хотело перевернуть свет и не умело очинить карандаш. «Вы, русские, мировая нация, и что же вам заниматься мелкими делами… Главным-то образом ведь вы должны спасать человечество!» - так, мол, льстят дельцы-немцы, а сами потихоньку прибирают к рукам управление всеми русскими делами…

Конечно, спасать человечество гораздо почетнее и увлекательнее, а главное, требует гораздо меньше затрат душевной энергии, чем помощь ближнему.
Бывало так, что человек оставлял хату с голодными детишками, чтобы воевать за счастье испанских или индийских детей. Но гораздо чаще за максималистскими рассуждениями о том, что паллиативными средствами да буржуазной филантропией не преодолеть страданий человечества, - стояли обычная душевная лень и черствость.
В случае Льва Толстого говорить о душевной черствости, конечно, не приходится. Тут была, наверное, страшная душевная усталость от переживания чужих страданий и подсознательное желание оградить себя от болезненных впечатлений. В конце концов, великий старец заслужил на это право.
___________________________
© Хавчин Александр Викторович