 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
В УСАДЬБЕ ГЕНЕРАЛА СКАЛОНА
О сёстрах Скалон, Людмиле, Вере и Наталье, с которыми Сергея связывала многолетняя дружба, написано немало – в том числе и об увлечении Сергея и Веры друг другом (многое в их отношениях осталось тайной, так как большинство писем друг к другу они уничтожили). Меньше вспоминают о Дмитрии Антоновиче Скалоне, а тем не менее, он в свое время был известной фигурой. Родовая линия Дмитрия Антоновича прослеживается от французского дворянина Георгия де Скалона, переселившегося в конце ХVII века из Лангедока в Швецию. Двое сыновей Скалона в 1710 году с матерью и двумя сёстрами переехали в Москву и поступили на русскую службу. Одним из них, Данила Юрьевич (Георгиевич), подполковник в Киевском драгунском полку, был прапрадедом Дмитрия Антоновича. Прадед, генерал-поручик Георгий-Антон Скалон, участник 7-летней войны и войны против Пугачёва, отец трёх сыновей, окончил свои дни в Усть-Каменогорской крепости [1]. Дед, генерал-майор, инспектор Сибирской инспекции (1806–1808 года), шеф Иркутского полка, погиб в 1812 году под Смоленском. Отец Антон Антонович, генерал-лейтенант по генеральному штабу, был постоянно занят по службе и, как вспоминал Дмитрий Антонович, «мы видели его только к обеду» [2]. Дмитрий был одним из шестерых детей Скалона и баронессы Ольги Григорьевны фон Крюденер. «Как младшего – все меня любили, а папа называл меня «маменькины сливки», – потому что матушка кормила меня до кончины или почти два года», - писал в воспоминаниях Дмитрий Антонович, росший в окружении старой няни, гувернанток, дворовых и пуделя Дудки [3]. В 1839 году Антон Антонович приобрёл участок земли в Нижегородской губернии и спустя два десятка лет построил там деревянный дом с кухней и двумя флигелями, хозяйственные помещения, мукомольную мельницу, разбил небольшой парк и сад. Усадьбу Скалона официально стали именовать Воздвиженскою – по Крестовоздвиженской церкви, что стояла в селе, на подножии горы, уступом выше усадебного дома. Однажды эта церковь горела, и генерал вместе с братом, Александром Антоновичем, уехал на лето её восстанавливать, значительно урезав семейный бюджет [4]. В марте 1873 года по духовному завещанию Антона Антоновича Воздвиженская усадьба перешла к его сыну. Карьера Дмитрия Антоновича Скалона подробно отражена в июньском номере альманаха «Русская старина» за 1909 год: родился в 27 октября 1840 года, воспитывался в 1-м кадетском корпусе и окончил курс Николаевской академии генерального штаба; в 1859 году определён корнетом на службу в лейб-гвардии Уланский полк; за участие в польском восстании 1863 года получил орден св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом. А с 1864 года – в течение более 27 лет – занимал почётные должности, служил адъютантом при Его Императорском Высочестве Великом Князе Николае Николаевиче. «Во время Турецкой войны, уже в чине полковника, Д.А. состоял членом кассационного присутствия при главнокомандующем действующей армии, – сообщает далее безымянный автор очерка в «Русской старине». – Близкие отношения к Е.И.В. ставили его в весьма важное и ответственное положение: он был фактическим докладчиком по всем делам Е.И.В.; все важнейшие распоряжения главнокомандующего также проходили через него и ему даже были знакомы многие интимные обстоятельства дела и в его руках фактически сосредоточивались таким образом все важнейшие нити». За участие в сражениях Турецкой войны Дмитрий Антонович получил «орден св. Владимира 3-й степ. с мечами и золотое оружие с надписью «За храбрость», румынский орден «Звезды», сербский – «Такова», румынский железный крест, сербскую и черногорскую золотые медали «За храбрость», и признательная Болгария по случаю 25-летия Турецкой войны (в 1903 г.) наименовала именем генерала Скалона артиллерийскую батарею, поставленную рядом с музеем Имени Великого Князя Николая Николаевича». Позже Дмитрий Антонович станет генералом от кавалерии, создателем Императорского Русского военно-исторического общества, почётным членом Императорского археологического института, получит «все Российские ордена до св. Александра Невского включительно и многие из иностранных» за свои мемуары… Ко времени пребывания в его усадьбе Рахманинова Дмитрий Антонович – пока ещё генерал-лейтенант, состоящий в распоряжении военного министра. К биографии генерала и его семьи нужно добавить, что люди это были широко образованные. В их петербургском доме постоянно устраивались музыкальные вечера, которые посещали известные люди. В круг знакомых Дмитрия Антоновича входили, к примеру, П.И. Чайковский, Э.Ф. Направник, И.Ф. Горбунов, В.А. Серов, В.В. Крестовский (автор романа «Петербургские трущобы») и другие. От брака Дмитрия Антоновича с Елизаветой Александровной Сатиной, сестрой зятя Рахманинова, у него было трое дочерей и двое сыновей. Дружба Сергея с Лёлей (Людмилой), Татушей (Натальей) и Верой началась в 1890 году в Ивановке, где Сергей с тех пор почти каждое лето до отъезда в эмиграцию гостил у своих родственников Варвары Аркадьевны и Александра Александровича Сатина. Ивановку Сергей полюбил сразу. Любили её и сестры Скалон; но их родителям милее было Игнатово – своё, как-никак, гнездо, в котором они чувствовали себя полными хозяевами. Туда они зазывали и Серёжу (может быть, не без подсказки дочерей). Спустя два года, в июле, Сергей, гостя у семейства Коноваловых в Костромской губернии, где он подрабатывал частными уроками, похоже, всерьёз задумывался о поездке: «Не удрать ли мне в самом деле в Бутурлинское почтовое отделение» [5]. В конце августа он всё ещё решался – однако вернулся в Москву.
Приезд свершился только через пять лет – 14 мая 1897 года, ко взаимному удовольствию всех: и обрадованных Лёли с Татушей, и взволнованной Верочки, и добродушного Дмитрия Антоновича, и привыкшей к Сергею Елизаветы Александровны (до недавнего времени – видевшей в нём нежелательный предмет увлечения своих дочерей). До Игнатова ехали вчетвером – Сергей, Елизавета Аркадьевна, Людмила и Наталья; Вера в преддверии отъезда из Москвы (который мать всё откладывала) на нервной почве заболела лихорадкой, и смогла приехать лишь позже. Дорога была дальняя: поездом до Нижнего Новгорода, затем шесть часов вниз по Волге на пароходе до пристани Исады (до 1917 года в селе Исады, что стоит при слиянии реки Сундовик с Волгой, стояло несколько пристаней различных пароходных компаний); от Исад немного вверх по течению Сундовика до городка Лыскова, а от Лыскова – на тройке в тарантасе по грунтовой дороге – 60 верст, через уездный Княгинин, до Игнатова. Заботливые сёстры обложили Сергея подушками; «погода стояла чудесная, жаворонки в небе так и заливались, – вспоминала Людмила Скалон. – Серёжа с наслаждением вдыхал чистый, тёплый воздух. Мы все уговаривали кучера Кемаля ехать осторожнее, не гнать лошадей, избегать рытвин, которые могли сильно встряхнуть тарантас и причинить Серёже боль» [6]. «Я себя чувствую сейчас так плохо, что заниматься могу только лечением», – писал Рахманинов 30 июня композитору, хоровому деятелю Степану Васильевичу Смоленскому [7]. Уединённое Игнатово было для этого местом отличным. В барском доме Сергею отвели комнату с балконом, представлявшей собой надстройку над одним из двух флигелей. Дом стоял на уступе горы, и из окон его обозревались длинная дуга бесконечного Большого Игнатовского озера, лиственный лес, заливные луга и селение, протянувшееся понизу, над озерными оврагами. А с горы открывались виды на просторы полей, на сельцо Погорелое с церквушкой и на отрезок неимоверно извилистой и стремительной Пьяны, которая обходит Игнатово стороной. «Нам предстояло ухаживать за ним и всеми силами стараться устроить ему жизнь в Игнатове так, чтобы он только отдыхал на лоне природы в обществе горячо любящих его друзей» [8], – писала о Сергее Васильевиче Людмила Скалон и, судя по её воспоминаниям, он не мог жаловаться на недостаток внимания. С «любящими друзьями» он ездил на чаепития в дубовый лес, катался на лодке по одному из многочисленных лесных озёр. По рассказам игнатовских старожилов, однажды семейство выплыло на Большое Игнатовское с большущим «генеральским» самоваром, украшенном медалями; всем было настолько весело, что не заметили, как раскачали лодку, и самовар упал в воду. С тех пор найти его никто не мог… Иногда Сергей совершал и самостоятельные прогулки: у мельницы садился в лодку – и лодку несло вниз по Пьяне (весной во время таких прогулок он любил слушать соловьёв); обратно возвращался в поджидавшем его тарантасе. Из татарского села Камкино, что в шести верстах, на правом берегу Пьяны, ему привозили кумыс. Игнатово вернуло Сергея к жизни. Вопреки запретам врачей, он вновь вернулся к занятиям музыкой. Каждый вечер в кабинете барского дома проходили домашние концерты: Сергей и Наталья играли в четыре руки мелодии из классических оперетт; играл и сам Сергей, в то время его особенно завораживал Вагнер... Кроме того, в «игнатьевском» письме к Максимилиану.Юльевичу Крейцеру, брату своей знакомой Елены Жуковской, он писал: «Напомни сестре, что к 1-му июля жду от неё гармонические задачи по следующему адресу: Нижегородская губ., Княгининский уезд, почт. Крутец, село Игнатово, Генералу Скалону с передачей мне» [9]. Став после поступления Натальи Сатиной и Елены Жуковской в Московскую консерваторию их главным помощником в вопросах музыкальной теории, он настаивал перед отъездом в Игнатово, чтобы Елена посылала свои вопросы по почте [10]. «Лень» и «поблажки» себе – так определил характер своего отдыха в Игнатове Рахманинов в письме к другу Александру Затаевичу. И продолжал: «В начале лета ни ходить, ни сидеть не мог. Я лежал только и усиленно лечился. Теперь я поправился. Боли меня почти оставили. Благодаря этой болезни мне никакая работа на ум не шла и я ровно ничего не написал. Но не жалею об этом, лишь бы поправиться совсем. По приезде в Москву начну заниматься непременно» [11]. 11 сентября Рахманинов покинул Игнатово – надо думать, оставшись навсегда благодарным этому затерянному местечку за полные впечатлений, ничем не омрачённые дни. Что ныне представляет собою один из памятных рахманиновских адресов России? Село Игнатово лежит в 24 километрах к северо-западу от районного центра Нижегородской области города Сергач. От Сергача до Игнатова регулярного автобусного сообщения нет; но можно проехать в село Камкино (пригородным поездом «Сергач – Арзамас», либо автобусом «Сергач – Камкино»), по мосту перейти через Пьяну к селу Луговому (бывшее Погорелое), издалека заметному благодаря церкви Знамения Божьей матери с лёгким налётом готики (постройка 1838 года), и от Лугового полем пройти три километра. Мне довелось побывать в Игнатове и обнаружить по склонам горы, посреди тихого села, вблизи кладбища за низкой оградой следы садово-паркового наследства Скалонов. Два параллельных ряда лип по верхним террасам горы до сих пор ограждают одичавший сад терновника, крыжовника и вишен; кое-где вкрапливаются молодые вязы, жёлтые акации и сирень. Сад съезжает с крутых склонов и с размаху прыгает в хозяйские дворы. На фундаменте барского дома, на предпоследнем уступе к озеру, теперь двухэтажный кирпичный каркас будущего дома богатых заказчиков; безликость его уже нанесла значительный урон романтической красоте этого уголка… А сверху, от липовых посадок, где сохранились два неглубоких рва, открывается завораживающий вид на длинный полукруг озера, ныне почему-то называемого Безымянным, на стелющиеся леса орешника, на бескрайние поля с дальним пятном дубового леса… Для Рахманинова, так любившего свою степную Ивановку, Игнатово должно было казаться экзотикой… «Парк восстановить и сделать таким, каким он был раньше, невозможно, – сказано в книге «Сады и парки Горьковской области», вышедшей в Нижнем Новгороде в 1981 году. – Вероятно, есть смысл посадить на его месте мемориальную рощу, посвятив ее памяти великого композитора. Это под силу местному лесхозу». Спустя десять лет в другой книге – «Заповедные места Нижегородской области» – было предложено поставить здесь в память о пребывании композитора стелу. То был последний голос в защиту Игнатова. О нём, кажется, забыли и в Сергаче. Ни в краеведческом музее, ни на автостанции мне никто не смог никто не подсказать, как добираться туда… Литература: 1. Кн. А.Лобанов-Ростовский. Русская родословная книга. – Изд. 2-е., СПб., 1895. - Т.2. - С.220 2. Воспоминания Д.А.Скалон // Рус. старина. – 1903, сент. – С.517 3. Там же. 4. Д.А.Скалон. На службе в лейб-уланах.// Рус. старина. - 1908, окт.- с.187 5. С.Рахманинов. Литературное наследие. – М., 1978. – Т.1. – С.192 6. Воспоминания о Рахманинове. – М., 1988. – Т.1. – С.243 7. С.Рахманинов. С.263 8. Воспоминания о Рахманинове. С.243 9. С.Рахманинов. С.263 10.Там же. С.536 11. Там же. С.266 «ИМЕНИЕ БЫЛО СТЕПНОЕ...» В деревне Ивановка, имении родственников Сергея Васильевича Рахманинова – родителей его будущей жены Натальи Александровны Сатиной, им написаны лучшие произведения. Вдохновению способствовали полный покой и природа, о которой Рахманинов вспоминал: «Имение это было степное, а степь – это то же море, без конца и края, где вместо воды сплошные поля пшеницы, овса и т.д., от горизонта до горизонта. Часто хвалят морской воздух, но если бы вы знали, насколько лучше степной воздух с его ароматом земли и всего растущего... Был в этом имении большой парк, насаженный руками, в моё время уже пятидесятилетний. Были большие фруктовые сады и большое озеро. Последние годы моего пребывания там, когда имение перешло в мои руки, я очень увлекался ведением хозяйства. Это увлечение не встречало сочувствия в моей семье, которая боялась, что хозяйственные интересы отодвинут меня от музыкальной деятельности». О том, что такое Ивановка, я впервые узнал летом 1992 года, когда, оказавшись в Тамбове, решился отправиться на её поиски.
В дизеле до райцентра Уварово я извёлся совершенно: поезда побаивались дороги, ибо в последний раз она ремонтировалась в 1916 году; оставалось с тоской провожать глазами каждую травинку. Час стояли на станции Ржакса – пережидали встречного. В Уварово приехали далеко за полдень. Город едва виднелся где-то на возвышении. На автостанции узнаю: автобус на Ивановку отменили. Ловить попутку? Мне объяснили: Ивановка – в стороне от основной трассы, не всем по пути. Лишь полтора часа спустя я сел в легковушку, чтобы хоть сдвинуться с места. Водитель высадил в открытом поле, у развилки: вот дорога на Борисоглебск; от первой же деревни – Алабушки – восемь километров. Меня подхватила новая легковая. «До первой деревни!» И снова – поля два поля, пустые, с куцыми берёзовыми лесопосадками, и нет им конца. «Ты точно знаешь, куда тебе? А то так довезём до Борисоглебска». Но Алабушка появилась, полуутопленная в травах. Я сошёл на грунтовку; во ржи на ток пробирались две женщины, они и указали дорогу на Ивановку. Скоро я оставил деревню с её гудящими тракторами и ЗИЛами и вышел в поля, – поля уже без того подавляющего равнодушием простора, что у трассы; здесь я чувствовал себя путником, мирно, в гармонии с природой спешащим вдаль. Заходило солнце; в стороне отдыхали стога и чистые озёрца. На дороги ни души, только два машины прошумели мимо. И когда сзади затрещал мотоцикл, я не оглянулся: что зря сбавлять ходу. Но треск смолк, мотоциклист крикнул: «В Ивановку? Садись!» И мы потряслись навстречу вечернему ветру. Долго ехать не пришлось: напрямик дороге встал плотный лес. Слева остался большой пруд, лес обогнули, и за зернохранилищами – там, где обнаружилась деревня, я сошёл с подножки. Этот лес не мог не быть усадьбой! Конечно, вот он: знакомый по фотографиям двухэтажный флигель, где с 1890-го 1917 год Сергей Васильевич до отъезда из России проводил почти каждое лето. Веранду и стену дома обвивал дикий виноград, оттого дом и дорожка вдоль, затемнённая каштанами, обсаженная алыми флоксами, удивительно напоминала частное владение, где и теперь преспокойно живёт какая-то семья. А парк!.. Домашняя ухоженность и простой уют загородного дворика распространялись здесь повсюду: на аллеи в укромную тень, на аккуратные посадки деревьев и кустов, не белые беседки, самой сутью своей предназначенные для семейного чаепития. Впечатление было мгновенное и обезоруживающее, без священного трепета, без глубокого чувства причастности к великому: возникла вдруг, как из сна, добрая умиляющая патриархальность, которой, кажется, и нет давно на свете... В глуби кленовых и тополиных аллей скрывались колодец и круглое болотце – остаток высохшего пруда. А настоящий пруд – длинный, дугообразный, с самодельными мосточками, раскинулся за широкой наклонной поляной с яблоньками и розами. У беседки-купальни ловил карасей добродушный рыбак. К купальне подошёл старичок в очках, внимательно осмотрелся и удалился. «Это директор?» – «Нет, директор помоложе, – улыбнулся рыбак, – тому около сорока. Он настолько посвятил себя созданию усадьбы, что и семьи не завёл. Скоро должен вернуться из Тамбова...» Дом Александра Ивановича Ермакова я нашёл на исходе единственной в деревне улицы, протянутой в темнеющие уже поля. Ермаков – высокий, крепкий, с короткими прямыми русыми волосами, со светлыми «хохлацкими» глазами, быстро вовлёк меня в разговор, который вёл в основном сам, нетерпеливо моя кружки, чашки, тарелки, не зная, за что в первую очередь и браться в этом холостяцком беспорядке, и открывал неизвестные мне страницы истории. Парк после революции приходил в запустение, вырубался, затаптывался, зарастал бурьяном. Ни одной из двадцати четырёх построек не сохранилось, от флигеля, подаренного родителями Натальи Александровны Сатиной к её свадьбе, к шестидесятым годам остался лишь фундамент. Этот флигель и восстановили силами тамбовских энтузиастов из Общества охраны памятников, устроив там мемориальную комнату; а в 1982-м всё здание стало уже Домом-музеем. От одного паркового пруда теперь лишь болото, другой, что с купальней, мелеет; одиннадцать лет приходилось воевать с жителями (отнюдь не заботясь о чистоте русского литературного языка – иначе добиться понимания трудно), чтобы не пасли на территории усадьбы скот! ... Все беседки, купальня, флигель, дорожки из кирпичиков выстроены заново, возобновлены парковые деревья (зеленеет ещё, правда, посаженный Рахманиновым клён, но он обречён); возводится – с неимоверными усилиями – главный барский дом, копирующий утраченный, спасибо финансовой помощи Юрию Павловичу Рахманинову, внучатому племяннику композитора, строителю, академику, герою Соцтруда, оказывающему финансовую помощь... А в деревне ещё шесть лет назад кругом была грязища – пока не проложили асфальт. Как же возможно было расширить музей, реконструировать парк? Ермаков вступил в переписку с родственниками Рахманинова; и музей обогатился фотографиями, письмами, воспоминаниями... Среди ценнейших документов в руках у Александра Ивановича оказался рисунок самого Рахманинова: план парка, набросанный им в Швейцарии по памяти. Кроме того, облик парка описала двоюродная сестра Рахманинова Софья Александровна Сатина. Теперь требовалось найти необходимые породы деревьев и кустарников, саженцы росших здесь цветов. И хлопоты по этому делу взяла на себя... выдающаяся певица Ирина Константиновна Архипова Ермаков говорил с таким воодушевлением, что сомнений не оставалось: передо мной – не просто директор музея, передо мной – неугомонный подвижник, единственный человек, способный защитить дорогой Рахманинову уголок, сделать для этого и невозможное... Много ли найдётся людей, согласных оставить город и перебраться на жительство в захудалую деревню, жить в доме без удобств, да ещё и ежедневно, ежечасно бороться за каждую мелочь, имеющую хоть какое-то значение для сохранения памяти о Рахманинове? С Ивановкой я расстался на следующий день: Александр Иванович, обойдя со мной усадебные владения, посадил мен в грузовик, к «музейному» шофёру, и парень помчал в Уварово, по короткой дороге: этот путь, восемнадцать километров, по бездорожью, в сапогах, некогда регулярно проделывал Александр Иванович... ...Спустя четыре года я снова попал в Ивановку по приглашению не фестиваль (ежегодно, в апреле и июне, проходят здесь и в Тамбове рахманиновские фестивали, в которых принимают участие ведущие солисты России; на этот раз, в канун дня рождения Рахманинова, пели солисты Большого Театра Маквала Касрашвили и Олег Кулько, программу вёл Святослав Бэлза; а самого Ермакова ожидало поздравление с присуждением звания Заслуженного работника культуры России). Я приехал за день перед концертом. Музейный автобус, встретивший меня поздно вечером на тамбовском вокзале, три часа прорывался через вьюжную чёрную пустоту полей; фары шарили по начисто выметенному морозным ветром шоссе; изредка перед колёсами нервными пылевыми струями разлеталась позёмка. Неожиданно и несмело встали огоньки деревни: въехали в усадьбу... И как враз всё преобразилось! Спокойный старый лес, чёрные выразительные стволы – к небу, откуда сыплются на блестящий свежий снег щекочущие белёсые хлопья; коридорчик аллеи во тьму, и наконец – голубой барский дом с белыми наличниками, полускрытый деревьями, – дом-красавец, восстановленный Ермаковым в неравной борьбе за кирпичи, за доски, за стёкла, за гайки... Дом, без которого, он знал, немыслима усадьба великого русского композитора и музыканта. Время от времени я приезжаю в Ивановку. Ермаков, несмотря на болезнь ноги, живёт только музеем, деятелен неимоверно. Барский дом обставлен богатой старинной мебелью, предметами быта. Для «имения средней руки» даже это даже слишком... Парк омолаживается, хорошеет. Только кирпичные дорожки стали асфальтовыми – не по-рахманиновски как-то... Однако не буду судить. Ермакову всё можно. «Рахманинов мне ближе, чем родственник: ведь мало ли что могут учудить родственники. Он мне истинно близкий человек», признался мне однажды Александр Иванович... _______________ © Сокольский Эмиль |
       
|
