 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Светлой памяти жителя станицы Раздорская
Павла Федоровича Молоткова, наделенного чистой душой ребенка, даром любви и красоты. 1. ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Но растерянность тут же сменяется более сильным ощущением того, как в легкие хилого горожанина, расширяя грудную клетку и расправляя плечи, вливается настоянный на травах чистый воздух с терпким запахом горячей земли. И радостно замечаешь красные капельки августовского шиповника и разноцветные брызги полевых цветов, и редкие клочья облаков на выцветшем небе, светлеющем к размытому в белесой дымке горизонту, нежно обнимающему зелено-голубую лесостепь. И первобытное ощущение себя в центре вселенной будто приподнимает над землей в легком парении. Но куда же все-таки идти? «Идите вниз», – сказал невесть откуда появившийся парнишка. Широкая дорога – в латках асфальта с пролысинами старинной булыжной мостовой. Подталкиваемые тележкой с вещами, мы катимся по крутизне, и кажется, что взлетим сейчас над блестящей внизу рекой, над обрывистым противоположным берегом, опрокинутым в зеркальном отражении, над синими далями. Вкатываемся мы прямо на центральную улицу, и из 1570 года попадаем, если не в 1917-й, то, по крайней мере, в советские времена, поскольку улица эта носит имя Ленина, а параллельная ей (вдоль Дона их всего четыре или пять) – имена его соратников по революционной борьбе. Образуя станицу, улицы эти протянулись на 1,5–2 километра, зажатые между рекой и высокими холмами (их здесь называют «бугры»). Очертания холмов чем-то напомнили дорогой сердцу Коктебель. Впрочем, может быть, не столько очертания, сколько краски: как бирюза на золотых украшениях сарматских красавиц пронзительно голубела полынь на выжженной солнцем поверхности холмов, но не ржавой и пожухлой, как бывает в конце лета, а совершенно золотой и бархатистой.
Итак, мы оказались на центральной улице, где на очень небольшом расстоянии друг от друга сконцентрировались все административные здания, музей, почта, школа, и очень скоро заканчивался асфальт вместе с другими признаками городской цивилизации, которая, как объяснил напоследок провожатый, застряла на пути сюда в соседнем хуторе Пухляковском. Так я впервые попала в станицу Раздорскую, где жили и работали муж и жена Литвиненко, друзья моей дочери по биофаку РГУ, а ныне – научные сотрудники Раздорского этнографического музея-заповедника. - Не знаете ли, как пройти к Литвиненко? – спросила я у случайного прохожего. - Так, кто ж их не знает, – ответил прохожий. Идите по Кирова до Песчаной. Там на углу они и живут. Мне тоже в ту сторону, я покажу. Но их сейчас нет ни дома, ни в музее – они калмыков встречают. И мы узнали, что в годы Великой Отечественной войны именно у Раздорской насмерть стояла калмыцкая дивизия, защищая переправу отступающих советских войск. Память о погибшем здесь Герое Советского Союза Эрдни Деликове чтят и калмыки, и их соседи раздорцы. Августовские встречи давно уже стали одной из многочисленных раздорских традиций. От руки написанные объявления о событии висели около музея и школы, где уже шло застолье и слышалось хоровое пение. Ниточки улиц вели нас, нанизывая бусины впечатлений. Шли мы, как показалось, довольно долго, мимо скромных домиков, куреней, порой очень аккуратных, порой полуразвалившихся, порой совсем заброшенных. Редко, но встречались и богатые дома, в основном, приезжих, дачников. Вокруг шла обычная жизнь с характерными звуками и запахами деревенского хозяйства. Но родники, родники! Нежно журча, они пересекали дорогу, образуя извилистые потоки, бегущие в Дон. Каждому кланялись, чтобы испить водицы, живой, силы дающей. У каждого – своя песня, у каждого – свой вкус. Кто с коромыслом, кто с тележкой, тянутся дорожки станичников к родникам – водопровода в станице нет. Улица, на которой жили Литвиненко, действительно была песчаной. Да и по дороге ноги местами вязли в песке, пустынном, дюнном. - Наверное, здесь когда-то было морское дно, – сказала дочь. И, как выяснилось позже, не ошиблась. 2. СТАНИЧНИКИ ЛИТВИНЕНКО «Вот их дом», – сказал наш провожатый, показывая на старую, слегка покосившуюся хибару за забором из заводской штамповки – жилище, вполне подходящее для научных подвижников. Посреди двора – красное пятно палатки, в глубине – выжженный солнцем огород и кухонная пристройка. Непрерывно жуя, из сарая иронически глядела на всех голова старой козы, кудахтало несколько кур, неистово лая, рвался с цепи пес – добряк Моцарт (названный так за беспечный легкомысленный нрав, за что и сидел на цепи), под ногами вертелся рыженький песик Джоник и важно разгуливал явно «ученый» кот – вот и все нехитрое хозяйство. Двое сыновей (четырех и одиннадцати лет) гостили в городе у бабушек, а супруги принимали гостей. Если бы я рисовала портрет Нади, то изобразила бы одну и только одну широченную прекраснозубую улыбку – она вся в ней, со всеми особенностями непростого характера. Плотно сбитая, статная, стройная, с гладко зачесанными черными волосами, Надежда Литвиненко смотрелась настоящей кинематографической казачкой. Впоследствии это впечатление стало еще более ярким, когда мы увидели ее в народном костюме, проводящей музейную экскурсию. Быстрая и порывистая в движениях, она излучала гостеприимство. Улыбка Славика, очень высокого, худощавого, хорошо сложенного, была более сдержанной и закрытой, но глаза светились искренним радушием.
Впоследствии я не раз задавала себе вопрос, откуда черпают Литвиненко свою энергию, которой хватает на все: ежедневная служба в музее (экскурсии, походы, исследовательская работа, а порой, и разгрузка угля для отопления музея в зимнее время – сама видела); двое присмотренных детей, за развитием которых родители внимательно следят; хоть и нехитрое, но все же домашнее хозяйство, а тут еще постоянные гости. Многие, проходя мимо, просто не могут не зайти сюда: перекинуться новостями, посетовать на беды, о чем-то попросить. Всем известно, что Литвиненко – люди отзывчивые. Сама не раз видела, как помогали они по дому бабе Дусе Богучарской, которой, порой, Надя и спину разотрет, и принесет что-нибудь необходимое. То по просьбе Болдыревой поедет с ней в город сына проведать, то спонсоров ищет (и находит!), чтобы станичных детей вывезти куда-нибудь – мир показать, то соберет в городе у знакомых ненужные вещи и раздаст станичникам, кто победнее. Ну и себя, конечно, не забудет. Не без этого. А еще Надя бесплатно вела занятия аэробикой со школьниками, а Славик – театральный кружок. И рисует он неплохо, потому и просят его постоянно что-нибудь оформить. В жизни семьи Литвиненко, похоже, все не случайно. По крайней мере, выбор профессии, друг друга и местожительства. У обоих раннее фанатичное увлечение биологией, особенно, у Вячеслава. Для него первым импульсом стало чтение еще в 4-м классе книг Даррелла. Уже в 14–15 лет он был одержим идеями замечательного путешественника и ученого о сохранении генофонда. Собственно, условием поступления на работу в музей было открытие в музее природного отдела, представляющего местную флору и фауну. Литвиненко создали замечательный гербарий, коллекцию насекомых с раритетными экземплярами, мечтают иметь в музее уголок живой донской фауны, с удовольствием проводят для посетителей заповедника многокилометровые экскурсии по экологическим тропам. Своей увлеченностью заражают не только собственных детей. Соседи-станичники частенько приносят сюда любопытные находки, какими изобилует станица (здесь много кремния, и неолитические кремниевые ножи, порой, валяются под ногами). «Местная природа не менее экзотична, – утверждает Вячеслав, – чем, например, природа тропиков и субтропиков. Здесь встречаются раритеты, каких нет нигде». Двор Литвиненко заставлен аквариумами и террариумами, и чего только в них не копошится (что очень волнует местных кошек): разных видов черепахи, ужи, лягушки, мыши, насекомые… Забота об экологии – одна из составляющих музейной работы. Совпадение увлечений с работой – не каждому выпадает на долю такое счастье. Считают ли себя Литвиненко счастливыми – не вполне ясно. Зато ясно, что Раздорам они (по рождению не сельские люди) преданы всей душой и, несмотря на отсутствие элементарных городских удобств, уезжать отсюда никуда не собираются. Знают о заповеднике все и взахлеб рассказывают о своей работе, о добрых соседях, о здешних красотах с жаждой всем поделиться, все показать, щедро и бескорыстно.
3. КАФЕ ПОД ГРУШЕЙ К нашему появлению в «Кафе под грушей» за круглым столом кроме хозяев сидели двое калмыков: глава администрации сельского муниципального образования Бадма Ботаевич Пораев и зав. народным музеем имени Эрдни Деликова из этого же соседнего села Елена Дулдашевна Леджинова да кругленький полковник, педагог-воспитатель казачьего кадетского корпуса, базирующегося в Раздорах во время летних каникул. Мы были в Раздорской впервые, и от остановки автобуса до дома Литвиненко в нас нарастало волнующее чувство незримого присутствия тайны и каких-то чудес вокруг. Приехали ненадолго, не терпелось поскорее узнать как можно больше, и потому, присоединившись, мы время от времени вклинивали в веселое застолье свои вопросы. Отвечали нам охотно и даже с удовольствием. - Что же вы раньше не приехали? – с сожалением сказал Бадма Батаевич. Мы здесь уже два дня. Венки возложили на месте гибели Деликова, минута молчания там была, памятный знак на Раздорской переправе поставили, потом выставку открывали – двух музеев работа. - В каком году происходили эти события? – спросила я. - В июле сорок второго. Наши отступали. Пять дней шла переправа. Прикрывала 110-я калмыцкая дивизия. Бои были страшные. В одном из них и погиб Эрдни, первый калмыцкий Герой Советского Союза. А место гибели его нашли раздорские школьники вместе с учителем Андреем Николаевичем Сердюковым, руководителем кружка «Юный турист-эколог», биологию преподает. Они походами ходили до села Салын-Тулугун, где совхоз имени Деликова.
- А какие концерты совместно устраиваем! Все-таки жаль, что вы раньше не приехали. Вчера в школе вечер дружбы был, там мальчик песню пел об Эрдни. Его отец Александр Колодяжный слова написал, а Костя, сын, музыку сочинил и пел. Голос замечательный. Многие плакали. - Давайте выпьем за дружбу и знакомство, – предложил Бадма. Дружба – это праздник. Здесь открылась калитка. - Александр Ричардович, присоединяйтесь, – весело крикнула Надя, я сейчас и вам тарелку принесу. Новый гость – археолог Смоляк из Ростовского госуниверситета приехал в станицу со студентами для раскопок на острове Поречном, что прямо напротив Раздорской и разделяет Дон на два омывающих его рукава. - Александр Ричардович, – обратилась я к Смоляку, – не знаете ли вы Владимира Яковлевича Кияшко? - Как же, он доцент нашей кафедры. - Ну, а я его знаю со студенческих лет. Он говорил, что в прошлом году копал здесь неподалеку от хутора Каныгин, и что-то мезолитическое они откопали. - Да! Если хотите, можем туда на днях прогуляться. Это в километрах шести отсюда. Там храм замечательный. Чудом сохранился. - Ничего себе, прогуляться! – Шесть километров. - А как вы думали? Здесь масштабы экскурсий – не то, что в городе. - Вот это меня, наверное, и пугало, когда Кияшко чуть не каждый год приглашал принять участие в экспедиции, влюбленно расхваливая Раздоры. Он ведь работал здесь очень много лет. Что-нибудь вам оставил? - Что вы! Тут работы еще на несколько поколений хватит. Здесь и неолит, и бронза, и средневековье. Могильников много. - Да-да, непочатый край, – вступил в диалог Славик, – и не только для археологов. Тут и биологам, и историкам, и искусствоведам, и геологам есть чем заняться. Утром поведу вас в Атаманскую балку – это рядом, наша Песчаная улица прямо туда ведет. Там так великолепно обнажены слои – геологическую летопись можно по ним читать как книгу. - А что же удалось именно вам найти? – спросила Смоляка Ирина. - Многое, но самое уникальное – редкий средневековый панцирь. Исторический музей в Москве очень им интересуется. - Вот мы ребят поэтому сюда и вывозим, – включился в разговор полковник. – И отдохнуть можно, и узнать много интересного. Ведь казачество донское именно отсюда пошло. Первое поселение на острове Поречном было. - Отдых здесь – лучше не придумаешь, – сказал Славик, – река чистая, берег сплошь песчаный, а песок какой, заметили? – кварцевый. Дождь прошел, а грязи нет – вся вода впиталась.
- Когда-то в этих местах было морское дно, – бросив фразу, Надя пошла на кухню. - А Поречный тоже в зону заповедника входит? - Конечно, – отвечал Славик, – еще остров Гостевой – он ниже по течению и хутора Каныгин и Пухляковский, и большая территория по обеим сторонам реки. Всего 3600 гектаров. - А почему остров – Гостевой? - Там купцы останавливались. Их же «гостями» называли. А на Поречном гавань была. В 1696 году флот Петра стоял в ней перед покорением Азова. Так и сейчас это место Петровской гаванью зовут. Разговор снова подхватил полковник. - Наши кадеты историю казачества хорошо знают. Спросите их, они вам столько расскажут. И о боевых делах донских атаманов. Вы, небось, только о Платове и знаете. - Да, конечно. - Кроме Платова, столько талантливых военоначальников на Дону было! И многие - родом из Раздорской. Вот пойдите завтра в музей, Надя и Славик все вам покажут и расскажут. - Обязательно пойдем. - А знаете, почему станица Раздорской называется? Славик, расскажи, – попросила Надя. - Существуют три версии. Первая – река здесь на рукава разделяется. Вторая – у казаков были жены-красавицы, разноязычные, раздоры постоянные между ними шли, а третья версия связана с историей о том, как два атамана не поделили красавицу полонянку. Один был убит и похоронен в балке, которую с той поры и стали называть Атаманской. За разговорами незаметно опустошались тарелки и бутылки, почти сразу же на столе появлялось что-то еще неприхотливое, но от души. Станица уже спала крепким сном, вокруг лампы вилась назойливая мошкара, изрядно покусывали комары, но застолье продолжалось, и непринужденные шутки и анекдоты снова сменялись разговорами о Раздорской. - Мне кажется, – сказала Ирина, – что наше посещение музея уже началось. Славик, у тебя во дворе столько зверья и букашек в банках и террариумах. И как хозяйка это терпит? - Да она сама часто что-нибудь интересное тащит, а еще и соседи приносят. В Раздорах можно встретить такие раритеты, каких уже нигде нет. - И как же им удалось здесь сохраниться? - А вы разве не заметили, когда шли, какое здесь разнообразие ландшафтов, точнее говоря, биотопов. На сравнительно небольшой территории порой соединяется несоединимое: степи и остепненные участки, даже пустыня и тут же леса, пойменные и байрачные, дубравы, ветлы, целина, река, родники – чего только нет. Поэтому и сохранились здесь краснокнижные экземпляры, исчезнувшие в других местах. Здесь все уникально. - Вот интересно, – воскликнула Ирина, – когда я сверху смотрела на остров Поречный, мне показалось, что там настоящая саванна. Все засмеялись. - Смотрите, уже светает. Действительно, гасли последние звезды, волны предрассветного ветерка теребили листву, небо на востоке быстро светлело. Под утренний гомон птиц и крики запоздалых петухов, славящих первые солнечные лучи, по-августовски жаркие, веселая компания нетвердо двинулась к Дону встречать рассвет. 4. РАЗДОРСКАЯ АУРА
Именно здесь образовались первые поселения и первая столица донского казачества. Именно сюда, на войсковой круг Раздорского городка в 1570 году Иоанн Грозный прислал грамоту о службе донцов государству Российскому. Раздорская была опорным пунктом кораблей Петра I перед взятием Азова. Ермак Тимофеевич, Михаил Черкашенин, Смага Чершенский – знаменитые атаманы ХVI-ХVII веков. Их боевые дела связаны с Раздорской. Здесь родились талантливые казачьи полководцы, герои войны 1812 года генерал-майор П.Г. Басов, командир лейб-гвардии Атаманского полка Р.С. Балабин, атаман Войска Донского М.П. Власов – несомненно, творческие личности в истории, да и не только они. В июле 1806 года в Раздорской жила известная кавалерист-девица Н.А. Дурова. В июле 1893 года писал в Раздорах этюды для картины «Покорение Сибири Ермаком» выдающийся русский живописец В.И. Суриков. Позировали ему местные казаки Арсений Ковалев, Антон Тузов, Макар Агарков. Их выразительные лица одухотворены художником в центральных образах картины. В станице Раздорской происходили события рассказа А.С. Серафимовича «На плотах». Писатель жил здесь в начале ХХ столетия. Многие старожилы Раздорской помнят и сейчас, как в 1971 году встречались они лицом к лицу с писателем и киноактером В.М. Шукшиным, а некоторые даже участвовали в массовках при съемках на раздорской земле художественных фильмов по произведениям донских писателей М.А. Шолохова, А.В. Калинина, В.А. Закруткина. В прошлом году построили дом и поселились в Раздорах замечательные художники-дизайнеры, авторы интереснейших ландшафтных работ в Туапсинском районе и Ростовской области, участники международных выставок в Киеве и Японии Светлана и Владимир Сергиенко. Река, горы, острова, степи, лес – разнообразие ландшафтов создает особую пейзажную красоту этих мест, наверное, не счесть всех художников, работавших в Раздорской и запечатлевших ее на своих полотнах. Ростовские мастера Чарская, Покидченко, живший здесь Скопцов, Тимофеев, академик Нечитайло, который жил в шести километрах отсюда в юртовом хуторе станицы Раздорской – Пухляковском, дарили местному музею раздорские пейзажи. В одном из музейных зданий они занимают три зала. Есть в музее и работы классиков Е. Лансере и Крылова. На конференции в Раздорской «Агарковские чтения 2003 года» Людмила Ивановна Куркова заметила, что «художников тянет в Раздорскую не просто красота местных пейзажей. Дух казачества, дух наших предков витает над красноватыми раздорскими буграми. Не каждый его видит, не каждый чувствует, но он есть». Воистину это так. В хуторе Пухляковском, который славился когда-то своими виноградниками, вырубленными при Горбачеве, виноградарями, винами и виноделами, живет патриарх донской литературы Анатолий Калинин, автор того самого романа «Цыган», над телеверсией которого было пролито столько женских слез. Анатолий Вениаминович много сделал для благоустройства хутора и подарил хуторянам целую картинную галерею. В одной из статей журнала «Юный художник» (№ 11 за 2003 год) рассказывается о том, что мужской хор из Пухляковки, ревностно берегущий собранные в экспедициях песни, ежегодно в течение 15 лет выступает в Суриковском институте. Прилепился к хору студент Родион Кузнецов и обрел редкое счастье собственной темы. Его диплом – эскизы росписи скудного интерьера Пухляковского Дворца культуры автор статьи называет «замечательным проектом», «особой ценностью» и любовно анализирует подробности изображения художником местного пейзажа и быта. Он пишет, что хутор Пухляковский, «золотые горки», остров по стремени Дона от хутора до станицы Раздорской – все эти особые места», все здесь «напитано историей, культурой и рождает желание послужить ей».
«Если при мне произносят слова “Тихий Дон”, – сказал мне замечательный ростовский художник Владимир Карначев, – я всегда вижу именно Раздорскую: вечернюю тишину, закатную гладь воды, умиротворенность, таинственность. Есть мечта написать несколько вариантов. Один из них – раздолье, открывающееся сверху. Но самое главное – хотелось бы “ухватить” и выразить то единственное, лаконичное и обобщенное, что можно было бы назвать “образом Раздорской”. В Раздорской, как и в Танаисе, часто чудится мне кто-то, мелькнувший за углом в старинной одежде; много колоритных фигур среди местных. При встрече я невольно мысленно переодевал их в старинные костюмы. Раздорцы, в основном, очень просты в отношениях. Любят зазвать в гости, накрыть столы. Но это не просто “питие”, а мудрость: беседы о мироздании, о смысле бытия. В Раздорской живет мой друг Володя Паланчев. Занимался бизнесом, спонсировал мои работы, сейчас разорился, пишет книгу». Карначев прав: в Раздорах и сейчас можно встретить немало удивительных людей, талантливых, многие из которых не сумели в полной мере реализовать себя из-за нелегкой деревенской жизни. Может быть, и есть где-то казаки, о которых бытует поговорка: «Снега зимой не выпросишь!», но мне в Раздорской такие не встречались. Евдокия Яковлевна Богучарская, Павел Федорович Молотков (в прошлом году ушедший из жизни), талантливая семья Колодяжных и все-все богатые разумом сердца (что так ценил в людях Ф.М. Достоевский) раздорцы – разве можно не любить их за щедрую душу, за бессребренность, за красоту, созданную их руками. Влияет ли на них раздорская аура или, быть может, они сами, того не ведая, ее создают? А еще жил в Раздорской совсем недавно редкостный человек, реальный создатель Раздорского этнографического музея, скромный учитель средней школы, ставший для раздорцев Учителем с большой буквы, – Леонид Тимофеевич Агарков, имя которого известно сейчас ученым мира. Но не менее важно то, что просто своим существованием, всем, что делал и как делал, он создал в Раздорской нравственную атмосферу высочайшего накала, отблески которой светят и сейчас, несмотря на все особенности нашей нынешней жизни. Вот и судите сами о том, что такое раздорская аура. 5. АГАРКОВ И «АГАРКОВЦЫ» Раздорский этнографический музей-заповедник расположен в двух часах езды на автобусе от Ростова. Много это или мало для проведения интереснейших экскурсий, способных дать пищу и уму, и сердцу, зависит во многом от организаторов. К сожалению, их не так много. А жаль, потому что такие экскурсии могли бы принести пользу не только желающим хорошо отдохнуть на лоне красивой природы, но и пополнили бы копилку музея, хотя бы для реставрационных и охранных работ. Об этом и многом другом, интересном и важном, рассказывала мне уже в мой следующий приезд в станицу директор музея Наталья Леонидовна Смолякова, статная, красивая, спокойная, уверенная в себе и доброжелательная, умеющая делать паузы, моментально схватывающая суть вопроса и по существу отвечающая. И товарищам по работе, и местным жителям (в деревне ничего не утаишь от соседей) известно, хотя Смолякова никогда это не афиширует, что нередко собственные деньги из скромного семейного бюджета приходится тратить на нужды музея. О музее и музейной работе она знает все. Очень ценит свою «правую руку», научного сотрудника музея Л.Л. Пономареву, хорошо знает особенности каждого работника, в частности, и Литвиненко, их достойные профессиональные и человеческие качества и недостатки, о которых никогда за глаза никому не скажет, а в глаза выскажет все спокойно и справедливо, так, что никто не сможет обидеться. В станице о ней говорят как о «человеке на месте», и что у нее все от отца, оставившего по себе такую память, что «всякий раз, когда нужно быстро назвать имя человека, связанного со станицей Раздорской, имя-символ, любой раздорец, не задумываясь, назовет Леонида Тимофеевича Агаркова. Это по его архивным материалам была составлена справка для Правительства РСФСР о необходимости создания Раздорского музея», – пишет Н.А. Волобуева. «Волшебник моего детства, нравственный ориентир сегодняшнего дня», – так говорит о нем дочь. С детства мечтавший стать офицером, после окончания военного училища в 1941 году он попал в самое пекло Великой Отечественной войны – Сталинградскую битву. Два высших ордена, несколько медалей – все за боевые заслуги. После войны – служба в органах госбезопасности и неожиданное увольнение из-за дяди – профессора, оставшегося за границей. Родом из коренных раздорских казаков, очевидно, потомок того Макара Агаркова, который позировал В.И. Сурикову, он вернулся в родные пенаты в 1951 году. Высокий, подтянутый, ученикам казалось, все умеющий и все знающий, Леонид Тимофеевич проработал в Раздорской средней школе 32 года. Затем в Усть-Донецке. Его называли Учителем с большой буквы. В письме-некрологе сестре Л.Т. Агаркова его коллега Чугуевская писала: «…За что бы он ни брался, все делал очень умно, рационально, с перспективой обязательно. Если это музей, то на профессиональном уровне, если уроки труда, то с умной связью с местным материалом, спросом; если краеведческая работа, то с такой умной организованностью, с учетом романтической детской целеустремленности (ведь все походы были пешими, они давали маленькому человеку возможность измерить свою землю своими ногами и все на ней увидеть)». А начиналось это так: «В 1952 году декабрьским вечером в Раздорской школе остановились туристы-лыжники Новочеркасского геолого-разведочного техникума. Встреча школьников и студентов, рассказ о походе, неординарное общение запомнились сельским ребятам», – вспоминает хранитель фондов РЭМЗ Юлия Михайловна Борисова. Сам Леонид Тимофеевич в своей работе «Нуклеус» писал, что эта встреча разбудила «у школьников страсть к путешествиям». Агарков решил «помочь ребятам. В школе была организована секция туризма и краеведения. Мальчишки и девчонки с неукротимой энергией искали, находили и приносили все, что, по их мнению, заслуживало какого-либо внимания». В 1955 году школьники нашли лодку, выдолбленную из цельного ствола дуба, это была очень редкая и значимая находка (ныне хранится в Новочеркасском музее Донского казачества). Осенью 1957 года кружковцы с Агарковым обследовали Красный яр на острове Поречном и Ракушечный яр. Археологический материал оказался настолько важным, что впоследствии в археологическую науку вошел термин «ракушечно-ярская культура».
Л.Т. Агаркова интересовала не только археология, но абсолютно все, что касалось истории родного края, а в революционных событиях – в равной мере и красные, и белые. Обращаясь к участникам третьих Агарковских чтений писатель Калинин сказал об Агаркове: «Это он заложил краеугольный камень в создание Государственного музея-заповедника в первой столице казачества – станице Раздорской. Он начинал на Дону ликвидацию так называемых белых пятен в истории донского казачества». Вместе с учениками он проводил изыскания в искусствоведении, этнографии, палеонтологии. В военной истории были восстановлены события раздорской переправы в июле 1942 года, увековечены имена героев. Писательница Наталья Кончаловская, мать кинорежиссеров Михалковых и внучка художника Сурикова с благодарностью писала об исчерпывающем исследовании агарковцами пребывания Сурикова в Раздорской. Леонид Тимофеевич очень любил природу, учил детей бороться за чистоту рек и озер, создал целую школу краеведов-экологов, вместе с учителем А.Н. Сердюковым создал первую в Ростовской области «экологическую тропу». Материалы, собранные учениками Агаркова, настолько объемны и интересны, что создание на этой базе государственного музея стало лишь вопросом оформления документов. К этому времени народный музей насчитывал уже 10 тысяч экспонатов. Все они сразу вошли в собрание РЭМЗа. Более того, ко времени официального создания музея, 25 февраля 1998 года были четко определены пути дальнейших исследований в самых различных областях знаний. Архив Агаркова так велик, что «и сейчас, спустя десятки лет, не выходя за пределы агарковских папок, можно выстроить музейную работу», – утверждает А.К. Пономарева. Агарковым были опубликованы десятки статей, прочитал сотни докладов на конференциях разного уровня. «Сколько лет прошло, мальчишки и девчонки стали пожилыми людьми, но до сих пор мы сверяем свою жизнь по жизни Леонида Тимофеевича, он до сих пор объединяет нас. 16 августа, в день рождения учителя, мы обязательно собираемся в Раздорской, берем лодку и как прежде горит на прибрежном песке костерок, согревая душу воспоминаниями о нашем детстве и любимом наставнике», – говорит один из его учеников. Многие из воспитанников Агаркова стали высокопрофессиональными специалистами, кандидатами и докторами наук, но, быть может, самыми главными его уроками были для них уроки любви к людям, безупречной честности, бескорыстия в служении делу, без чего, наверное, не было бы сияния той ауры, которая освещает и освящает станицу Раздорскую. 6. РАЗДОРСКИЕ ЗВЕЗДОЧКИ Многое изменилось в жизни страны и станицы с тех пор, как ушел из жизни Леонид Тимофеевич Агарков. В последнее время часто приходится слышать фразу: «Плохо работаем, потому что мало платят». Агарков получал скромную зарплату сельского учителя, но он любил свою работу, любил людей и работать мог только с полной отдачей. Такой уж он был человек. Бессребренность давно не в моде. И оборачивается она порой отсутствием у многих раздорцев предпринимательской жилки, столь необходимой сейчас для выживания. Зато немало станичников, похожих на Агаркова светом души – звездочки в Раздорском небе. Евдокия Яковлевна Богучарская появилась во дворе Литвиненко с жалобами на больные ноги и с палочкой, о которой, уходя, совершенно забыла. - Знаете, сколько мне лет? – спрашивает она с лукавой улыбкой, – восемьдесят два! Поверить в это нелегко, потому что бабу Дусю, как многие ее называют, дома застать невозможно. Веселая, подвижная, постоянно занятая чьими-то делами, чего только она не знает о Раздорской и раздорцах. - Мы – с базков, – объясняет она. (Базки – участки на берегу, где когда-то казаки, жившие на острове, пасли скот. – Н.Б.) А еще баба Дуся – необыкновенная мастерица-рукодельница. За мизерную зарплату, которую и назвать стыдно, она обучает своему мастерству школьников и очень гордится, когда ее называют учителем. - Приходите ко мне, я и вас научу, – говорит она в порыве своей щедрой души. И научила. Для нее это – потребность. Работы Евдокии Яковлевны представлены в экспозиции Раздорского музея, потому что они уникальны. Задумала она как-то по совету писателя Калинина запечатлеть в вышивках Красную книгу донской природы, и поныне занята этим. Образцы таких вышивок я видела в музее рядом с вышитыми ею портретами выдающихся людей края. А еще вышивает Евдокия Яковлевна замечательные ковры. Они украшают все стены ее скромного домика. Когда на следующий год я снова приехала в станицу, у Евдокии Яковлевны появилось еще одно увлечение: она привезла из соседней Семикаракорской, широко известной своим художественным фарфоровым промыслом, белую глину и лепила с учениками разные поделки. Как-то заехали в станицу немецкие туристы. Дети одарили их своими работами. Туристы были в восторге. Подарок из глины достался и мне. Я храню его как реликвию. Шли мы как-то с Евдокией Яковлевной через всю станицу – живет она почти на краю, на бугре. Так чего только не рассказала она мне интересного по дороге. Показала бугор, где, говорят, спрятаны доспехи Ермака Тимофеевича и меч его, который ждет своего времени и своего открывателя. - А вот на этом бугре как-то вышку геологи поставили, искали что-то. Так вышка провалилась в бугор, и найти ее не смогли, потому что внутри бугров пещеры и озера, из которых наши родники текут. - Хорошо ли живут раздорцы? – спросила я однажды Евдокию Яковлевну.
- О других не скажу, а сама я живу как королева. Все у меня есть. Захочу платье новое – сошью, и она показала на свой скромный ситцевый халатик. Поесть захочется – в огород пойду. Все у меня есть. Я – богатая. А вот те, что дворцы у нас строят, – да разве ж это богатство? Так, одни слезы… – так смотрит на жизнь учительница Раздорской средней школы с нищенской зарплатой Евдокия Яковлевна Богучарская. Дорога к дому Евдокии Яковлевны ведет сначала по улице Калинина, и где-то в двадцати шагах от угла Песчаной я невольно ойкнула и остановилась в изумлении перед двумя домиками, будто возникшими из сказки детства. Они казались пряничными, потому что каждый кирпичик был раскрашен, а по высокому цоколю шли картины. И чего только не было там – разве того, что кузнец Вакула написал на своей мазанке. Донские пейзажи соседствовали с Чебурашкой; на боковых стенах – солдаты-победители, а под самым коньком крыши – букет степных тюльпанов, написанный на зеркальном стекле. - Кто же красоту такую сделал? – спросила я. - Это Молотков Павел, болеет он только очень. Будто чувствуя, что в следующий приезд могу не успеть, я все же решилась побеспокоить больного. Стояло жуткое августовское пекло. Возле дома и во дворе – никого. Утки лежали где попало на земле, широко распластав крылья. На мой зов: «Хозяева дома?» – неторопливо вышла молодая женщина. - Кто же такую красоту сотворил? – спросила я снова. - Болеет он, с постели не поднимается. Но тут внутренняя дверь под увитой виноградом террасой отворилась, и появилась улыбка, а вместе с ней очень худой среднего роста человек в майке и старых брюках с дырками на коленях. - А вот и он, – сказала молодайка. - На красоту Вашу любуюсь, поговорить можно? – улыбка стала еще шире. Хозяин открыл калитку, и я вошла в полутень беседки. - Молока хотите? - Хочу. - Он скрылся за дверью, и через минуту я уже пила из доверху налитой литровой кружки что-то прохладное и необычайно вкусное. - Нужно заметить, что во все время пребывания в станице я ни разу не нарушала местные обычаи и даже с пляжа до дома – рукой подать – не позволяла себе пройти в купальнике – только в платье. А в последний день расслабилась и явилась к Молотковым в слишком коротких шортах и слишком коротком топике под негодующими взглядами станичных баб. Одна из них подошла к калитке и, обращаясь ко мне, вызывающе сказала: - Ты хто там – чи девка, чи парень, чи баба? Скажи Вальке, чтоб уток напоила. В отличие от аборигенок Павел Федорович на мою одежду внимания не обратил и, вернувшись с молоком, спокойно распорядился насчет уток, потом сел рядом на лавочку и, видно наконец дождавшись благодарного слушателя, стал рассказывать о том, как он, сибиряк, попал в Раздоры, как полюбил свою Серафиму (он ласково называл ее Сарой), как нажили они двоих детей – сына и дочь, как жили душа в душу, как решил он для своей любимой Сарочки построить дом и построил: сначала один, а потом и второй рядом – семья разрасталась, как вложил в эти дома всю свою горячую любовь. Показал и картины свои, что висели на стене дома: на одной – излука Дона, остров и станица – вид с бугра, на другой – Емеля со щукой, обе писаны маслом, но Емеля – на зеркальном стекле. Павел Федорович так оживился, что, казалось, не о нем, немощном, только что говорила невестка. Картину с Емелей вынес на улицу, где света было больше. Вот, смотрите, – говорил он, радуясь как дитя, – так повернешь – одна картина, а так – совсем другая – в зеркальном небе менялось отражение мира. А когда я попросила разрешения сфотографировать на память, он взял на руки внучку и захотел непременно сфотографироваться с ней на крыше. - Не позволяйте, ради Бога, – шептала я невестке и сыну, – упадет вместе с ребенком, не дай Бог. Еле отговорили. - Как горевал, как плакал, когда Сарочки не стало. Но перед смертью она завещала ему жениться на ее подруге. - Сара строгая была, а Рита – мягкая, добрая. Погоревал я, погоревал, потом к Рите очень привязался. Только бросила меня Рита. Уехала из Раздор, никому не сказала куда. Вот с тоски горькой стихи писать начал. Возьмите эту тетрадку. Дарю ее Вам. Мне недолго жить осталось. Читая поэму Павла Федоровича, я невольно вспомнила, как в своей программной статье «Искусство при свете совести» Марина Цветаева цитирует стихи безвестной монахини Новодевичьего монастыря, которые с точки зрения литературы, как говорит Цветаева, не выдерживают никакой критики, но стоят вне литературы и над литературой самым совершенным определением добра как круговой поруки. Стихи Молоткова еще более стоят вне литературы. Но они не могут не тронуть выплеснувшимся в словах редким даром любви. Вот некоторые фрагменты. Шепчут травы вешние У седых дубов: «Счастье, Богом данное, Не вернется вновь»… * * * Забыть того, кого любил и обожал – Безнравственность людей, таящих много жал… * * * Больше жизни Ритушку Паша полюбил, Подскажи мне, реченька, Кто его сгубил… На следующий год Павла Федоровича не стало. Погасла его звездочка, но свет остался: перед смертью он подарил свои картины школе. Там они теперь и живут. За день до визита к Павлу Федоровичу что-то случилось с моим фотоаппаратом. Местный фотограф, как мне объяснили, жил в самом начале спуска в станицу с бугра, по верху которого шла трасса, то есть пройти нужно было километра четыре. Встречные станичники обычно здороваются с незнакомыми людьми и детей к этой деревенской этике приучают. Так что прекрасное слово «Здравствуйте!» как пожелание здоровья и добра звучало чуть ли не на каждом шагу. Взбираясь на бугор, я заметила стайку ребятишек от 5 до 12 лет, бегущих рядом и с любопытством меня рассматривающих. Было в их лицах, совершенно не тронутых «прелестями» городской цивилизации, столько чистой непосредственности, что невольно вспоминались персонажи картин Честнокова и Богданова-Бельского. - Здравствуйте, тетенька. - Здравствуйте. - А как Вас зовут? А к кому Вы идете? – вопросы воробьиным чириканьем сыпались так, что я едва успевала отвечать. - А можно мы Вас проводим? - Проводите, пожалуйста. - А можно мы Ваши сумки понесем? – с некоторой нерешительностью сказала одна из девочек. - Конечно, можно. Сумок было две, и на каждую пришлось по три человека.
Фотографа дома не было. Жена, миловидная и приветливая, предложила подождать. Разговорились. Оказалось, что она работает в музее, а ее муж-фотограф – тот самый Александр Колодяжный, что сложил песню о подвиге калмыцкого героя. Сочинял вместе с сыном Костей, так замечательно спевшим ее своим звонким мальчишеским голосом, что слезы выступали на глазах мужчин. Текст этой песни мне подарили. После каждого куплета звучал припев: Калмыцкие тюльпаны, Донские ковыли, Поведайте, скажите О подвиге Эрдни. На месте переправы Я молча постою, Донская чайка криком Усилит боль мою. Музыкальность Кости – от отца, замечательно играющего на баяне. Талантливый мальчик не раз выступал на конкурсах песни в Усть-Донецке. Мама с гордостью показывала грамоты и дипломы. Александр Колодяжный – очень уважаемый в станице человек. Инвалид детства, он в поте лица с утра до вечера зарабатывает хлеб насущный – семью-то на пенсию не прокормишь, и у жены в музее зарплата невелика. А хозяйство большое, да двое сыновей. Вот и «мотается» он по свадьбам, дням рождения – куда позовут – и, обладая художественным вкусом и техническими знаниями, делает по заказам добротные видеофильмы о знаменательных событиях в жизни станичников. С большой теплотой говорит о Колодяжном директор музея Наталья Леонидовна Смолякова. - Его помощь музею – постоянная и бескорыстная, неоценима. Очень добрый. Много делает для людей совершенно бесплатно. Вот и мне помог с фотоаппаратом, а денег не взял. Засиделась я у фотографа, заслушалась его рассказами о красивых душой людях, живущих в станице: вот Оксана Ерыженская, несмотря на тяжелое заболевание, учит станичных детей танцевать за такую же копеечную зарплату, как и Богучарская. Петр Данилович Попов, пасечник, пишет стихи, играет на гитаре, поет. - Много талантов в Раздорской. Вот приезжайте1-го сентября на Престольный праздник. Там все себя покажут. Когда, распрощавшись с семьей фотографа, я вышла за калитку, бугор напротив его дома полыхал в последних лучах заходящего солнца. Несмотря на поздний час, провожающие ждали меня. - А хотите, мы Вам стеклышки подарим? Так с этими стеклышками я их и сфотографировала. - А фотографии пришлете? - Пришлю. - Детей вообще нельзя обманывать и особенно таких – благодатный и благодарный материал, из которого можно лепить чудесное. Был бы скульптор! Фотографии свои они уже получили, но за мной остался должок – книжки, которые они тоже просили им подарить. Подарю в следующий приезд. Обязательно.
7. ПРЕСТОЛЬНЫЙ ПРАЗДНИК Станица Раздорская тянет к себе как хорошая книга, и как хорошую книгу ее можно читать заново, бесконечно открывая что-нибудь новое, интересное. Приглашение на Престольный праздник стало поводом для новой встречи. - Что значит престольный праздник, – спросила я у прохожей женщины. - А Бог его знает, – ответила она. Второй встречный сказал так: - Собираются все вместе, столы накрывают. Вот и называется преСТОЛьный. И только третий остановился и с уважением к событию основательно объяснил, что Престольный праздник станицы – день закладки первого камня станичного храма. Каждая станица имеет свой Престольный день, когда обязательно съезжаются в нее гости из всех окрестных станиц и хуторов. И как знаменательно, что в Раздорской этот праздник совпадает с началом учебного года. Ведь духовный центр станицы – Раздорский этнографический музей-заповедник начинался со школьного музея и сейчас продолжает работать в тесном сотрудничестве со школой, в сотрудничестве взаимном: и музей помогает школе в учебном процессе, и школьники помогают музею в экологической и поисковой работе. По традиции Престольный праздник начинается звоном церковного колокола и утренним богослужением в местной церкви. В 1931 году с Раздорского храма были сорваны и разбиты кресты и колокола, а в 1962 году и того страшнее – его взорвали. Сейчас вместо храма стоит одноэтажный домик, над которым как знак возвышается круглая башенка с куполом и крестом. - В хуторе Каныгин храм видели? Чудом уцелел. Красивый. Так наш куда красивше был, а благодать какая! Может, восстановят? – сказала, крестясь, старушка. «Может, и восстановят», – подумала я, но вряд ли это будет скоро. Слишком много в станице нерешенных проблем. После богослужения около церкви накрыли столы, радушно зазывали прохожих, щедро и вкусно угощали всех сытным мясным обедом и домашними вином. Время от времени на «сцену» впрыгивали местные дворняги, выпивший казак с фуражкой набекрень перед сценой стал выделывать ногами замысловатые фигуры. Собак прогнали, казак натанцевался – все шло своим естественным чередом. Надо сказать, что многие говорили мне о сильном пристрастии раздорских станичников к спиртному, но потому ли, что «все относительно», или по какой-либо другой причине за все время пребывания в Раздорской я не видела ни одного валяющегося пьяного, ни разу не слышала сквернословия. Концерт был замечательный. Особенно понравились мне местный хор «Раздорские девчата» и очень талантливое музыкальное трио исполнителей старинных казачьих песен из Усть-Донецка. Дневная часть праздника завершилась скачками на донских скакунах, табун которых – гордость атамана Филина – живет совершенно дикой жизнью на острове Поречном, вытаптывая там все, что можно вытоптать – издержки этнической экзотики. Очень значительным показалось мне выступление директора музея Натальи Леонидовны Смоляковой. Она обратила внимание на то, что Престольный праздник станицы Раздорской – один из больших праздников русской православной церкви: День Пресвятой Иконы Богоматери Донской. Иконы, в честь которой в 1824 году в станице Раздорской был построен и освящен храм с двумя приделами: правый – св. Василия Великого, левый – св. Варвары Великомученицы. История иконы связана с выдающимися событиями в жизни казачества и России. Я записала рассказ Натальи Леонидовны. Вот он. «Согласно летописи, прибывшие на помощь Великому князю Дмитрию донские казаки принесли с собой икону Божьей матери. Этот образ был укреплен на древке как хоругвь, во все время, пока продолжалась Куликовская битва, осенял полки русских воинов. После сражения донские казаки поднесли эту икону в дар Великому князю. Дмитрий, прозванный в честь победы на Куликовом поле Донским, поставил икону в Коломенском Успенском соборе. С тех пор она стала именоваться Донской. В 1552 году, отправляясь в Казанский поход, царь Иоанн Грозный взял икону с собой. В дальнейшем она попала в Московский Благовещенский собор. В 1591 году крымские татары подошли к Москве с целью нападения на столицу земли русской. Ночью государь долго молился и получил помощь. Враги не отважились на штурм Москвы, побросав оружие, они в необъяснимой панике бежали прочь. В настоящее время икона «Богоматерь Донская» хранится в Москве в Третьяковской галерее и является духовной святыней русской нации. Недаром во время смуты в Москве в августе 1991 года она была вынесена из галереи и была среди москвичей, дабы примирить русских людей, не допустить братоубийственной гражданской войны. Икона «Богоматерь Донская» является также шедевром древнерусской иконописи. Она двусторонняя. На лицевой стороне изображено «Умиление богоматери», а на оборотной – «Успение Богоматери». Кроме того, икона выносная, т.е. предназначенная для выноса из храма. Когда-то ее украшал богатый золотой оклад, но он был сорван французами во время Отечественной войны 1812 года. Принято считать, что ее автором был выдающийся русский живописец Феофан Грек, расписывавший вместе с Андреем Рублевым Благовещенский собор в Московском кремле. Много храмов построено в ее честь. Одним из таких храмов был храм в станице Раздорской». А вечером на берегу снова звенели песни. Пламя огромных костров, казалось, поджигало воду, и без того теплую, как парное молоко. Искры улетали к небесам, пересекаясь с августовским звездопадом. 8. РАЗДОРЫ В РАЗДОРАХ
На престольном празднике много и красиво говорилось о возрождении казачества. В действительности же никакого возрождения не видно. Много разрушенных домов, много брошенных, во дворы которых, сокрушая заборы, вламываются умные соседские коровы и объедают виноград, деревья - все, что можно объесть. - Смотрите, коровы у соседей безобразничают, – сказала я как-то женщине, сидевшей во дворе соседнего дома. - А, пусть, все равно там никто не живет! - Ну так что, может кто-нибудь вернется. Прохожие помогли выгнать коров, кое- как заделали забор, закрыли калитку. В Раздорской катастрофически растет число дачников – богачей, строящих здесь в стиле «вампир» псевдодворцы, разрушающие местный колорит. Что тут поделаешь, если соединяются две такие силы, как отсутствие и желание надежно вложить капитал. Так же, как те «умные» коровы, вламываются они в станицу. Молодежь из Раздорской массово уезжает – нет рабочих мест. Говорят, до перестройки был здесь богатый колхоз с 5000 голов скота и 6000 гектаров пашни. Основная часть населения работала в колхозе да в рыбколхозе – рыбы было много, не то, что сейчас. Исчезли швейная мастерская, гончарное производство и кирпичный завод, работавшие на залежах хорошей местной глины. От прежнего колхоза осталось название «Раздорская нива», около 1000 голов скота и примерно столько же гектаров пашни. Текучесть кадров ужасная. Кто согласится работать за 500-600 рублей в месяц с 5 утра до 9 вечера ежедневно без выходных и без права болеть (больных увольняют). Председатель колхоза, конечно, как и администрация всех уровней, живет зажиточно и, надо полагать, не из собственного кармана накрывает столы во время Престольного праздника, дарит дорогое спортивное оборудование и обеспечивает льготное питание школе, где, очевидно, учатся его дети. Но благие дела и широкие жесты делаются очень выборочно: при мне он отказал больной одинокой колхозной пенсионерке помочь с машиной для доставки угля на зиму. К сожалению, побеседовать со мной председатель отказался, хотя я через секретаря просила пять минут и просидела зря полтора часа у «парадного подъезда». - Работать негде, а чем же занимается станичная молодежь, – спросила я соседку. - В своих хозяйствах заняты, но в основном женщины. Мужики пьют и шабашат. Молодежь тайком наркотиками балуется. А так в большинстве бегут отсюда. Однажды я встретила одного из таких раздорских беглецов в Ростове на Большой Садовой. Он стоял, поставив одну ногу на какое-то возвышение и, упираясь локтем в колено, а ладонью в подбородок, словно в трансе зачарованными блестящими глазами смотрел на цветной поток вечерних огней. - Что ты делаешь здесь, Сережа? - Смотрю, – не поворачивая головы, сказал он. Он был похож на тех бедуинов из повести Антуана де Сент-Экзюпери, которые после пустыни впервые увидели город и стояли в ожидании, когда это кончится, не в силах представить бесконечность потока. Если этот Сережа когда-нибудь и вернется в Раздоры, то, может быть, на старости лет, несмотря на то, что городская жизнь быстро разрушает все иллюзии, с которыми ему подобные сюда приезжают, широко раскрыв глаза и рты. Городская жизнь как мясорубка перемалывает их души, предоставляя каждому свободный выбор в полной несвободе соблазнов, ложных ценностей вокруг и элементарного отсутствия денег. В отличие от председателя колхоза директор музея Наталья Леонидовна Смолякова беседовала со мной доброжелательно, охотно отвечая на вопросы. - Конечно, натуральное возрождение казачества в том виде, как это было прежде, невозможно, – сказала она, улыбнувшись. Суть казачества всегда была в самоуправлении, направленном на служение государству. Мы надеемся, что после 2005 года самоуправление войдет в полную силу, и не важно, как оно будет называться. Форма самоуправления определится на местах. Возрождение казачества – это игра и политика: сыграть на умах, чтобы получить определенное место в государственной власти – один из путей сохранения исторических ценностей края: и материальных, и духовных. - А каковы юридические права музея-заповедника? Я слышала, что вам приходится вести не просто охранную работу, а борьбу. - Да, у нас до сих пор нет охранных зон. Таганрогский институт «Спецпроектреставрация» готовит документацию для создания таких зон. Проект будет рассматриваться Комитетом по охране памятников в ближайшее время. Большое содействие оказывает в этом администрация области и губернатор Владимир Федорович Чуб. - Чем бы я могла помочь вам? - Расскажите в печати о наших богатствах и наших проблемах. Я вижу большую задачу в превращении Раздорской в центр туризма. Власти должны поверить в реальную возможность иметь доход от широкого потока туристов в зону нашего этнографического заповедника. *** Наивно полагая, что вопрос об охранных зонах заповедника уже решен (ведь столько лет обсуждается), я позвонила в областную инспекцию по охране памятников и узнала, что проект по-прежнему находится в стадии обсуждения. А до того с охранными зонами не считается даже администрация всех уровней, если нет выгоды. Все архитекторы, по роду службы связанные с проблемами музея, соглашаются с необходимостью контролировать новое строительство в станице, но потом никто ничего не делает. Безусловно, рано или поздно цивилизация в станицу войдет: когда-нибудь протянут и водопровод, улицы покроют асфальтом. Но, обретая бытовые блага, Раздорская будет неизбежно терять первозданность. Торопитесь посетить станицу Раздорскую! Может быть, удастся и вам насладиться ее красотой, радостно ощутить ее волнующую ауру… ____________________________ © Боровская Наталья Ивановна |
       
|
