В пятый день Творения Бог благословил только что созданных рыб, птиц и пресмыкающихся, сказав им так: «Плодитесь и размножайтесь, и

наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле».

Сотворив мужчину и женщину, Господь также благословил их: «Плодитесь и

размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею…» (и дальше – про владычество 

над всеми животными царствами и видами).

Неизреченная мудрость Творца проявилась в том, что врожденная стремление к продолжению рода Он закрепил и конкретизировал в двух чувствах – половом и родительском. Родительский рефлекс, жертвенный и возвышенный, дополняется половым – более низменным и эгоистичным. Исполнение долга в сочетании с получением удовольствия - это более надежный комплект, (Так, полезные для Рода свойства – например, патриотизм, коллективизм, сострадание – как-то связаны с тщеславием и честолюбием. То, что объективно нужно Роду, индивидом воспринимается как должное и/или приятное).

Дети рождаются и у тех, кто совершенно не были готовы и не хотели стать родителями. Да здравствует зов плоти!

Детей любят и те, в ком половое влечение (т.е. влечение к другому полу) выражено слабо, и те, кто стал родителем, не планируя этого («Одно неловкое движение…», по определению Жванецкого).

 В «Женитьбе» Гоголя Кочкарев, желая склонить приятеля к вступлению брак, сначала намекает на приятные стороны супружеских отношений, а затем умело возбуждает отцовские чувства: 

«К о ч к а р е в. …Ну для чего ты живешь? Ну взгляни в зеркало, что ты там видишь? глупое лицо - больше ничего. А тут, вообрази, коли у тебя будут ребятишки, ведь не то что двое или трое, а, может быть, целых шестеро, и все на тебя как две капли воды. Ты вот теперь один, надворный советник, экспедитор или там начальник какой, бог тебя ведает, тогда, вообрази, около тебя экспедиторчонки, маленькие такие канальчонки, и какой-нибудь постреленок, протянувши ручонки, будет теребить тебя за бакенбарды, а ты только будешь ему по-собачьи: ав, ав, ав! Ну есть ли что-нибудь лучше этого, скажи сам?

 П о д к о л е с и н. Да ведь они только шалуны большие: будут все портить, разбросают бумаги.

 К о ч к а р е в. Пусть шалят, да ведь все на тебя похожи - вот штука.

 П о д к о л е с и н. А оно, в самом дело, даже смешно, черт побери: этакой какой-нибудь пышка, щенок эдакой, и уж на тебя похож».

Кратко, но с исчерпывающей полнотой, как и положено гению, Гоголь называет причины, по которым мужчина может ЖЕЛАТЬ стать отцом:

- обрести смысл жизни в бессмертии Рода, продолжив свое существование в потомстве;

- растиражировать, воспроизвести себя, свою сущность;

- передать в надежные руки наследство, будь то капитал, библиотека, семейные реликвии, социальный статус, профессия, репутация.

- оживить и заполнить игровым началом досуги, избежать скуки, одиночества.

Надо отметить, что Подколесин человек обеспеченный, не какой-нибудь там крестьянин, поэтому для него несущественны более грубые экономические соображения:

дети – будущие помощники и кормильцы в старости.

Почему Кочкарев говорит о шести детях, будто двоих-троих недостаточно?

Ответ находим у Людвига Фейербаха: «Уже самый вид ребенка так пленителен, так властен, что непреодолимо возбуждает в тебе желание иметь еще несколько ему подобных».

Высказывание типично мужское. Ну, конечно, приятно смотреть на своего ребеночка и тем более приятно быть окруженным целой стайкой этих очаровательных созданий. 

Подколесин и Кочкарев видят главным образом светлые стороны отцовства, которое кажется им необременительным (разве что детки бумаги разбросают).

О пленительности вида ребенка легко говорить тому, кто не страдает токсикозом первой половины беременности, переходящим в токсикоз второй половины беременности, не рожает, не кормит и, как правило, не встает ночью к орущему младенцу, не проводит бессонных ночей у кроватки больного. В лучшем случае старается облегчить жизнь жене, зарабатывая побольше, чтобы можно было нанять нянек - бабок-кормилиц.

Шесть детей – это все-таки хлопотно, и придется искать другую квартиру, попросторнее. Просторная квартира в столице может оказаться слишком дорогой даже для надворного советника. Дети растут, их надо не только кормить и одевать, но и учить, это всё расходы, расходы, расходы… 

Многодетные семьи – на селе: и прокормить проще, и с пяти лет дети помогают по хозяйству, и квартирный вопрос не успел испортить людей, и вообще жизнь проще. Старшие дети нянчат младших, так что нагрузка на родителей растет не прямо пропорционально количеству детей. Плохо, когда в семье преобладают девочки.

Шестеро детей – вполне обычная цифра для русской крестьянской семьи позапрошлого века.

В дворянских семьях детей было меньше, хотя, казалось бы, никаких материальных препятствий деторождению не существовало. 

Евгений Онегин не только единственный ребенок в семье, но и наследник всех своих родных, т.е. все они бездетны. Софья Фамусова, Владимир Дубровский, Петр Гринев, Евгений Базаров, Илья Обломов, князь Мышкин, Ставрогин и Петруша Верховенский, Константин Треплев – единственные дети в семье.

У Татьяны Лариной, Родиона Раскольникова, Андрея Болконского, Вронского, Стивы Облонского, Нехлюдова – по одному брату или сестре.

У Элен Курагиной и Константина Левина – двое братьев.

Четверо детей, насколько я могу припомнить, только у Щербацких, Ростовых, Прозоровых.

Не слишком многодетные семьи! Возможно, это связано с тем, что вывести в романе или пьесе больше четырех братьев или сестер технически довольно сложно.

Обратимся к совсем древним временам, когда женское бесплодие считалось тяжелым несчастьем, даже проклятьем, а мужская попытка уклониться от своих детородных функций сурово каралась (Вспомним печальную судьбу библейского Онана, использовавшего самое примитивное средство контрацепции, которое я целомудренно назову по латыни coitus interruptus).

В священном Писании подробно представлены родословные основных персонажей.

У Ноя, как известно, было три сына. 

У Авраама, Исаака, Иосифа – по два сына.

У Иакова-Израиля 11 сыновей и одна дочь (от четырех женщин), но это скорее исключение.

У Моисея один брат Аарон, одна сестра Мариам и двое сыновей.

У Аарона четыре сына, У его сына Елеазара – один сын.

У Корея – три сына.

Как видим, даже когда «завет плодитесь и размножайтесь» исполнялся неукоснительно, далеко не все семьи были многодетными.

Правда, в родословиях обычно значатся только мальчики. И не упоминаются умершие в младенчестве, а таких было очень много. «Один сын – не сын», это имело тот смысл, что слишком высока вероятность смерти этого единственного. Надо было заводить двух-трех детей, чтобы иметь гарантию.

Медицина тех времен не смогла уберечь младенцев - сына Петра Великого и дочь Александра Благословенного. 

«Смерть детей» - всего сто с небольшим лет назад Саша Черный назвал это явление таким же банальным явлением, как фамилия «Смирнов». В XIX веке выживали лишь шесть из каждых десяти русских новорожденных, к 1913 году этот показатель повысился до до 73 процентов, Мотив смерти детей присутствует во многих произведениях Чехова (назову сходу из самых знаменитых: «Враги», «Именины», «Скрипка Ротшильда», «Вишневый сад», «Чайка»).

Сюжет одного рассказа Сергеева-Ценского: отец-врач вынужден выбирать, кого из двух сыновей спасти от смертельной болезни (лекарство есть только для одного, его дают младшему, более слабому, и оба умирают). 

Из трех детей Григория Мелехова умирают двое.

В конце позапрошлого века доктора вычислили уровень детской смертности в монарших семьях Европы: предполагалось, что уж здесь обеспечен наилучший уход и применение новейших и эффективнейших методов профилактики и лечения. Монархий, кстати, тогда было в несколько раз больше, чем сейчас, одних германских княжеств и герцогств штук тридцать, так что материал можно было рассматривать как достаточно репрезентативный.

Не помню точных цифр, но уже через 50-60 лет средние показатели детской смертности в СССР были ниже, чем когда-то в элитных семействах. 

Газета «Завтра» в этом месте с возмущением воскликнула бы: «А сегодня демократы довели Россию до ручки, в результате ихних «либеральных реформ» русских деток гибнет больше, чем в «тоталитарном» Советском Союзе». Но детская смертность продолжает почти неуклонно снижаться, какое бы время ни стояло на дворе – развитой социализм, перестройка, «лихие девяностые» или эпоха стабильности, неумолимой борьбы с коррупцией и властной вертикали, И сегодня этот показатель в России, хоть и выше раза в два, чем на Западе, зато на порядок ниже, чем в развивающихся странах

Снижение детской смертности – глобальный процесс. Билл Гейтс недавно привел такие данные: 50 лет назад в мире умирали 200 млн. детей в возрасте до года, сегодня - 8 млн.

Если вид ребенка пленителен, принципиально ли важно, чтобы ребенок был похож на мужа своей матери?

Распространенный сюжетный ход: Достойный человек узнает, что не приходится биологическим отцом ребенку, которого привык считать своим. Продолжение: Достойный человек продолжает любить ребенка, как ни в чем не бывало.

Я спросил нескольких знакомых, сослуживцев, изменилось бы их отношение к своим детям, если бы вдруг, чисто теоретически, выяснилось, что дети «не свои». Все не сговариваясь ответили, что ТЕПЕРЬ это уже никакой роли не играет:

- Даже к собаке привязываешься, если взял ее щенком, а тут человечек, как же не привязаться! 

У меня была знакомая семья с двумя детьми. Я совершенно случайно узнал, что старший их сын – от первого брака. Догадаться было невозможно: отчим относился к нему как истинно любящий отец, т.е не сюсюкал, мог и накричать, и шлепнуть, но была между ним и мальчишкой некая доверительность, был душевный контакт, какой бывает только между родными людьми. 

Итак, родительское чувство эмансипируется, отрывается от своей биологической, животной основы. Еще легче Любовь отрывается от деторождения. Философ Владимир Соловьев проницательно отмечал, что величайшие литературные возлюбленные – бездетны. Писатели интуитивно понимают, что беременность, роды, кормление младенца – все это опошлило бы, испортило, унизило, оскорбило бы высокие бессмертные образы Дездемоны, Манон Леско, Франчески да Римини, Кармен, Татьяны Лариной, Дамы с камелиями, Нины Арбениной, Настасьи Филипповны. Каким-то чудом этим женщинам удается избежать того, что в свое время считалось практически неизбежным результатом супружеских и аналогичных отношений. Бесплоден брак гоголевских старосветских помещиков – в этом нет ничего удивительного, но странно то, что автор не видит в этом ничего необычного и вообще не обращает на это обстоятельство внимания. Великая любовь самодостаточна. (Возможно другое объяснение: наличие ребенка утяжелило бы повествование, помешало бы развитию сюжета.)

В рассказе Карела Чапека итальянский священник рассказывает англичанину-путешественнику, что на самом деле Джульетта благополучно вышла замуж за графа Париса. Сэр Оливер страшно разочарован: в трагедии, которую он видел в Лондоне, все было в тысячу раз прекрасней.

- Прекраснее! Не понимаю, что тут прекрасного, когда двое молодых людей расстаются с жизнью, - удивляется падре. - Жалко было бы их, молодой синьор! А я вам скажу - гораздо прекраснее, что Джульетта вышла замуж и родила восьмерых детей, да каких детишек, боже мой - словно картинки!

Сэр Оливер покачал головой.

- Дорогой падре, вы не знаете, что такое великая любовь.

Маленький патер задумчиво моргал глазками.

- Великая любовь? Я думаю, это - когда двое умеют всю свою жизнь... прожить вместе - преданно и верно...»

Этот взгляд разделял Лев Толстой, с особым удовольствием описывавший превращение молоденьких девиц в расплывшихся матрон.

- Ты такая чистенькая, невинная, свеженькая, прелестная - а вот изволь исполнять свой природный долг, не угодно ли в муках рожать!? «Жена спасается чадородием» (1 Тим., 2:15). 

(Кстати, родовые муки - плата за прямохождение, за увеличенный объем мозга младенца или за что-то еще?)

Подавляющее большинство читателей, как я полагаю, согласится с сэром Оливером: любовь семейная, спокойная, сопровождающаяся беспрепятственным чадородием, прекрасна с моральной точки зрения, но с эстетической – малоинтересна.

Роман Эмиля Золя «Страница любви», не говоря уже о «Нана», написан гораздо лучше и гораздо более популярен, чем его же «Плодородие».

Все знают, что прекрасное есть жизнь, но почему-то Джульетта – счастливая мать большого семейства воспринимается как нечто куда менее поэтичное, чем Джульетта шекспировская, а Наташа Ростова – подросток полнее воплощает торжество жизненного начала, чем Наташа, радующаяся желтому пятну на пеленке вместо зеленого. 

Наверное, по той же причине ребенок выглядит пленительнее взрослого: обещание, потенциал, будущее, многообразие возможностей прекраснее сущего, свершившегося состоявшегося, сбывшегося, реализованного. 

Не для всех вид ребенка пленителен, ребенок может быть нежелателен. Если не ошибаюсь, только во времена Возрождения, освобождения от суровых средневековых ограничений некий великий гуманист попробовал теоретически обосновать, как нелепо, в сущности, это самое «плодитесь и размножайтесь». По справедливости его следовало бы считать не благословением, а проклятьем:

«Своим появлением на свет мы обязаны неразумию наших родителей, утверждает Эразм Роттердамский и от имени богини Глупости провозглашает: «Разве голова, лицо, грудь, рука, ухо или какая другая часть тела из тех, что слывут добропорядочными, производит на свет богов и людей? Нет, умножает род человеческий совсем иная часть, до того глупая, до того смешная, что и поименовать-то ее нельзя, не вызвав общего хохота… Скажите по совести, какой муж согласился бы надеть на себя узду брака, если бы, по обычаю мудрецов, предварительно взвесил все невыгоды супружеской жизни? Какая женщина допустила бы к себе мужа, если бы подумала и поразмыслила об опасностях и муках родов и о трудностях воспитания детей? Но если жизнью мы обязаны супружеству, а супружеством - моей служанке Анойе (Анойя – богиня тупости, безрассудства. – А.Х.), то сами вы понимаете, в какой мере являетесь моими должниками. Далее, какая женщина, единожды попробовавшая рожать, согласилась бы повторить этот опыт, если б не божественная сила спутницы моей Леты (забвения. – А.Х.)?» …

У самого Эразма слова с делом не расходились, он был не так глуп, чтобы принимать участие в процессе чадородия и придерживался нетрадиционной ориентации.

По мере продвижения в обществе идей гуманизма, либеральной демократии и женского равноправия становилось всё яснее, что «плодитесь и размножайтесь» как стратегическая программа безнадежно устарела. Много детей – много хлопот и забот. Много детей в небогатой семье – значит, мужчина тратит все силы не на духовное развитие, а на добывание хлеба насущного для всей оравы, а женщина лишается свободы и вынуждена отказаться от продолжения образования и повышения квалификации, от реализации себя как творческой личности и превратиться в машину для рождения, кормления и первого воспитания детей.

Лев Толстой консервативно возразил бы, что истинная свобода женщины и истинная ее самореализация – в семье, в муже и детях. Крайнее нравственное падение женщины Лев Толстой обозначает тем, что она курит и избегает беременности.

Анна Каренина сообщает Долли, что у нее не будет детей. Наивная Долли недоумевает, почему она так уверенна, Анна же излагает какой-то метод контрацепции (автор целомудренно ставит два ряда точек, рискну предположить, речь шла о том же Coitus Interruptus). 

Долли олицетворяет природную добродетель женщины, почти не испорченной так называемой цивилизацией, Анна – извращенную природу женщины, начитавшейся всяких порочных авторов (не исключено, того же Эразма Роттердамского).

Долли теоретически понимает, что хорошо было бы не иметь больше детей, но когда пытается вообразить, что ее сын Гриша не существует, он просто не появился на свет, - и не может вообразить.

Какое счастье для женщин, делающих аборты, что они не могут себе представить, даже если бы захотели, своих малышей, убитых в материнской утробе. Маяковский призывал советских женщин отказаться от абортов, ведь его жертва, может быть, стала бы Моцартом. Нацисты призывали немецких женщин отказаться от абортов: «В вашем чреве, быть может, спасителя Германии!» 

Бытие – существует, а небытия - нет. Но кто определит, когда, в какой момент или в какой день после зачатья небытие переходит в бытие, кусок живой материи становится маленьким человеком?

- Нельзя заставлять женщину стать матерью, если она этого не хочет. Даже если она по неосторожности «залетела», надо дать ей возможность исправить ошибку.

- Между абортом и убийством ребенка разница чисто условная. Государство не должно разрешать одно и наказывать за другое.

Тот случай, когда бедный человеческий разум теряется, сознавая свою ограниченность.

       Нора, героиня одноименной драмы Ибсена, разочаровавшись в муже, решает уйти из дому. А как же долг перед семьей, перед детьми? У нее, видите ли, есть высший долг – перед самой собой. Так кто она, Нора, - моральное чудовище или провозвестник новых путей, новой морали? 

      К сожалению, Ибсен никак не обозначил, каким образом Нора собирается осуществлять свое высшее предназначение и в чем, собственно, это предназначение состоит. Допустим, она станет певицей, или танцовщицей, или актрисой, или революционеркой. Если к ней придет слава, все согласятся, что она правильно сделала, оставив семью: даже во имя святого, во имя детей нельзя было зарывать в землю такой талант! Лишать многотысячную аудиторию таких радостей! Пренебречь общественным служением! Кто там помнит сегодня, были ли мужья и дети у легендарной Сафо, у Сары Бернар, Софьи Ковалевской, Ларисы Рейснер, Мари Склодовской-Кюри, Инессы Арманд, Анны Павловой и Галины Улановой, Веры Мухиной?

      А вот если Нора окажется бездарной и ничем особо не прославится, тогда мы скажем с гневом и презрением: «Ну и стерва! Бросить мужа и детей ради своих бабских амбиций!» Но разве Нора знала, что ее ждет, известность или сплошные неудачи? В любом случае она должна была попробовать!

     «Дети – мешают. Дети не нужны. От детей надо избавляться». Кто внушил эти мысли простым людям – философы-безбожники, сеятели духовного разврата из образованцев? Русское село, середина XIX века. Повсеместно царят патриархальность, твердые нравственные устои, уникальная духовность, высочайшая внутренняя культура, лад. Вот черта для характеристики крестьянства той эпохи: «Незамужняя женщина эта рожала каждый год, и, как это обыкновенно делается по деревням, ребенка крестили, а потом мать не кормила нежеланно появившегося, ненужного и мешавшего работе ребенка, и он скоро умирал от голода».

      Так Лев Толстой пишет в романе «"Воскресение» о мамаше Катюши Масловой.

В дореволюционной России было немало патриотов не хуже сегодняшнего А. Проханова. Но почему-то никто не них не бросил гневно в лицо Льву Толстому: «Вы лжете, граф! Вы клевещете на Русскую Женщину, которая органически и генетически не способна на подобные гнусности! Современная деревня – это уникальная духовность, это вековые нравственные устои, это православное милосердие и любовь к детям, это повсеместно царящий лад!» Остается предположить, что убийство детей матерями было настолько распространенным и общеизвестным явлением, что оспаривать его существование не решались и истинно русские патриоты. Рискну предположить, что мать Катюши Масловой была неграмотной и «Похвалы глупости» Эразма Роттердамского, равно как иных вольтеров и мальтусов не читала, а к идее не кормить новорожденных пришла совершенно самостоятельно.

      Пьер Безухов, Козетта, Нежданов из тургеневской «Нови», Подросток Достоевского, Сильвия и Марк из «Очарованной души» Ромена Роллана – бастарды, байстрюки, незаконные дети. Внебрачные дети, наряду с похищенными и подмененными, - одна из вечных тем литературы. Само деление на «законных/незаконных» имело целью ограничить разврат: незамужняя женщина должна была знать, что рождение без брака позорит не только ее, но и ребенка. Но такое отношение общество могло позволить себе только при высокой рождаемости. В ГДР, где в 60-х годах с этим возникли проблемы, одна за другой стали выходить кинокартины и ставится спектакли, в которых подвергались осмеянию старомодные представления, будто матерями должны быть непременно замужние женщины, и доказывалось средствами искусства, что стать матерью-одиночкой – лучший способ обрести счастье.

        В 1917 году были отменены все законы, ущемлявшие права незаконнорожденных, но в послевоенном СССР некое неполноправие возродилось: пресловутый прочерк в графе «отец». Это считалось одной из действенных мер в борьбе за высокую мораль, а рождаемость была достаточной высокой. Когда городское население страны превысило сельское и рождаемость стала заметно сокращаться, прочерк в графе благополучно отменили и разрешили вписывать в свидетельстве то отчество, которое укажет мать:

- Пусть ведут себя аморально, лишь бы рожали будущих воинов и рабочих!

Кстати, Василий Жуковский, Афанасий Фет, Александр Бородин, Корней Чуковский, родись они, допустим, в 1955 году, имели бы прочерк в графе «отец»?.          

     В Китае власти искусственно сдерживают рождаемость. Считалось, что тысячелетние традиции можно сломать только строжайшими запретительными мерами. Но вот в стране прошли серьезно изменилась социально-демографическая обстановка, городское население впервые сравнялось с городским, а большинство китайских горожан, как показывают опросы, ограничились бы одним-двумя детьми, даже если бы все запреты были отменены. Вот вам и нерушимые тысячелетние традиции! 

Томаса Мальтуса, как и Грегора Менделя, в советской печати называли попом. Для пущей уничижительности. Чего еще ожидать от попа, как не человеконенавистнической (Мальтус) либо антинаучной (Мендель) бредятины? (По этой логике, учение епископа Коперника тоже следовало бы считать антинаучным). Мальтус действительно был приходским священником, но в Англии того времени это было ГОСУДАРСТВЕННАЯ, притом низкооплачиваемая должность. Когда политэкономические труды «человеконенавистника» приобрели широкую известность, и правительство, и церковные власти стали наперебой предлагать Мальтусу выгодные места по линии соответственно госслужбы и духовной иерархии – но тот неизменно отказывался, Роза Люксембург назвала Мальтуса апологетом капитализма, возводящим противоречия этого строя в ранг законов природы и признающим их священными. Надо признать, однако, что этот человек защищал капитализм «не для себя», не извлекая из этого особых личных выгод, не пытаясь нравственно оправдать собственную эксплуатацию пролетариата.

      В сущности, идеи Мальтуса просты. Люди способны плодиться и размножаться гораздо быстрее, чем растут продовольственные ресурсы. Численность населения должна подстраиваться под имеющие возможности накормить каждого. Человечество вынуждено самоограничиваться в росте своей численности, иначе этот труд берет на себя внешняя среда. Конечный предел воспроизводственной способности населения определяется ограничением по продовольственным ресурсам.

Карл Маркс считал Мальтуса экономистом неоригинальным: все основные идеи он якобы заимствовал у Симона де Сисмонди. Можно предположить, что эти идеи носились в воздухе. Вот, например, их сжатое изложение, сделанное в 1790 году, т.е. на восемь лет раньше первого издания нашумевшего мальтусовского «Опыта закона о народонаселении в связи с будущим совершенствованием общества»: «….В республике крайне необходимо и политически важно поставить преграду против перенаселения. Из абсолютно противоположных соображений надо поощрять рост населения при монархии, поскольку тираны обогащаются только за счёт количества рабов, и им крайне необходимы люди… При республиканском правлении избыток населения является настоящим пороком. Однако вовсе нет необходимости устраивать резню, чтобы избавиться от излишка людей, …нужно лишь не давать им возможности размножаться в большей мере, чем это требуется для того, чтобы быть счастливыми. Остерегайтесь умножающегося народа, в котором каждый - независимая личность, и не сомневайтесь в том, что революции есть следствие перенаселения... Пусть монархисты говорят, что величие государства определяется только чрезмерным количеством его граждан. Государство обречено на нищету, если размеры населения превысят его способность себя прокормить, но государство будет всегда процветать, если, ограничивая себя в нужных пределах, оно сможет вести торговлю своими излишками. Разве вы не обрезаете лишние ветви у дерева? И разве множество побегов не ослабляет ствол?.. Для уменьшения населения вовсе не следует убивать уже взрослого человека, ибо несправедливо укорачивать дни сформировавшихся людей. Но скажу, что вполне справедливо предотвратить появление существа, совершенно бесполезного миру. Человеческую породу следует чистить с колыбели, если вы предвидите, что данное существо никогда не сможет стать полезным обществу, его нужно уничтожить».

Звучит довольно зловеще, ибо высказано слишком бойко, а не сухо, по-научному, что неудивительно, ибо автор – небезызвестный маркиз де Сад («Философия в будуаре»).

Вот в каком одиозном соседстве оказался Томас Мальтус! Хотя можно поставить его в ряд куда более респектабельный: он дружил с Давидом Рикардо, одним из «источников» марксизма, и на его теории основывался Чарльз Дарвин, чьи теории, как принято считать, марксизм подкрепляют. Но Мальтус, конечно, враждебен Марксу. Он утверждал, что в бедности виноваты, прежде всего, сами бедняки, обзаводящиеся детьми, которых не могут содержать. Но ведь все социалисты знают, что на самом деле всему виной неправильное устройство общества и несправедливое распределение благ. 

Но не надо быть мудрецом и политэкономом, чтобы увидеть, что Мальтус все-таки немножко прав или не совсем неправ. Эмпирически ясно, что при высокой рождаемости имущество семьи распыляется, при низкой – сосредотачивается. Если в семье один-два ребенка, каждое следующее поколение будет богаче предыдущего, так сказать, автоматически, не прилагая чрезмерных усилий.

      При низком показателе у молодого человека есть много шансов к 35-40 годам занять престижную и хорошо оплачиваемую должность: вакансий освобождается, разумеется, меньше, чем желающих их занять. Но меньше, допустим, в два, три раза, а не в двадцать-тридцать раз. То есть конкуренция остается, но острота ее не зверская. 

При высокой рождаемости социальный лифт почти не поднимается, молодому человеку чрезвычайно трудно пробиться. Анекдот застойных времен: «Может ли сын генерала стать маршалом? Нет, потому что у маршала тоже есть сын». Всё же у сына генерала и даже у сына капитана есть шанс обойти детей вышестоящего начальства, если это дети единственные. Но представим себе, что не только у маршала, но и у генерала, полковника, подполковника, майора сыновей по трое-четверо?!

      Низкая рождаемость повышает цену каждой личности, особенно образованной и творческой, и формирует у этой личности лестные представления о собственной значимости неповторимости. Это способствует развитию либеральной демократии, толерантности и политкорректности, уважению прав человека и т.д. Тогда как высокая рождаемость позволяет вести кровопролитные войны, империалистические и гражданские, осуществлять массовые репрессии: «Не фиг распетюкивать, бабы новых нарожают». Когда молодежи много, у каждого в отдельности меньше шансов раскрыть удивительность своей индивидуальности. Если в театре на один спектакль приходится четыре состава исполнителей, до кого-то очередь может и не дойти.

Когда на каждую интересную должность легко найти охотников, складывается представление о полной взаимозаменяемости («колесики и винтики»). Винтик не надо долго и тщательно обучать.

Давид Рикардо был уверен, что при высокой зарплате рабочие начнут плодить детей, и когда те подрастут, на рынке труда предложение превысит спрос, а значит, уровень зарплаты снизится. Такой умный человек, но тоже не мог выйти за пределы представлений своего времени, ему не приходило в голову, что рождаемость среди рабочего класса будет снижаться по тем же причинам, по каким она снижается у интеллигенции и буржуазии. 

Гуманизм – это уважение к жизни, признание ее священной. Марксизм научил различать гуманизм «абстрактный», «буржуазный» от гуманизма «истинного», т.е. классового.

Подобрать на улице и принести домой котенка, зная, что кормить его нечем,– это какой гуманизм, «истинный» или «абстрактный»? А дать жить ребенку, зная, что кормить его нечем, - это как? Родители, живущие впроголодь, производят потомство в расчете на чей-то гуманизм, в надежде на то, что чужие люди /иностранные государства не допустят его голодной смерти – как оценивать такое поведение с точки зрения «истинного» и «абстрактного» гуманизмов? Вид ребенка, страдающего от голода,- ужасен. По заказу Пентагона ученые выясняли, какие звуки хуже всего переносит нормальный человек. Оказалось, звуки, издаваемые некормленым младенцем.

     В мире голодают 300 млн. детей. Не буду называть национальностей, представителям которых свойственно очень спокойное, даже философское отношение к страданиям малых сих (иначе они не производили бы детей, заведомо обреченных голодать).

Жизнь – высшее благо и абсолютная ценность, Даже жизнь, полная страданий и лишений. Взрослый человек решает, быть или не быть, существовать или прекратить цепь мучений. Но ребенок не может принимать таких решений, следовательно, он не должен страдать от голода! И никто не имеет права делать выбор за ребенка, обрекая его на голодные мучения, тем более родители-жизнедавцы! 

     …А еще Фейербах говорил, что каждый новый человек есть новый талант человечества. Отсюда следует, что деторождение есть абсолютное благо: чем больше людей, тем талантливей род людской. Посмотрим, какими темпами шло приращение талантливости рода людского:

В середине 18-го века нас насчитывалось 800 млн.

В 1820 г. - около одного миллиарда. Впрочем, демографическая статистика тогда было очень ненадежна. 

1927 – два миллиарда.

1959 - три миллиарда.

1974 – четыре миллиарда.

1987 – пять миллиардов.

В 2011 году нас должно стать (а может, и уже стало) семь миллиардов.

В 1988 г. ежегодный прирост составлял 86 млн. человек, в 1990-х - более 90 млн. Каждые сутки рождается чуть ли не 300 тыс. младенцев.

       Жизнь, казалось бы, убедительно опровергает мрачные пророчества мальтузианцев. Кто бы мог сказать полтора-два века назад, что «живых коней заменит стальная конница», а следовательно, необозримые пространства, занятые кормовыми овсами, можно будет использовать для выращивания злаков для людей. Продуктивность сельского хозяйства стала расти гораздо быстрее, чем это могли вообразить не только Мальтус, но и Маркс. Если повсеместно начнут использовать передовые сельскохозяйственные технологии, земной шар сможет прокормить на столько-то миллиардов людей больше (цифры называются разные), чем сегодня живет на земле. Да, но, чтобы повсеместно использовать передовые технологии, нужно производить гораздо больше машин и всевозможных химикатов, расходовать гораздо больше пресной воды и энергоресурсов.

Получается, чтобы накормить ВСЕХ, нужно травить природу, т.е. ВСЕХ ЖЕ гораздо больше чем сейчас. Или радикально улучшить все технологии. Или… 

Богатый Запад, этот ненавистный «золотой миллиард», должен ограничить себя в потреблении. Это справедливое требование поддержит подавляющее большинство жителей планеты (собственно, всё население, кроме этого золотого миллиарда). Но почему бы не попросить жителей Третьего мира тоже ограничить себя в том немногом, в чем они могут самоограничиться без особых усилий, страданий и лишений – в производстве детей? 

       Нашел в Интернете высказывание Пола Эрлиха, советника по науке экс-президента США Джорджа Буша-младшего: «Каждый человек, который сейчас появляется на свет, вносит диспропорцию в окружающую среду и системы жизнеобеспечения планеты».

Но уже самый вид ребенка остается пленительным.

___________________________

© Хавчин Александр Викторович