Это бывало в моей жизни, бывало, что я видел чудо. Но такое!..
Это случилось совсем недавно, несколько дней назад. Повезли меня в Испанию, а там – в Севилью! Это, конечно, место великое. Это столица романтичной страны Андалусии, воспетой великими и невеликими испанцами, и всякими другими, в том числе нашими. Не было поэта, который, побывав в Андалусии, где три волшебных города – Севилья, Гранада, Кордоба, где спрессована культура столетий разных цивилизаций, казалось бы, несовместимых, но, тем не менее, сосуществующих в безжалостном потоке Времени, – не воспел бы этот благодатный край...
Побывав в Гранаде и Севилье, я много снимал, ну, несколько сот снимков, глаза разбегаются, что дать. Все время в голове строчки Лорки и Светлова, вообще поэтическое настроение сопровождало беспрерывно. И конечно, величественны и неповторимы и дворец-крепость Альгамбра в Гранаде, и кафедральный собор в Севилье, но не об этом я сейчас. Возможно, я еще вернусь к теме и напишу об этих городах и их древних памятниках, но пока не остыло впечатление, пока не отправилось оно в небытие обещаний, недоделанных дел, недорисованных картин, недописанных стихов и пр. («Громовый Ливанов, ну, где Ваш несыгранный Гамлет?»), спешу поделиться маленьким эскизом. Это – фламенко, по-испански очень просто – flamenco. Это слово я видел в изумительном Mundomare – прекрасном обиталище живой природы в Бенидорме как подпись под розовой птицей (см. первую фотографию). Одна из версий происхождения названия знаменитого одноименного танца. Есть и другие; ближе всего к истине, думаю, прямая аналогия: flamencos испанцы называли цыган, переселившихся после изгнания из Индии в XV веке. И действительно, это танец цыган, конечно, давно ассимилированных в испанскую среду и создавших некую колоритную этническую общность, растворившуюся затем в Андалусии, но вливших в котел интернационального варева столетий особые, абсолютно индивидуальные черты…
Когда мне предложили посетить концерт танца, я скривился: ну, опера – я понимаю. Но – танец? Ну да, знаменитый. Кармен, конечно. Но что нового я увижу? В голове ария в исполнении Образцовой и других в Большом, кажется, испанка или итальянка страстная приезжала тоже, слышал, но не в исполнительницах дело – великая музыка, хорошие танцы, кастаньеты. Такая мощь в звуках и танце. Дальше что?
Плюс к этому концерт – в ресторане! Ну, думаю, ваще – черт знает что! Однако меня не спрашивали – коллективный поход, что делать? И – все, ну, все оказалось не так, как ожидал!
Прежде всего, ресторан в центре города под громким названием «Palacio Andaluz» оказался самым настоящим театром. При входе, закрытом тяжелым бархатом, открывается вид на богатый, кубической формы, интерьер, в котором сразу видны все формальные атрибуты классического театра, где легко угадываются и партер, и амфитеатр, и ложи, и балконы, и ярусы – второй и даже третий, кажется. Это при том, что все пространство было занято столами, накрытыми закусками и вином. Дело в том, что при заказе билетов по телефону было сразу объявлено, что каждое место оплачивается из расчета 33 евро за ужин и 30 – за представление. В общем, не дешево, конечно, но и не слишком дорого, если знать расценки в приличных ночных ресторанах и театрах…
И вот концерт. Он состоял из сольных номеров – пения и танцев постоянно сменяющих друг друга, одетых во все яркое артистов. Большей частью они выступали соло, но бывали номера и вдвоем, и вчетвером, и в заключение – всей группой. Однако замечу, что групповые выступления – это не поставленный танец группы людей, это сольные выступления каждого – друг перед другом. Одновременно с танцем без конца лилась музыка – фоновые записи, исполнение под гитару, пение песен. Однако и песни, и игра на гитаре, и другая музыка – все работало только на танец!
Танец «Фламенко», я говорю исключительно о личных впечатлениях, конечно, не танец в обычном понимании этого действия. Конечно, профессиональные актеры, услышав то, что я скажу, высмеяли бы меня, но я не сомневаюсь: это не игра! Это нельзя сыграть, больше того, этому нельзя научиться. Точнее, можно, но при условии, что внутри тебя Это есть. А вот, что – Это? Я понял разницу между профессиональными танцорами в опере (ну, Большой все-таки имею в виду!) и этими танцующими. Там слишком все поставлено, слишком отработано, слишком красиво, слишком правильно, что ли. Слишком правдоподобно поставлено, чтобы быть правдой… Выходит женщина – не сказать, что красивая, даже просто – не красивая, но с таким достоинством и такой индивидуальностью, – нет, не гордость это, это – натуральное самосознание, ощущение себя как абсолютно неповторимой, единственной личностью со своей собственной жизнью и судьбой. Не особой, повторяю, не гордой, а единственной – на уровне ДНК, то есть, на уровне чистой природы. Женщина не играет, она ничего не доказывает. Она живет. В этом мире – таком, каков он есть, это не обсуждается, не осуждается – то, что в нем происходит. Это – данность. И она не борется, это заблуждение – представлять, что в танце – протест, борьба. Это у Мериме гордость, протест, это у Бизе – борьба и самоутверждение. Это – предмет искусства, конечно, красивого, красивей жизни. А фламенко – это жизнь. Вы слышите в звуке кастаньет, но больше в абрисе фигуры, в траектории движений, в шуршании просторных юбок и шалей – жизнь женщины. Я вспомнил, как легендарный мим Енгибаров изображал сюжет, который так и назывался – «Жизнь женщины». Это было крайне экономно, даже аскетично с точки зрения средств изображения. Все, что он делал, это – сложившись пополам и взяв в руки ботинки, ритмически отстукивал эпизоды воображаемой женской жизни, завершая застывшим (в образе) падением. Это была трагедия, и тоже воспринималась сильно, потому что была типична. Как бы жизнь тяжела всегда, у любой женщины, и это нельзя изменить, хотя и ужасно. Во фламенко не так. Это не трагедия, это эпическая драма. То есть, как и вся жизнь любого человека. Но не всякий человек, а только внутренне сильный способен осознавать это сочетание радости и печали, горя и счастья, любви и страданий, добра и зла – как единого божественного начала, которое не только нельзя изменить, но не стоит думать об этом. Вот моя жизнь, я не играю ее для вас, я живу, и она значительна не потому, что хороша или плоха, счастлива или трагична, а потому, что это именно моя, одна-единственная жизнь, в которой все!
Самое сильное впечатление на меня произвела женщина в белом («да, мне нравилась женщина в белом…»), может быть потому, что она исполняла танец первой. Были и другие прекрасные танцующие женщины и очень яркие, в широкополых шляпах, мужчины, ну, натуральные мачо, слов нет. Но та в белом... Я ни за что не обратил бы на нее внимание ни в какой ситуации, но в танце она так говорила, так рассказывала о своей жизни, совершенно не рисуясь и не желая понравиться, что я просто опешил…
Я встал со своего места и слушал стоя. Потом пошел вдоль антресоли к сцене и смотрел, и слушал, абсолютно завороженный, совершенно потерявший ощущение реальности. Музыка, пение и звук отстукивающих по полу каблуков – больше, чем звук кастаньет – уводили куда-то ввысь, в запредельный мир, где я растворялся, забыв совершенно, где я, что со мной, даже – кто я… Меня не видели таким близкие, сидевшие за одним столом и наблюдавшие мои дефиле вдоль антресоли. Удивленные, они стали говорить о том, что наверное в прошлой жизни я как-то был связан… И я почувствовал такую близость с этими божественными звуками, именно с этими ритмами, с этими движениями, что и впрямь показалось: есть нечто большее, чем твоя собственная жизнь, твое существование, окружающий тебя мир.
И это нечто не имеет границ…
_____________________________________
P.S. Мне так жаль, что я не имею возможности назвать имена этих прекрасных артистов, просто потому, что не знаю. Но хотел бы выразить им глубокую благодарность. Это было из разряда того, что остается на всю жизнь.
P.P.S. Фотографии не мои, я бы сделал лучше. Это – из их проспекта.
_____________________________________
© Акопов Александр Иванович
