Часть вторая. Окончание. Начало см.в №257

9. Что «на выходе»?

Что «имеем на выходе», если взять за точку отсчёта последние двадцать-тридцать лет?

Первое, что приходит на ум как оценка, как описание ситуации, – это сказать, что получен некий гибрид советской системы управления и западного стиля повседневной жизни. Ясно, что этим заявлением-наблюдением оценка не исчерпывается. Надо добавить куда более сущностную характеристику нового российского времени, а именно, что страна наша, как была раньше, так и остаётся поныне в ловушке догоняющего развития.

И это не всё. В обществе сохраняется немало людей, которые эти годы воспринимают как катастрофу, как новое «смутное время». Даже сравнительная хронология существует. Выглядит это примерно так: Киевская Русь – катастрофа ордынского ига; Московская Русь - катастрофа смутного времени; триста лет династии Романовых – катастрофа семнадцатого года; СССР – катастрофа нынешних дней, то есть падение советской империи.

И опять мы стоим перед проблемой выбора пути. Один путь - создание демократического общества, государства, путь просвещённого развития, другой – беспринципное соединение дозированной, регулируемой, усечённой, а то и просто выхолощенной демократии и авторитарного общества, авторитарной властной верхушки. Впрочем, рассуждения на эту тему надо отложить до лучших времен, выбор-то уже вроде сделан куда как определенный – никакого демократического  баловства, никакого. Теперь на повестке дня иная задача. Впрочем, почему иная? Та же самая задача – переплести в какое-никакое целое худшие стороны капитализма (до лучших  сторон не развились, не доросли) и пороки, в сути своей чудовищные, социализма.

И, вот, мало-помалу, вырисовывается картина, что на территории, называемой российским государством, живут, сосуществуют, взаимодействуют две России, два мира, две цивилизации, две противоположности.

На одной стороне – деятельные, богатые, энергичные, целеустремлённые люди, на другой – одуревшие от сна, непробудного пьянства, рабского безволия. Для меня остаётся загадкой, почему именно от этой России ждут возрождения державы? Не пойму,  как это может быть? У нас был один-единственный исторический великий шанс изменить страну. Это были «проклятые, девяностые».  Их, действительно, прокляли, как годы либеральные. Годы, в которые наше поколение прожило две совершенно непохожие жизни в одной и той же стране. Да нет, и страны оказались разные, место проживания только одно и то же.

Вот почему страна, в которой нам выпало жить, не может реализоваться в системе либерализма? Почему? Если либеральные ценности – это свобода слова, свобода передвижения – перемещения, предпринимательства, это рынок, раскрепощённая печать, независимые суды, это разделение властей, свободные выборы, наконец, свободные граждане, живущие независимо от государства и властных структур и их установлений.

Но нет! Куда угодно готовы развернуть страну, но только не в эту сторону.

Я ищу и нахожу ответ в злополучном нашем двадцатом веке, который оказался абсолютно нетерпимым, а потому смертельно опасным, именно для людей-созидателей. Это именно они подверглись «изъятию» в «великой» революции, Гражданской войне, при коллективизации, строительстве «нового мира» и спасению его в Великой войне. Ну и потом, конечно, в послевоенную эпоху. К страшной фразе «изъятие народа» добавлю несколько цифр. С момента свершения революции до окончания Гражданской войны, то есть за неполных четыре года, было погублено тринадцать с половиной миллионов человеческих жизней, из которых более пяти миллионов убиты в Гражданской войне, около трёх миллионов эмигрировали, остальные умерли от голода и кровавого террора. Мы слишком долго существовали в несвободе. И когда вдохнули кислорода внезапного освобождения, он оказался для нашего нездорового общественного организма слишком резким, слишком трудным испытанием.

Раскалённый, обжигающий воздух свободы оказался для многих из нас просто смертельным. И многим захотелось, притом, нестерпимо захотелось, пристроиться и отдышаться у выхлопной трубы почившей Системы. И люди старой, и люди новой формации будут неизвестно как долго расплачиваться за эпоху, прожитую в старой советской системе. Советское монстр-государство заложило мину замедленного действия, которая угрожает постоянно, а когда рванет, - если рванет, - никто не знает, никто не скажет.

Был ли «золотой век» у России? Восстановится ли Россия? Или разотрут её планетарные жернова двух цивилизаций – исламской и американо-европейской? И исчезнут с лица земли долгие русские дороги, русское степное безмолвие, избы, жнивьё, зеленые, ряской покрытые речки, - весь этот уклад жизни, весь этот дремотный, зачарованный мир, который уже и сам по себе, без всякого насилия со стороны, уходит в небытие. А жизнь была. И бывала она яркой, радостной, а то и по-русски отчаянной и забубённой.

Если мы не хотим, чтобы земля наша заросла бурьяном-чертополохом, надо изменить весь наш нынешний, он же и вековечный, образ мыслей и чувствований. Они ведь прочно связаны и это знают все. Знают и понимают, что обычная бытовая неприязнь к соседям другой национальности и другого образа жизни – это зародыш ксенофобии, расового превосходства, зависть бедного и примитивного человека к богатству другого. Это зародыш всемирного соблазна «чтоб по справедливости», зародыш классовой и клановой ненависти, это прямой путь к кровавой, бессмысленной и потому бесплодной революции. Российское агрессивное состояние умов создаёт «образ врага», который во всех отношениях хуже, ниже, подлее, недостойнее нас – великих, добрых и сильных… На этом была построена вся политическая философия нашей вчерашней власти: мы окружены врагами, враг окопался внутри нас, он может оказаться за твоей коммунальной стеной. Надо вооружаться, отсталых и слабых бьют.

Жизнь советских поколений ушла на подготовку к войне, на отражение какой бы то ни было агрессии, все жизненные соки ушли на сверхвооружения. Остались мы с голым задом, зато с готовностью всем показать, если что. И кое-кому действительно кое-что время от времени показывали свою злобность и свою завистливость, и агрессивность, и мстительность.

С таким народом властям, собственно, и делать-то ничего особенного не надо – подогревай зависть и нетерпимость к другому, к иному – и всё. А остальное народ сам сделает. Отдаст сыновей на убой, отдаст последние сбережения, не спрашивая, на какое дело они пойдут, выберет в руководители себе любого негодяя, лениво при этом отмахиваясь: а где другого-то взять? Другой-то и ещё сильнее будет драть, этот хоть наелся, напился доотвала, а новый-то придёт, ему давай-давай… И вот выползает на первый ряд чувство собственной неполноценности, чувство поражения, чувство безысходности, оставленности судьбой после падения великой империи.

Чувство национальной обиды – как же так!?

Мы старались-старались, детей не жалели, себя не щадили, лучший кусок для них – нацменов всяких, а они – нате вам! Эти чувства жгут, насквозь прожигают: ах, твари неблагодарные, ах, предатели, ах негодяи! Мы к ним с любовью, мы их кормим и поим, содержим, обуваем, одеваем, мы к ним с добром и справедливостью, а они – как от чумного дома – кто куда! Куда угодно, только от нас подальше. И как, скажите, совместить это всё с нашим величием? Оно ведь не только на полотнищах победных прописано было!

Теперь я думаю, что не было, нет и не будет другой такой страны в мире, разве что только Северная Корея, где прилагательное «великий» употреблялось бы столь часто, столь долго и упорно, и по любому поводу. Если народ – то только великий, если страна – то великая и никакая другая, если нация – то только великая, и так во всём, всегда, без конца. Литература – великая, искусство, культура – только великие. Всё кругом – великое. Территория самая великая, стройка самая большая, бомба самая мощная, водохранилище самое большое.

Ну, и естественно, в такой стране человек не великим быть не может!

И, вот, с великого коня великой истории – хрясь мордой в грязь! Только и утешения, что и грязь у нас великая…

И в чём же теперь живёт и проявляется эта великость?

Культура, да, не хуже, чем у других, особенно если взять век позапрошлый, девятнадцатый.

Да, не хуже. Но ведь и не лучше! Западноевропейская, например, культура хоть в общем плане, хоть в частном, – французская, немецкая, итальянская – чем хуже? Чем беднее? Про других, скажем, американцев, китайцев, индусов, даже и разговор начинать не хочется, даже подступаться страшно…

Наша спасительная ниша – это территориальная великость. Ещё бы! На полпланеты раскинулась страна от восхода до заката!

Канаду, правда, её территориальная великость мало занимает; вся Канада живёт на полосе побережья, глубиной внутрь территории не более ста шестидесяти километров. У нас-то кто живёт на территориях, непригодных для жизни? Живут те, кто их осваивал – потомки казаков Ермака, переселенцы эпохи Столыпина, сидельцы ГУЛага, комсомольцы-добровольцы…

Мертвые, безжизненные территории. А там, куда дотянулась рука, где ступила нога советского человека-покорителя природы, всё отравлено, запущено, загажено, загрязнено. И как вернуть к нормальной жизни Южный Урал, речку Течу, как вернуть к жизни моря и озера, морские гавани, ставшие кладбищами радиоактивных отходов, как вернуть прежний облик местам, ставшим объектами атомных испытаний?

Да никак, скажу я тебе. И добавлю, что заботу о кое-каких местах мы вообще сбросили с плеч, как ненужную обузу. Адреса, говоришь, назвать? Называю: Арал и Каспий, Чернобыль, Семипалатинск, Кара-Калпакия, северные моря и территории, Байконур, Алтай, Плесецк… Нанятые властями кликуши-идеологи кричат то о национальном, то о православном возрождении страны и народа, его особом пути. Чушь всё это, ничего путного из этих заклинаний не получится.

Мы, кажется, уже непоправимо отстали от передового нероссийского мира. Часто стали имя Вернадского вспоминать. Вот, де, говорил же ученый, что Россия – промежуточная и страна, и земля, мол, не Восток она и не Запад, мол, она сама по себе – континент.

И что из этого? Стала ли страна плавильным котлом культур и народов, как, например, Америка?

Другие, например, не боятся стать метисами, смешанными, перемешанными. Мы не такие. У нас даже Волга – Итиль не создала плавильного котла, а так и оставила на своих берегах жить наособицу чувашей, татар, калмыков, казахов, других нацменов.

Надо меняться. Что не меняется, то погибает - таковы законы природы и общества. Не поменяемся – пропадём, уйдём со сцены истории… Надо набраться мужества сказать, что с нынешней безответственной бюрократией у страны, у народа будущего нет. В обществе разрушены все человеческие связи, люди атомированы, агрессия государства загнала их в норы: семью, корпорацию, церковь, секту… Перерождаемся. Еще, правда, спорим в поисках точек опоры. Вот, консервативную опору многие рекомендуют. А я не знаю, что из почти векового советского правления можно наследовать. Слишком роковые были разрывы и какие ценности прошлого подлежат сохранению я назвать затрудняюсь.

Есть одна умная книга. Называется она «Восстание масс», автор книги Хосе Ортега-и-Гассет. Книга о сущности толпы. Когда толпа – не количество, а качество. Толпа как способ существования людей. Например, война двух толп - голодных и сытых, стада коллективных животных о двух ногах реализуют основные инстинкты… А надо договариваться о совместном выживании, а не о коалициях по истреблению.

10. «Ничто не ново под луной…»

Суть новой, но в сущности, феодальной ещё, России видна на каждом шагу.

Вот постоянно я слышу сказку, например, об энергетической сверхдержаве. Старая, я бы сказал, бесконечно старая сказка. Сто семьдесят лет назад её уже рассказывали, разговор, правда, вели не о нефти – газе, а о зерне. – Как Европа будет с нами воевать, мы её без хлеба оставим, сразу на коленях приползут!..

По поводу нашего сказочно щедрого зерна однажды Черчилль язвительно пошутил:

– Я всегда думал, что умру от старости, - заливается он, - но когда Россия, кормившая всю Европу хлебом, стала закупать зерно, я понял, что умру от смеха.

Со временем найдется свой острослов и на газовую трубу. Ничего другого ждать не приходится в условиях сложившегося у нас государственного капитализма, обслуживающего власть и кормящегося из её рук. А кто не государственный капиталист, а народ просто, то ему от природы не дано таланта предпринимательства. Ну ничегошеньки путного и самостоятельного он   не может. Одна надежда на хорошего вождя-царя, который всё  устроит, построит, заставит работать заводы и фабрики, засеет поля, соберёт и поделит правильно урожай, назначит хороших начальников и хорошую зарплату, даст достойную пенсию. Ты хотел знать секрет нашей вековечной нищеты? Вот он – весь перед тобой, в нём всё сходится в точку. И наша яростная, бестолковая борьба с рынком – боролись до тех пор, пока сама власть не стала рыночной ценностью и предметом спекуляции.

И наша бессовестная, безжалостная, как раковая опухоль, коррупция. Страна наша  по этому показателю где-то в конце первой сотни стоит, где-то по соседству с Танзанией, Нигерией. Здесь, примерно, одинаково проходят процессы гниения власти, отлучения от доходов населения «обуваемой» страны. Наша экономика – это феодализм кочевников, то есть дань вместо налогов. Наш рэкет, в том числе и государственный, это и есть дань, после уплаты которой налоги платить не надо.

Вся-то наша экономика строится на разбазаривании недр да производстве вооружений, которые отдаём мы кому ни попадя. Во всяком случае, железом и боеприпасами обеспечили мы все локальные войны последних и предпоследних лет.

Мы давно уже не строим новых фабрик и заводов, мы так и не научились выговаривать слово «инновация», забыли вкус и радость открытий в науке. Так и живём – экспортом своего сырья и импортом чужих товаров и технологий. За десятилетия мы не придумали ни одной новой вещи – ни самолета, ни комбайна, ни компьютера, ничего другого.

Всё наше – не для нас. Наш закон и правосудие – не для нас, обиженных и обманутых; здравоохранение – не для нас, болящих и больных; пенсия – не для жизни, государство – не для общества. Потому и сознание наше катастрофическое. Мы только и делаем, что ждём катастрофу, а когда она случается, вживаемся в нее. Мы какими были, такими и остаёмся. Кому-то из нас от этого плохо, кому-то – хорошо. Дело даже не в этом. А в том, что нас убеждают – такими и надобно быть. Какими? А вот такими – подозрительными, завистливыми, ожесточёнными, злопамятными и в то же время – легковерными, падкими на обещания. Отсюда – если не все, то многие наши беды и беспросветная наша жизнь. Хотя власть иной раз, особенно когда уж больно мы ей надоедаем. может и рявкнуть: - вот люди! Вот твари неблагодарные! 

Она, власть наша, тоже дура великая. Ей бы догадаться кулак-то свой железный чуть-чуть разжать, дать людям возможность действовать самим. У многих ведь всё получится! Да куда там! Власти легче забалтывать дело, например, модернизации страны, и общества, и самого уклада жизни. На юридическом языке это называется покушение с негодными средствами, когда выдаются рекомендации по преобразованию государства в терминах, в которых оно не преобразуется, в координатах, в которых ничего произойти не может.

Было у нас одно завоевание последних лет – право на частную собственность и на частную жизнь. И мы же сами стали главными врагами этих завоеваний. Была у нас приватизация. И что приватизировали по-настоящему? Только, кажется, общественную безопасность для наших разбогатевших гнид, которые теперь без личной охраны по жизни не передвигаются.

Была у нас политическая реформа. И что? А ничего, кроме того, что оформился новых политический режим – бюрократический, олигархический, полицейский… Дважды, получается, в одну реку вошли. Олигархи-то раньше фаворитами назывались, им, как и сейчас, отдавали на кормление целые территории, регионы, и они, счастливые, не знали, как зарабатываются деньги. Они знали, и нынешние знают, как они перераспределяются.

В следующих письмах я непременно буду говорить и о единстве страны. Здесь только кратко скажу, что это, прежде всего, вопрос стратегии экономической, вопрос развития инфраструктуры и коммуникаций, преодоления социальных различий между территориями, тонкой настройки межнациональных отношений.

Нет, мы знаем другое единство. Единство в несчастье. И оно куётся сегодня и, кажется, на века. Такого единства хватит на всех, без различия полов, культур, верований. Напомню тебе о лелеемой мечте заполучить и свезти к себе со всего остатнего мира ядерные отходы. Денег при этом отвалят – куры не склюют. Кто они творцы, вдохновители, адвокаты этого антигосударственного, античеловеческого проекта? Кто они? Государственные деятели, патриоты или безумцы, или проходимцы, наживающиеся на будущей гибели страны? Когда двадцать или больше Чернобылей разорвут землю нашу напополам, разорвут на части. Когда на месте Урала – поставь на место Урала любое другое географическое название – образуется Зона – гигантская радиоактивная дыра с миллионами кюри. И потащат отсюда ветры, циклоны и воды радиоактивный шлейф по всем нашим городам и весям, и дальше – по всей планете, ставшей вдруг маленькой, легкодоступной для несчастья.

Кто даст отповедь этим зловещим планам? Кто даст вершителям наших судеб по рукам? История нам тысячу раз уже и показала, и доказала всю тщету людских надежд на разум и добрую волю вершителей - властелинов – властителей.

Проходят и годы, и даже века, в государстве нашем меняется строй, уклады жизни, политические курсы, меняются правители, их правящее окружение, не меняется только отношение к народу. Даже и неважно какому, - своему или чужому.

Кривая всемирной истории подошла к очередной критической точке, в которой должны пересечься, столкнуться в жестоком противостоянии три мировые силы: американская, китайская, иранская.

Иран, например, как новый центр силы, станет лидером исламского мира, Китай – лидером антиамериканизма. А Америка может и крахнуться. Хотя и за Китай поручиться нельзя. Это сейчас он Китай, пока удаётся ему прятать своё лицо внутри себя. А как только он повернётся им к миру, как только мир увидит его внутренний дворик, лежащий за пределами прибрежной полосы, от его прогнозируемой мировой гегемонии могут остаться только рожки да ножки.

Про наши роль и место – молчу. Будь моя воля, я бы в каждом начальственном кабинете, каждом классе начальной школы разместил крупным шрифтом выписанную мысль Рассела из его «Философии нашего времени». – «Существует империализм культуры, который ещё более трудно преодолеть, чем империализм силы. Мне думается, что если нам будет суждено дышать полной грудью, то мы будем вынуждены в своих мыслях признать равенство Азии, причем не только в политическом, но и культурном отношении. Не знаю, какие изменения это вызовет, но в одном уверен: изменения эти будут глубокими и имеющими величайшее значение».

А нам ещё и предстоит подвести под общий знаменатель наши вечные националистические потуги вычленить судьбу России, её собственный русский путь из всечеловечности, из всемирной истории на правах исключительности. Но чую я, что не удастся нам убить Дракона русской исключительности, вся тысячелетняя история и нации, и государства сопротивляется этому. Вот так ещё десятка два лет потопчемся самовлюбленно и тупо на месте, то и без войны закончимся как народ и государство.

Или война двух цивилизаций, спровоцированная не только нашим самомнением, а и сильнейшей радикализацией мусульманского мира. Они могут и победить – и наверняка победят! – эти бедные,  неграмотные и фанатичные люди. Если хорошенько не встряхнётся ныне расслабленный Запад, то и его ждет печальная участь пораженца. Не случайно кто-то недавно заметил, что к середине века в мире не будет развивающихся государств, а останутся только развитые и неразвитые навсегда.

Глубокие наши мыслители допускают, что Россия может исчезнуть с карты мира уже в этом веке. Вот, к примеру, Россия попытается начать строить евразийскую цивилизацию. А что нас там ждёт, на Востоке? Мы или погрязнем в провинциализме или без остатка растворимся в мощном океане индийско-тихоокеанской древней культуры, которой мы не интересны ни сами по себе, ни наша, на Европу ориентированная, культура. Всё-таки, кто что ни говори, а со времени Петра лицом к Европе стоим. Там у нас просматривается какая-то будущность, там нас знают и, если надо, узнáют.

А с Востока ждать пощады не приходится. Места, в которых мы с тобой живем, испокон веков были излюбленными местами кочевников и скотоводов. Осёдлая жизнь пришла сюда лет, так, восемьсот тому назад, когда князья договорились с половцами о совместном, терпимом друг к другу, сожительстве. После Золотой Орды ещё раз осёдлость подверглась набегам степняков, потом – ещё и ещё… Так и докатилось время до наших дней. Воинственные сограждане – южане снова начинают пасти свой скот на брошенных бледнолицыми братьями землях… История здесь ходит по кругу… Я всё-таки надеюсь, что однажды это хождение по кругу прервётся. Пусть на место нынешних людей придут другие. Лишь бы, в отличие от нынешних, у них была политика, гражданское общество, право, частная собственность, свобода.

Если люди не захотят жить иначе, чем живут сейчас, ничего не изменится, ничего не произойдёт. Надо иметь большое мужество, чтобы признаться самому себе, что правда нашей истории мучительная, что она от каждого из нас требует колоссальной духовной работы. Хотя бы в попытках поиска ответа на один-единственный вопрос, кто, например, ответственен за трагедию двадцатого века? И если хватит мужества согласиться с найденным ответом, то как потом найти оправдание советскому строю, который держался только и только на ужасных, апокалипсического масштаба, убийствах.

Да вот незадача –  если нам вздумается спеть отходную своей великодержавности, то спеть её не удастся. Никуда из «главных» голов и общих сердец это чувство великодержавности не ушло, не улетучилось, не пропало за горизонтом.

Мы не умеем быть нормальной страной. Хуже того, мы этого не хотим. Мы боимся, что нас перестанут бояться. И вдруг мы сами себя перестанем бояться после страха, заключенного в чудовищной кощеевой силе гулаговского режима? Ведь понятно же, что никакой сталинизм был бы невозможен без готовности миллионов (!) людей из страха, инстинкта самосохранения, зависти к чужому богатству, к таланту или уму,  победить «врагов народа», доносить друг на друга.

Тебе, как и мне, хорошо известно, как мы – следующее за сталинской эпохой поколение – сжились с историческим, вошедшим в нашу плоть и кровь, страхом – трагедией, страхом – национальным позором, страхом – верой, что иначе жить, жить без страха нельзя. А потом мы постарались, по возможности как можно быстрее, забыть своё собственное близкое ли, далёкое прошлое.

Всё это и есть ни что иное, как продолжение неутихающей трагедии в наших нынешних, насквозь пропитанных ложью и неверием, днях.

11. Провиденческие намёки

«Прожжённый американский политикан» Киссинджер намечает два пути мирового развития – либо новый альтруистический мировой порядок (блажен, кто верует…), либо расползание мира по национальным норам. Второй вариант представляется куда как реалистичнее первого. А стране, народу нашему он кажется и более предпочтительным и спасительным.

Короче, вползаем  в свою национальную нору…

Что нас там ждёт? Что мы там увидим? Что захотим доделать или переделать?

Боюсь я, что вместе с нами в нору вползут три наших проклятия, три внутренних незатухающих пожара-конфликта: между властью и подданными; между бедными и богатыми; между русскими и нерусскими. Вписывается ли этот расклад в контекст мировой истории? Или его не существует – русского опыта всемирной истории?

Можно, конечно, категорически заявить, что в России всегда происходит одно и то же, что в ней никогда никакие уроки не усваиваются, не изучаются, да и сама история наша – дама надёжно беспамятная. Умные люди давно догадались и вычислили некий исторический порядок: - пять лет реформ, двадцать последующих – реакции. Из века в век, из эпохи в эпоху…

Пронзительно чувствительный Тютчев горестно при этом восклицал: - умом Россию не понять!.. Мне возразят – не горестно, а горделиво.

Горестно-горестно. Это потом мы уже сами за поэта самовеличание домыслили. А сам-то Тютчев говорит эти слова в очень грустном и даже скорбном письме к Вяземскому – «Когда слабеющие силы нам начинают изменять…» Горчайшая интонация эта, согласись, мало вяжется с громоподобным величанием: - «Аршином общим не измерить…»

Это то, что  называется у нас патриотизмом. И правильно, - замечу я, - называется, потому как у нас наверное никогда не будет патриотизма тихого, скромного, целомудренного, из глубины веков идущего. «У нас, не сделавши дела, им хвастаются. Хвастаются будущим» – это горько усмехается  Н.В.Гоголь.  Из века в век по страницам наших книг блуждает опасная чушь, что Россия – это страна особой одухотворённости, живущая вечным поиском невозможного духовного очищения.

Чушь, – повторяю, – всё это. Во все  гибельные времена страна наша корчилась в муках безверья и раздрая. И спасать, и защищать её надо от худших сторон её собственного прошлого, ибо лицемерное, с двойной моралью, государство обречено на гибель. Хотя, конечно, какое-то время и побродим ещё в имперских фантазиях и амбициях, которые, как и сама империя, невосстановимы, беспочвенны, несбыточны.

И европейской страны, как не суетись, из России не получилось и не получится.

С другой стороны, нынешняя Россия уже никогда не будет имперской державой с её цезаристским духом, патерналистскими чувствами, неизбывной ностальгией по рабски свободному обществу. Хотя я  постоянно слышу вздохи об утраченном счастье всеобщего застоя, о дремотной истоме безмысленного существования.

Понятно, что гибель всяческих старых «измов» неизбежна, хотя некоторые из них пытаются воскресить себя в русском фашизме, нацизме, национализме.

Нет! Не выживут и они. На что-то, равно как и наша самодовольная власть, обязательно нарвутся. И за бесконечно циничное, беспардонное, наглое, воровское правление нынешней власти рано или поздно, но придётся заплатить большую цену. Жаль, что при этом по полной достанется и народу-богоносцу.

Впрочем, поделом будет. И тем, и другому.

Вспоминается одно из наблюдений знаменитого маркиза де Кюстина, что, мол, народа в России нет, а есть только император и сословия. Возразить острому на язык маркизу трудно, но заметить надо, что в истории страны был всё-таки такой период, когда хорошо уживались вместе и император, и сословия. Вторая половина девятнадцатого века, например. А потом пошла, действительно, чересполосица – то неистовое революционное людоедство, то фантомное имперское величание, то обострившийся комплекс неполноценности, то бешеная зависть к другим – более удачливым, сытым, благополучным, получившим своё счастье, конечно же, не по заслугам.

Наша роль сверхдержавы века оказалась не обеспеченной ни экономически, ни социально, ни духовно. Шаг за шагом страна превращалась в слабеющее региональное государство с ядерным, правда, потенциалом. Но всё ядерное железо тоже гниёт, ржавеет, разлагается, отравляет всё вокруг себя. Рано или поздно, но придётся звать на помощь со стороны: придите, разберите завалы. Ядерные, химические, бактериологические…

Когда помощи запросим, гадать не берусь, потому как находит в нашем коллективном сознательном – бессознательном коса на камень: - Зато  территория-то наша – ого! Шестая часть суши! – с молоком матери впитано и горделиво понято. И когда кто-то из более молодых современников поправляет: - не шестая, а седьмая – нам становится по-настоящему больно. И обидно. Словно залезли к тебе в карман и вытащили кошелёк. Ах, какая это была страсть – вековая, неукротимая, вожделенная – отвоёвывать пространство, захватывать новые просторы, моря, хребты, леса, пустыни. Хотя спросить себя: – зачем? Ведь мы не в состоянии их освоить, обжить, обустроить, облагородить, преобразить…

И тут настигает меня безумная догадка. Это делаем не мы, это заставляет нас делать Провидение. Это оно оставляет  пока необжитыми участки планеты для будущей жизни будущих поколений землян. Это оно консервирует российскую Сибирь с зародышем будущего мирового океана Байкалом, оставляет нетронутыми бескрайние кулундинские и иные другие степи. Это явно сбережение впрок. А для нас, конечно, остаются на виду только две категории – территория и власть над ней; две категории, между которыми который уже век блуждает русское человечество.

Продвигаясь мыслями в этом направлении, мне становятся как бы яснее принесенные на алтарь государства жертвы и лишения, подвиги и надорванность народного организма. Все это, в конечном счете, для того, чтобы сохранить пространство, которое, к несчастью, и высасывает наши последние соки и силы. Украина, Прибалтика, Средняя Азия, Кавказ – все ушли, все отделились.

Навсегда? Трудно сказать.

 Легче спрогнозировать последующий уход Сибири, Дальневосточья, а то и самого Урала. Ох, как тяжело отзывается в душе мысль академика Лихачёва, что многие русские уже и сами – не Россия.

*   *   *

Леность нашего сознания не позволяет большинству из нас увидеть Запад не через прицел только западничества или славянофильства. Давно пора  разнообразить меню восприятий. В восприятии  каждого из нас Запад может быть иным и  Россия у каждого – своя. У некоторых Россия более свободна, гибка и подвижна, чем она есть на самом деле; и есть Запад, по-иному более свободный и подвижный, чем мы.

А то уперлись, как лбом в стену: они рассудочны, мы душевны; они веруют в дело, мы – в слово… Такое противопоставление кому-то из нас может показаться очень обидным, и тогда впереди  ставится обольстительное прилагательное - сокровенное. Сокровенное слово! Вот теперь – хорошо, вот теперь противопоставление не хромает, теперь оно звучит как надо: мы, в отличие от них, не только душевнее, но и духовнее…

Страшно представить, сколько веков уже мы этой словесной дребеденью кормимся -  питаемся. Нет, чтобы спросить себя - а кто у нас, хотя бы за последние полвека, в друзьях числится? Сколько помню себя – отъявленная международная шпана, мерзавцы и негодяи, в большинстве своем, как и мы несчастные, ушибленные болезнью антиамериканизма. Годами, десятилетиями срабатывает наш кондовый советский (никуда он не делся) приём: - чем бездарнее собственный общественно-политический перформанс, тем раскатистее антиамериканская истерика. 

О эта неизбывная, болезненная озабоченность Америкой!

Что за ней скрывается, что прячется?

Я думаю – зависть. Чудовищная зависть к другой, к американской, жизни, к её, Америки, инициативности, настойчивости, предприимчивости, смелости, уверенности. Америка не боится перемен и смело идёт на них. Людям пожившим помнятся пламенные речи – мечты Мартина Лютера Кинга о времени, когда белые и черные будут голосовать вместе. Треть века прошла, не больше, когда разноцветная Америка выбрала Президентом страны чернокожего своего гражданина. Я бы не стал искать какие-то особые определения американца, кроме того, что как народ американцы шире, простодушнее, искреннее. И доверчивее, что ли?

С удовольствием поговорю, посплетничаю и о наших соседях. И о тех, которых мы побаиваемся, хотя всячески пытаемся скрыть страх, и о тех, на которых злимся и заримся.

Сколько раз на своём веку – начиная с «культурной революции» – я слышал о приемлемых для нас вариантах китайских реформ.

Помилуйте, - возражаю я, - а какие в Китае реформы? Большинство простого народа живет там в бедности. Партийное руководство Китая, как когда-то и наше партруководство, в своих реформах на народ никакого внимания не обращает, в расчёт его не берёт. Оппозиции в Китае нет, поэтому других точек зрения, кроме партийной, руководящей, тоже нет. Сказала власть, что народ хорошо живет, значит, так оно и есть. Хорошо знакомая нам песня:  «Жить стало лучше, жить стало веселее».

Легче, конечно, объяснить и понять крайне неприязненные отношения России с её бывшими окраинами в составе Советского Союза. Тут всё как на ладони лежит. Россия желает вернуть утраченное, соседи  не желают отдавать в чужие руки своё кровное. Украина не Россия, - однажды заявил и книгу на эту тему написал глава соседнего государства. А нам понадобились большие усилия, чтобы если не согласиться, то хотя бы почувствовать, что Украина, это, действительно, другая страна. У нас с ней непохожие политические пространства, психологические типы, у украинцев отсутствует комплекс своей исключительной исторической, мессианской роли и мании величия. Они хотят сами жить хорошо, вместо того, чтобы учить других, как надо правильно жить. Жить они желают просто, старомодно выражаясь, мелкобуржуазно, с правом на личное развитие и благополучие, с правом на счастье, достаток и достоинство.

Вот за это мы, кажется, их и ненавидим, за то, что они со своего майдана ушли другими и прежними уже не станут никогда. Заодно мы ненавидим прибалтов и грузин. По отношению к последним с нами приключилась новая тяжелая болезнь под названием грузинофобия. В основе болезни всё она же - зависть. К их деятельному президенту, к почувствовавшему вкус свободы и независимости народу. Фобии лечению поддаются трудно, если вообще поддаются. И по запаху они одинаковы, время запах не убивает, не выветривает.

В 1939 году Молотов (Лавров тех времен) спокойненько так, ровным, бесстрастным голосом объясняет про Польшу, что, мол, не жилец она на белом свете и уничтожили её справедливо, это «уродливое детище Версальского договора». Вставляй в закавыченный ряд – «уродливое детище распада Советского Союза» и выноси смертный приговор свободной Грузии. Добавь к этому давление на  диаспору, добавь  веками проверенную истину, что ничто так не объединяет народ, как ненависть…

Ну, соседи соседями, а сами – то  мы как?

Да вот так.  Если мы и наши политики полагаем, что без демократии и правового устройства можно остаться преуспевающей страной, то нас ждёт жестокое разочарование. Одного без другого не бывает и быть не может. Экономическое развитие, к которому должны приложить руки все граждане, по определению, невозможно без их политического участия в жизни государства.

Все у граждан страны вроде бы для этого есть: образование, технические достижения, природные ресурсы, огромный внутренний рынок. Всё имеется, кроме экономических основ, без которых невозможен стабильный хозяйственный рост. Экономическую основу составляют: не коррумпированное управление, не холуйская правовая система,  вменяемое политическое руководство. Да вот беда, что этих условий у нас как не было, как нет, так и, судя по всему, не будет. Чтобы что-то было, надо хоть в какой-то мере стать Германией, которая находясь в послевоенное время куда как в более бедственном состоянии, сумела обеспечить достаток для всех своих сограждан. Она открыла возможность свободно заниматься предпринимательством, люди почувствовали себя поувереннее, защищенными законом. И на свободных выборах определили судьбу своей страны, а следовательно, и свою собственную. С немецкой педантичностью, расчетливостью и тщательностью немцы начали вкладывать деньги в труд и в будущее. Это рукотворное будущее определило судьбу Германии и её народа, благополучие немецкого дома,  атмосферу, принципы и традиции его обывателей.

12. История – это народ в развитии

Старое человечество, вскормленное на относительной и достаточно условной гармонии различных моралей (классовых, политических, общественных) культур и религий, закончилось девятнадцатым веком. После чего начался самый кровавый период в истории человечества – за минувшее столетие люди побили все рекорды по истреблению себе подобных и сейчас идёт формирование нового, совершенно иного мира, а возможно, и  иного человека. На сцену истории выходит поколение, которое с порога отвергает старые,  дохлые – по его разумению - идеи.

Всё чаще  слышатся  определения, продиктованные диктатурой времени.

Что ждёт Россию? От разных людей я слышу этот, ставший риторическим, вопрос. Слышу и не очень оптимистические ответы – что ждёт её либо исчезновение, либо растворение в более активном, чем она сама, окружающем  мире. И все сходятся на том, что история России – это история неосуществленного. Должно быть, прогнозы эти заключают в себе констатацию факта, что при любом строе, какой был у нас – царский, советский, нынешний, не имеющий названия, строй, мы, люди, даём возможность кому бы то ни было превратить себя в стадо. Вместе с тем, русская история – часто нелепая, кровавая, дикая, неразумная – тем не менее постоянно распускает и выбрасывает живые ветки своей гениальности во все стороны и на все времена.

Может, именно образ живой ветки следует назвать образом русской цивилизации? Все остальное у нас неустойчиво, расплывчато, ненадёжно; как, например, вечное балансирование между Востоком и Западом. Слышишь горячечные крики, читаешь пламенные статьи и начинаешь склоняться к мысли, что, конечно, Россия – это Восток. Хотя бы по одному тому, что колоссальную роль у нас играют – точно так,  как играют  на Востоке – чувства. А чувства – это наши непомерные страсти, это невообразимые страдания, это несбыточные мечтания. Слышишь не менее горячечные крики с другого берега, читаешь рациональные, рассудочные статьи, составляющие западный культурный пласт, и начинаешь думать, что, конечно, Россия – Запад. Страна великих писателей, артистов, музыкантов, проповедников, делателей.

Иногда Восток и Запад сливаются в одной мистерии, как это случается на перезахоронении, скажем, останков генерала Деникина или философа Ильина. Здесь я должен вспомнить попутные благостные разговоры, что, вот, мол, и похоронили мы, наконец-то, гражданскую войну. Ничего подобного, конечно, не произошло и произойти не могло. Генералов, философов, писателей похоронили, а похоронить Гражданскую войну и примириться с историей так и не удалось. И не будет примирения пока не будет признано всеми, что прошлое может быть только таким, каким оно было. Оно не отменяется и не изменяется никакими декретами и какими бы то ни было благими намерениями.

Российская история настолько противоречива и трагична, что приходится переступать через себя, чтобы признать те или иные простые истины. И самая простая из них такова: если во имя чего бы то ни было проливается гражданская, людская  кровь, то этому чему-то нет ни оправдания, ни прощения. 

Вернёмся, однако, к проблеме  единства предков и потомков и спросим себя – сколько осталось России быть Россией? Лет через пятьдесят, а то и меньше, нас, русских, останется около ста миллионов. На всю эту необъятную территорию. Кто и как защитит эту землю от мирного, не военного даже, нашествия других? Земля-то пустая, безлюдная…

Да и другое мы помним, что раньше этих роковых дат стране предстоит пережить катаклизмы демографические, экологические, утечки мозгов, ядов, … и бог один знает, какие ещё катаклизмы случится нам пережить? Взять хоть Сибирь. Почему мы решили, что Сибирь наша навсегда, на веки вечные? Она не наша, она своя, она сама у себя и с Россией её связывает тоненькая ниточка железной дороги. Оборви её – сразу оборвутся и все остальные связи. Недавно я услышал рассказ, как умирают в Сибири берёзы. Они надламываются, к земле склоняются. Против природы не попрёшь. Там, в Сибири, заметно меняется и растительный, и животный мир. Березы осваивали Сибирь вслед за русскими людьми. И если березы уходят, значит, пришло время и русскому народу уходить из этих краёв.

В поисках ответа на вопрос, что будет с будущностью России историки часто обращаются к словам Николая Данилевского, что Россия не просто европейское государство, а «глава мира византийского». Л. Гумилев, правда, заставил крепко призадуматься насчет русской пассионарности. Тем не менее, готовим ли мы некую культуру-мост, которая свяжет мир, хотя бы и евразийский только, в нечто целое?

 Н. Данилевский, К. Леонтьев замахивались куда как на большее,  мол, Европы-то, как таковой, и вовсе нет, а существует она только как атлантический берег великого азиатского материка. И не больше. И житель его – славяно -туранец рано или поздно, но восторжествует над миром. Леонтьев, правда, беспокоился, - вдруг насмешим и погубим всех в общей равноправной свободе и в общем неосуществимом идеале всеобщего благоденствия? Как оно вышло на деле - показал минувший век. Судя по его итогам, мысль склоняется к тому, что Россия распадется, что она уже начала распадаться. В  виде фактически уже отложившейся Чечни, а то и всего Кавказа.

И другое отметь: как  управлять страной, лежащей в девяти часовых поясах? Как руководить из одной точки? 

Расскажу, в этой связи, что-то похожее на анекдот-притчу. Сидят где-то на самом дальнем нашем пока Дальнем Востоке губернатор с командующим военным округом. Один другого спрашивает: 

– Вам Москва что-нибудь шлёт?

– Только приказы…

– А давай организуем Республику Дальневосточную. Вы – наша армия, мы – ваше правительство.

– Нельзя, центр войну нам объявит.

– И что?! Каково им будет через всю-то Сибирь карателей на нас наслать!? Да у них солярки не то, что до нас, до Урала доехать не хватит.

13. Ищи, страна, своё место, пока не поздно

История наша всегда любила примерять на себя чужие идеологические платьица. Она любила примерять одёжки, в которых чувствовала себя всесильным государством, легко и привычно пользующимся всесокрушающей полуправдой, правдоподобием, которые всегда больше и убедительнее самой правды, сколько бы последняя не кричала и не лезла в глаза. Вообще говоря, навевать человечеству сон золотой сподручнее в раззолоченных нарядах. Для этого наша история, переодевшись, то притворится экономикой; то выступит адвокатом, то обвинителем, а чаще всего – судьей в политическом процессе; то ещё что учудит по части переоценки, а то и уценки того или иного наследия.

Любит она также менять местами прошлое и грядущее, напрочь при этом игнорируя настоящее. И тогда искания ещё необретённого, называемого свободой, не нужны. Ну их, этих ищущих истины праведников, этих полусумасшедших проповедников; куда как приятнее исправлять грехи и прошлые заблуждения неисправимых грешников. И управлять ими. Эти правила и порядки знает у нас любой замшелый политработник, какой ни попадя служака-управленец любого властного звена и уровня.

Волшебное словосочетание «сильная власть» звучит у нас музыкой небесных сфер. Это где угодно, но только не у нас понятия «частная собственность», «демократия», «свобода слова» служат и благу общества, и благу отдельного человека. В грош не ставя ценности типа – свобода, ответственность, терпимость, справедливость, равенство возможностей обыватель наш, вслед за «сильной» властью, предпочитает задушить их в младенчестве, еще в колыбели. Обывательская мораль проста, как мычание: - никогда не совершай поступков, ибо совершив его, ты тут же будешь унижен, отлучён, раздавлен. Хочешь жить – веди себя «правильно». «Правильно» вовсе не означает «законно». Обозначение «правильный» у нас всегда относилось к уголовному миру – «правильный вор», «правильный пацан»… Ну, здесь мы решительно продвинулись вперёд. Теперь есть у нас и «правильные министры», «правильные судьи», прокуроры, депутаты, которые вернули на место старые правила – лежачего бьют, чужие письма читают, отчий дом отнимают… И если попал ты в неправильные, тебе конец, на исправление у тебя не будет ни средств, ни шанса. Сомнёт и разотрёт тебя в порошок чудовище по имени большинство, которое, по свидетельству ещё Дельфийского оракула, никогда и ни в чем не ошибается. Через большинство, его безразличие, составляющее фундамент любой лицемерной политики, всё происходит от имени и по пожеланию народа. Для особых понтов – трудящегося народа.

Большинству противостоит исчезающее мизерное меньшинство. В лице, к примеру, одного академика, одного-двух писателей, нескольких диссидентов, одного-двух военных, имена которых благонамеренным обывателем давно и благополучно забыты.

Меньшинство – это никто и ничто. В лучшем случае – некто Другой. Отдельный вопрос – рождается ли он таким? Другим. Или он формируется, самовоспитывается, дозревает в ходе развития? И как он при этом устанавливает контакт со Временем, Миром,  Другими? Из психотерапии известно – к какому «я» в человеке обратиться, то «я» тебе и ответит. Я тысячу раз убеждался в правоте этой истины через лакмусовую бумажку патриотизма. В советской идеологической упаковке это чаще всего патриотизм пещерный, зоологический, который держится, - по давней мысли Владимира Соловьёва, - на собачьей преданности хозяину и звериной ненависти к чужому.

 Кроме этого, общеизвестна склонность патриотов путать понятия «Отечество» и «Ваше Превосходительство». Последнее мы видим ныне ежедневно, ежечасно. Этим нас не удивишь… Но, вот, вопросы остаются, например, такой – можно ли примирить агрессивно - послушное большинство с правилами жизни, с поведением Другого? Когда вокруг – только кажимость, только неясные желания бить, крушить, ломать, жечь? Можно ли в этих условиях и умонастроениях оформить идею самостояния, в которой выразились бы, с одной стороны, внутренняя воля человека, с другой – принятая большинством попытка «дать существу его существование»?

Думаю, что нельзя! 

Наше деструктивное поведение – или - шире – наш образ жизни несут в себе последствия тяжелой родовой травмы под названием комплекс неполноценности. Возможно, более точным будет определение  «комплекс поражения». Из-за этих комплексов мы ни себя, ни друг друга не любим, не уважаем, мы чувствуем себя кругом виноватыми и приниженными. В этом многовековом позорище мы даже не пытаемся вернуть себе самоуважение. Хоть где-нибудь, хоть в чём-нибудь. – В семье, на службе, в театре, в очереди,  путешествии, да где угодно.

Смелые и прямодушные люди говорят, что всё это происходит потому, что мы, нынешние, являемся наследниками не лучших из числа наших предков. Василий Аксёнов, например, был убеждён, что наша нынешняя ксенофобия, пещерный национализм это и есть наше тяжёлое и стыдное наследие советского прошлого. Мы наследники, - настаивал он, - вертухаев и конвоиров, доносчиков,  стукачей и палачей.

Кто-то придёт в «священную» ярость от этих оценок, суть которых сводится к короткой фразе – мы наследники не лучших из наших предков, ибо лучших – уничтожили, вырвали с корнем из национальной почвы. На этот счёт есть  поучительный и  ужасающий рассказ про наследников жертв Холокоста. В Израиле провели исследование среди представителей третьего поколения жертв Холокоста, то есть среди внуков тех, кто попал когда-то в немецкую душегубку. Исследователи установили, что среди обследуемых внуков оказался предельно высоким уровень неблагополучных людей, у которых не сложилась жизнь, которых постоянно настигают то семейные, то служебные, то профессиональные, то какие-то другие проблемы.

Это их судьбу корёжит, - уверены исследователи,- дедовский холокостовский (у нас -  гулаговский) страх и ужас. Именно поэтому у угнетённых людей из поколения в поколение остаётся предельно высокой доля тех, кто запойно пьёт, плохо работает, не ладит в семье, кто рано умирает, кто чувствует себя обездоленным, обиженным, неприкаянным; кто постоянно находится в состоянии конфликта, ссоры, немотивированной агрессии. Ученые не говорят, как страх и ужас самоуничтожения передаются из поколения в поколение, но что передаются, - сомнений в том у них  нет никаких. Вот и думай теперь, может ли народ, страна выбраться из коммунистического гетто и снова не сбиться с пути? Нельзя же не понимать, как близки мы к повторению прошлого, как в привычный  клубок скручиваются все грехи и приёмы прошлого, обеспечивающие сохранение власти за правящей бюрократией. Пример на этот счёт – наглядный, убедительный, неотклонимый - имеется.

Какое-то время назад был установлен на одной из столичных площадей, а именно на Лубянской, мемориальный камень в память умученных сынов отечества. Немного погодя здесь же, на лубянском зловещем здании установили мемориальную доску достойнешнему  сыну из славного племени мучителей. И всё, как говорится, стало на свои места. За непокорными лубянскими жертвами как ни в чем не бывало строго посматривает запечатлённый в мраморе лубянский хозяин.

У правящей бюрократии свои заморочки в голове. В голове у неё имперский синдром, метафизическое стремление к расширению, к имперскому способу существования. Империя – наш «основной инстинкт», согласно которому Россия должна доминировать на пространстве бывшего Советского Союза. Хотя и понятно, что это «надувание щёк» отнимет, уже отнимает у неё последние силы.  И тут же, как снежный ком, нарастают реальные проблемы старения населения, расшатанности здравоохранения, армии, пенсионной системы. Поставим сакраментальный вопрос – ведома или неведома нам игра под названием  «меняем пространство на время»?

Сами-то мы хорошо усвоили, что Россия всё время расширялась ценой сжатия внутреннего пространства свободы, расширялась территориально, отставая от своего времени и  сама себя отбрасывала от западноевропейского времени в восточноазиатское пространство. Века уходили на погоню за чужим пространством ценой разорения своего. Теперь не осталось у страны этих веков для плутания по чужим закоулкам. Но болезнь продолжается. И для того, чтобы страна чувствовала себя равной сама себе, она должна постоянно  вылезать за свои пределы. Была и соответствующая  «патриотическая песня» - великие цели рождают великую энергию. Думается, что  время  этой песни прошло. Одно дело – Россия с вассалами, другое – без них, укороченная, бедная Россия. В конце-концов всё закончится плохо при этой имперской игре - империи не получим, а выстроим для себя свирепый полицейский участок и только. Мы привыкли к тому и ничего другого не мыслим, что все затеваемые перемены, пережитые страной, народом были обусловлены, продиктованы только одним обстоятельством – нескончаемой внешней угрозой. 

Приход на престол Романовых – ответ после Смуты на польско-ливонское давление; все деяния Петра –  ответ России на европейском и южном направлениях; реформы Александра II продиктованы позором Крымской войны; сталинская модернизация родилась от духа «осаждённой крепости»… И вдруг настал момент, что у нас врагов не оказалось! Не принимать же всерьёз разноплеменных прибалтов, растерянных грузин, деморализованных украинцев за истинных, суровых, беспощадных врагов, не уничтожив которых и жить-то нельзя. Нет врага – тут бы  и сосредоточиться  на себе, на своих кровных, внутренних делах, на благом деле каком-то. А не можем! Никакой консолидации сил без внешнего врага не получается, хоть тресни! Не получается что-то сделать для себя не на зло кому-то, мол, нате, подавитесь! Вы нас били, и давили, и дышать не давали, а мы – вот они! – целёхонькие и к новой борьбе, причем, борьбе не на жизнь, а насмерть готовые. Тем и зажигаем и ум, и душу, а жить мирно, для себя, так и не научились.

По Г. Федотову «русские европейцы», созданные реформами Петра I, тут же, едва начавшись, и закончились. На их место пришли с одной стороны – охранители-реакционеры, с другой – разрушители-нигилисты, вслед за которыми пробил час большевиков, создавших «новый» мир, в котором не предусмотрено было места подлинной – по Федотову – свободе, с утверждением границ для власти государства. При власти большевиков нация, страна надломились окончательно. Народ уже не мог в дальнейшем позитивно, содержательно отвечать даже и на значимые, безусловно, положительные события и деяния.

- Пример?

- Да сколько угодно.

Вот, скажем, разрешена купля–продажа земли, в том числе и сельхозугодий. И что? А ничего. Взять эту землю стало некому. Земля - крестьянам, которых, увы, уже нет и в природе.

Судебная реформа вроде бы то ли начиналась, то ли состоялась, а народ на неё и ухом не ведет. А чего, в самом деле, суетиться-то, кому он нужен этот закон! Разве мы по нему живём или жить собираемся?! Вот и нечего языком попусту молоть.

Иногда подумаешь, а вдруг хотя бы в будущем, пусть в отдалённом, появится личностная, мыслящая Россия. И тут же вспомнишь – «из ничего не выйдет ничего». А чтобы вышло чего-то, понадобится отделить русское от советского. Не из простых задачка, если учесть и то ещё, что мы ибо мы – страна разобщенная,  тем не менее любящая поболтать о своей общинности.

Ты просишь дать прогноз на будущее?

Как только из нас, изнутри, уйдет социализм – коммунизм, всё очень быстро наладится. Жизнь наладится без завиральных псевдоидей и лукавых объяснений и цифр насчет того, почему мы живём так, а никак иначе. Не спорю, рассчитывать при этом человек должен только на себя – на своё трудолюбие, талант, ответственность, желание жить так, как ты считаешь должен жить. Это, конечно, безумно трудно, так как подобная  жизнь - она от начала до конца – частная. А частная жизнь – это мы знаем и видим на опыте других – не замечает своего государства. Тяжело, но решаться на это надо. Надо же  народу решиться  урезать государство до необходимого уровня, выдавить его из частной жизни, чтобы не были слуги народа хозяевами жизни за его счёт, за счёт  личного счастья, благополучия, старения всех и каждого. 

Какое-то время казалось, что, похоронив коммунизм, страна наша родина прямиком направилась к счастью в  красивой общедемократической упаковке. 

Не тут – то было!

Теперь, правда, полегоньку прозреваем и  уже нельзя делать вид, что не видишь, как правящая наша верхушка на всех парах мчит к авторитарному режиму.

Вернулась, как и не уходила никуда, имперская и милитаристская риторика, а «совиные крыла» силовиков накрыли собой всю страну. И снова мы легко и непринуждённо позволяем себе по отношению к власти легкомысленное попустительство. А раз так, то, почему бы и ей – власти – не позволить себе творить с нами и над нами всё, что ей вздумается, под лозунгом -  вперёд в прошлое.

Неужели это всё, что заслужили наши люди? – повисает в воздухе недоумённый вопрос. – Неужели это и есть плата за перенесённые страдания? 

То, что страна деградирует, многим уже понятно. Как нация, как народ мы стремительно убываем. Мрёт нас больше, чем рождается. Смерть настигает нас в цветущем возрасте, она настигает новорожденное дитя, она случается от запоя, пьяных убийств и самоубийств. Это про нас говорят, - пьют смертельно. И это правда. И нам слышать это как-то не страшно, как-то всё равно. Ну, а если нам самим всё равно, другим и подавно наплевать на то, что и как у нас происходит. Вот, боятся, что другие, которые внутри страны, вот они, возьмут и  восстанут, ну, все эти пришлые работники из азийцев, кавказцев, молдаван, украинцев. Нет, эти не восстанут, они пришли сюда заработать. Страшно будет, когда поднимутся свои – обделённые, обманутые, обездоленные, обворованные, необразованные, ленивые, ненавидящие. Этому классу пока и названия-то правильного нет. Так, гопота, отбросы, отморозки… Это потомки непритязательной рабсилы из русских деревень времён строительства метростроя и сталинских высоток; это потомки тех, которые жили, страдали, работали с  верой в лучшую долю детей, ну, если нет, то хотя бы  внуков. Крепостные и рабы эпохи социализма. Пора, всё-таки, правде в лицо взглянуть.- Власть нынешняя у себя в голове крепостное право и не думает отменять, хотя барин ненавидит население, население смертельно ненавидит барина.

Получается, что прошлое ничему нас не научило, а о будущем мы думать не умеем. И не хотим.

А в настоящем нас убивают ежедневно. Нищетой, страхом, бесправием, безграничным равнодушием к твоей судьбе, к твоей семье, к твоим старикам, если они ещё живы, и к твоим наследникам, которых ты, возможно, ещё только ждёшь.

Что мы им оставляем, оставим, нашим наследникам?

Можно сказать – ничего не оставляем, а можно – прямо наоборот – оставляем всё: своё патологическое притворство, ставшее нашей второй натурой. Мы только и делали, что притворялись живыми, живущими, творящими, жаждущими. На самом деле мы были роботами. И в этой роли тоже научились вдохновенно притворяться – то покорителями небес и глубин, то изобретателями эликсира вечного счастья и величия.

Я давно уже понял, что самый точный показатель положения дел в стране – это интенсивность поисков врагов. Внешних и внутренних. Чем больше находится врагов, тем хуже у нас дела.  И здесь главное – суметь переложить вину за всё на вражеские плечи. Это они, враги, виноваты в нашей криво сложившейся жизни и судьбе.

Ну, про средства борьбы с врагами напоминать не надо. Это универсальное средство называется патриотизмом, а история – это только транспортное средство для доставки патриотизма населению.

На самом-то деле история – это непредсказуемый полёт стрижа.

А мы – мошки, наблюдающие за этим полетом, бормочем себе под нос: - странно он как-то мечется… А то, что стриж-история за нею, за мошкой мечется, ей, мошке, как-то в голову не приходит…

Страна у нас такая, что жить в ней здравым смыслом не больно-то получается. Непривычно, несподручно. Силы природы, власти, собственные слабости действуют на разрыв. И каждая из сил ищет свой ответ на вопрос: - куда двигаться дольше? И входим мы, вопреки логике, в который уже раз, в одну и ту же реку, имя которой - река  нефтегазовая. 

Ничего не поделаешь – экспортно-ориентированная страна. Спокон веков вывозили отсюда лён, пеньку, меха, лес.

Несколько лет назад на  меня глубочайшее впечатление произвёл план американского президента по обустройству их, американской, жизни. Стратегия президента совпала со стратегией американского общества - колоссальные инвестиции в сферу образования и в обеспечение здоровья нации; диверсификация источников энергии, охрана среды обитания. Нужны, - считает высший чиновник страны, - условия для формирования полноценного, здорового и развитого общества.

Цель нашей высшей власти другая: - зацементировать сложившийся порядок вещей: - труба, нефть, газ, и цены чтобы не упали. Если дело и дальше пойдет этим путем (а оно пойдет, кто бы сомневался), то нам, как самостоятельной стране, кранты.

И Америка, и Китай, и Бразилия – все они умчатся в неведомую нам даль, а мы останемся стоять на глухом полустанке – без света, рельсов, паровоза. И без машинистов тоже.

Попытки заложить основы демократии у нас были. Мы это помним.

Да, вот, беда. Построив демократические институты, мы не уберегли, а, может, не захотели уберечь, народнохозяйственный комплекс. И тогда во власть пришли «крепкие хозяйственники», которые, напялив на себя губернаторский мундир, быстро перевоплотились в удельных князей.

Спасать положение были брошены генералы-силовики. Ну, эти наработали! Всю страну, без изъятий, под себя подмяли! Порой кажется, что они неодолимы, что они пришли навсегда. Но что-то и подсказывает, что ещё при нашей жизни загремят они все под фанфары…

В одном сомневаться не приходится, что если страна пойдет во вчерашний, а не в завтрашний день, ей на столбовую дорогу будет уже не выбраться. Там, на столбовой дороге, с распахнутыми объятиями нас никто не ждёт, там, на столбовой дороге, вообще не до нас. Кризисы, беды, недовольства сотрясают всех вместе и каждого порознь. Столбовая дорога – это глобализация, это распад монополярного мира, это полная переделка, перелицовка планеты…

Ищи, Россия, место. Выходи на мировую сцену в новом платье, а не в рюшах и кокошниках минувших времён. Кто и когда скажет стране эти слова:  ищи, Россия, своё место. Пока ещё не поздно, пока ещё можно успеть…

______________________

© Ерохин Николай Ефимович