«На радость и беду мою

Примерзли пальцы к грифу.

В раю – пою, в аду – пою .

И другу и врагу – пою !

И охраняет на краю

Мой пес – мой голос – жизнь  мою,

Не дай Бог станет тихо...»[1]

   21 января 2008 года в 15.00 на 47-м году жизни (04.04.1961) скоропостижно скончалась Любовь Ивановна Захарченко. Не выдержало сердце. Ходят слухи, что это было самоубийство.

 Передо мной два фото. На первом Люба – молодой и уже известный автор песен, в расцвете своей молодости. У неё ещё нет семьи и детей, сочинительство песен не является её основным занятием. На втором – это она же, известный автор песен, зрелая семейная женщина, ведущая борьбу за своё право зарабатывать на жизнь своей семьи песенным творчеством. Последние годы своей жизни она была участником марафона за выживание в артистических кругах Москвы.

Краткая автобиография. Родилась 4 апреля 1961 года. Закончила ростовский университет по специальности «юрист – криминалист». В номинации «автор песен» стала лауреатом 1-го Всесоюзного фестиваля самодеятельной песни ("Гран-при", г. Таллин 1986 г.). Булат Окуджава назвал ее открытием этого фестиваля. Что она тогда спела? – Свою, позднее знаменитую – «Не приснился мне ни враг и ни вор».

«После Гран-При на Всесоюзном фестивале авторской песни  на меня посыпались всевозможные предложения. На каких только фестивалях я не побывала! Но еще больше возможностей передо мной не открылось. Меня можно смело называть коллекционером отвергнутых предложений. Я всё ещё думала, что поэт – не профессия. У меня было столько причин, чтобы не шевелиться! Маленький ребенок – разве это не причина? Мама старенькая – разве это не причина? Можно сказать, что лет десять я пребывала в депрессии. Конечно, песни появлялись, но общее состояние было такое: я лежала на диване и оставалось только попросить: «Поднимите мне веки!» Я превратилась в брюзгу: всклокоченная, недовольная, третировала мужа, выглядела старше свекрови. Даже дразнилку про себя написала. Дошла до того, что поколотила шестилетнюю дочку. И тут дошло, что я – фурия, что я социально опасна. Стояла на коленях и просила у ребенка прощения. Я решила, что если не стану хозяйкой своей судьбы, то жизнь прожита зря. В 35 лет я думала, что жизнь кончена. Сейчас мне 41. И я знаю: вечно мы бежим до угла, где прячется счастье. Добегаем - счастья нет. А счастье-то внутри.

… Стихи и песни стала сочинять с восьмого класса, а вот пела всегда, сколько себя помню. 

С детства мечтала сразу о пяти профессиях. Очень трудно было выбрать (с проблемой выбора у меня до сих пор большие сложности). Когда у меня маленькой спрашивали, какое же мороженое я хочу – я начинала горько плакать. Невыбранное мороженое грозило превратиться в навсегда утраченное счастье.

…в университетский трудовой семестр ездила в археологические экспедиции (мы раскапывали курганы эпохи бронзы, скифов, сарматов), пять лет играла в университетском народном театре характерные роли, пела одна и с ансамблем, писала сценарии для факультетского СТЭМа (студенческого театра эстрадных миниатюр), была худруком факультета, ездила на фестивали авторской песни.

После окончания Университета работала следователем и помощником прокурора в прокуратуре и собиралась бороться за справедливость до последней капли собственной крови. Потом преподавала государственное право в Ростовском университете (это была последняя попытка консенсуса с любимой, надо сказать, профессией). Вышла замуж, родила старшую дочь Ольгу, проводила большие фестивали авторской песни, музыки и поэзии под названием «Ростовское Метро».

Что еще о себе такого наябедничать? Развожу цветы. Ими забита вся наша крошечная квартира. Бедные домашние подвергаются нещадному допросу, когда я возвращаюсь с гастролей. Не забывали ли они их поливать?! Конечно, забывают. Они так устают от моей энергетики, что мирно отдыхают и устраивают в мое отсутствие праздник непослушания. Какие уж тут кактусы и фикусы?

Всю сознательную жизнь (если жизнь поэта вообще можно назвать сознательной) собираю всякие игрушки: дымковские, богородские, филимоновские и те, что дарят. К сожалению, большинство из них пропало при переезде, но я упрямо продолжаю носиться с этими детскими штуками.

Со «взрослыми» вещами я чувствую себя очень неуютно, а игрушки и цветы заставляют меня хотеть жить. У них только один недостаток - каждый из домашних так и норовит их разбить или поломать. Просто спасу нет.

Но домашние тоже на дороге не валяются. Я для того их заводила, чтобы они устраивали суету и проблемы. Иначе можно сойти с ума от постоянных поисков смысла жизни и прочих недостижимых глупостей, о которых я думаю почти всегда. Вот такая у меня жизнь...

Да! Чуть не забыла. Когда я наконец-то снова куплю аквариум и посажу сад на даче, которой у меня еще и в помине нет, и пока не предвидится, то буду самым счастливым ребенком в семье.

Уже в детстве меня тянуло в разные стороны. Я хотела быть следователем, защищать справедливость. Мечтала о профессии археолога, ездила в археологические экспедиции. Хотела быть артисткой, играла в народном театре. Я перепробовала кучу профессий, чтобы в одной из них остаться, потому что искренне хотела победить свой тихий "диагноз". Ведь мама считала, что стихи - это сумасшествие. Она в 17 лет водила меня к психоневрологу, потому что девочка - о ужас! - пишет стихи. Ну что это за профессия - поэт? - Году в 1988-м мы познакомились с Олегом Митяевым. Участвовали в телепередаче "На двоих", в концертах, которые очень смешно назывались: "Молодые звезды Москвы". А что я, что он - какие мы москвичи? Олег был тогда очень уставшим от бесконечных гастролей. Я посмотрела на него и подумала, что не потяну такой жизни, не потяну профессионализации. У меня тогда еще были большие виды на свою судьбу. Я хотела семью, детей. Я не знала, чем буду заниматься. А ведь это очень взрослый поступок - заниматься одним делом. Я к этому тогда была не готова. И когда я представила себе, что проживу жизнь в аэропортах, залах ожидания, поездах, за кулисами и на сцене без всякой гарантии на победу (спортсменов тысячи, а олимпийский чемпион - один), мне стало страшно. По-моему, Ремизов написал в своих мемуарах: "Будь прокляты те годы, которые я провел за письменным столом, ибо я не жил". Я теперь ученикам на творческих мастерских ее цитирую. Это очень страшно: заниматься не своим делом. Ho, надо дать возможность человеку самому выбирать свой путь.

В 88-м году у меня сначала умер папа, а через полгода родилась Олечка. Но я так и не поняла, откуда она пришла и куда он ушел. Был жуткий страх смерти, и я хотела поверить, но мне не удалось. Все пришло само собой. А потом я для себя решила: это стыдно - все время пенять на государство. Войны, нашествия, репрессии, все эти митинги, референдумы - сколько Россия пережила! И всегда рождались дети. И вдруг сейчас нам стало неожиданно не на что их растить! Но это же просто стыдно! Так всю жизнь можно и просидеть с мыслью: а вдруг завтра что-нибудь случится - и лишить себя любви. Полжизни я, как девочка, ждала, что кто-то подарит счастье, обоснует его целесообразность и укрепит меня аргументами, почему я на него имею право. Если в этой жизни не рисковать и не брать самому то, что ты хочешь, никто для тебя это не сделает.

Мне всегда говорили: ну не может так быть, чтобы и любовь, и творчество, и дети. Я написала: "Чтобы мальчика и девочку родить, надо, в принципе, кого-то полюбить. Чтобы, в принципе, кого-то полюбить, нужно мальчика и девочку родить". Как я заказала себе по жизни, так и случилось. И именно тогда, когда я построила жизнь так, как я хотела, все силы, которые уходили на торможение нереализованных мечтаний, ушли в поэзию и на сцену. Мы очень много сил тратим на торможение своих нереализованных устремлений. А ведь это мучительнейшее состояние. В одной из моих программ звучит мысль о том, что счастье где-то за углом. Добежишь до угла, а счастья там опять нет. Оно всегда где-то за углом.

В 96-м я встретила Сережу, и жизнь началась сначала. Менять жизнь - это нечеловеческий стресс. Причем одинаково отнимают энергию как отрица-тельные, так и положительные эмоции. По одному американскому тесту мы с Сережей за эти годы зашкалили пределы допустимого: смена места жительства, работы, семейного положения, рождение ребенка... Сережа увидел меня много лет назад на концерте и потом, чтобы разыскать, приехал в Ростов.»[2]. 

Архив песен Л.Захарченко. Первые песни появились в 19 лет. В её песенном следе около 150 песен, за которые ей не стыдно. «…Я всегда очень жестоко относилась к своему творчеству - из 10 оставляла обычно одну, остальные сжигала. К 25 годам написала около 50 песен, теперь оттуда осталось всего 4, за которые не стыдно.» [3].

Архив песен Захарченко ещё  предстоит организовать. Сама она этого не успела сделать: «Пятый месяц раскладываю "по полочкам" то, что написано за эти годы. Конца и края не видно... "Полочки" получаются очень разные и не похожие друг на друга. Написано много. А настоящую автобиографию я напишу чуть позже. Если все писать, то целая книжка получится. На всё нужно время. А где же его взять?».

Прозвище «Высоцкий в юбке». В общественном мнении она была «бардом». Так как место прозвища «Окуджава в юбке» уже было занято Вероникой Долиной, то в среде любителей самодеятельной песни её дали прозвище «Высоцкий в юбке»[4].

«Когда в первый раз услышала, очень приятно было. Потом стало раздражать: ну что они, сговорились, что ли? А вот нынче летом в Самаре меня встретили у поезда с цветами, повезли на местное телевидение и там, когда я пела, кто-то в студии закричал: «Ребята, ну Высоцкий в юбке!», я уже задумалась. И поняла, что в последние годы авторская песня по своему содержанию не соответствует времени. Обветшала она как-то. Вернее, у нее теперь лицо «женщины с прошлым». В стране – то что произошло за последние десять лет! А мы делаем вид, что ничего не происходит, что нет войны, нет дефолта, не стреляют в банкиров, нет страха за наших мальчиков, не умирают одинокие старушки... Для меня это все предмет поэзии, темы для песен, обо всем, что переживают сейчас люди, хочу рассказать».

 Представление о «матрёшке». «Что касается перепробованных видов деятельности, то, как оказалось, все пережитое и подсмотренное теперь только помогает описывать этот мир. Мне кажется, что каждый из нас – матрешка. Внутри неё очень много разных разнокалиберных матрёшечек, но кто же их видит?! Там – наши мечты, наши сны, герои прочитанных книг и посмотренных фильмов, люди, которые тронули наше сердце... Официальный мир, мамы, папы, начальники, учителя, жены, мужья и даже друзья впихивают нас в своё о нас представление. Наверное, поэтому многие из нас с годами становятся такими скучными и тусклыми.». ...

Ей необходимо, чтобы вокруг были люди, которые отражались бы в ней и становились её «матрешками». Размышляя о том, почему в одном человеке уживаются Моцарт и Сальери, умный и дурак, мечтатель и прозаик, Люба вывела «матрешечную» теорию: душа человека – ряд непохожих друг на друга матрёшечек, каждая из которых есть опорой и памятью впечатления от встречи с книгой, человеком. Главное войти внутрь матрешки и посмотреть на мир её глазами. Потому у Любы так немало песен, написанных от лица «матрешек». Так немало разных точек зрительности на Ремльность. Она видит не неким «общим выраженьем», а улавливает тонкие блики своих чувств и окружаюшего мира. Её внимательность многостороння и многоточечна, а неравнодушие очень плотно.

Она никогда не была ни майоршей, ни генеральшей, но «Монолог офицерской жены за гарнизонным преферансом» любим песенным народом за точность попадания в психологическое состояния. 

Стихи всегда со мной. « В 17 лет мама водила меня к психиатру: «Девочка влюбилась и пишет стихи!» Поэзия – это диагноз. Поэзия – вещь эфемерная, как можно на нее ставить судьбу? Долго я еще пыталась спрятаться, уйти от этого диагноза.

…Все было бы очень правильно и нормально, если бы не стихи, которые не давали заниматься ничем.

Все виды моей бурной деятельности имели целью не только определиться в том, чего же я действительно хочу в этой жизни и не переживать, но и победить-таки эти слова и строчки, вечно жужжащие в голове и не дающие никакого покоя. Не победили. Только преумножили.

На первом Всесоюзном фестивале авторской песни я неожиданно для себя получила Гран-при. Прослушивал меня Булат Шалвович Окуджава. Вышла пластинка с моими песнями и его голосом о том, что я открытие… Я не поверила. Прошло много лет, пока я поняла и доказала прежде всего себе то, что он увидел тогда за десять-пятнадцать минут.

Разве это профессия - поэт? Сплошная шизофрения! Так говорила моя мама, а я была мамина дочка и старалась её не огорчать, продолжая бороться со своими стихами и песенками с великим рвением и трудолюбием. Пора признать, что победила не я их, а они меня».

Возврат в мир песни. «…Я совсем недавно вернулась в мир песни, реализовав еще и самую тайную детскую мечту. В детстве, сидя запертая в квартире на подоконнике окна (я так часто болела, что в детский сад меня было сдавать просто невозможно) я мечтала, что, когда вырасту большой, то рожу себе троих детей – чтобы не было им скучно и одиноко, как мне. Могу признаться, что уж мне-то теперь точно не скучно, т.к. просто некогда.

Я счастлива, что прожила столько разных и непохожих друг на друга жизней. Я счастлива, что Господь подарил мне талант ощущать чужую боль и радость и способность "говорить"  разными голосами из разных времен. Люди, которые поют по всей стране мои песни, часто не знают, кто их автор. Мужчины не верят, что моих лирических героев мужчин «написала» женщина и т. д.

Возможно, если бы я не металась так долго в поисках себя, у меня бы было типичное женское творчество. Писала бы до сих пор только о превратностях любви и бабочках. Про любовь и бабочек мне тоже нравится, но этого мне далеко недостаточно, чтобы понять мир.

Творчество последних лет. «За последние два года я записала пять новых сольных дисков. Часть из них - в сопровождении одной или двух гитар, часть – оркестровых. Песен написано ещё на пять-шесть. Стихи теперь со мной не церемонятся. Они еще капризнее и своенравнее, чем дети. Делают что хотят. Я терплю. Слишком долго я их обижала. Спать приходится редко, но коротко...

Песня появляется – и всё. Особенно тяжело даются мужские монологи. Хотя, с детства у меня друзья одни мальчишки были, и я пыталась их понять. Мы разбираемся друг в друге всю жизнь. Это две разные цивилизации. Я - яростный экстраверт, который существует, только заглядывая в глаза человеку. Если он заглядывает в лицо ребенка, значит, он ребенок, если старушке, значит, он старушка. Я приезжала из Вятки и говорила по-вятски, приезжала из Одессы и говорила как одесситы. Ловила себя на том, что перенимаю мимику человека, который нравится. То есть перекочевываю в состояние другого человека. Откуда это? – Наверное, гены». 

Её возвращение в авторскую песню – это около ста новых песен, каждая из которых яркая, талантливая и непохожая. В них поэзия нашей сегодняшней жизни, ее сиюминутные ритмы, совпадающие с ритмом наших сердец.

Точка профессиональности. «Любая профессия, где сталкиваешься с ежесекундным выбором – это ад» – так  говорила Люба. Из следователя по уголовным делам она выросла в исследователя человеческой души.

Из следовательских будней в её песни пришёл и обличительный накал, и горчинка безнадеги, и патриотическая ирония. Именно оттуда пробилась интонация сильной женщины, которой на самом деле не так уж сладко живется. Точку профессионального стремления была выбрана: «Высший пилотаж искусства – находиться на стыке противоположностей, на стыке иронии и фола. Как если бы ты балансировал на ребре монеты, с которого видно и одну, и другую её сторону. Кто живет на одной стороне монеты, тот никогда не увидит ее другую сторону».

Почему же Захарченко не поверила сразу Б.Окуджаве? ­– «…подумала, что просто он очень добрый, подарок мне такой сделал авансом. А я этого не заслуживаю пока. Было ощущение полной несостоятельности. Тогда обо мне один замечательный режиссер собрался фильм снимать, а я отказалась. Моя подруга прозвала меня "коллекционером отвергнутых предложений". Мне можно было безбоязненно предлагать президентство в Белом доме, все равно бы отказалась. Тогда на меня такая популярность свалилась: статьи в десятках газет, радио, телевидение. Казалось, мыльницу открою, а оттуда моя «Черная смородина»[5] зазвучит. Утром садилась за стол, брала ручку и говорила себе: «Сейчас буду писать нетленку». И полный ступор. А жизнь ведь огромная! Всего хотелось, всем хотелось заниматься. Но вот пять лет назад поняла, что не могу без песни».

Болдинская осень Любови Захарченко. За последние шесть лет своей жизни, своего московского семейно-творческого счастья Люба написала больше стихов и песен, чем за всю предшествующую жизнь. Потому и говорят, что у неё тогда наступила Болдинская осень.

«У меня была детская сумасшедшая мечта: иметь троих детей. Я сидела дома запертая, поскольку часто болела и в садики уже не брали, смотрела в окошко и думала, что у меня будет трое детей и им не будет скучно. Кому-кому, а мне теперь очень не скучно! Раньше я себе говорила: я еще не состоялась как личность, какие дети? У меня недостаточно большая квартира, не хватает денег - так мы все говорим. Когда мы встретились с Сережей, эти вопросы отпали сами собой. Все переносится легче, может быть, потому, что я в Бога стала верить».

«…В России всегда любили считать чужие деньги, потому что не умели сами зарабатывать, а теперь считают чужих детей - видимо, разучились рожать. А я захотела – и родила. Вернее, я их вымечтала. Я в детстве одна росла в семье, и всё мечтала, что будет у меня трое детей. Я ещё в юности определила себе три составляющие счастья – любовь, творчество и дети... И все мечты эти у меня сбылись. Только на каждую из составляющих нужна целая жизнь... Когда меня на радио в прямом эфире спросили, не хотела бы я полететь в космос, я так закричала: «Ой, что вы, какой космос, мне же некогда!». Времени и сил нет даже на депрессию. Детям же не объяснишь, почему это мама сидит грустная, еду не готовит. За спиной три "акулы"- и очень даже оптимистично живется».

Её судьба напоминает судьбу главной героини фильма «Москва слезам не верит». Переехав в Москву, Захарченко начало жизнь в 41 год практически заново.   Юридическая профессия была забыта. 

Люба решилась родить третьего ребенка. Она с семьёй снимает двухкомнатную квартирку с видом на мусорные баки и раскидистые клены. Внутри квартиры редко  бывает порядок. Вечером, успокоив детей, Люба, с сигаретой в зубах, обосновывается надолго на кухне. Ночь – время новых песен. Расписание дня состоит из трех отметок: дом, концерты, театр. На сцене театра «Содружество актеров Таганки» супруг и режиссер Сергей Ходыкин поставил с актрисой, автором и исполнителем песен Любовью Захарченко пять её моноспектаклей-концертов: «Ой, мамочка!», «Все мы капитаны», «Чья там девочка была», … Все они  сложились из её знаменитых монологов. Каждый из них непредсказуем, как и она сама – женщина, у который бывает по тридцать три настроения в день.

«Какой я себе мир сейчас устроила? Вылазка в мир, возврат, переосмысление, может быть, слезы и лечение сердца, опять накопление и опять вылазка. Моя бы воля - я бы из дома не выходила, писала бы, занималась бы детьми. Всё, что ни делается, к лучшему. Даже те материальные сложности, в которые мы однажды с Сережей попали, заставили шевелиться. Если бы не дефолт, я бы пальмы в зимнем саду на даче расставляла. Я никогда не была богатой, а было бы интересно попробовать: заниматься всякими фитюльками и...  Я бы не смогла?! Я даже гладью вышивала. Свитера вязала, юбки вязала. Однажды подруга посмотрела на мою вышивку и сказала: "Да, такой депрессии у тебя еще не было!" Я погружаюсь в любое дело. Помню, еще на старших курсах связала половину юбки, и надоело. И я плакала над ней, но довязала, потому что не могла позволить, чтобы она валялась символом моей несостоятельности. Эту юбку я до сих пор надеваю на концерты».

Как же ты решились переехать из родного Ростова-на-Дону в Москву, в которую, вроде бы, и не рвались никогда? – «Влюбилась! Даже Гран-При не заставил меня перебраться в Москву. В Москве – холод и толпы народу! Я до сих пор мерзну и уезжаю домой отогреваться. Мой будущий муж приехал в Ростов-на-Дону... О, к тому времени я уже встала с дивана, три года организовывала фестиваль авторской песни и поэзии «Ростовское метро». Потом, чтобы за него рассчитаться, давала серию концертов. Я стала тем, от кого можно не убегать, с кем можно разговаривать. Я уже стала Ассолью, которая ждала своего Грэя.

Много лет я мечтала о режиссере, а он - о песне. Потому и возник у нас театральный проект, в котором Сергею принадлежит идея аранжировать мои песни в весьма необычном «формате». В каждом столько нереализованного! Кстати, у нас фантастически талантливый аранжировщик и пианистка Анна Ветлугина. Она тоже очень театральный человек. За что мы любим театр — за проживание в нем желаний и возможностей, в которых нам было отказано в жизни. Да, со мной не просто — у меня тридцать три настроения в день. Меня всегда убеждали, что с талантливым человеком должен жить тот, кто ему будет всю жизнь служить. Конечно, если двое самодостаточны, — безумно тяжело. Но ведь в этом и есть счастье! Каждый из нас личность, а не пустой сосуд, куда можно наливать чужое мнение».

О своих песенных поклонниках. «Самые страшные враги – это поклонники. Они все время требуют того, к чему уже привыкли. Они не прощают, если сегодня у меня цикл трагических песен, а назавтра я ударяюсь в лирику. Так и слышу их вопль: «Вернись, не мешай мне себя любить!» А это гибель для поэта. Все жанры, кроме скучного и однообразного. Нельзя раскрашивать мир в один цвет. Нельзя из воздуха убрать кислород. Но и другие компоненты нельзя изъять. В своих песнях я не хочу констатировать различные факты. Констатация фактов – это юриспруденция. Я стремлюсь объяснить: что же происходит со мной и всеми нами? Я не ищу адреналин в крови – я хочу сказать, как легче жить.

Песенная мастерская Л.Захарченко. Авторской песне барды посвящают сбереженное от основной работы время. Самые упорные, самые инициативные, самые удачливые из них преобразуют любимое дело в профессию. Профессией стал диагноз, оказавшийся неизлечимым. Романтика авторской песни рождается у костров, но авторитет и весомость дают ей именно профессионалы...

«У Чехова есть момент: поставьте мне чернильницу, и я напишу про нее рассказ. Профессия моя заключается в том, что я могу написать так, как хочу, а не так, как получится. Муж много ценных вещей мне открыл, в том числе и про творчество. Он говорит: «Вдохновение придет без предупреждения — и не застанет тебя на месте. Работать нужно каждый день, вне зависимости от вдохновения». Вот Эдит Пиаф – месяц  не выходила на сцену, а выйдя, испытала нечеловеческий стресс. Почти каждодневной работой я и прихожу к легкости изъяснения. Пока себя сегодняшнюю не отпишу – не лягу спать. Сплю по три-четыре часа в сутки. Остановиться нельзя. Счастье – это то, ради чего можно спать по четыре часа в сутки. И еще муж говорит: «Кто сказал, что российский поэт должен быть несчастным?»

Проводя творческие мастерские на фестивалях авторской песни, Люба пыталась объяснить молодым авторам песен, что если они не будут пропускать свои песни через себя, не будут прочувствовать всё то, о чем они пишут, то песни не получится. Песня – это особенное внутреннее состояние, которое может пересилить даже физическую боль. На одном из фестивалей Любе стало плохо, а ей нужно было выходить на сцену и петь. Люба вышла на площадку без единой кровинки в лице. Силы возвращались к ней с песней.

А кто были вашими учителями в авторской песне?- «Безусловно, Окуджава. Валентин Дмитриевич Берестов, удивительно светлый человек с мудрым взглядом на жизнь и тонким восприятием мира. Ариадна Адамовна Якушева. Ее песни - фантастическое сочетание корреспондентской точности и лирической пронзительности. Хрустальный голос, редчайшая искренность, искрящийся свет...».

«…Недавно был такой случай. Я стояла в очереди в сберкассу и разговорилась с дядечкой, который стоял сзади. Прочла ему свое стихотворение «Война», и вдруг он начал целовать мне руку. И я в который раз подумала: мы не там поём, не там выступаем... А он говорит: «Я вас помню. Вы живете на Первомайской. У вас трое детей и совершенно святой муж». Оказалось – он врач «скорой помощи». У меня часто бывает плохо с сердцем, «скорая» не реже раза в месяц приезжает. И всем врачам мы дарили кассеты. И этот доктор из очереди (а очередь огромная!) начал меня опекать: «Вы только не нервничайте. Вам так, наверное, трудно в этой жизни! Вы ведь всё тяжелое на себя берете». А может быть, я поэтому и пишу стихи, что с распахнутыми глазами живу?».

  В песнях Захарченко сквозь боль слышится нота оптимизма. «Всё утрясется. Одно-два поколения – и всё наладится. А мы должны с минимальным ущербом для себя и для своих детей, не обозлившись, пройти этот путь. Есть такая легенда. Человек поймал золотую рыбку и попросил себе необитаемый остров в тропиках, чтобы были фрукты, овощи, рядом самая красивая и необыкновенная женщина. Всё так и случилось. Вот только бессмертия человек не попросил, забыл. Однажды он порезал палец. И вот когда он умирал на этом прекрасном острове, окруженный любящими детьми и внуками, он стал вспоминать свою жизнь и ничего не смог вспомнить, кроме того, как порезал палец».

Кого из авторов песен Любовь Захарченко называет своими? – «Булат Шалвович, конечно, его поэзия песенная просто течет в моей крови. Валентин Берестов, фантастически добрый, талантливый. С такой жаждой жизни, он до конца дней оставался ребенком, все ему было интересно, он постоянно экспериментировал, даже петь стал свои стихи в последние годы. Очень люблю Евгения Бачурина, Александра Городницкого. Одним из своих учителей считаю Михаила Щербакова. Он для меня в авторской песне, как Бродский в поэзии. Это человек-эпоха, которого Господь поцеловал не однажды. И меня потрясает полное умолчание о нём коллег по авторской песне. Видимо, рядом с таким талантом кому-то очень тяжело жить».

Театр Л.Захарченко. В Москве говорили «театра Любови Захарченко». «…каждый вторник на малой сцене Театра Содружества Актеров на Таганке я буду встречаться со своими слушателями, в одно и тоже время, только программы разные. Подготовила пять песенных спектаклей: «Чья там девочка была» – женские монологи, «Все мы капитаны» – мужские монологи, «Мы взрослые лишь понарошку" – о  нашем вечном детстве, «Черная смородина, где сажали красную» – социальная наша боль…Треть зала мы отдаём учителям. Мы их вызваниваем по школам. Мой муж Сережа, бывший режиссер Театра авторской песни, уйдя в бизнес, занялся меценатством: платил авторам-исполнителям, чтобы они выступали в школах. Он говорил бардам: «Растёт ваша публика. От того, как вы отнесетесь к ней сегодня, зависит ваше будущее». На учителей, врачей и юристов падают основные тяготы переустройства общества. На них давление увеличивается, их бьют со всех сторон. Они становятся более уязвимыми и менее защищенными. А ведь эти три категории(барды,учителя и дети) – те, кто объединяет этот мир».

Исполнителям песен. Гитарный аккомпанемент Захарченко технически прост. Но он прост для того, кто знает семиструнные позиции аккордов на шестиструнной гитаре. Мы рекомендуем исполнителям поиграть такие песни: «Не приснился мне ни враг и не вор», «Блаженно сердце на краю», «В заботе о хлебе насущном», «Друг мой печальный какая беда», «Любимец местной детворы». 

                                                              Примечания:

1. Из песни Л.Захарченко «Блаженно сердце на краю».

2. Наклонный текст здесь и далее – это выдержки из дневника Л.И.Захарченко. См. в Интернет  сайт Захарченко http://community.livejournal.com/chtoby_pomnili/210758.html.

3. Из интервью Л.Захарченко Е.Решетняк.

4. Некоторые читатели могут усмотреть здесь ряд, производный от имен известных бардов. Например: «Галич в юбке», «Городницкий в юбке» и т.д. Но это не так. Нам известны здесь только два прозвища.

5. Не приснился мне ни враг и ни вор.

_________________________

© Орловский Сергей Павлович