Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Наука и техника
Есть ли свет в конце тоннеля? Заметки полупостороннего о проблемах науки и образования в России
(№1 [289] 25.01.2015)
Автор: Олег Фиговский
Олег Фиговский

http://www.ecolife.ru/zhurnal/articles/33845/ 

26.12.2014

  Я неоднократно писал о губительности для ученых оценки их работы по результатам их цитируемости и индексу Хирша, особенно для ученых в технических науках. Об этом же я говорил на форуме «Открытые инновации – 2014», в том числе в ходе состоявшейся в рамках форума открытой дискуссии с главой Минобрнауки Дмитрием Ливановым. Академик В. Г. Бондур и профессор МГУ В.С. Тикунов в статье «О научных рейтингах и индексах цитирования» придерживаются аналогичного мнения, отмечая, что в «последние годы от российского научного сообщества все настойчивее требуется организация деятельности и оценка ее успешности по правилам западного научного мира с использованием различных наукометрических показателей. При этом в качестве основных критериев оценки деятельности ученых стали использоваться такие библиометрические параметры, как индексы цитирования (количество цитирований) и индексы Хирша (показатель числа статей автора, цитируемых соответствующее или большее число раз), а для журналов, в которых публикуются ученые, – импакт-факторы (средняя частота цитирования всех статей журнала)». Они, в частности, отмечают, что «любой ученый знает о трудоемкости написания книг, учебников и их значимости для науки и образования. Однако их вес по сравнению со статьями в рейтинговых журналах неоправданно мал. Почему публикация, например, на самом распространенном в мире языке – китайском – не может сравниваться с публикацией на английском? Претензия на роль одного языка, подобно некоторой универсальной научной латыни, совсем не бесспорна. Даже в обиходной жизни попробуйте перевести рецепты французской кухни или разнообразие названий риса с китайского на английский – не получится. То же самое происходит и в науке. Потеря языка – потеря части культуры. И это относится не только к гуманитарным, но и ко всем естественным наукам.

  Преимущественное использование лишь одного английского языка призвано, прежде всего и раньше всего, информировать ученых Запада о новых научных результатах. Это отдает им приоритет как в более быстром получении новых знаний, так и в конкурентных соревнованиях за гранты. Обязательность перевода на английский основных положений проектов, например, Российского научного фонда, по-видимому, предусматривает их оценку англоговорящими экспертами, которые через механизмы финансирования и будут определять, что же развивать, а что нет в российской науке. Почему приоритетность отраслей знания и их соотношение в рейтинговых системах определяется узкой группой людей, принадлежащих только к одной из мировых культур и часто принадлежащих к одной научной школе? Следует отметить также, что при определении таких наукометрических показателей, как индексы цитирования и индексы Хирша, в нашей стране приоритет отводится западным коммерческим системам Web of Science и Scopus. В этих частных базах данных российских журналов крайне мало. Поэтому и значение индексов цитирования и индексов Хирша, взятые из этих систем, для подавляющего большинства российских ученых значительно ниже, чем в базе данных РИНЦ или в открытой базе Google Scholar. К тому же для получения доступа, например, в базу Web of Science организациям необходимо ежегодно платить около одного миллиона рублей, что не всегда целесообразно».

  Сегодня я получил письмо от Минобрнауки, в котором мне сообщают, что мои замечания и пожелания в этой области будут учтены при подготовке документов и в практической работе. Хотелось бы верить в реальность этого. Мне, как российскому соотечественнику, больно понимать, в какую пропасть катится российская наука, и разработки оригинальных «критических» технологий. Мои предложения, принимаются и даже одобряются, но, увы, не осваиваются. Неужели руководители, отвечающие за развитие,  не понимают, что Россия включена только в рейтинг развивающихся стран Евразии, и не более…

  Приведем обсуждение эйфории по поводу того, что российская наука и образование наконец-то получили достойное место в образовательном рейтинге … развивающихся стран.

  Компания Quacquarelli  Symonds (QS), более десяти лет издающая мировой рейтинг вузов, представила новый проект – топ университетов развивающихся стран Европы и Центральной Азии. Его возглавил МГУ имени Ломоносова, а всего в списке ста лучших оказалось сразу 26 российских вузов. При этом в мировом рейтинге той же QS МГУ оказался лишь на 114-м месте. Quacquarelli Symonds представила рейтинг «Вузы развивающейся Европы и Центральной Азии» в Будапеште. – Университеты этого региона начинают вносить все более значимую лепту в международное высшее образование, поэтому становятся более привлекательными для студентов, – заявил представитель QS Бен Саутер. По его словам, новый рейтинг QS помогает вузам «показать себя с лучшей стороны». Компания ранжировала 368 университетов из 30 стран: России, Польши, Чехии, Турции, Таджикистана, Туркмении, государств Прибалтики и других (Китай в рейтинг решили не включать). Эксперты учитывали количество научных статей, соотношение числа студентов и преподавателей и другие показатели. Однако самым значимым критерием – 50% итоговой оценки – стала репутация вуза, которая высчитывается на основе опросов ученых и работодателей (в том числе предложенных самими вузами). В итоге лучшим вузом оказался МГУ имени Ломоносова, второе место разделили Новосибирский госуниверситет и чешский Карлов университет (Прага), за ними – университет Варшавы. Как отмечают авторы рейтинга, Московский университет является лучшим по репутации у работодателей и «эффективности интернет-ресурсов». В топ-100 рейтинга оказались 26 российских вузов, по 10 – у Чехии и Турции, 9 – у Польши, 8 – у Казахстана.

  В июне 2014 года компания QS опубликовала другой «региональный» рейтинг – университетов стран БРИКС. В нем вузы РФ также показали неплохие результаты: МГУ вошел в тройку лидеров после китайских Университетов Цинхуа и Пекинского, а в топ-200 попали 53 российских учебных заведения. Однако в мировом рейтинге QS достижения гораздо скромнее: МГУ занимает 114-е место, СПбГУ – на 233-й строчке, остальные российские вузы находятся намного ниже. Подобная тенденция прослеживается и у компании Times Higher Education. В их перечне вузов стран БРИКС МГУ оказался на 5-м месте, а в топ-100 попало семь российских вузов. Но в мировом рейтинге этой же компании присутствует лишь МГУ – на 196-м месте. Третий мировой рейтинг, разрабатываемый Шанхайским университетом Цзяо-Тун, поместил МГУ на 84-ю строчку, а СПбГУ в третью сотню (без определенного места).

  Начальник аналитического отдела управления академической экспертизы ВШЭ Иван Стерлигов считает, что появление разнообразных «малых» рейтингов выгодно и вузам, которые не попадают в мировой топ, и самим составителям. – Чем больше рейтингов, тем больше услуг могут продать их разработчики, – говорит эксперт. – И Times Higher Education, и Quacquarelli Symonds оказывают вузам консультации, как продвинуться на более высокие позиции. – По мнению господина Стерлигова, МГУ смог занять первое место в новом рейтинге QS из-за того, что составители не стали включать в него Китай. – Как правило, Пекинский университет и Университет Цинхуа опережают его и по показателям, и по динамике развития, – сказал эксперт. – А если исключить вузы Китая и Гонконга, то окажется, что МГУ лучший. На такие результаты приятнее посмотреть. При этом, указывает господин Стерлигов, «малые» рейтинги действительно могут оказаться полезнее для студентов. – В США есть индекс местных вузов US News Report, он для американцев важнее всех мировых списков, – привел пример эксперт. – Главное, чтобы такие рейтинги разрабатывались прозрачно.

  Как отмечает Александр Черных, для российских вузов вопрос попадания в международные рейтинги является крайне важным. Согласно указу президента Владимира Путина, не менее пяти вузов РФ должны к 2020 году оказаться в топ-100 одного из трех мировых образовательных рейтингов. Для этой цели были отобраны 15 вузов: МФТИ, МИФИ, МИСиС, ВШЭ, Казанский федеральный университет и другие, которые получили дополнительные 54 млрд руб. из госбюджета на 2014-2016 годы. МГУ и СПбГУ в программе не участвуют, так как получают прямое финансирование из бюджета. Пока ни один из российских вузов, участвующих в программе «5 в 100», в первую сотню не попал. 

  На фоне непонятной эйфории по поводу того, что 26 российских вузов оказались в рейтинге вузов развивающихся стран, депутат Госдумы Владимир Бурматов направил письмо главе Министерства образования и науки Дмитрию Ливанову с призывом сократить избыточные проверки высших учебных заведений, в результате которых в вузах были созданы целые аппараты, занимающиеся на постоянной основе не образовательным процессом, а подготовкой всевозможных документов. Начать процесс дебюрократизации вузов депутат предлагает с отказа от «дискредитировавшего и изжившего себя мониторинга эффективности вузов, который не показал реальной картины в образовании». По мнению парламентария, частые проверки, проведение оценочных и контрольных мероприятий, зачастую дублирующих друг друга, приводят к излишней бюрократизации вузов, а вследствие этого – к увеличению бюджетных трат и ухудшению качества образовательных услуг. Владимир Бурматов, в частности, считает, что национальный рейтинг не должен быть министерским, потому что если он будет ведомственным, то доверия к нему гарантированно не будет, во-первых. Во-вторых, он наверняка будет иметь коррупционную составляющую. В итоге может получиться что-то  наподобие мониторинга эффективности вузов, который необходимо отменить, – отметил депутат. – Кстати, данные последнего мониторинга решили положить под сукно министерского стола и не пользоваться ими, потому что там получилось такое безобразие, что сами организаторы пришли к выводу, что лучше общественности это не демонстрировать.

   Независимый национальный рейтинг должен стать одним из базовых моментов для системы высшего образования в России, убежден парламентарий.

  – Вторым базовым моментом являются процедуры аккредитации. А после этого начинается ряд всевозможных проверочных бюрократических процедур. Вузы, для того чтобы как-то  справляться с валом постоянных мониторингов, создают специальные управления, которые занимаются только тем, что пишут отчеты на эти проверки. Поэтому необходимо отменить рейтинг эффективности вузов и разработать национальный рейтинг, – говорит Бурматов. Народный избранник убежден в том, что министерству необходимо заняться сокращением избыточных контрольных процедур в отношении вузов, организовать работу по документообороту внутри самого министерства.

  – Заведующие кафедрами погребены бумажной работой, поэтому у них не остается времени ни на исследовательскую деятельность, ни на нормальную подготовку к учебному процессу. Получается, огромный пласт бюрократии в системе образования занят исключительно тем, что оправдывает свое собственное существование, – подчеркнул Бурматов. – Потому что у многих проверочных процедур есть дублирующие блоки. Например, количество квадратных метров на одного учащегося запрашивается из процедуры в процедуру. Хотя министерство, получив эту информацию единожды, дальше может не обращаться повторно в вуз, а просто ее использовать. Я считаю, что нужно переходить к обмену информацией внутри министерства образования, для того чтобы исключить дублирующие моменты в проверочных процедурах. Необходимо освобождать вузы от этого безобразия.

   А теперь поговорим о науке – ведь развитие науки в стране определяет ее будущее и, прежде всего, уровень технологической модернизации. Согласно опубликованному прогнозу Организации экономического сотрудничества и развития (OECD) (см. рис.1), расходы КНР на научные исследования в 2017 году достигнут $400 млрд, а к 2019 году превысят аналогичные расходы США. Южная Корея стала в 2012 году мировым лидером по доле ВВП, расходуемой на исследования и разработки (4,36%), потеснив с первого места Израиль (3,93%). В то же время в среднем в странах OECD эта доля находится на уровне 2,4%. В целом, Китай и Корея стали теперь двумя основными странами, куда направляются научные авторы из США. За период с 1996-го по 2011 год там, в результате, произошла своеобразная «притечка мозгов», в отличие от «утечки мозгов», наблюдаемой во многих других странах.

   В России расходы на научные исследования, в процентах от  ВВП, в разы меньше, чем в Китае, Израиле и Южной Корее. Проблеме преобразований в академическом секторе фундаментальных научных исследований было посвящено заседание Совета при президенте России по науке и образованию, состоявшееся 8 декабря 2014 года в Санкт-Петербурге. На этом заседании В.В. Путин прежде всего отметил, что и культура, и, конечно, наука, на протяжении столетий являются символом национального успеха, гордости, да и, можно сказать, величия России. И сейчас очень важно не просто сохранять, но и преумножать наши достижения. Сегодня мы поговорим о дальнейшем развитии отечественной академической науки, о тех задачах, которые поставлены перед исследовательскими коллективами в Послании Федеральному Собранию. Более года назад были начаты преобразования в системе Российской академии наук. Мы прежде всего исходили из того, что России нужна сильная, конкурентоспособная наука, которая может задавать новые направления научной мысли, обеспечивать технологическую независимость и суверенитет страны, работать на повышение качества жизни людей. Именно поэтому были предприняты меры по укреплению исследовательской инфраструктуры, по созданию для наших учёных, научных коллективов современных, конкурентных условий для работы. Объединены интеллектуальные, кадровые, материальные ресурсы наших ведущих академий – Российской академии наук, медицинской и сельхознаук.

  Далее президент Путин замечает, что Россия столкнулась с определёнными вызовами, не буду сейчас об этом говорить. Это касается и сотрудничества по различным направлениям, к которым вы имеете прямое отношение, имею в виду ограничения, связанные с передачей нам современных технологий. Это не очень хорошо, но в чём-то это может быть нам на руку. Потому что если легче было что-то  купить, то сейчас нужно будет вложить определённые средства, чтобы создать самим. Понятно, что это процесс непростой, можно сказать, сложный, но тем не менее в существующих обстоятельствах есть и очевидный плюс. Россия получила мощный импульс к научному и технологическому развитию. Далее В. В. Путин подчеркивает, что «в любой науке, особенно фундаментальной, многое зависит от конкретного исследователя, от коллектива исследователей. Научный поиск зачастую может приводить к самым невероятным открытиям.

  Конечно, вы лучше меня знаете, что в истории науки такое происходило не раз. Вместе с тем следует исходить не только из возможностей и интересов конкретных учёных и конкретных учреждений, институтов. Не только из того, что мы умеем делать сегодня, но и из тех вызовов, с которыми наша страна столкнётся в будущем, в перспективе нескольких десятилетий. Важнейшим направлением деятельности академических институтов должны стать междисциплинарные исследования, базисные возможности для этого созданы. Теперь нужно провести необходимые структурные изменения среди научных институтов, и главное здесь – не допустить механического слияния. Принципиально важно сохранить эффективные, дееспособные научные коллективы. Нужно очень бережно относиться к тому, что выстраивалось годами. Необходимо внимательно отнестись к предложениям самих научных организаций, определить единые подходы к преобразованиям, в том числе расширить участие РАН в принятии решений по вопросам научной деятельности институтов».

  В заключение президент Путин подчеркнул, что реструктуризация отечественной науки объективно назрела, да она, собственно говоря, и идёт. Поэтому нельзя откладывать назревшие решения на потом. Надо объединять интеллектуальные ресурсы и научную инфраструктуру, укреплять взаимодействие учёных на стыке отдельных дисциплин, где рождаются прорывные разработки и открытия.

  Уже сейчас рождаются технологии, которые изменят мир, сам характер экономики, образ жизни миллионов, если не миллиардов людей. Через 3–4–5 лет они выйдут на мировой рынок, а к 2030 году станут повседневностью, как сегодняшние компьютерные технологии. И мы должны быть лидерами в этих процессах. Не потребителями или не только потребителями, а глобальными поставщиками продукции нового технологического уклада.

  В Послании Федеральному Собранию было объявлено о запуске Национальной технологической инициативы. Она должна объединить наших учёных, ведущие вузы, научные центры, проектные команды, наших соотечественников, которые работают в высокотехнологичных отраслях за рубежом.

  В последующем выступлении советника президента А.А. Фурсенко, было сказано о проблемах, которые возникают «зачастую из-за непоследовательности в реализации заложенных законом возможностей и последовавших за этим решений Правительства. То есть очень многие вещи, которые в принципе возможны, на сегодняшний день затягиваются. Фурсенко привел несколько примеров: «Первое. Одной из очень важных проблем закрепления молодёжи в науке является обеспечение их жильём. В своё время были приняты решения, под эти решения были выделены деньги. Были проблемы, однако достаточно большое количество жилья либо построено, либо заканчивается строительство. Сфера имущественных отношений между федеральным органом исполнительной власти и федеральным государственным учреждением полностью законодательно урегулирована, там нет никаких законодательных проблем. Для ФАНО России и для РАН, не связанных подведомственностью, передача имущества осуществляется не напрямую, а через Росимущество, по установленным Росимуществом процедурам. Это всем известно- примерно полгода идёт подготовка этих документов, до сих пор эти документы в полной мере не оформлены. И это означает, что готовые квартиры не могут быть переданы молодым учёным, которые эти квартиры давно ждут. Надо просто задействовать эти процедуры.

  Второй пример. В прошлом году в Послании Президента была поставлена задача корректировки перечня приоритетных направлений науки, технологий, техники и перечня критических технологий в Российской Федерации. Этот вопрос, коллеги, мы неоднократно поднимали, обсуждали на нашем Совете. Сегодня предложен перечень, он пришёл к нам в Администрацию. Он, с одной стороны, не учитывает в полной мере новые реалии и ориентирует учёных на продолжение тех же работ, которые они ведут все последние годы. Кроме того, в этом перечне перечислены все направления, в которых ведутся или планируются к проведению исследования, то есть практически перечислены все те работы, которые сегодня находятся „на столе“.

  Третий вопрос. Организация экспертизы, несмотря на провозглашение вневедомственного подхода, такой на настоящий момент в полной мере не стала. Сегодня в рамках реформы академического сектора науки создана правовая основа для осуществления Российской академией наук экспертных функций. О качестве проведённых фундаментальных исследований в первую очередь должно судить академическое сообщество. И Российская академия наук представляет это академическое сообщество. В этом смысле оценка эффективности научных организаций независимо от их ведомственной принадлежности должна проводиться Российской академией наук. В этой связи я хочу сказать, что вообще требование о том, чтобы Академия занималась экспертизой, повышает требования не только к сотрудникам, аппарату Академии наук, но и к членам Академии наук, на которых экспертиза в значительной степени должна быть возложена».

  Выступавший следующим президент РАН В.Е. Фортов подчеркнул, что начальный начальный, годичный этап реформ прописан в законе достаточно конкретно – со сроками, задачами, этапами. А вот последующий этап, к которому мы сейчас только приступаем, отражён в законе неконкретно, мутно, и поэтому нуждается в дополнительном юридическом обеспечении.

  В качестве примера эффективной и дружной работы РАН и ФАНО я бы привёл работу по конкретным научным программам президиума. Они в научном плане формировались и управляются РАН, а финансируются ФАНО. По этой найденной нами оптимальной схеме взаимодействия Академии и ФАНО сегодня эффективно работают 42 научные программы и 30 программ отделений, которые покрывают фактически весь спектр современной науки. В этих работах занято около 10 тысяч учёных из 450 институтов.

  Кроме того, в этой связке РАН – ФАНО недавно заработали четыре новые отдельные научные программы, которые были сформированы в соответствии с Вашими недавними приоритетами. Это Арктика, медицинские науки, математическое моделирование и оборонные исследования. Совместную работу по программам мы считаем хорошим примером для дальнейшего. Такого рода совместные проекты, по мнению учёных, надо всячески поддерживать и развивать. Это пример бесконфликтной и эффективной работы. Александр I в своё время говорил: «Когда я вижу в саду пробитую тропу, я говорю садовнику: делай тут дорогу». Это естественный процесс, который сейчас может быть расширен.

 Далее В. Е. Фортов отмечает, что особое внимание РАН уделяет импортозамещению и приоритетам, складывающимся в новых политических и экономических условиях. Поэтому мы заметно усилили оборонные исследования. Здесь успешно заработала новая форма сотрудничества путём организации виртуальных, совместных с Минобороны научно-технических центров и лабораторий. Мы также ввели отдельную должность вице-президента в нашей структуре по оборонной тематике.

  Проблема, которая стала притчей во языцех, – это лавинообразное увеличение бюрократии, бумаготворчества и формализма. Мы помним, что одним из базисных лозунгов реформы было: «Освободим учёных от несвойственных для них функций, пусть они занимаются своим прямым делом – наукой, административную нагрузку возьмут на себя управленцы, тем более что в ФАНО собраны квалифицированные менеджеры и руководитель ФАНО является очень активным и понимающим дело специалистом». Сейчас этот благой тезис на практике явно не срабатывает. В четыре-пять раз возросло количество запросов, инструкций, совещаний в виде научной переписки. Она обрушилась на учёных как лавина, не оставляя времени для творческой работы, убивая инициативу, выталкивая молодёжь из науки и в конечном счёте подрывая нашу конкурентоспособность.

  В заключение В.Е. Фортов отметил, что самое главное то, что непростой год трудных, болезненных преобразований показал один врождённый дефект закона о реформе и других сопряжённых с этим законом документов – это отсутствие чёткого законодательного разделения полномочий между Академией и ФАНО. Главной целью реформ является, как мы помним, ясный и короткий тезис о том, что РАН отвечает за науку, а ФАНО – за финансово-хозяйственное обеспечение научной работы.

  Этот бесспорный тезис неоднократно озвучивался Президентом, и он приветствуется учёными. С ним, казалось бы, все согласны. И это естественно, каждый должен заниматься своим делом и там, где он компетентен. На практике же граница компетенций между Академией и ФАНО законодательно, увы, не установлена, поэтому сильно размыта и легко деформируется. В результате у нас в науке сложилась юмористическая ситуация, когда центр компетенции находится в одном месте – в Академии наук, а центр управления – в другом, в ФАНО. Такой дуализм, как следует из теории управления, ведёт к неустойчивости и в результате – к аварии. В нашем случае авария – это когда Академия превратится в клуб учёных, а ФАНО – в ещё одну параллельную академию наук. В.Е. Фортов убеждён, что сейчас крайне необходимо этот сюрреализм ликвидировать.

  В выступлении Михаила Ковальчука прозвучали достаточно радикальные оценки, с которыми однако трудно не согласиться: “в России построена узкоспециализированная система науки и образования, и на ее основе уникальная цивилизация, но при этом мы пришли в космологический тупик. Теперь вопрос в чём? Мы разбирали природу и шли по пути анализа. Но фактически мы с вами имеем в руках коробку с пазлами. И эти пазлы – это узкие дисциплины, в которых мы достигли глубинного понимания. Сегодня парадигма науки изменяется, мы можем начать противоположный процесс: из этих отдельных дисциплин складывать единый образ неделимой природы – и фактически перейдём на новый технологический уклад. Но для этого нужна междисциплинарность. Это сегодня стало понятно всем, это изменение парадигмы. Но вопрос заключается в том, кто сможет это сделать. Сегодня вся система организации науки и образования в мире против междисциплинарных исследований. Мы упускаем время и упускаем будущее страны, если будем топтаться и решать формальные проблемы. Мне кажется, что ключевой вопрос – фиксация в нашей стране принципиально новой, самой передовой, ориентированной на будущие прорывы междисциплинарной системы организации науки и образования».

  Академик Садовничий сообщил, что «было проведено недавно крупнейшее социологическое исследование настроения коллектива Московского университета. Опрошено было 6 тысяч студентов, 1000 аспирантов, несколько тысяч преподавателей, профессоров. Приведу только цифру, касающуюся темы заседания. У нас огромная аспирантура, не только в России, не только в МГУ, но и в других университетах, и в Академии. Только 15 процентов аспирантов желают сейчас заниматься наукой, хотя раньше аспирантура была по определению кузницей кадров. Причины они называют разные: мотивация, зарплата, востребованность и так далее. Мне кажется, это есть главное, чтобы молодые люди, которые ещё очень многое могут сделать в науке, целью своей ставили заниматься наукой и её приложениями. Если мы добьёмся, что не 15, а 75 процентов аспирантов будут по окончании учёбы хотеть работать в науке, это и будет означать, что наша цель достигнута.  Как мы можем улучшить ситуацию? Предлагаю более активную интеграцию университетов и Академии наук. Не МГУ, конечно, жаловаться, у нас работают 300 академиков и членов-корреспондентов всех наук. У нас есть два факультета, сделанных совместно с наукоградами: один факультет в Черноголовке, декан вице-президент Алдошин, второй факультет в Пущино, биологический, декан академик Мирошников, – то есть у нас есть конкретные факультеты: наукоград и Академия наук. Но всё-таки надо честно признаться, мы не смогли преодолеть барьер. Одни живут по одним законам, другие по другим. Такой полной эффективности нашего сотрудничества, я говорю сейчас откровенно, думаю, что нет. Нам надо добиться большего, чтобы Академия наук и наши университеты, в том числе и университеты в регионах, были более или менее единым целым», – закончил Виктор Садовничий.

  Оценивая итоги заседания Совета по науке и образованию, проф. Андрей Цатурян отмечает, что, конечно, «академическое сообщество сильно было взбудоражено. И значительную часть этого года, начиная с лета, когда эта реформа была объявлена, огромное количество людей протестовали, выражали недоумение по поводу этой реформы. Вся эта острота спала, потому что примерно год назад был объявлен мораторий на отчуждение имущества Академии наук и на кадровые перестановки. Сегодня, насколько я знаю, еще на год был продлен мораторий в той части, которая касается имущества учреждений Академии наук.

   Однако сейчас начнется смена директоров. Тем более что, по-видимому, будет введен новый возрастной ценз для руководителей академических институтов. И очень многим, может быть, большинству нынешних директоров академических институтов придется оставить свой пост. Уже это не очень способствует нормальной работе – люди нервничают. Тем более уже начались слияния академических институтов. Короче говоря, у научных сотрудников несколько взвинченное, нервное отношение к этому всему. Хотя их не сокращают, пока ничего не происходит, но предчувствие каких-то неприятностей, конечно, в научной среде сильное». Говоря об «оттоке умов», Андрей Цатурян уточняет, что «отток заметный. И что самое неприятное – несколько молодых людей, которых я знаю, которые несколько лет назад защитились и вполне успешно работали в России, в этом году засобирались за границу. Я знаю пару таких людей. Но это веяние буквально этого года»

  Отвечая на вопрос, почему покидают родину самые перспективные ученые, доктор физико-математических наук Анатолий Вершик говорит: «Это огромный вопрос. И тут много фарисейства. Называют это braindrain. То, что произошло в Советском Союзе, не укладывается в термин braindrain, который типичен для Запада и для многих стран на Востоке. Я не собираюсь сейчас анализировать причины этого. Кстати, сейчас уже как-то  забывается, что волна еврейской, условно, эмиграции 70–80-х годов затронула науку очень сильно. Уехали многие очень крупные ученые, такие как Громов, Каждан, Азбель и многие другие. Разрешение на свободу выезда в конце 80-х и 90-х превратило это в поток, который, то увеличиваясь, то немножко сокращаясь, продолжается и сейчас. И моя главная претензия к власти уже последних лет в том, что можно было наладить не только диалог, но и взаимодействие с огромной научной диаспорой, которая, кстати, в области математики и теоретической физики очень сильно подвинула состояние дел в западных странах. И только Россия не получила от этого никакой выгоды. Потому что чиновники до сих пор на уехавших смотрят сквозь, так сказать, привычки, которые были в Советском Союзе».

  Продолжая дискуссию, академик Юрий Рыжов считает, что «жесткой грани между прикладной и фундаментальной наукой нет, они всегда соприкасались. Ну, так сложилось, что я работал на научное, а кроме того, и на кадровое обеспечение так называемого военно-промышленного комплекса. Некоторые до сих пор считают, что в этом питаемом огромными деньгами в советское время военно-промышленном комплексе, в его науке, в конструкторских бюро созданы колоссальные заделы, которые стоило бы пустить в жизнь. Я всегда спорил по этому вопросу с Евгением Ясиным еще в 90-х годах. Я-то знал, что относительные расходы на НИОКР, даже в “оборонке“, где-то  уже с начала 70-х годов стали падать. Потому что власть (которая у нас всегда простенькая по уму) решила: есть бомбы, есть трансконтинентальные ракеты-носители, значит, побольше наклепать бомб, ракет, ну, на всякий случай танков, если нужно будет дойти до Атлантики через Европу, – и дело в шляпе. А сама прикладная, а также каком-то смысле академическая наука деградировала».  Если тебя обвиняют по экономическим преступлениям, пусть облыжно, по сегодняшним законам человек не должен сидеть в СИЗО, — продолжает Юрий Рыжов. А человек, который возглавляет второй по значимости научно-исследовательский институт в атомной отрасли, сидит год в СИЗО якобы по экономическим преступлениям. Я обращался к Элле Памфиловой, она тоже пыталась бороться. Но человек сидит без предъявления реальных обвинений, без следственных действий целый год. Доктор физмат наук, генеральный директор Физико-энергетического института атомной промышленности – а это второй по значимости после «Курчатника» научно-исследовательский институт.  Академик Юрий Рыжов  очень сочувствует «своему хорошему товарищу, соавтору по научным работам, в частности по комете Галлея, Владимиру Евгеньевичу Фортову. Потому что когда он выставил свою кандидатуру на пост президента нашей академии, он дал очень исчерпывающий документ по анализу того, что есть, что надо делать, как надо реформировать Академию наук и науку вообще, в основном, конечно, фундаментальную. А два конкурента – Жорес Иванович Алферов и академик Некипелов – выступили попроще. Фортов дал анализ и показал, что, конечно, нужно реформировать академию. Но его “подрезали“ сразу этой реформой академии. Я его очень уважаю, как колоссального ученого, как сильную личность. Но мне жалко людей, которые сгорают в пожаре, в котором уже сгорела Академия наук, и не как административный орган, а как система институтов. Потому что академия – это не президиум и члены президиума, не главы чего-то , – это исследовательские институты академии».

  Анатолий Вершик, однако, полон все-таки оптимизма, ибо, «прежде всего,  настоящий ученый в любых условиях, как бы его ни давили, ни ограничивали, всегда будет заниматься своей наукой. И этого у него никто не может отнять. Ну, правда, если это связано с экспериментом, тогда, конечно, возникают проблемы. Я возмущаюсь тем, что происходит в стране, как чиновничество, можно сказать, грабит науку. Но в этой ситуации всегда у всех ученых есть возможность замкнуться, как говорят, в своей „песочнице“. И это, с одной стороны, естественно, потому что наука все равно продолжается и не умрет, даже если ФАНО загонит институты куда-нибудь на Северный полюс. Но пессимизм мой состоит в том, что мало кто понимает, что исправление положения с наукой очень сильно коррелируется с исправлением общего положения в стране. Страна сейчас действительно переживает очень опасный период. Она не поняла еще по-настоящему, что произошло в ХХ веке. Как сказал Солженицын: почему Россия проиграла ХХ век? Я очень боюсь, что она начинает проигрывать и XXI век».

  ФАНО представило, наконец, приказ о создании Научно-координационного Совета (НКС). По мнению д.т.н. Александра Фрадкова, профессора СПбГУ, «ФАНО надеется использовать НКС как противовес Президиуму РАН.Это объясняет многое. Теперь у Котюкова при принятии крупных решений есть выбор: получать одобрение ПРАН или НКС. То есть теперь у ФАНО есть свой карманный президиум. Собственно, для научных сотрудников мало что изменилось. Наше с вами мнение, коллеги, никто учитывать не собирался и не собирается.

  И наконец, бросается в глаза, что в приказе упоминаются „академики“ (чего?) и «члены-корреспонденты» (чего?), а не «академики РАН» и «члены-корреспонденты РАН». «Академики» – еще ладно, но «член-корреспондент“ неизвестно чего даже звучит издевательски, не говоря уже о том, что негоже в официальном документе употреблять неофициальные, жаргонные слова. Думается, что это больше чем очередная безграмотность в документах ФАНО. Это – нескрываемое желание ФАНО разрушить всё, что связано с существующими структурами РАН, даже само упоминание о РАН».

  Первое впечатление от создания НКС у проф. Александра Фрадкова – гнетущее, ибо НКС – «декоративный орган, без реальных полномочий, составленный почти на 90% из академиков и директоров. Если считать не долю академиков и членкоров (39 человек) и не долю директоров (28 человек), а долю не академиков и не директоров, то таковых всего пятеро: Анохин, Буровкова, Королев, Салюк, Стегайлов. Остальные 40, включая секретаря НКС Степанову из ФАНО, – как справедливо было замечено в рассылке СКИ, люди, более приближенные к власти, а значит, более зависимые от нее».

 Директор по инновациям ОАО «РусГидро» Михаил Козлов подчеркивает, что российская наука и российская промышленность имеют многовековую историю, но особенно интересно рассмотреть последние полтора столетия. Мощный рост науки, промышленности, инфраструктуры конца XIX века был внезапно оборван почти 100 лет назад, но этот спад продолжался недолго. В конце 30-х годов прошлого века технологическая отрасль начала возрождаться и к 60-70-м годам достигла максимума в XX столетии. Эти достижения нам хорошо известны. Равно как и то, что происходило потом и привело к тому состоянию, которое мы видели в конце 90-х. Однако, Михаил Козлов видит две проблемы, значительно влияющие на технологический рынок: Во-первых, это отношение к российским технологиям, до сих пор превалирующее в умах заказчиков: российское – значит второсортное. Не раз мне приходилось слышать от стартапов и производителей, что главный инженер завода при превосходстве российского оборудования по технико-экономическим характеристикам все равно выбирал зарубежный аналог. К сожалению, в большинстве случаев это позиция, сформированная на основе опыта. Отсюда вторая проблема – качество (и стоимость) производства. Это действительно серьезный тормоз на пути технологического развития нашей страны. Мы вынуждены отправлять чертежи на зарубежные заводы, так как не удается найти аналогичного по качеству и цене предложения на российских предприятиях, а покупное оборудование зачастую настолько сильно отличается (не в нашу пользу), что даже не возникает вопроса выбора. Не последнюю роль тут играет замкнутый круг: нет заказов – растет стоимость и падает качество – тем более нет заказов – тем более высокая стоимость, который разорвать можно, на мой взгляд, только с участием государства (например, через механизм госзаказа). 

  Интересен фон, на котором происходило заседание совета по науке и образованию. 5-6 декабря 2014 года в Европейском университете Санкт-Петербурга прошла вторая конференция научной диаспоры «Точки роста российской науки». Еще до того, как на экране появился слайд с изображением Иосифа Сталина, обстановка на конференции, посвященной будущему российской науки, уже была напряженной. Но когда физик-теоретик Андрей Старинец, эмигрировавший из России и работающий в Великобритании в Оксфордском университете, решил с помощью портрета бывшего диктатора сделать свой призыв к России возглавить науку более эффектным и призвал своих коллег-эмигрантов объединиться в эти «неспокойные времена», собравшиеся пришли в ярость. «Ну, все, с меня хватит!» – возмутился эмигрант Алексей Кондрашов, генетик из Мичиганского университета в Энн-Арбор. Вскипая от злости и расталкивая всех на своем пути, он выскочил из зала, хлопнув дверью. Геополитическая напряженность пока еще не очень отразилась на сотрудничестве ученых в рамках таких совместных проектов, как Международная космическая станция (ISS) или строящийся во Франции Международный экспериментальный термоядерный реактор (ITER). Но конференция, собравшая около 100 представителей научной диаспоры, ученых, живущих в России, а также представителей власти, вскрыла глубокие разногласия. Обстановка на петербургской конференции была накалена с самого начала. В первый день работы ученые бросились с претензиями к Андрею Фурсенко – помощнику президента, заместителю председателя Совета по науке и образованию и одному из нескольких близких друзей Путина, против которых весной этого года правительство США ввело санкции в ответ на действия России на Украине.

  «Вы видите перспективы для науки в этой стране?» – с криком обратился к Фурсенко один из ученых. «А нам дадут возможность высказаться?» – возмущался другой. Отчасти они имели в виду ставшее достоянием общественности письмо Фурсенко к Путину, написанное в июне этого года, в котором он предлагал определить для ученых приоритетные направления исследований, и на котором была надпись «Согласен», видимо, сделанная Путиным. Многие ученые восприняли это письмо как знак того, что политика в области научных исследований определяется за закрытыми дверями, при этом с самими учеными никто не советуется.

  Участники конференции также высказали Фурсенко свое недовольство в связи с тем, что в результате реформы 2013 года Российская академия наук (РАН) перешла в подчинение к федеральному агентству, которое подчиняется непосредственно Путину. На конференции высказывались предположения, что политический климат в России отнюдь не способствует попыткам привлечь иностранных ученых на работу в Россию и вернуть представителей научного сообщества на родину. В 2010 году правительство запустило программу мегагрантов, бюджет которой составил 12 миллиардов рублей (на тот момент 428 миллионов долларов). Целью программы было привлечение ученых из-за рубежа для проведения научных исследований в российских университетах. «Но чего ради человек, вполне достойно живущий за границей, решит заниматься наукой в России – в то время, когда в этой стране страх и угрозы парализуют все вокруг?» – удивляется инженер по медицинскому оборудованию из Бостонского университета в штате Массачусетс Максим Франк-Каменецкий. Он опасается, что российская наука рискует опять, как в советские времена, оказаться в изоляции.

  Некоторые считают, что для того, чтобы заставить ученых вернуться, надо изменить ситуацию внутри страны. Гельфанд раньше участвовал в проводившихся в Москве митингах молодых российских ученых и членов РАН. Он призывал ученых «найти в себе силу духа» и создать политическую среду, в которой наука могла бы процветать. «Если бы у людей была более четкая гражданская позиция, то многих беззаконий в стране можно было бы избежать», – сказал он, обращаясь к участникам конференции.

Создается впечатление, что современному российскому государству не нужна вообще академическая наука. Еще в сентябре 2013 года в качестве обоснования необходимости очередного «реформирования» отечественной науки устами казенной «Российской газеты»  было заявлено, что вся история РАН, «проведенная сквозь века от Петра Великого до наших дней», не более чем миф! «На самом же деле под вывеской „РАН“ сегодня пытаются скрыть историю разных учреждений, никогда не являвшихся преемниками друг друга», так как было, мол, шесть совершенно разных учреждений, выполнявших разные задачи. Отсюда и «глубокий» вывод: «Организация, которая сегодня носит название „Российская академия наук“, ведет отсчет от 1991 года», – а вовсе не с 1724-го! В доказательство этого великого открытия перечислено шесть из всех названий академии. Особенно трогательно выглядит такой пассаж: «Созданную по воле Петра Великого академию порой называют „клубом ученых“, она менее всего напоминала государственное учреждение, являясь сообществом интеллектуалов начала ХVIII века». Петр I – учредитель клуба интеллектуалов?! Можно было бы лишь улыбнуться, если б эту дичь на полном серьезе не тиражировал печатный орган Правительства Российской Федерации.

  Задача академии изначально была поставлена государством вполне государственная: обеспечить научно-техническое обслуживание государства же. В том числе и подготовку кадров. Помимо прочего, из доступных и давно уже опубликованных документов можно понять, что Петр видел в Академии наук еще и некий центр, консультирующий государство по самым разным вопросам и помогающий в разработке государственных задач. Кто-то же должен был организовывать экспедиции, исследовать неизведанные края и моря, составлять карты, описывать быт и нравы присоединяемых к империи племен и народов, искать природные богатства и пути к их освоению, прикладывать к практической жизни фундаментальные науки – химию, механику, математику… Этаким «наркоматом науки», жестко регламентирующим научную активность, пытающимся всерьез управлять наукой, академию пытались сделать уже при советской власти. Партийные лидеры всерьез полагали: кто академиков обедает, тот их и танцует. А если они «танцевать» не хотят, то заменим их своими академиками – правильно понимающими (и принимающими) генеральную линию партии, обслуживающими ее безропотно, срочно и сверхурочно. К организации своего контроля над Академией наук Сталин приступил не позже 1925 года, уже в феврале 1926-го оформив это документально: на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) утвердили специальную «Комиссию по взаимодействию с Академией наук СССР». И отныне все мало-мальски важные вопросы, касающиеся АН СССР, сначала рассматривались и утверждались на заседании Политбюро. Политбюро свою задачу как бы решило: «Академия освежена, она наполнена новой, революционной кровью», – как пылко писали газеты. Однако такие «штучки» Сталин, как известно, не прощал никому и никогда. И с конца 1929 года была развернута масштабная чистка академии. Академик Ольденбург был смещен с поста непременного секретаря академии, начались массовые увольнения сотрудников АН. Тогда же ОГПУ развернуло и т.н. академическое дело – пошли уже массовые аресты сотрудников академии. По данным известного биофизика и историка науки Валерия Сойфера, уже к концу 1929 года по этому делу было арестовано 1729 сотрудников бывшей Российской Академии Наук. Попутно чекисты брали академических работников по ряду еще столь же липовых дел: «Промпартии», «Монархической контрреволюционной организации», «Трудовой крестьянской партии», «Гвардейскому делу» (операция «Весна») и др. Вот так тов. Сталин и устанавливал свой контроль над наукой… — пишет в своей статье Владимир Воронов.

  Продолжалось это и в менее «кровожадные» годы, ибо вождям хотелось одного и того же: заставить ученых творить по воле и указаниям партии и вождя. Вынудить их делать научные открытия (и, главное, конструировать новые самолеты, танки, орудия, ракеты, бомбы и т.п.) по приказу и принуждению, по-стахановски – согласно пятилетним и опережающим планам. А ведь пытались, засадив в конце концов весь цвет военно-технической науки в чекистские «шараги» – тюремно-лагерные КБ НКВД. Лишь позже пришло частичное осознание, что куда перспективнее создать ученым (не всем, разумеется!) мало-мальски пристойные условия для жизни и творчества, осыпав их наградами и земными благами: лишь бы в срок делали то, что нужно вождю. Потом были другие вожди, но всем от академии хотелось одного и того же. Когда же академики сопротивлялись, из Кремля следовал один и тот же окрик: «Разгоним! Раскассируем!» Так, когда Хрущев предложил разделить АН СССР на несколько академий – по отраслевым принципам, подчинив их отраслевым же министерствам и ведомствам, – академики, конечно, воспротивились. И хозяин Кремля в какой уже по счету раз пригрозил разогнать академию. Как гласит легенда, президент АН СССР Александр Несмеянов тогда ответил: «Ну что же, Петр Великий открыл Академию, а вы ее закроете». Хрущев опешил. Только вот самому Несмеянову в мае 1961 года пришлось подать прошение об отставке. Никита Сергеевич же вволю дал выход своим «академическим» чувствам позже, на пленуме ЦК КПСС 11 июля 1964 года, громыхнув: «Академия наук начинает вмешиваться в политику»! Безобразие! Ведь «для политического руководства… у нас достаточно нашей партии и Центрального Комитета, а если Академия наук будет вмешиваться, мы разгоним к чертовой матери Академию наук, потому что Академия наук, если так говорить, нам не нужна, потому что наука должна быть в отраслях производства…». Весьма напоминает те доводы и аргументы, что в 2013 году предварили очередное реформирование Академии наук, по итогам которого она имеет слабые шансы дожить до своего 300-летия. – Как вообще и вся отечественная наука.

   Как пишет журналист Евгения Альбац, 20 августа стало известно, что Кремль отказался утвердить программу обучения россиян за рубежом – проект «Глобальное образование», разработанный Агентством стратегических инициатив, который должен был быть запущен в 2014 году. Описывая свой опыт обучения в Гарварде (США), она отмечает, то главное, что дал ей Гарвард: понимание объема мира, не укладывающегося в примитивные конспирологические теории, осознание того, что люди размышляли о сущностных вопросах до тебя и будут это делать после, что одной истины нет, а подходов к той же проблеме может быть N + 1 и многие из них могут оказаться правильными. И еще, что человек в клетке, за редчайшим исключением, хорошо думать, не говоря уже о том, чтобы созидать, – не может. Свобода – это не подарок, это то, что делает человека человеком. Отсюда, видимо, и решение Кремля не пускать студентов учиться в европы: многие знания – лишние для власти печали.

_______________________

© Фиговский Олег Львович

Почти невидимый мир природы – 10
Продолжение серии зарисовок автора с наблюдениями из мира природы, предыдущие опубликованы в №№395-403 Relga.r...
Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum