Теперь можно сказать, что это было давно. Во всяком случае, если вспоминают об этом пожилые люди, отмечающие с однокурсниками 50-летие окончания института, то точно давно было…

     Жил в большом абхазском селе Гудаута симпатичный грузинский парень по имени Индико. Жил в благополучной грузинской семье со старшим братом, младшей сестричкой и родителями – папой и мамой, а также с дедушкой, папиным папой. Бабушка умерла, когда Индико еще и на свете не было, хотя он много о ней слышал рассказов: очень деятельная была, страстно переживала всё, что происходило в семье, у соседей, у всей улицы и даже у всей Гудауты, жители которой знали и уважали бабушку и обращались к ней за советами и жалобами, делились секретами личной жизни. Бабушка всё это принимала близко к сердцу и старалась помочь, чем могла, втягивая в каждую историю разных людей. В общем, получается, была общественным деятелем, неформальным лидером местного масштаба. Но однажды вышла за хлебом в соседний магазин и, не дойдя до него двух шагов, медленно опустилась вдоль стены, села и умерла сразу. Не дожив до 60. Дедушка так и остался бобылём, несмотря на постоянные предложения жениться, иногда очень активные. Будучи мужчиной, неравнодушным к женщинам, он после ухода бабушки как-то потерялся, но взял себя в руки и полностью отдался воспитанию первого внука, а уж когда появился Индико, названный, кстати, по совету дедушки, он и вовсе почувствовал радость семейного созидания, которая досталась Индико больше, чем другим внукам. 

   Индико рос в семье, где образование ценилось: отец был техником-строителем, а мама учительницей. Отец, так и не получивший высшего образования, мечтал дать его детям, в чем его поддерживал дедушка Индико, хороший плотник, заработков которого хватило, чтобы вырастить и поставить на ноги двоих сыновей и содержать неработающую жену, а при этом и построить не очень большой, но вполне удобный и уютный дом. После переезда старшего сына с семьей на постоянное жительство в Россию его вполне хватало еще долгие годы. Мама Индико была украинка из станицы Тимашевской, окончила школу с серебряной медалью, поступила и окончила с отличием Кубанский пединститут в Краснодаре, откуда по распределению попала в Сухуми, а затем была направлена в Гудауту, в новую школу, где и встретила папу. Женились они по любви, семья была благополучная, прочная. Старший сын рос очень спокойным и послушным мальчиком, учился на отлично и без проблем поступил на строительный факультет Новочеркасского политеха, о чём очень мечтал отец.  

   Но в отличие от старшего брата Индико рос уже избалованным – и родителями в отношении к младшенькому, и  дедом - после потери жены. Учился неплохо, но не был отличником и даже надежным хорошистом. Сильно отличаясь по темпераменту от брата, он менял свои увлечения, занимаясь то спортом, то музыкой и, достигнув неплохих результатов, легко перескакивал на другой вид спорта или музыкальных занятий, перепробовав их немало. Опять же в отличие от брата, Индико увлекался девочками и даже в старших классах ухаживал за некоторыми одноклассницами, но также, нарушая запреты деда и отца, иногда и за отдыхающими девушками, которых было много, особенно в летний сезон. Впрочем, больших и опасных увлечений благодаря строгости родителей и деда не бывало, точнее сказать, почти не бывало…

   Когда же накануне окончания десятилетки возник разговор куда поступать (а получение высшего образования не обсуждалось), мама, папа и дедушка, как всегда, в прочном союзе, отвергли всякие легкомысленные, в чём они были уверены, устремления Индико поступать то в военно-морское, то в авиационное училище и сказали просто и ясно: «ты не получил медаль, конкурсы сейчас кругом большие, поэтому не отпустим тебя никуда, кроме как к брату. Если поступишь, вот и будете вдвоем там учиться». 

    Индико как-то успокоился после такой определенности, а перспектива учиться в одном институте со старшим братом, которого он обожал, ему показалась особо заманчивой, особенно, если учесть восторженные рассказы брата о Новочеркасске – городе студентов и знаменитом, еще дореволюционном Алексеевском политехническом институте, где учились многие будущие крупные советские ученые. Но надо было еще поступить. А конкурс был не просто большой, он был, именно в этот год, огромный. Приехав в первые дни сдачи документов, Индико, сосредоточившись, собрав всю волю,  с жадностью, если не сказать, с остервенением, набросился на подготовку к экзаменам. Им овладела жажда поступления, возрастающая с каждый днём. Он уже не мог представить себе, что не поступит, что вернется к семье, товарищам, учителям, односельчанам - ни с чем, ему показалось теперь это ужасным. С одной стороны, взыграло честолюбие, возможно, этнически грузинского происхождения – как это я, мужчина, сын такого отца и внук такого деда не смог поступить в вуз, что считалось в то время в общественном сознании престижным, с другой – а чем заниматься, что делать, кем работать, как жить? Беззаботная, безмятежная юность кончилась… 

    Индико с помощью брата и его товарищей, задержавшихся после сдачи летней сессии в ожидании отъезда на геологическую практику, обложился учебниками, пособиями, рукописями с задачами по физике, математике, черчению и решал, решал их без конца в образовавшемся вокруг него кружке из активных абитуриентов, которые особенно восхищены были его способностями решать физтеховские задачи из сборников прошлых лет, а также привезенные только что абитуриентами, не поступившими в физтех, училище имени Баумана, инженерно-физический, МГУ. Смельчакам из всех уголков огромной страны, пытавшимся сдавать в Москве, в эти самые престижные вузы, государство предоставило такую возможность, назначив приемные экзамены на месяц раньше, чем на периферии, с тем, чтобы основная масса провалившихся успела вернуться в свой регион и сдавать там. То был пик популярности образования и, соответственно, пик конкурсов в вузы. 

   Как всегда, лидер от рождения, Индико был в центре внимания. Абитуриенты относились к нему с уважением и симпатией. Занимались в середине дня коллективно, в открытой во дворе беседке институтской библиотеки. Так прошло около месяца, началась нервная пора экзаменов.

    Индико сдавал на избранный им механический факультет, конкурс на который составил 25 человек на место, то есть, надо было получить за пять экзаменов пять пятерок. Получив 24 балла, с одной четверкой по сочинению, он, как и остальные абитуриенты с этим баллом, был уверен, что поступит. Однако это оказалось не так, балл оказался полупроходным, то есть поступила с ним лишь часть абитуриентов, в основном, с какими-то привилегиями. (Тогда ни он, ни другие ещё не знали, что многие были зачислены с гораздо меньшими баллами, но это уже другая история).

   Убедившись на следующее утро, что его нет в списке поступивших, Индико понуро пошел в приемную комиссию за документами. Когда, отстояв длинную очередь, измученный, он подошел к сотруднице приемной комиссии и назвал своё имя, она неожиданно для него участливо сказала: вы знаете, в нашем институте впервые открывается новый факультет, приемная комиссия решила принять на него без дополнительной сдачи экзаменов абитуриентов с высокими баллами, пойдете? Это мелиоративный факультет, готовит специалистов по гидротехнике и мелиорации. Поговорите вот с деканом…

  Молодой энергичный мужчина, которому Индико явно понравился, видимо, ознакомленный уже с его документами, только что назначенный деканом, отвел его в сторону и стал увлеченно рассказывать о специальности, которая давно уже очень нужна стране. Говорил о том, как жизненно необходимо заниматься проблемами мелиорации, особенно в его родной Абхазии… Индико слушал с интересом, человек ему понравился, он поверил ему, и, собираясь вначале отложить разговор до совета с родителями, вдруг сразу согласился…

   Дома все одобрили решение. Папа сказал, что надо поступить, а там видно будет, может быть, потом, через год, можно будет перейти на строительный. Дедушка сказал: во всяком случае, в армию не возьмут. Мама сказала: мелиорация – благородная профессия: и в её Тимашевской, и здесь, в Гудауте, такие специалисты на вес золота…

      1 сентября Индико был в институте, начались занятия, а с ними и студенческая жизнь. Его поселили в общежитие, в комнату с двумя парнями-однокурсниками. Учеба шла без особого напряжения, только Индико никак не мог привыкнуть к каким-то заданиям по разным предметам, поскольку их надо было выполнять к определенному сроку, который быстро заканчивался, и что-то постоянно от него требовали. Адаптировались к вузовским порядкам и другие, но Индико было труднее, ведь в Гудауте он был постоянно на виду и в привилегированном положении, поскольку выступал в художественной самодеятельности, участвовал в спортивных соревнованиях, словом, был лидером. Здесь же, в институте, была серьезная конкуренция на лидерство,  его еще заработать нужно было. Легче всего было завоевать признание девчонок. Ну, красив был наш Индико, сказать нечего, особенно черные, постоянно горящие соблазняющим блеском глаза и этот свисающий и болтающийся постоянно в правой части лба курчавый завиток…

    В общежитии были разные товарищеские встречи, вечера, отмечали дни рождения, а Индико пел, плясал, при случае, как бы между прочим, мог сыграть на гитаре и даже на фортепиано. Конечно, это производило впечатление, и вскоре Индико стал душой всех подобных компаний. Ясно, что девушки были увлечены им поголовно, Индико отвечал им взаимностью, встречаясь то с одной, то с другой и прогуливаясь в университетском сквере. И только одна из всех однокурсниц вела себя по-другому: всякий раз заглядываясь на него, она вздыхала и подолгу молчала. Подружки, соседки по комнате, безуспешно пытались её разговорить, а когда однажды, смеясь, затащили Индико в комнату, она вспыхнула и убежала надолго, пока он ушел. Всем стало понятно, что девушка всерьез влюбилась. 

     На Индико поведение девушки произвело впечатление, и он, забыв веселых подружек, стал ухаживать за ней. Девушку звали Галей. Она приехала из далекого старинного городка Сызрань. Выросла на Волге, в простой работящей семье. Воспитанная в строгости нравов и поведения, она с детства испытывала чувство долга перед родителями, много помогала матери по дому, нянчилась с малолетними сестричкой и братиком, но при этом отлично училась. С первого класса приносила домой грамоты за отличную учебу и победы во всяких школьных конкурсах. Школу закончила с золотой медалью и легко поступила в институт после собеседования. Институт же выбрала просто: пошла по стопам отца, строителя Жигулевской гидроэлектростанции, названной впоследствии Волжской. Вот и захотела стать гидростроителем, что данный факультет по специальности охватывал. Он так и назывался – факультет гидротехники и мелиорации. 

 В стране развернулись гигантские стройки и создавались великие планы преобразования природы, освоение целинных земель, новые каналы, плотины, шлюзы, сеть ирригационных сооружений на бескрайних просторах степей и пустынь. Это ли не перспектива для молодых людей, входящих в зрелую жизнь на изломе истории, полном надежд и мечтаний. Казалось, что наступила новая эпоха, и молодым выпадет счастье изменить жизнь людей и свою страну к лучшему…

  Так думала мечтательная комсомолка-отличница Галя, с безумной радостью обнимая своего красавца Индико. Тем временем закончился первый курс, студенты разъехались по родным местам, а вернулись на второй курс уже в новый институт, который был создан на базе факультета политехнического. Новые здания, новые преподаватели, новые возможности для интересной учебы. Но Индико не сильно это всё захватывало, никакой романтики он не испытывал ни от будущей профессии, ни от отношений с Галей, зашедших, как ему показалось, слишком далеко. Нельзя сказать, что он почувствовал охлаждение к ней, просто острота ощущений снизилась. Хотя ему по-прежнему очень нравилось её искреннее и постоянное тяготение к нему, открытая нараспашку любящая душа.

  Прошло несколько месяцев, и Галя почувствовала, что беременна. Подружки по комнате в общежитии заметили это раньше неё, потом все трое стали обсуждать ситуацию. Старшая, Валентина, имея, в отличие от других, заметный жизненный опыт, была старше Гали на 4 года, в ранней юности неудачно побывала замужем и много знала по сравнению с девочками-однокурсницами об отношениях между мужчинами и женщинами. «Так,  – строго сказала Валя, –  только не вздумай делать аборт! Ни в коем случае! Вот, я сделала на первом, а теперь волосы рву, а не вернешь. Потому как сказали врачи: «не будет детей теперь!» Вот, 4 года прошло, и всё, не могу забеременеть, я бы уже без мужика родила бы себе ребёночка, да нет, видно, не придется. А тебе рисковать нечего, рожать надо!» Галя испуганно моргала глазами, растерянно бормотала: «да это еще неточно, я ж гинекологу не показывалась еще...»

– Показывайся - не показывайся, а всё ясно: подзалетела ты, подруга!

– Да нет, я и не думала об этом, я ж по любви... »

–А он знает, ему ты говорила? – спросила третья подружка по комнате, Наташка.

– Да нет, нет, он ничего не знает, и я точно ничего не знаю,  ответила Галя и разрыдалась.

– Так, не хрена тут нюни разводить, – грубо отрезала  Валентина, – скажи ему завтра.   Впрочем, я и так знаю, что он скажет - аборт, мол, делай. Или просто сбежит молча. Знаю я этих мужиков...

    О разговоре в комнате никто на курсе не догадывался, как и о произошедшем. Галя не решалась признаться Индико в том, что беременна, и теперь это уже подтверждено визитом к гинекологу. Последнее обстоятельство, подозрительные переглядывания и недомолвки не могли долго оставаться в тайне. Потянув еще полмесяца, Галя решилась-таки сказать о факте беременности своему любимому. С этого момента начались её страдания. Индико перестал с ней встречаться, потом сказал: «Ты там сходи насчет аборта, если деньги понадобятся, я дам...» и перестал приходить в их комнату, стараясь и на занятиях не замечать Галю. Она стремилась свои страдания не показывать, общество большого значения происходящему не придало: ну, пара перестала встречаться, это было делом обычным. Тем более что маятник отношений мог ведь и вернуться в прежнее положение. К тому же у каждого была своя жизнь...

  Ближе всего к Гале были подружки по комнате - потрясенная и сильно сочувствующая, никогда ни с кем не встречающаяся Наташка и деловитая Валя, сильно переживающая за Галю, но стремящаяся это скрыть. Она для себя решила поддержать подругу и настоять на родах. Вопрос о женитьбе Индико вообще не обсуждался: было понятно, что он не захочет об этом слышать.

   Галя держалась изо всех сил, отдалась учебе целиком, готовилась к зимней сессии, затем сдала её, как всегда, на отлично, но родителям написала, что не приедет на каникулы, т.к. важные мероприятия в институте ей поручены. Мама согласилась, всё ещё не подозревая ни о чём. Индико довольно спокойно завершил сессию и уехал домой, посчитав, что история его отношений с Галей как-то завершится. 

   Валентина тоже никуда не уехала, оставшись с подругой и считая это своим долгом. Помогала Гале, следила за ней, готовила еду, сопровождала к гинекологу. А когда каникулы окончились, на первой же лекции весь курс уже заметил Галину беременность. Пошли перешептывания, потом разговоры. Галя держалась мужественно, а когда Индико спросил её, в чём дело, ответила ему твёрдо: «рожать буду!» Это потрясло Индико, он стал делиться с некоторыми товарищами, пошли всякие обсуждения среди сокурсников, пока кулуарные...

   Через месяц, почувствовав неладное, к Гале приехала мама. Известие её хотя и потрясло, но она оказалась частично готова к этому, предчувствие было. Мама сразу поддержала решение рожать ребенка, и Гале стало легче, потому что теперь уже две женщины – мама и Валя – были рядом, как прочная опора в предстоящих испытаниях. 

  Но не был решен вопрос с Индико: он отказывается оформить брак с Галей? Ребёнок родится без отца? Как его регистрировать? До этого, правда, предстояло ещё родить. 

  Тем временем деятельная и принципиальная Валя решила действовать. Она вызвала на разговор Индико, который долго отказывался от встречи. Но Валя была не та женщина, от которой можно было так просто отвязаться. Она настояла на своём, добилась встречи и сразу пошла напролом. Первые же её слова были: «Ну, что, голубь сизый, ты собираешься жениться? Или ребенок сиротой родится при живом отце?» Индико стал грубить, резко отказался от разговора и обсуждения вопроса, сказал, что это её дело, она его не спрашивала, поэтому он – ни при чём. Валя вылила все накопившиеся злые слова по поводу мужчин, которые любят сладку ягодку глотать, а горькую бабам остается расхлебывать, а по отношению к Индико вспомнила разные ругательства, слышанные ею на стройке, где работала 18-летней, когда муж бросил её в чужом городе, далеко от родителей... Именно воспоминание о своей неудавшейся семейной жизни усиливало в ней сильное желание помочь Гале, которую она за время их знакомства искренне полюбила. 

   Ответы несерьёзного Индико её не успокоили, она пошла в комитет комсомола института и рассказала всё секретарю. «Так, ты что, хочешь, чтобы мы заставили его жениться?», – спросил тот удивленно.

    – Нет, но можно же его так пропесочить, чтобы дошло до него...

    – Но если он не хочет, что мы может сделать? Ну, не любит он её, наверное.

    – Да, любит, любит, её невозможно не любить!

   Разговор окончился ничем, но секретарь рассказал об этом комсоргу курса, который был удивлен постановкой вопроса. Они оба с таким не сталкивались и не слышали, не представляли, как и что нужно делать. Зато знала Валя. Она потребовала собрать комсомольское собрание курса с приглашением институтского секретаря. Очень не хотелось этого юным комсомольским вожакам, но напор был так велик, что пришлось согласиться. Тем более что и куратор курса, молодая женщина, преподаватель истории КПСС, тоже настаивала. Тогда была практика прикрепления преподавателей к группам и курсам для помощи студентам по всем вопросам их текущей жизни, и часть из таких кураторов пользовалась авторитетом у студентов. И собрание состоялось...

   Чтобы передать атмосферу и картину происходящего на собрании, легче всего отослать читателя к кинофильму «Единственная», к сцене бракоразводного процесса героев на суде. Бурные высказывания девушек и парней, выкрики болельщиков с каждой из сторон, оскорбления, угрозы. Участники перепалки постоянно забывали о том, что это комсомольское собрание со своим ритуалом проведения и завершения. 

  Жесткий, отрезвляющий голос Валентины был более значим и заметен, чем высказывания комсомольских вожаков. «Комсомольский билет положишь на стол!», –повторяла она сурово, вызывая похолодание в душах героев и им сочувствующих, что нынче уже объяснить трудно. Индико держался уверенно, говорил о том, что Галя его обманула, что у него не было намерений, что жениться он не планировал и не собирается. Сила его позиции заключалась в том, что он не отказывался от своего авторства беременности, а только от регистрации брака и не пасовал против угроз, даже такой ужасной, как исключение из комсомола... Ну, а Гали на собрании просто не было, никакие уговоры комсомольских лидеров, товарищей, сокурсников и даже Наташи и Вали, не помогли изменить её решение. Она вообще ушла в неизвестном направлении за пределы студгородка…

   Не стали исключать из комсомола Индико, ограничились строгим выговором. Как он ни ругался о том, что с ним беременность не была согласована, что он не собирался становиться отцом, но Галю не оскорблял и осуждавших его тоже. Валентина ехидно успела вставить вдогонку: «Но мы ещё посмотрим на твоё дальнейшее поведение...»

   Индико перестал замечать Галю, как если бы они и не были знакомы. Вначале после собрания он почувствовал облегчение, как будто с него сняли груз ответственности, и на этом история закончилась. Он бросился было в объятия обожавших его девушек с других курсов, в коих недостатка не было. Но с каждый днём, неожиданно для себя, становился всё серьёзнее и терял интерес не только к девушкам, но и вообще к окружающим людям и событиям. Убеждение, что Галя сделает аборт, постепенно таяло и вызывало тревогу. Ему не хотелось быть отцом незаконно рожденного ребенка, особенно в глазах окрепшего на производственной практике и сельхозработах студенческого братства.

   Тем временем Галя продолжала ходить на занятия и выполнять все учебные задания, несмотря на ухудшающееся самочувствие. Вскоре приехала мама, узнав о положении дел из письма Валентины. Она сказала: «Я приехала за тобой, доченька. Всё хорошо, не переживай: мы оформим академический отпуск, и ты спокойно родишь, а там видно будет. И мне поможешь, а то бабушка болеет, мне трудно». Ни слова по поводу аборта, ни даже намёка на него, мама не произнесла. И сильно огорчилась, когда Галя, выслушав её, отказалась ехать: «Год терять не буду, всё сдам, закрою курс полностью, тогда и приеду». Мама уехала в расстроенных чувствах и в тревоге.

   Девушки по общежитию наперебой стремились поддержать и как-то помочь Гале, которая переживала беременность с большим трудом. Но характер, упорство, возможно, генетического происхождения, вызывали у студентов и преподавателей восхищение. Замдекана, которая настойчиво предлагала взять законный отпуск, особенно во время приезда мамы, отступила, впервые столкнувшись с такой целеустремленностью и силой духа. Галя могла, синяя от тяжелейшей и затяжной тошноты, когда госпитализация уже казалась неизбежной, оправившись от приступа, через 15 минут выступить с ярким докладом, защищать курсовую работу или проектное задание, причем не просто на отлично, а с блеском и творческим подъемом. Индико она не замечала, стараясь обойти всякие возможности случайной встречи.

  Обуреваемый возрастающим смятением Индико поехал на майские праздники домой в Гудауту, гадая, не знают ли родители о его нашумевшей истории, не написала ли им эта старая стерва Валентина. Оказалось, не знали. Правда, отец заподозрил, что Индико что-то скрывает и не такой, как обычно. Родителей удалось успокоить, но только не деда. У него ведь с ним всегда были доверительные отношения. И, когда в один из вечеров дед усадил его в беседке рядом с собой и спросил многозначительно, как у него дела и всё ли в порядке, Индико не выдержал и во всём признался деду, рассказав ему всю историю с Галей от начала до конца. Дедушка прослушал историю очень внимательно, не удивился и сказал очень спокойно: «Если ты мужчина, ты должен жениться», особенно намекая  на признание Индико о девической невиновности Гали. 

   Сердце сжалось у Индико, он отчаянно пытался убедить деда в возможности своей свободы от брака. «Я её не люблю!» – отчаянно выкрикнул он, как ему казалось, убедительный аргумент, тут же осознавая, что не уверен в сказанном...

  Деда пафос внука не убедил. «Полюбишь», – произнёс он спокойно и на следующий день поехал в Новочеркасск. Легко отыскав опустевшее на праздничные дни общежитие, он уверенно вошел в комнату, где Галя с Валентиной готовили на электроплитке суп. Крупный, видавший виды мужчина с большим букетом и коробками со сладостями в руках, он наполнил всё пространство комнаты таким обаянием и такой энергией добра и света, что Галя сразу, всем своим существом ощутила надежность и умиротворение...

  Попив чаю, поговорив о том, о сём и как бы подводя итог встречи, дедушка Индико сказал просто: «Собирайся, детка, я тебя увезу с собой в Гудауту. Там тебе будет хорошо. Здоровье наладится, и ты родишь. Жить будешь у нас, а мама твоя захочет - пусть тоже приезжает в любое время». Завороженная речью дедушки, Галя выслушала, не проронив ни слова, а потом воскликнула с тоской: «Но Индико этого не захочет!»

   – А кто его будет спрашивать? - поинтересовался дедушка.

   – Он меня не любит, - выкрикнула Галя уже с дрожью в голосе и со слезами на глазах.

   – Полюбит, – заверил дедушка. - Собирайся!

   Каково же было расстройство деда, когда он получил отказ. Ведь было уязвлено его самолюбие как мужчины и как старейшины рода, которому не принято отказывать. Гале очень не хотелось его обидеть, но решение было принято, и к тому же поведение Индико оставалось для нее неясным…  

    Галя сдала всю сессию на отлично, причем досрочно, и уехала домой.   

  Но спокойной жизни не получилось: её ждали новые испытания. Сначала она неожиданно узнала, что папа с мамой разошлись, так ни разу не уведомив дочь об ухудшении отношений, дошедших до разрыва. Оказалось, что папа встретил подругу детства, в которую был влюблен. Они дружили ещё с пятого класса, когда школы сделали смешанными, и сидели за одной партой до самого окончания школы, но перед самым выпуском она объявила, что неожиданно вышла замуж и уехала из города. Для него это был тяжелый удар, от которого он долго не мог оправиться. И вот прошло 30 лет, и однажды у него на работе раздался звонок из далекого сибирского города, она, рыдая в трубку, сказала, что у нее после тяжелой болезни умер муж, что она ошиблась, как оказалось, никогда его не любила, но подчинилась долгу, что жизнь прошла у нее впустую и теперь все воспоминания и чувства у нее связаны только с ним… После долгих раздумий Галин папа честно признался маме, что все годы, каждый день думал только о той женщине, чувствует вину перед семьей, но не может не уехать к ней. Мама стойко перенесла разрыв и неожиданное исчезновение мужа, с которым недавно отмечала серебряную свадьбу, и ничего такую беду не предвещало…    

   Затем резко ухудшилось здоровье бабушки, особенно после такого неожиданного развода дочери, она уже перестала вставать с постели, потом принимать пищу, исхудала до неузнаваемости и однажды тихо скончалась ночью, во сне. Пришлось Гале, в её положении, не только пережить эти два несчастья, но и участвовать в похоронах и поминках бабушки. В довершение всего заболела мама, события последних месяцев вызвали непрекращающиеся боли в печени и свели её в постель. Участковый врач успокоил Галю, что маме надо полежать, успокоиться, хорошо обследоваться, полечиться, и мама выздоровеет, опасного ничего нет. 

   Тем временем лето уже заканчивалось. Галя все силы положила на лечение мамы, очень много помогали ей подруги и сослуживцы, близко к сердцу принявшие свалившиеся на нее несчастья. Мама выздоровела, пошла на работу, пришла в себя. Но Галя еще продолжала оставаться с ней и в сентябре, хотя занятия в институте начались. Беременность, несмотря на все перипетии судьбы, к большому удивлению и её, и мамы, и врачей, проходила абсолютно нормально. Нерожденный ребенок отчаянно бился в утробе, требуя выхода в свет, и, по всем признакам, был абсолютно здоров. Возник вопрос, где рожать. Галя убеждала маму, что она слаба после болезни и пережитого, поэтому она поедет в Новочеркасск, в общежитие института, где и хорошие, верные друзья, и прекрасные врачи, знакомые с её беременностью, наблюдавшие её и относящиеся как к родному человеку. Эти аргументы она высказывала маме и её подругам, и гинекологу. Но последний очень категорично отверг эти планы: нельзя, опасно ехать почти два дня на поезде, всякое может быть. Да и какая там медицина, в студенческой поликлинике? Нет, и все тут! А учеба подождет!

  А в это время собравшиеся после лета в Новочеркасске студенты стали интересоваться, что с Галей. Естественно у кого – у Валентины. Кто бы сомневался, что она могла не знать. Валя приехала раньше, ей дома делать нечего было, и сразу стала заказывать телефонный разговор с Самарой. Кто помнит эти междугородние телефонные пункты в те годы, тому рассказывать не о чем, а кто родился в эпоху мобильников – уже не объяснишь. Так или иначе, разговор состоялся, и Галя рассказала ближайшей подруге всё, что произошло за время их разлуки, то есть, считай, уже за три последних месяца. Душа заболела у Валентины от сочувствия к младшей подруге и желания ей помочь. Решилась поехать. Подруги и товарищи из ребят поддержали, собрали денег, уговорили факультетское начальство и отправили Валю в Сызрань.

  Для Гали неожиданный приезд Валентины стал такой поддержкой, что она сразу почувствовала облегчение и надежную защиту от всяких трудностей и неприятностей.     

   То же почувствовала в уверенной и волевой Валентине Галина мама.

  Конечно, Галю очень интересовало, что происходит с Индико. И тут Валя с удовольствием, со всеми подробностями и в лицах, рассказала о том, как он изменился, похудел, приходил не раз в их комнату и спрашивал о Гале, тяжело вздыхал. Видно, что переживает, но прямо не говорит. О поездке Валя ему не сказала… Галя слушала рассказ с волнением и трепетом, а потом и вовсе расплакалась, так что подруге пришлось её успокаивать: «ну, поплачь, поплачь, легше станет».  

  А потом Галя успешно родила девочку, немного раньше срока. Кроме Вали, Гале помогала еще и тетя, папина младшая сестра, переехавшая к ним на время приема из роддома и первых ухаживаний за новорожденным. Тетя предложила Гале оформить с помощью Вали академический отпуск и остаться с ребенком дома, заверив в своей помощи, но Галя отказалась, и подруги с месячным ребенком поехали в Новочеркасск. В дороге пассажиры и проводники им помогали – стирали и сушили пеленки, на станциях покупали молоко. Вернувшись, Галя почувствовала себя как дома: все сокурсники прибегали, радовались, постоянно предлагали помощь и поочередно оказывали всякие услуги под управлением Вали. Так же врач и медсестры из студенческой поликлиники, секретарь деканата и замдекана, вахтерши и уборщицы. Тем временем Индико, осунувшийся и очень серьезный, посетил Галю и, попросив подружек по комнате оставить их одних, стал просить у неё прощения и сделал официальное предложение зарегистрировать брак. Когда же Галя, подавив учащенное сердцебиение, засомневалась в искренности его чувств и напомнила о комсомольском собрании, как мере принуждения, он не выдержал и, впервые за всю сознательную жизнь, заплакал. Потом они поплакали вместе и – пришли к согласию. Потом был коллективный поход в загс, потом всеобщую любимицу понадобилось назвать и зарегистрировать, и опять было коллективное обсуждение, в результате чего решили девочку назвать Ингой, взяв из каждого имени родителей – Индико и Галя - по первому слогу. Кто первым это предложил, осталось в пылу спора так и не установленным. 

  Инга росла в общежитии с прозвищем «дочь полка» - по аналогии с популярным выражением из военной литературы - «сын полка», пользовалась всеобщим вниманием и любовью. Галя чувствовала себя комфортно, а когда сокурсники всем коллективом (во главе, естественно, с Валей) добились для молодой семьи отдельной комнаты, а главное, когда она почувствовала искренность и преданность Индико, - просто счастливой. Настойчивые предложения переехать жить в Гудауту отвергла, быстро догнала пропущенные занятия, выполнила все учебные задания и к сессии пришла без хвостов, сдав её, как и все предыдущие, на отлично. Такого подвига трудно было ожидать от отставших в учебе по понятным причинам Индико и Валентины, но Галя успела помочь и им сдать на стипендию.

    На зимние каникулы приехали родители Индико, горячо поздравляли молодых и снова предложили Гале переехать с ребенком к ним, взяв академический отпуск или перейдя на заочное отделение. Тогда Галя отказалась, но к лету ситуация изменилась. В Сызрани после долгих мучений, тщательно скрываемых от Гали, умерла её мама, а папина племянница, жившая с ней до последних дней, объявила, что из квартиры не уйдет и подает в суд с целью отсудить её часть, а может, и всю, с учетом того, что ухаживала за больной, бросив работу. Гале стало очень горько и обидно, она, промолчав, решила, что уезжает навсегда из родного города, где прошло её детство. И теперь никого на свете у неё не осталось, кроме её Индико. 

   Лето они провели в Гудауте. Дедушка Индико был болен, но увидев внучку, сильно приободрился и весело сказал, что теперь может умереть с легкой душой. С того момента Галя окончательно вошла в семью мужа, успокоилась, почувствовала уверенность и защищенность. 

  Мама Индико по настоянию отца бросила работу и стала ухаживать за внучкой. Так, с переездами на учебу и обратно, с Ингой и без неё, закончили они институт. Галя, естественно, с отличием, Индико тоже хорошо и получили направление на строительство ставшей потом самой крупной на Кавказе и очень значимой Ингури ГЭС. Работали оба с большим увлечением и самоотдачей, хорошее образование в скором времени дало о себе знать, Индико быстро повышали по служебной лестнице и уже на третий год он стал главным инженером треста, получил в распоряжение автомобиль с водителем, работал успешно, пользовался большим уважением у строителей, заказчиков и подрядчиков. Стал известен на всю республику. Галя работала в этом же тресте в производственном отделе. Когда стройка подходила к концу, Индико получил несколько предложений, в том числе в столицу республики Тбилиси. Но... малая родина победила. Когда ему предложили поехать главным инженером в Пицунду, он дал согласие. Это райское место, куда его ребенком привозил дедушка, рассказывая по дороге древние мифы про Золотое руно и показывая легендарные маршруты пращуров. Это всегда вызывало гордость и как бы восполняло материальный недостаток. 

   Пицунда – чудо природы, вмещающее поразительное сочетание соснового леса на берегу чистейшего, редкой прозрачности моря. Правда, две трети бухты было загорожено под «дачу Сталина», но и после его ухода не было открыто трудящимся, как ожидалось, эту территорию заменили на «дачу Хрущева». Беру в кавычки, поскольку это всё со слов людей. Но помню, приезжая туда в это время, раздраженные слова грузинских мужчин, недовольных «развенчанием культа личности»: «Говорили: «Сталин, Сталин», так у него забор был два метра деревянный, а у Хрущева - железобетонный и два с половиной!». Бывали ли на этой территории вожди, мне неведомо, но уже когда пригласили Индико, часть территории была открыта, и на ней решено было построить 13 гигантских многоэтажных пансионата – по одному на каждый знак зодиака и главный, соединяющий все 12. Каждую высотку на крыше венчал знак зодиака в виде вырезанного металлического щита. Этот комплекс предназначался для богатых иностранцев, его и предстояло Индико построить…

  Он взялся работу с радостью, всё у него получалось, и хотя, как всегда, финансирование тормозилось, первые пансионаты начали работать и приносить доход, В главном корпусе был построен отличный ресторан с джазовым оркестром, где соло на трубе виртуозно исполнял племянник Индико из Гагры – Саша, самородок, получивший впоследствии приглашение в один из знаменитых оркестров мирового уровня в Германию, но не воспользовавшийся им. Раз в неделю Индико заходил в этот ресторанчик после рабочего дня перед отъездом домой – так, отдохнуть: поглазеть на иностранцев, перекинуться приветствиями и анекдотами с друзьями, которых, как всегда, было много, ведь после окончания института уже прошло десять лет, и всё это время он работал в Абхазии, с которой был связан с детства. 

  Начальство оценило его труд и природный талант организатора, и предоставило ему просторную квартиру в Гагре, в одном из немногих тогда новых многоэтажных домов, а затем и гараж, где стояла служебная машина, которую водил сам Индико по дороге на работу и с работы, периодически, если получалось, завозя жену в её трест. Галя работала, как и училась, тоже отлично, и её ценили тоже. Но от продвижения по служебной лестнице она отказывалась, считая, что это помешает мужу и дочери, которым уделяла всё свободное от работы время. И всё было хорошо. И очень хочется, чтобы так было всегда. Но так не бывает. Нашим героям еще многое в жизни предстояло испытать...

  Однажды, накануне уикенда, Индико сидел после работы в вышеупомянутом ресторанчике и слушал музыку, не спеша потягивая красное сухое Киндзмараули, приписываемое к числу любимых Сталиным. Кавказские люди, не только грузины, несмотря на разоблачающие публикации о жестоком тиране, любили вспомнить о тиране что-то человеческое, на 99 процентов не совпадающее с реальной действительностью. Среди таких штрихов были и мимоходом сказанные официантом слова о любимом вине «вождя всех народов» (великий абхазец Фазиль Искандер в этом месте ехидно добавлял: «...кроме высланных в Сибирь и Казахстан»). Потом оказалось, что любимым вином вождя было и Твиши, и Гурджаани, и другие. О чем ваш покорный слуга – автор данной повести – слышал и в Тбилиси, и в Нальчике, и в Орджоникидзе, ставшим Владикавказом, и в Махачкале, и в других кавказских городах. Но в Пицунде в то время подавали Киндзмараули, повышая тем самым интерес покупателя и цену. Что, впрочем, к Индико не относилось, так как он был здесь своим – и начальником строительства, и любимцем публики. В этот вечер никто из друзей его не сопровождал, у каждого оказались разные дела. Сидел Индико в полупустом зале, так как было ещё рано, основная  вечерняя публика еще не собралась. Как вдруг… Прямо перед ним, через пустой столик, к такому же пустому столику подошла молодая женщина в красивом модельном платье с яркой блестящей черной сумочкой и необычной, модной, не менее яркой шляпой, скрывающей лицо под прозрачной вуалью. Её сопроводил метрдотель, усадив за придвинутый стул прямо напротив Индико и, сказав подбежавшему официанту несколько слов, удалился. Молодая дама была полна достоинства и самоуверенности. Она медленно сняла свою шляпу, тщательно подбирая вуаль, затем сняла с шеи чернобурую лису, передав это поочередно официанту, затем неторопливо заказывала пищу и напитки, постоянно уточняя и дополняя, так что худой элегантный официант бегал к ней и обратно не менее шести раз до того, когда было выяснено основное содержание заказа. В это время Индико безотрывно смотрел на неё, восхищенный её красотой и стилем поведения, и впервые за много лет испытал волнение. 

  Индико никогда не был святым в отношениях с женщинами, бывало, что увлекался, но всегда управлял своими чувствами, которые никогда не были настолько глубокими, чтобы он мог потерять рассудок. Дама достала из своей сумочки, лежащей на соседнем стуле, самые дорогие американские сигареты, известные на весь мир, и эффектную – и формой, и конструкцией зажигалку, которую положила на стол. Затем не спеша достала тонкую сигарету и стала её крутить красивыми изящными пальцах до тех пор, пока увидевший это издали официант бегом подбежал и зажег зажигалку. Она прикурила, как показалось Индико, с удовольствием. 

  А потом всё закрутилось-завертелось, как в неуправляемом  калейдоскопе. А точнее – управляемом, но не людьми, рукою судьбы.

  После двух бокалов вина прекрасная незнакомка буквально впилась в Индико своими большими прозрачными глазами, от которых он уже тоже не мог оторваться. Потом закурил, хотя курил очень редко, в подпитии, в большой компании, для чего заказал у официанта самые дорогие сигареты. Потом побежал к оркестру, нашел своего племянника Сашу и заказал ему соло на трубе - мелодию «Шербургские зонтики». Возвращаясь к своему столику, сказал ей, наклонившись: «Это для Вас». Потом пересел к ней, познакомился, говорил без конца, постоянно заказывал разную музыку, в том числе и по её желанию. 

   Она оказалась полькой, дочерью очень крупного польского деятеля, чуть ли не премьер-министра. Говорила по-русски свободно, хотя и с мягким акцентом, была ослепительно молодой и столь же ослепительно красивой. Но главное – не могла и не хотела, наверное, скрыть своё восхищение умным красавцем Индико. Он бегал к оркестру и, выхватывая гитару у музыканта, вдохновенно играл, то садился за фортепиано, чем вызвал немалое удивление племянника, не сразу понявшего, что произошло что-то неординарное, с чем он раньше не сталкивался, а уж от любимого дяди и вовсе не ожидал… Между Индико и прекрасной полькой Кристиной зажглась дуга большого электрического напряжения, которую погасить уже было не под силу никому.

  Приходящие посетители, постепенно заполнявшие зал, немолодые и весьма солидные, сразу обращали внимание на эффектную танцующую пару, показывающую чудеса элегантности и проникновения в мелодию в сочетании с гармонией движений. И разница в возрасте – приблизительно в 10 лет – естественность союза только усиливала. Ну, идеальная пара, что там говорить…  

  Индико вернулся домой на рассвете, подремав часа полтора, снова уехал на работу, Галя не обратила внимание на это, бывали такие случаи в связи с авралом на работе и даже не подумала, что нынче-то аврала нет. Зато люди побережья – от Пицунды до Гудауты - о случившемся узнали за два дня. Никто ничего не говорил Гале, но она почувствовала и по витающей в воздухе угрожающей недосказанности, и главное, по его поведению, что случилось неладное… Ни слова не сказала Индико, продолжала также делать всё по дому, ездить на работу, заниматься детьми, как будто ничего не произошло. Только замкнулась, говоря со всеми лишь по крайней необходимости. Все всё понимали или догадывались, но молчали, боясь сделать ей больно и как бы ожидая, что история, в которую нельзя вмешаться, скоро завершится сама собой.

  Тем временем привязанность увлеченных друг другом не на шутку молодых людей  усиливалась. И, если Кристина не испытывала никаких ограничений в изъявлении чувств, то Индико постоянно мучала совесть по отношению к Гале и Инге. Когда он был с Кристиной, он о них забывал и ничего не мог с собой сделать, так его захватывала целиком нежность её объятий, бархатистость её кожи, проникновенная мелодия её голоса. «Нежнее, чем польская пани, а значит, нежнее всего», – вспомнил он строчку Бальмонта из подаренного ему в студенчестве сборника стихов. Она также была восхищена красотой Индико, его небрежно ниспадающими на лоб черными завитушками и блеском черных глаз, но еще сильнее тем, что каждое его слово и движение происходили именно так, как она представляла за минуту до этого и как она хотела, чтобы произошло… Она решила, что это мужчина её мечты и другого уже не может быть… 

  Она не могли себе представить, что через три недели это закончится, поскольку закончится срок её путевки, и она уедет навсегда. Никакой возможности видеться, съездить за границу и практически даже говорить по телефону – уже не будет. То есть, они расстанутся навсегда. Все мысли уже через неделю их знакомства были только об этом, и она сказала: «конечно, это нехорошо, но если ты меня любишь, может быть, ты разведешься и женишься на мне? И мы уедем в Польшу!»   

  От ужаса, что он оставит Галю и Ингу, Индико хватался за неоспоримый аргумент: так, не пустит государство, браки с иностранцами запрещены. Но это совсем не смущало Кристину: «ничего, - убеждала она, - папа добьется, разрешат в порядке исключения!». 

  Самые мучительные для Индико оказались последние дни пребывания Кристины. Особенно, когда встретил потухший изподлобья взгляд Инги и впервые увидел её молчаливую и растерянную, не бросающуюся к нему, а прижимающуюся к маме. Обе не говорили ничего, молча ставили на стол еду, которую он обычно не ел, и вешали чистые рубашки на спинку стула у его кровати. 

  Тем временем начальник Гали – Николай Иванович, вдовец, на 10 лет старше её, боготворивший её и молчавший уже несколько лет знакомства, вдруг, потеряв терпение, взорвался. Попросив её остаться, когда ушли сослуживцы, он вскрикнул: «Зачем тебе этот грузин? Он же ногтя твоего не стоит! Брось его, уйди от него. Выйди за меня». – И уже тихо: «Переезжайте ко мне, вам будет хорошо. Не ставь на себе крест. У тебя вся жизнь впереди!» Ничего не ответила Галя, только беззвучно поплакала, утерла слезы платочком, собралась и молча ушла.       

   Кристина тем временем заметила страдания Индико и, не напоминая о своем прежнем предложении, спросила, не хочет ли он, чтобы она продлила своё пребывание в пансионате. Он молча взял её за руку и повел танцевать, отплясывая танцевальные пируэты особенно рьяно и подолгу кружа партнершу, пока та стала терять равновесие и оказалась на его руках, так что последние круги он сделал, держа её на весу. Было в этом танце что-то очень отчаянное. Или прощальное? Во всяком случае так показалось наблюдавшей публике…

   В этот вечер впервые за две недели не пошел Индико к Кристине. Они долго смотрели в глаза друг другу, держась за руки, пока он резко повернулся и ушел. Она поняла - навсегда. На утро, после бессонной ночи, она потребовала от приставленного к ней администратора немедленно отправить её в Польшу. Напрасно он пытался уговорить добыть срок пребывания, не говоря о том, что уже согласовано было его продление по её просьбе. Она устроила истерику – грубила, даже хамила. Испуганный администратор бегом побежал звонить директору, тот – секретарю обкома, как положено было тогда в Системе. Согласовали с отцом по телефону и первым же рейсом отправили самолетом в Москву, откуда в Варшаву. На этом кончилась романтическая история, начавшаяся безумным порывом и гармонией слияния влюбленных сердец, казавшаяся вечной...

    Индико ничего не знал о том, что произошло с Кристиной, и не старался узнать. Он вообще перестал заходить в звездный отель, уезжая со стройки сразу домой, где с ним не разговаривали ни жена, ни дочь, но он это воспринял естественно, переживая свою вину перед ними, но при этом испытав сильное облегчение. Увлечение – или что это было – один Бог знает, прошло мгновенно, как будто его и не было. Молчание с домашними длилось две недели, потом, когда Инга уехала на каникулы в Гудауту, Индико пришел к Гале, упал на колени и стал просить прощения. Она молча плакала и не прощала. Три дня. Еще вечер они проплакали вместе, точно также, как тогда, в Новочеркасске, когда родилась Инга. Через 9 месяцев и три дня у них родился сын, которого назвали Гиви, в честь умершего дедушки Индико, который с первого знакомства с Галей был уверен, что они будут счастливы всегда...

   А потом было много всего - и хорошего, и плохого. Как это всегда бывает в жизни. Закончив строительство на Пицунде, Индико продолжил работать на реконструкции гидростанции, где начинали работу после института. Но начались смутные времена, всякое строительство почти остановилось, пошли разговоры об отделении Абхазии от Грузии, какие-то неизвестные молодые люди, явно приезжие, собирали молодых гагринцев и приезжающих из близких районов на стадионе и проводили агитационные беседы. В обществе начинался раскол: казавшееся незыблемым и прочным, оно стало неожиданно трещать. Индико, как и другие коренные жители, это тяжело переживали. 

   События развивались стремительно. Число пришлых агитаторов росло. Надо было этому противостоять. Срочно создали Интернациональный союз, который возглавил авторитетный в городе человек Руслан, ему помогала его жена, редактор местной газеты. Руслан - коренной местный житель, имел такое причудливое сочетание национальных корней в трех поколениях, что свою национальность не мог определить. Теперь же, с учетом жены-ленинградки, с которой учились в Ленинградском политехническом, наполовину русской, наполовину полькой, к этому прибавились новые смеси в трех его дочерях и трёх затьях, не говоря о внуках. В заместители Руслан пригласил Индико. В противовес силам, постоянно стремящимся разыграть национальную карту, Руслан и Индико объясняли людям нелепость любого проявления национализма на их, такой спокойной прежде земле, ведь грузин, абхазов, русских, армян и греков жило, если не поровну, то в сравнимых пределах, все говорили на русском, прибавляя отдельные слова и выражения из других языков, в зависимости от состава говорящих. Такое же слияние было и со многими меньшинствами. Жили без ссор и конфликтов, особенно ценя именно межнациональные отношения. Так что тут агитировать не было смысла: люди за многие десятилетия так помешались в родственных узах, сблизились в работе, торговле, ремесле и начавшемся бизнесе, что представить себе, что дело дойдет до войны, было просто невозможно... Однако население уже ничего не решало. Пружина конфликта разжималась. Напряжение росло. Эмоциональный Руслан, опытный инженер, организатор, лидер, привыкший всегда решать любые конфликты, вдруг ощутил своё полное бессилие и тяжело это переживал и, во время одной из разборок, умер от внезапного инфаркта в 52 года. 

  Индико пришлось заменить Руслана, но и он чувствовал какое-то давление внешних сил, разобраться в истоках и намерениях которых было уже невозможно. Галя, как могла, поддерживала мужа и переживала происходящее. Встречи на стадионе стали агрессивнее из-за новых пришлых людей, переходя иногда в ругань и потасовки. Галя тем более стала сопровождать Индико, а когда он сильно возражал, делала это тайком. Однажды она, почувствовав тревожную задержку, после магазина, с полной сумкой продуктов, забежала на стадион и издали увидела кричащих и напирающих на Индико мужчин, один из которых даже его толкнул. Вмиг почувствовав прилив нервной энергии, она вдруг побежала, ускоряя свой бег так, что увидевший её Индико, успел подумать: «хоть бы не споткнулась». Тем временем она добежала до толпы окруживших Индико и, не останавливаясь, сделала круговое движение полной сумкой, опустив её прямо на голову обидчика, который, не успев опомниться и среагировать, упал, как подкошенный. Сразу мужчины расступились. «Ну, зачем?» - только и спросил Индико тяжело дышащую и ничего не соображающую Галю, растерянно склонившись над потерявшим сознание хулиганом. Мужчины подняли его и молча разошлись. На этом сходка закончилась. В этих краях мужчины с женщинами не воюют,  не принято...

  На следующий день к Индико пришел племянник Саша и сказал грустно: «уезжать вам придется, Индико. Гражданская война началась. Во что это выльется - неизвестно. Ты грузин, активный, известный, опасно...» Помолчал, потом продолжил: «Стоял вчера возле универмага вечером, курили с ребятами. Приехали два громадных Икаруса с русскими пацанами – двухметровые красавцы. Бабы приставали к ним, что и как. Они сказали: «Мы - спецназ. Нас прислали. Завтра будем брать Сухуми. Освобождать от грузин». 

    – Так тут же Басаев с отрядом из Чечни приехал, я слышал, – сказал Индико. 

   –  Не только, тут еще и казаки приехали на конях с шашками, пьянствуют каждый день. Сказали, тоже – абхазов защищать будем, против грузин. В общем такое тут предвидится, уезжайте в Россию...

    – А ты как же? - спросила Галя. 

    – Я останусь, конечно, куда мне деваться? Жена абхазка, две дочери и вся их родня. Я же не брошу их. Да меня не тронут, точно... 

   Трудно, больно было расставаться с родиной, где родился и вырос. Да тут, рядом, в Гудауте тоже дом разорился: после ухода деда умер и отец, от переживаний, дом опустел без мужчин...

  В смысле работы проблем не было: тот же их трест в Сочи дал Индико и Гале общежитие, помог переехать и устроиться. Новые объекты строительства, новые задачи, семья благополучная, но страдания от войны и её последствий, и неопределенности жизни и судеб многих родственников, друзей, сослуживцев, знакомых, то, что и составляет фундамент человеческого благополучия, – всё это было нарушено уже навсегда.

   Индико слег с сердцем в городскую больницу с обширным инфарктом. Сначала сильно запаниковали они с Галей и дети, но, попав в знаменитую клинику, к талантливому кардиологу Александру Михайловичу и, столкнувшись с настоящими врачами и медсестрами, – добрыми, профессиональными, уверенными в себе и абсолютно бескорыстными – больной и вся его семья сразу успокоились и стали принимать лечение. И зав. отделением, и уже опытная его ученица палаточный врач Эльвира Георгиевна, и стажер, выпускница Кубанского мединститута Елизавета, проявили такое участие и профессионализм, что вскоре всё пошло на поправку, особенно после посещения трехлетнего внука, которого Инга с мужем назвали в честь него – Индико... Через две недели кризис миновал, было ясно, что идет выздоровление. Однажды в предвечерний час сидела возле кровати Галя и держала Индико за руку, а тот долго смотрел в потолок и сильно задумался. «О чём ты?», - спросила Галя. Он помолчал несколько минут, потом тихо сказал: «Страшно подумать, что ты бы мне не встретилась... Спасибо тебе и прости, что мало тебе дал».

   – Да нет, Индико, вздохнув, сказала Галя серьезно. - Ты мне дал всё. Ты и есть моя жизнь...

   Выпуск в мелиоративном институте, который окончили Индико и Галя, был первым и самым лучшим за последующую историю вуза. Окончившие с ними однокурсники стали хорошими специалистами, занимались сельским хозяйством, строительством гидротехнических сооружений, но больше всего - мелиорацией. Много построили и еще больше – проектировали. Их отличные проекты по водоснабжению, обводнению, осушению разных территорий огромной страны спасали жителей от наводнений, засухи, падения урожаев. Созидательный труд и воспоминание о совместной учебе их объединили, и они встречались каждые пять лет, как родные люди, радуясь друг другу и делясь печалью от того, что не удается многое осуществить из-за бездарного и волютаристского руководства, неожиданным решениям сверху, приостановке одних проектов и запуске других, менее значимых, а иногда и ошибочных. Конечно, тут вмешивалась и политика, на их профессиональные проекты постоянно не хватало денег, они шли на другие цели. И тем не менее, выходцы из этого вуза достигли больших успехов, многие стали руководителями министерств, разных ведомств и предприятий. Некоторые посвятили себя научной и вузовской работе.

  Индико и Галя тоже ездили на такие встречи однокурсников, а в первые годы возили с собой Ингу. В кругу самых близких людей вспоминали её как «дочь полка» периода учебы и не поступить в этот институт она не могла: от декана до министра мелиорации её помнили и любили. Выросла в хорошего специалиста, но была молчаливой и скромной, стараясь о себе не напоминать. 

   Потом род Индико и Гали стал разрастаться, и в числе их троих детей и восьми внуков через одного попадались мелиораторы. И также через одного попадали этнические грузины и русские, вперемешку, но чаще - метисы. И все любили пап и мам, бабушек и дедушек. Семьи у всех были крепкие, и традиции дружбы и верности соблюдались.

   Но жизнь есть жизнь, и человеку суждено пройти через всё... Индико, несмотря на хорошее лечение в сочинской больнице, через несколько лет всё же умер от новых проблем с сосудами и сердцем. Не старым, мог и пожить. Трудно, когда происходящее в стране и мире пропускаешь через душу и когда это всё накладывается (не может не накладываться!) на твою семью... Со стороны было странно видеть, как Галя, которую видели плачущей много раз, на похоронах Индико не проронила ни слезинки. Она сидела над ним два дня и ночь, до момента похорон. Бледная, собранная, осунувшаяся, с почерневшими губами, она вмиг поняла, что на неё сваливается ответственность за семью, что еще много важных проблем с детьми и внуками не решены, и что кроме неё их решить некому. И она справилась со всеми проблемами: выросли, стали на ноги и достигли успеха и дети, и внуки, дожила и до правнуков. И продолжала работать многие годы заведующей отделом в тресте, её там любили и ценили. И умоляли не уходить.

    Так что грех жаловаться – оглядываясь назад, можно сказать: несмотря ни на что, у наших героев жизнь удалась. Не сама по себе, но при многих усилиях воли и большом труде. Хотя главное, наверное, всё же в любви, которая не бывает по плану, а рождается на небесах. Впрочем, быть может, это как раз и есть план? 

Божественный...

_______________________

© Акопов Александр Иванович