«Я» и «НЕ Я»

…И постигая ужас бытия,

ищу я жизни добрые приметы.

В миры иные канули друзья.

советы их, заветы и запреты…

А здесь осталась Я как только Я,

себя, любимую, лелея и прощая.

Но где ж оно, пристрастное НЕ Я?!

Пропасть мне без него, я это знаю.

Его я вызываю, зубы сжав.

Оно – НЕ Я – меня ночами гложет.

И Я безвольное встаёт пред ним, дрожа,

когда Оно огнём идет по коже.

НЕ Я сильней и праведней, чем Я!

Тревожней его голос, выше, чище – 

звенит, трепещет, – и сникает Я,

и слушает, как ветр НЕ Я в нём свищет.

О, дорогие дальние друзья!

Не диалог, а спор в моём греховном теле!

А вы, пройдя сквозь страсти бытия,

всё примирить в себе сумели!

Так неужели смерть лишь судия

На этом споре в самом деле?

«Я» – не сдавайся! Наступай, «НЕ Я»!

И жизнь идёт. Метут метели…

К Мнемозине

И вот одна у меня осталась подруга.

Греки древние звали её Мнемозиной.

В эту пору мою, что назову зимней,

обводит она пальчиком линию моего круга.

Вот-вот сомкнутся концы стальные,

но пока зияет щелка в обруче гулком,

сделай, подруга, только счастливыми сны мне,

не води меня снова по предательским переулкам.

Но не дай позабыть про страх, про потёмки,

где бывала я робкой и совсем несчастной!

О, Мнемозина, всё же чудно было ходить по кромке

в тумане над пропастями и по смертельному насту… 

Русские стансы

1

Я подняться хочу до небес по тугой вертикали,

но без грохота, крика и ярких огней.

Бог не примет меня: говорю я грешно – всё печали!

И окатит меня из бездонной бадьи Водолей.

Я на Запад уйду по ухабистой горизонтали,

но хватает за ноги, от солнца прищурясь, Восток.

Это древние, древние, дикие боги узнали,

как я долго плутаю в скрещеньях заклятых дорог.

Это что ж – испытание, рок или грехопаденье –

азиатские пляски под русские сказки и лень?!

Запад чист и богат. А у нас лишь татарские деньги.

И, раскинувши руки, не пускает зарезанный Мень. 

2

Пошлите мне, Музы, – не бойтесь! – юродство – не трепет.

Не нужно мне лёгкости, тело налейте свинцом.

А я обопрусь на бесславья колючие крепи,

в терпенье уткнусь потемневшим лицом.

Отбросьте все дудочки, крылышки, лютни и сплетни.

Трагедию выдвиньте, вытолкните вперед.

Она упирается? Пристроиться хочет последней?

Притворство! Наоборот:

мы с ней понимаем значенье и цену проклятья

безумьем, безвольем, ознобом на синих губах.

Ведь только они нам всю вечность и сватья, и братья…

Не Моцарт, не Моцарт! – спасибо за страсти, трагический Бах!

Не бойтесь же, Музы, – сестрички, юродки, кривляки!

Бренчите мне на ухо дикие ритмы смелей.

Не бойтесь, я выдержу все заварухи и драки.

Трагедия, что ты?! С повинной не стой у дверей.

Белая лошадь

Из какой темноты, из каких позабытых полей

на мечты полудетской кристальную красную площадь

прискакала под занавес жизни напрасной моей

с недоверчивым глазом снежно-белая белая лошадь?!

Как летуч её бег, только цоканья слышится ритм.

Кто её подковал, кто ей гриву чесал вековую?!

Каждый камень ей что-то в ответ на удар говорит.

Понимает ли лошадь ту речь, точно дебри глухую?!

Где кончается край этих красных и древних камней?

Нет ли рва, нет ли пропасти, кольев и прочей измены?!

Только белая лошадь в тревоге всё скачет быстрей

и роняет на площадь мечты моей белую пену.

И поймать эту белую, белую лошадь нельзя.

И засну. И проснусь. А она непонятным виденьем

скачет день, скачет ночь, человеческим глазом кося,

по кровавым, родным, затаившимся, древним каменьям. 

Плач Кассандры 

(Из письма друзьям) 

Вы не верили мне, но накаркала я, как ворона.

Как Кассандра-бедняга в далёких античных веках.

И не стало дороги родной, голубой и зелёной.

Ни объятий, ни веры, ни щегла, ни синицы в руках.

Нет ни милого почерка в лебяжьих крылатых конвертах,

нет ни смеха, ни шутки в небесах, в парусах, в проводах.

Тянем руки, но реки глубокú и, как омуты, жутки,

и мостов-переправ будто не было здесь никогда.

Неужели мне больше не плыть за кудрявым ягнёнком – 

за руном золотым, что под соснами там, на песке?!

Не метаться по табору улицей древней и звонкой,

как медяшек забытых чистый голос в моем кошельке?!

Пожалейте меня – тяжелы все мои сновиденья.

Я Кассандра, я вижу : у бездны стоим на краю,

и цыганки-гадалки вам стрекочут за глупые деньги…

Я – по-русски гадаю,

значит, с вами надеюсь, рыдаю,

и слез не смываю,

и волшебный клубок подаю!

Благодарность

Спасибо времени, оно

ещё мне не совсем перековало голос,

и настоящий человечий голод

по Любви и Плач – всё это мне дано.

Друзья далёко.У другого края.

Остались там они, где слепота и спесь,

где друга презирают, улыбаясь.

А мне так больно и так стыдно – здесь.

Спасибо времени, оно

так пощадило мой негромкий голос,

оставив по Любви в нём голод

и Плача выковав звено.

Жизнь

Я древняя старуха Изергиль.

Мне карта выпала, что временем не бита.

Я не царица. Мне не нужно свиты.

Друзья уходят. Шлейф несут враги.

Одна. Ни лжи, ни правды не боюсь.

И прошлое гудит под кожей чёрной.

И подступающая грусть

мне кажется позорной.

Я не цыганка, не испанка, но Кармен

под космами вот этими седыми!

Я не убита у родимых стен,

но задыхаюсь в дыме,

иду в крови и в пламени костров,

но не страшусь я ни огня и ни отравы:

Я – Жизнь! Я наломала дров

от безрассудства, для забавы.

Еще зане

лихую голову вскружило мне

мигание предательское славы…

Я – Жизнь!

Кто объяснит меня вполне !?

Болезнь

Теперь я знаю, как умирают: сжимают воздух немые стены,

корчатся фотографии, уплывают эстампы.

И день не приходит заступить свою смену.

Всё одно и то же: шприцы, ампулы.

Нет ни прошлого, ни будущего, а настоящее – куцое.

Куцые желания, а цели…ну какие цели?!

Они рассыпаются, как разбитое блюдце,

и уходят в щели

между жизнью и смертью. Слава богу, есть такие зазоры –

там всё умещается: обрывки стихов и глыбы столетий.

Какие просторы

в этих щелях между жизнью и смертью!

Сизиф

…Одного восхождения к вершине достаточно, дабы 

Наполнить до краёв сердце человека.

Надо представлять себе Сизифа счастливым.

Альбер Камю. Миф о Сизифе.

Глыбу Сизиф на плечах возносил на крутую вершину.

Но боги разгневанно вновь этот камень с горы низвергали.

Снова кровь, снова пот жгли согбенную верную спину.

Только главного эти ленивцы с Олимпа не знали:

то, что Сизиф каждый раз с той открытой вершины скалистой

видел незнамые дали бескрайние рая и ада,

ветра студёного, жаркого слышал он дикие, нежные свисты –

пусть же катится с грохотом снова по склону громада!

Снова текут кровь и пот, кровь и пот по разодранной коже.

Снова тащит наверх человек по уступам гранитный обломок.

Это жизнь продолжается. Что ему наказание божье?!

Это счастье-несчастье. Это то, что богам незнакомо.

Певица

  О поэте не подумал

   Век – и мне не до него.

   Бог с ним, с громом,

   Бог с ним, с шумом

   Времени не моего!

                    М.Цветаева

Мы на краю стоим. Мир выжжен. Пахнет адом.

Вот так на рубеже мы и живём.

Она кричит, смеясь. Вибрируют преграды

между добром и злом, 

между добром и злом.

Вибрируют последние преграды.

Смеяться или плакать средь чумы?!

Все соловьи придушены.

Злорадный смех над садом.

Она ль – над нами?

Иль над нею – мы?!

Есть у неё, у дикой, оправданье:

она сопротивлялась и дралась,

чтоб век её не отдал на закланье.

Чтоб накричаться всласть!

Чтоб накричаться всласть!

К речи человеческой

Не бренчи, не бренчи, не бренчи –

Тебе трепетность слова даётся!

Но журчи, но журчи, но журчи,

Наполняя святые колодцы.

Не ропщи. не ропщи. не ропщи –

На печали натягивай маски.

Лишь от боли большой покричи:

Боль и крик ходят по миру в связке.

Ты не лги, ты не лги ты не лги,

Притворяясь прямой и высокой,

Всё равно, где ползёшь, те круги

Зарастут беспощадной осокой. 

Помолчи, и – ни звука – умри 

На губах, источающих яды! 

Все три сути твои знаю, три:

Низость лжи, 

смерти ужас, 

величие правды! 

Осень

Вот и осень. Роняют акации свои первые жёлтые крупные слёзы.

Всё холодней и пристальней смотрит в лицо мне утренняя звезда.

Но стократ повторятся, стократ! деревьев удивительные метаморфозы.

Что им года?!

О моя невозвратимая осень! Мне б всё видеть и видеть твоё низкое небо,

твои чёрные ночи – эти бездны сомнений глухих, монологов и снов!

Как тебя задержать мне? Причитанье моё так бесплодно, смешно и нелепо,

но в тебе всё сошлось – моя трудная мысль и святая загадочность слов.

Длись, застынь, превратись в заединщицу на скалистом краю обрыва,

за которым бездонно белея, и морозит, и взор застилает зима.

О моя невозвратимая осень! Я все двери направо, налево закрыла :

как, последнюю из подруг, отпустить мне тебя, ну подумай, подумай сама!

                                        Март                              

       Ну что ты, Март, - к чему притворство! – Марс

        воюешь всё, без жалости всё хлещешь!

        И солнце рыжее в нас целится, как барс,

        и прячется злорадно и зловеще.

               Что – Марс! Что – барс! Ты жизнь, мой друг!

                Метафора её из слов природы.

                Её неумолимый вечный круг:

                обман, надежды, жажда, миг свободы.

        Оранжерейная тоска и спесь гвоздик,

        подснежников томительные брызги.

        И алычи кавказской дерзкий крик.

        Щенков и птиц копящиеся визги.

                И снова сумасшедшие ветра

                не изменяют ветреного свойства.

                Хотя я точно из Адамова ребра,

                но дух… –  то ли избранничества, то ли изгойства...

____________________                                                              

© Кресикова Иза Адамовна