http://archive.gaidarfund.ru/articles/1916

В рамках публикации серии интервью с людьми, активно участвовавшими в 1990-е годы в жизни политических организаций, мы публикуем ответы на несколько вопросов Аллы Леонидовны Амелиной, члена фракции «Выбор России» Госдумы первого созыва, одного из основателей и наиболее активных деятелей партии «Демократический Выбор России». Речь пойдет о формировании первых демократических объединений в Ростове-на-Дону, о том, как строилась работа в Госдуме первого созыва и почему теперь кажется ошибкой принятие закона «О господдержке СМИ», о дружбе с Егором Гайдаром и о многом другом. С Аллой Амелиной беседовал Артем Кравченко. Опубликовано 4 марта 2014 г.

РОСТОВ НАКАНУНЕ БОЛЬШИХ ПЕРЕМЕН

– Алла Леонидовна, каким образом начался период Вашего вовлечения в активную политическую жизнь? Как и почему Вы приняли решение принять участие в выборах в Ростовский совет народных депутатов?

– В политику меня вынесло на «зеленой волне». В 1980-х годах я вела тему охраны природы в газете «Вечерний Ростов». До поры до времени это казалось совершенно безобидной сферой, так, лютики-цветочки. Однако по мере углубления в тематику, общения с учеными и специалистами, становилось все более ясно, что экология – это серьезные системные проблемы, затрагивающие, в том числе, и политическую сферу. 

Катализатором этого процесса стала опубликованная в «Вечерке» статья молодого ростовского ученого, доктора физико-математических наук Юрия Домбровского «Нужен ли Ростову мусоросжигательный завод», в котором анализировались возможные неблагоприятные экологические последствия строительства такого завода для города и горожан. Реакция на эту статью была подобна снежному обвалу: читатели засыпали редакцию возмущенными письмами. Копнула глубже, привлекла экспертов... А на определенном этапе выяснилось, что, например, данные о состоянии атмосферы в городе запрещает публиковать... горком КПСС. Дальше – больше. Словом, ясно стало, что экологические проблемы не так уж вне политики. Как я сегодня полагаю, тогда, в 80-е, в эту нишу устремились протестные настроения, становившиеся все более массовыми. Собрания, митинги, пикеты... Времена между тем наступили уже горбачевские, «Вечерка» с её невинной рубрикой «Природа и мы» стала трибуной этих протестов. А потом сформировалось довольно устойчивое сообщество энтузиастов, зарегистрировавших Ростовский общественный экологический центр. От него-то я и избиралась в горсовет. Это стало естественным продолжением экологической темы: чтобы сдвинуть с места решение накопившихся в городе проблем, надо идти в выборный орган. Под этими «зелеными флагами» и вела кампанию. 

– Чем запомнился сам процесс выборов 1990 года?

– Выборы в местные советы 1990 года были, как их тогда называли, «первыми свободными выборами». Они впервые проводились на альтернативной основе. Конкурентов у меня было шесть человек. Но тогда еще политические технологии не вошли в избирательный процесс, влияние КПСС уже не было таким тотальным и всеобъемлющим, как раньше, так называемый административный ресурс еще не включили. Слабеющие, стремительно теряющие привычные рычаги контроля органы власти были в некоторой растерянности перед новыми реалиями. Так что серьезного противодействия не было. Выборы, как мне помнится, проходили азартно, при массовой заинтересованности ростовчан в их результатах.

   Кампания по сравнению с нынешними временами была ну просто «детская». Всем кандидатам горизбирком изготовил листовки одинакового образца, со строго регламентированным количеством строк. Помимо этого, редакционный фотокор сделал по дружбе штук пять моих фотографий большого формата, к которым был подверстан напечатанный на пишущей машинке текст, буквально несколько строк про защиту природы. Вот и весь «пиар». Основная форма работы – встречи с избирателями. Тогда «живьем» общаться с людьми было эффективно. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов то, что позже политтехнологи стали называть «стартовой известностью». «Вечерний Ростов» был газетой тиражной, популярной, а я много писала, мои публикации появлялись достаточно часто. Кстати, руководство газеты меня поддерживать отказалось, главред, член бюро горкома КПСС, расценил мое выдвижение как некое «ослушничество». Но запретить уже ничего не мог.

  А еще моей невольной трибуной были протестные акции по волнующим всех экологическим проблемам, где я была в числе организаторов и регулярно выступала.   Разумеется, совершенно не имея в виду предстоящие выборы. Просто так все сложилось. В результате я стала народным депутатом, как это тогда именовалось.

  Учитывая доминирующие тогда в Ростове настроения (в августе 91-го Ельцин пользовался здесь безусловной поддержкой), состав горсовета оказался вполне демократичным, в него вошли депутаты от «Демократической России», ДПР, Республиканской партии, некоторых других оппозиционных организаций, а также представители либеральной интеллигенции. На сессии горсовета, совершенно неожиданно для меня, я была избрана председателем комитета по охране окружающей среды. Ну и, конечно, вошла в состав комиссии по гласности. 

– В каких объединениях вы состояли в то время?

– В тот период моей главной и единственной общественной организацией был Ростовский общественный экологический центр (РОЭЦ). Это было довольно широкое сообщество людей, объединенных общими целями и задачами. В его работе участвовали представители «Демократической России», ДПР, РПРФ, СДПР, радикальной оппозиционной группы «Защита», ученые и специалисты... Но и горком КПСС не оставлял нас своим вниманием — поняв, что организация массовая и влиятельная, отрядил постоянного «наблюдателя». Возглавил РОЭЦ тот самый профессор Юрий Домбровский, со статьи которого все началось, позже он стал и нашим политическим соратником, участвовал в движении «Выбор России», был членом политсовета регионального отделения ДВР. А сопредседатель РОЭЦ доцент Вадим Гарин работал моим помощником в Госдуме РФ первого созыва.

  А тогда, в 1990-м, в состав комитета по охране окружающей среды вошли депутаты – активисты «Демроссии». Через некоторое время и я вошла в координационный совет движения. Так что, можно сказать, демократические настроения в экологическом движении преобладали. Нередко – неосознанно.

  Примерно в то же время в Ростове Игорь Яковенко проводил социологический опрос по ситуации с казачеством. Меня привлекли в качестве эксперта. По итогам Яковенко поставил мне парадоксальный «диагноз»: абсолютная аполитичность при ярко выраженном латентном либерализме.

– Как на ситуации в Ростове в 1992-1993 годах отражалось противостояние Президента и Верховного Совета?

– В Ростове (как, полагаю, и в других регионах) ситуация была примерно та же, что и на федеральном уровне, только в соответствующих масштабах. Противостояние исполнительной и представительной ветвей власти нарастало и приобретало все более жесткие формы. А поскольку тогда, напомню, власть принадлежала Советам, то они становились реальным препятствием на пути реформ. Чем дальше – тем больше. Было все очевиднее, что в рамках действующего тогда законодательства конфликты неизбежны. Советы фактически себя изжили.

  Подоспевший знаменитый Указ №1400 показался мне необычайно своевременным, разумным, позволяющим провести назревшую и перезревшую конституционную реформу поэтапно, без эксцессов. (Обсуждение судей Конституционного суда указа президента №1400.) Я к тому времени уже написала заявление о сложении с себя полномочий народного депутата горсовета. Было четкое ощущение, что оставаться в этом статусе просто непристойно и нечестно по отношению к своим избирателям. Не говоря уже о сохранении чувства собственного достоинства. (Статья Егора Гайдара «Уроки октября», вышедшая в 1994 году и посвященная анализу октябрьских событий 1993 года.)

  Самый серьезный раскол, сказавшийся впоследствии на состоянии всего демократического движения, произошел в Республиканской партии РФ. Именно тогда часть республиканцев пошла за Явлинским, часть – за Гайдаром. Последние в значительной степени составляли базу «Выбора России». А лидер ростовских республиканцев Борис Титенко стал сопредседателем фракции «Выбор России» в федеральной структуре РПРФ. На Дону же разброда и шатаний, а тем более раскола не было, мои земляки поддержали Гайдара. Юг России тогда вообще был настроен проельцински. 

«ВЫБОР РОССИИ»: ОТ ИЗБИРАТЕЛЬНОГО БЛОКА К ФРАКЦИИ

– Как и когда Вы узнали о существовании предвыборного блока «Выбор России», движения «Выбор России»?

– После августа 91-го я стала заместителем главного редактора газеты «Вечерний Ростов» (избирал коллектив, как тогда было принято). А к «моим» темам добавилась политика. Так что обо всех событиях в этой сфере узнавала, что называется, из первых рук. Конечно, старалась предоставить слово представителям разных политических сил, но личные симпатии были на стороне демократов. Я нередко бывала в офисе регионального отделения Республиканской партии РФ, которая стала базовой организацией при формировании движения «Выбор Дона» (оно входило как структурное подразделение в движение и избирательный блок «Выбор России»). Напомню, что после событий октября 1993-го РПРФ раскололась, часть организаций (меньшая) составила основу «Яблока». Ростовские же республиканцы не пережили в этот период никаких метаний или колебаний, они однозначно были на стороне Бориса Ельцина и Егора Гайдара. Сообщество это, возглавляемое Борисом Титенко, было необычайно привлекательно: четкостью позиций, интеллектуальным потенциалом, открытостью. Сама не заметила, как стала там своим человеком. Так что даже затрудняюсь ответить на вопрос, как я узнала об их существовании. Вот так вот, изнутри. Участвовала в учредительном съезде «Выбора России», была членом политсовета «Выбора Дона».

  Ну, а там уж как некое закономерное развитие ситуации – выдвижение кандидатом в депутаты Госдумы РФ от Ростова, по одномандатному округу.

– Какие воспоминания у Вас остались о подготовке и Вашем участии в выборах 1993 года?

– Для меня решение баллотироваться в Госдуму было непростым: я очень любила свою профессию, свою работу, расставаться с журналистикой не входило в мои планы, о чем я и сообщила на переговорах с Борисом Титенко. Аргументы по поводу того, что моя кандидатура «проходная», не казались мне слишком убедительными. И тогда Борис задал мне один вопрос: «А как же Россия?» Поверьте, тогда это не звучало как-то пафосно. Таков был искренний настрой. Что ответить на такой вопрос? Без меня, мол, обойдется? Словом, этот аргумент оказался решающим. Тем более что программа «Выбора России» абсолютно соответствовала моим представлениям о здравом смысле. Я была убеждена, что это – именно то, что необходимо стране. Очень важное значение имела и личность лидера «Выбора России», Егора Гайдара, к которому я питала огромное уважение и безграничное доверие. Вопрос об участии в избирательной кампании был для меня решен.

   Выдвигалась я как независимый, беспартийный кандидат, но при поддержке «Выбора России». Подписи для меня собирали в региональном штабе блока. Сборщики были разные, в том числе недобросовестные. Когда я узнала, что часть подписных листов мне «нарисовали», была в шоке, просто холодела от ужаса, представляя, как при проверке подписей буду уличена в подлоге. Да если и не уличат – такой путь в парламент был совершенно неприемлем. К счастью, в штабе эту мою позицию разделяли, «нарисованные» листы были изъяты, все подписи собрали реальные. Поддержка кандидата «Выбором России» оговаривалась некоторыми условиями. В частности, в предвыборной агитации я должна была заявлять о том, что иду в Госдуму с гайдаровской программой. Это было так естественно, что даже как условие не воспринималось. А факс за подписью руководителя федерального штаба Аркадия Мурашова, сообщавший, что моя кандидатура получила официальную поддержку, я храню по сей день, как дорогую реликвию. После получения этого документа на моих листовках появился лэйбл «Выбора России» – Петр I на вздыбленном коне. И кампания пошла свои чередом: встречи с избирателями, публикации, эфиры... В офисе буквально дневали и ночевали, планировали темы для выступлений, оттачивали формулировки, «вылизывали» листовки. Атмосфера была очень творческая. Много было добровольных помощников-единомышленников.

   Должна сказать, что в родной редакции изменились времена, но не изменились нравы. Новый, избранный коллективом главред, как и прежний, в 1990-м, отказал мне в поддержке. Опять я оказалась «ослушницей». Но это же обстоятельство меня и выручило. Когда КПРФ написала жалобу в избирком, что я, дескать, использую служебное положение в избирательных целях, специально созданная комиссия не нашла никаких нарушений.

Безусловно, поддержка «Выбора России» сыграла свою положительную роль, учитывая общий демократический настрой в городе. Мне так и говорили: «Тебя «Выбор России» поддержал? Значит, точно пройдешь!» Точно или не точно, но борьба была нешуточная.  В моем 144 округе –10 кандидатов, в том числе представители администрации, бизнеса, силовых структур. И, конечно, от разных партий — от «Яблока» до КПРФ. При этом кампания велась вполне корректно. По ее итогам я не только получила самый высокий результат, но и оказалась единственным кандидатом, получившим голосов больше, чем в графе «против всех» (то тогдашнему порядку это было обязательным условием прохождения по округу).

   Словом, прогноз Бориса Титенко насчет моей «проходной» кандидатуры оказался верным. Ростовчане меня поддержали. А Ростов стал одним из немногих регионов, которые делегировали во фракцию «Выбор России» двух депутатов: по партийному списку прошел и Борис Титенко. 

СОЗДАНИЕ ДВР

– В какой форме Вы участвовали в создании партии «Демократический Выбор России» и ее структур?

– Я была в числе «отцов-матерей» – основателей партии. (О процессе создания ДВР см. интервью с Владимиром Боксером и Михаилом Шнейдером.) Необходимость создания более жесткой политической структуры, чем блок или движение, на тот момент была очевидна. Первичное решение принималось на заседании фракции «Выбор России» в Госдуме. Удалось найти текст нашего обращения к демократическим организациям страны, принятого в связи с решением о создании партии. В нем, в частности, говорилось:

«Общество устало ждать обещанных результатов реформ. Непоследовательность проводимого политического и экономического курса приводит к разочарованию в реформах и демократии, толкает людей в объятия авантюристов.

Выборы 12 декабря, формирование нереформистского правительства обозначили водораздел в современной российской истории: период реформ сверху окончился.

...Наша ответственность перед будущими поколениями россиян требует единства, мобилизации сил, решительности и продуманных действий.

Мы не можем допустить, чтобы хорошо организованным и дисциплинированным силам реванша противостояло раздробленное, раздираемое противоречиями демократическое движение.

...В этих условиях мы, депутаты крупнейшей фракции «Выбор России», пришли к убеждению о необходимости формирования политической партии парламентского типа». (Программа ДВР, принятая учредительным съездом.)

  В своем докладе на учредительном съезде партии ДВР Егор Тимурович очень образно выразился: «Я глубоко убежден: дезорганизованная, построенная как мягкая межрегиональная коалиция структура имела бы столько шансов победить в предстоящей нам борьбе, как удельная княжеская конница в бою против бронетанковой дивизии». И в заключение: «Мы создаем партию, потому что верим в свою страну, верим в ее потенциал, верим в то, что она может и должна стать страной свободных и обеспеченных людей, мы создаем партию, чтобы отстоять достойное будущее России». Сегодня звучит, возможно, несколько пафосно. Но тогда мы именно так думали, так чувствовали. (Полный текст доклада.)

  Политическое заявление о создании партии подписали, помимо депутатов, известные и глубоко уважаемые люди. Из числа тех, кого называют «властители дум»: Б.Стругацкий, Б.Окуджава, В.Оскоцкий, А.Козлов, А.Приставкин... Горжусь, что была с ними в одной связке.

   Естественно, у себя в Ростовской области мы активно занимались формированием регионального отделения ДВР на базе избирательного блока «Выбор России». И, без ложной скромности скажу, ростовская организация была одной из самых сильных и активных. 

– Как Вам кажется, раскол в «Демократической России» в 1994 году по вопросу взаимоотношения с ДВР был неизбежным противостоянием разных групп или связан со стечением обстоятельств?

– Что касается ситуации в «Демроссии». Это было действительно очень мощное, массовое, эффективное движение. В свое время. И оно выполнило свою историческую миссию по ликвидации политической монополии КПСС, демонтажу тоталитарного государства, переходу к демократическим инструментам формирования органов власти и проч. Из «Демроссии», как из некоего «первичного бульона», вышел целый ряд организаций либерального толка. Но к 94-му году это было уже аморфное образование, раздираемое к тому же мелкими внутренними противоречиями. Реальной политической силой движение быть перестало, а потому и некий раскол в нем не был значительным событием в политической жизни того времени. Просто еще один шаг в небытие. При всем уважении к «Демроссии» и причастности к ее деятельности. 

– Егор Гайдар часто говорил о том, что участие в публичной политике – не самая сильная его сторона. Как Вам кажется, возможен ли был другой политический лидер у ДВР?

– Егор Тимурович вообще политическую деятельность не очень жаловал, относился к ней как к неизбежности. Даже по текстам его докладов, многие из которых мне довелось готовить к публикации, было видно, что на экономические темы он говорил более увлеченно, более выверено. Гайдар не раз (не публично) говорил о том, что с радостью покинул бы политику, но не считает себя вправе оставить людей, которые ему поверили и за ним пошли.   Но все это отнюдь не означает, что он был слабым лидером. «Слабый» – это вообще не про Гайдара ни в какой его ипостаси. Да, возможно, он не был артистично-харизматичен. Но он обладал такими качествами, до которых очень многим, слишком многим политикам никогда не дотянуться. Егор Тимурович был безусловным интеллектуальным лидером. Человеком абсолютной порядочности. Личностью с несгибаемым внутренним стержнем. Честный, умный, бесстрашный – это ли не подлинно лидерские качества? Уверена, что другого лидера у партии ДВР быть не могло. Иначе это была бы другая партия.

    На последней встрече членов фракции «Выбор России» (была у нас такая традиция – ежегодно отмечать день рождения фракции) Егор Тимурович попросил у всех прощения за то, что был «плохим руководителем очень хорошей фракции». Такая вот рефлексия истинного русского интеллигента.

– Как Вы оцениваете степень «внутрипартийной демократии» в ДВР в целом?

– Что касается «внутрипартийной демократии» в ДВР, то мне представляется, что она была на очень высоком уровне. Все имели право и возможность высказаться. Все мнения обязательно выслушивались и с уважением обсуждались. Региональные организации обладали высокой степенью самостоятельности и независимости от «центра». Более того, Гайдар никогда не позволял себе принимать людей из региона, не поставив в известность и не посоветовавшись с представителем этого региона в партии. А если принимались единодушные решения – то только потому, что по данному вопросу действительно достигнуто согласие.

    Так же было поставлено дело и во фракции. Решения о солидарном голосовании принимались только по ключевым вопросам. Но даже в этом случае депутат, заявивший на заседании фракции свою особую позицию, получал право голосовать по своему усмотрению. Но, как правило, решений голосовать так или иначе принимать и не требовалось: каждый вопрос повестки дня тщательно и подробно обсуждался, вырабатывалась некая позиция, которую поддерживали не по принуждению, а по убеждению. Позже в стенах администрации Президента я слышала такое высказывание: с членами фракции «Выбор России» работать было бесполезно, они, мол, не от мира сего, все равно голосовали только по убеждениям. Думаю, понятно, что имелось в виду под невинным словом «работать». (О работе фракции «Выбор России»  см. интервью с Виктором Зелёнкиным.)

Думаю, не ошибусь, если скажу, что фракция «Выбор России» и партия ДВР имели прочный стержень как сообщества единомышленников. Кроме всего прочего, это было истинное товарищество. И сегодня наши близкие друзья – оттуда, из «лихих девяностых»...

 В ГОСДУМЕ

– В качестве депутата Госдумы Вы участвовали в деятельности комитета по информационной политике – как в то время видели свои основные задачи? Какие, с Вашей точки зрения, были основные проблемы в законодательной деятельности в этой сфере?

– Наш комитет назывался «по информационной политике, информатике и связи». Соответственно с этим направлениями было сформировано несколько подкомитетов. Я как газетчица пошла, естественно, в подкомитет по СМИ. Должна сказать, что условия для работы в течение нескольких месяцев были более чем аскетические. Госдуму разместили в Белом доме, пропахшем дымом и гарью, некоторые этажи выгорели полностью, и лифт на них не останавливался. Комитеты расселили по разным этажам, куда был доступ. Нам выделили «апартаменты» из двух смежных кабинетов: один – для председателя комитета М.Полторанина, другой – для 14 членов комитета. На всех – один телефон и один факс. Это все.

 Состав комитета был разнообразным по политическому составу, но зато единообразным по профессиональному: практически все – журналисты-практики. По этим двум признакам и можно, пожалуй, охарактеризовать работу комитета. Кстати, в результате некоего «цехового» взаимопонимания коллеги из КПРФ пообещали, что, когда придут к власти, обеспечат мне безопасный переезд в Шереметьево. Такие вот были шутки...

   Как это ни покажется странным, но одной из главных задач депутатов-демократов стала защита действующего закона о СМИ, недопущение внесения поправок в него. Отличный, реально работающий закон подвергался постоянным поползновениям его подкорректировать. Большинство попыток «слева» было направлено на усиление контроля над СМИ, регулирование их деятельности, введение цензуры под тем или иным соусом. Эту задачу выполнить тогда удалось. 

  Много сил и времени потребовала подготовка законопроекта «О господдержке СМИ». Здесь, будем откровенны, комитет выступал как лоббист этой отрасли. Положение в медиасфере в тот период было действительно тяжелое, и тут и Г.Селезнев («Правда»), и В.Чикин («Советская Россия»), и К.Игнатьев (ОРТ) и аз грешная были едины. Во фракции «Выбор России» не все и не сразу поддержали эту законодательную инициативу – мы в принципе были против налоговых и прочих послаблений. Г.Томчин, например, активно убежал меня в том, что редакция СМИ в смысле финансовой деятельности ничем не отличается от чулочной или макаронной фабрик. Но, во-первых, тогда остро стоял вопрос о сохранении в России некоего единого информационного пространства. А, во-вторых, мы воспринимали журналистов прежде всего как своих соратников в построении демократического общества, которое немыслимо без свободы слова. Тогда казалось, что создание равных условий для СМИ – важный инструмент для достижения этой цели. И «Выбор России» проголосовал «за». Закон был принят. Послужил ли он становлению свободы слова? Сегодня я в этом сильно сомневаюсь. 

– Участвуя в разработке законов «Об информатизации, информации и защите информации», «О государственной поддержке средств массовой информации», «О телевизионном и радиовещании», «О рекламе», Вы смогли добиться тех форм этих законов, которые казались Вам оптимальными на тот момент?

– Самым сложным в законодательной деятельности было найти компромиссы между представителями фракций с диаметрально противоположными идеологическими установками. Это неизбежно вело к уступкам, корректировкам и в конечно счете принятию менее совершенных, менее эффективных актов. Но ситуации бывали разные. Так, разработку и прохождение закона «Об информатизации, информации и защите информации» курировал член нашей фракции Ю.Нисневич, специалист в области информационных технологий. Насколько я помню, этот закон в меньшей степени подвергся корректировке с целью достижения компромисса – это требовало интеллектуального потенциала и специальных знаний, которыми наши оппоненты, к счастью (в данном случае), не обладали. И закон этот впервые в истории ввел в правовое поле понятия информации, информационных технологий и пр. Ранее это было «белым пятном». Понятно, что сфера эта весьма динамична, сегодня этот закон прекратил свое существование в связи с принятием нового, более современного. Другое дело – закон «О телевизионном и радиовещании». В этой сфере кто ж из депутатов себя знатоком не считает! Вот и получилось, что проект долго вымучивали, принимали, отклоняли, создавали согласительные комиссии, накладывали и преодолевали вето... В итоге закон так и не был принят.

  За давностью лет многие детали стерлись из памяти. Да я уже и не отслеживаю несколько лет законодательство в этой сфере. Медийное сообщество пошло по такому пути, что интерес к законодательному регулированию его деятельности как-то сам собой иссяк...

– В 1994 году Вы как член фракции «Выбор России» осудили принятие амнистии для участников событий 1993 года. За прошедшие годы Ваша позиция осталась неизменной и Вы считаете, что амнистия в то время была «первым шагом к гражданской войне»?

– Да, я и сегодня убеждена, что амнистировать мятежников не следовало. Убеждена, что публичный судебный процесс многое расставил бы по своим местам и сегодня недобросовестные политики не использовали бы этот действительно драматический эпизод российской истории для дискредитации Ельцина, Гайдара, демократических процессов в целом. Правда была на нашей стороне. А «расстрелянные» парламентарии живут, здравствуют, получили в собственность квартиры на Рублевке и право продолжать общественную и политическую деятельность. Сегодня многие с некоторой иронией вспоминают то предупреждение «Выбора России», что амнистия чревата гражданской войной. Не иначе, думали, что вот сейчас выпустят мятежников – и начнутся военные действия. Но всё не так просто и примитивно. Гражданское противостояние – реальность нынешней России. Если не стреляют, это еще не значит, что гражданской войны нет. 

ЧЕЧЕНСКИЙ КРИЗИС

– Попытка силового разрешения чеченского кризиса в конце 1994 года вызвала активное неприятие большинством ДВР. В то же время часть членов ДВР выступила в оппозиции к антивоенной линии. Вы помните атмосферу декабря 1994 года во фракции и в ДВР?

– Большинство членов нашей партии были действительно однозначно против силовых действий. В первые же дни чеченской войны мы вышли на несанкционированный митинг на Пушкинскую площадь, где Егор Гайдар заявил о жесткой антивоенной позиции ДВР. Это было нелегкое решение, но оно абсолютно соответствовало нашим убеждениям. И во фракции, и в партии обстановка в тот период была очень напряженная. (Обращение Егора Гайдара ко всем, кто против войны в Чечне.) С одной стороны, мы напряженно искали пути решения кавказского конфликта, думали, как остановить кровопролитие, выступили с требованием отставки Грачева и Степашина. С другой стороны, впервые в ДВР возник фактически раскол по этому вопросу. (О ДВР, чеченском кризисе и последовавшем за ним расколе см. интервью с Владимиром Боксером, а также интервью с Виктором Зелёнкиным.)

    Я не могу отказать своим бывшим коллегам по партии в праве иметь свою точку зрения, отличную от точки зрения большинства. Если, конечно, это основано на убеждениях, а не на страхе оказаться в оппозиции к власти. А мы оказались в очень жестком противостоянии. Об этом достаточно подробно рассказано в книге Егора Гайдара «Дни поражений и побед». Естественно, что регионы тут же «построились» под федеральный центр. У нас в Ростовской области ситуация для ДВР сложилась чрезвычайно болезненная, поскольку губернатор В.Чуб был в числе тех, кто подписал письмо Президенту РФ с просьбой ввести войска в Чечню. К тому же Ростов – столица Северо-Кавказского военного округа со всеми вытекающими печальными последствиями...

    Словом, противостояние ДВР и властей было нешуточным. И в этой ситуации в ход пошли «политические технологии» по расколу фракции и партии. Знаю об этом не понаслышке. Руководитель управления администрации президента по связям с партиями и общественными движениями Логинов в разговоре со мной хвастливо, с улыбкой, заявил: «Ну, как мы вас колонули? Правда, лихо сработали?» Да уж, лихо... В результате в Госдуме появилось еще две фракции – «Стабильность» и «Россия», в которые и перетекли сторонники войны. Повторю: я совершенно не исключаю, что были среди них и те, кто искренне считал свою позицию истинно государственной. Но знаю, что были и другие – испугавшиеся конфликта с властью, обеспокоенные своей дальнейшей политической судьбой, использовавшие момент для сомнительной карьеры. Характерный пример – Владимир Рыжков, ныне «знатный оппозиционер». А тогда он, не моргнув глазом и не покраснев, заявил публично, что (цитата!) «вовремя предать – это не предать, а предвидеть».Такой вот жизненный принцип. Что ж, карьеру в НДР он сделал. А репутация? Егор Тимурович  в одном из своих выступлений сказал, как припечатал: «Рыжков обладает избыточной гибкостью позвоночника». Для меня это – приговор. 

ВЫБОРЫ 1995, ВЫБОРЫ 1996

– Как Вы расценили поражение ДВР на выборах 1995 года? 

– Поражение 1995 года мы все переживали тяжело. И не потому, что потеряли места в депутатских креслах, нет. Считали, что получившийся состав второй Госдумы, в котором левые фактически обладали большинством, нанесет немало вреда стране. И оказались правы, увы... Но это – отдельная тема. (О причинах поражения ДВР на выборах 1995 года см. интервью с Владимиром Боксером и Михаилом Шнейдером.)

  В своем докладе на IV съезде ДВР в мае 1996 года Егор Гайдар так сформулировал основную причину проигрыша: «Наше поражение в выборах в 1995 году, на мой взгляд, было связано не с тактическими ошибками, не столько с раздробленностью демократии, а с тем, что мы оторвались от своей социальной базы, далеко ушли от того еще не сформировавшегося слоя, который только и способен поддержать преобразования на их следующем этапе. Это средний класс, мелкая буржуазия, которая во всем мире является опорой необходимых либеральных реформ... Этот слой еще только-только формируется в России, он создается теми реформами, которые были проведены до этого, он еще слаб и не осознал свои интересы. Именно это, на мой взгляд, самая серьезная из причин массового отхода от либеральной идеологии и политики, который мы видим сегодня в России». С Егором Тимуровичем нельзя не согласиться. Но хочу добавить к этому несколько своих наблюдений и соображений как участника тех выборов. Возьму на себя смелость утверждать, что многие представители той социальной базы, о которой говорит Егор Гайдар, очень даже осознали свои «интересы». Но уже тогда они имели извращенную форму: главное – выбрать для поддержки «нужную» партию. Которая будет у власти. И будет понятно, с кем следует «договариваться». ДВР к 1995-му году была весьма далек от имиджа «партии власти». Многие отшатнулись от нас именно по этой причине. Не поняв в свое время, что ДВР – партия идеологическая, со своими жесткими принципами, а не «обслуживающий персонал» для власти исполнительной. Более того, в 1995 году «Демвыбор России» была даже не в оппозиции, а в жесткой конфронтации с властью в связи с нашей позицией по войне в Чечне. Для многих «мелких буржуа», а также зависимых бюджетников это была «черная метка». В Ростове, например, наши единомышленники из числа бизнесменов прямо нам сказали, что поддержать на выборах не смогут, поскольку их предупредили, что их счета контролируются и «если что — не обижайтесь». «Обижаться» мало кто хотел...

    Кроме того, пресловутый «административный ресурс» уже начал свое победное шествие. Испытала это на своей шкуре. Я, честно говоря, вообще не хотела больше баллотироваться, но друзья-коллеги-однопартийцы призвали к долгу и ответственности. Не перед ними, естественно. Перед страной. И – в бой.

    На выборах 1995-го в округе было уже 18 кандидатов. Основной – Н.Коломейцев от КПРФ. Учитывая настроения ростовчан, шансы на мою победу были высоки. Но... В округ неожиданно «спарашютировал» С.Шахрай, которому надо было пересидеть временную безработицу. На его поддержку была брошена вся мощь административной машины, включая нечистоплотные методы типа анонимных клеветнических листовок или, например, запрета печатать мои предвыборные материалы даже на коммерческой основе. Редактор одной из газет просто в голос рыдала и просила забрать статью и деньги, иначе её уволят. В общем, жестко. В итоге победил Шахрай, вторым был коммунист, я – третьей. При этом ДВР набрала в моем округе больше, чем в области, и больше, чем в России.

    Представляю, как непросто было Егору Тимуровичу вести кампанию против своего некогда соратника – Шахрая. Но он сделал это. А спустя года полтора Шахрая назначили представителем президента в Конституционном суде РФ, он сложил с себя депутатские полномочия, а на повторных выборах, в которых я уже не участвовала, Ростов получил депутата-коммуниста Н.Коломейцева. 

    Вот такая история. Которая была бы далеко не полной, если бы я не рассказала, что поддержать своих кандидатов на этих выборах в Ростов приезжал Егор Тимурович. Встречали его необычайно тепло. ДВР пользовалась тогда реальной поддержкой населения. Особенно запомнилось, как мы шли под проливным дождем к дверям экономического университета, а вдоль тротуара выстроились студенты, которые аплодировали Гайдару на всем пути.

– Какое участие Вы принимали в предвыборной кампании на президентских выборах 1996 года?

– Это была чрезвычайно сложная для ДВР кампания. Прежде всего, мучительно трудно было принять решение о поддержке Ельцина. Однако поиски иных кандидатов, которые могли бы реально противостоять набравшим вес коммунистам, успехом не увенчались. Стоял вопрос о поддержке Явлинского. Внутрипартийная дискуссия было бурной и жесткой. Она шла в региональных отделениях партии, в думской фракции, на страницах газеты «Демократический выбор». В итоге IV съезд ДВР принял нелегкое решение о поддержке Бориса Ельцина. (Призыв к гражданам России от имени IV съезда ДВР голосовать за Ельцина.) Весомыми были лаконично и жестко сформулированные аргументы Анатолия Чубайса, сводившиеся к тому, что Явлинский на выборах не победит; голоса, отданные за него, на деле сработают на Зюганова; каким будет Ельцин после выборов, зависит от того, кто его поддержит на выборах – и он «за то, чтобы Ельцин был вместе с Ковалевым и Гайдаром».

   А Егор Гайдар выступил на съезде с развернутым аналитическим докладом, в котором «по полочкам» разложил, к чему может привести победа Зюганова, которая почти неизбежна, если не поддержать Ельцина. В числе аргументов были серьезнейшие (это же Гайдар!) экономические причины. Понятно, что все делегаты съезда ДВР были решительно против «еще одного коммунистического эксперимента в России». И мы проголосовали «за шанс для России, а шанс этот – на сегодняшний день так сложилось – связан с победой Ельцина».  (Полный текст доклада (С.20 –23)

    В Ростове сразу активно взялись за дело. Борис Титенко стал заместителем руководителя областного штаба общественной поддержки Бориса Ельцина, а я руководила группой подготовки и обработки агитационных материалов. На основе доклада Гайдара я сделала тезисные «выжимки», сформировала небольшую брошюру, друг-бизнесмен профинансировал ее тираж. И, должна сказать, в Ростове это был едва ли не самый востребованный агитационный материал. Друзья, знакомые, единомышленники просили допечатать еще и еще, потому что, по их словам, более убедительных доводов, чем привел Гайдар, было не найти. 

– Вы помните, какое впечатление на Вас произвело убийство Старовойтовой?

– Оглушающее. Никак не могла поверить. Было безумно жалко – мы ведь были знакомы, она в неформальном общении она запомнилась как очень милый, мягкий, добрый человек. Острое ощущение образовавшейся пустоты и ложности утверждения, что «незаменимых нет». В определенный момент возникла надежда, что трагическая гибель Галины Васильевны послужит объединению демократических сил – к тому были предпосылки. Увы, не сбылось. А таких, как Старовойтова – честных, умных, надежных, – остро не хватает в нынешней политике. (Заявление политсовета ДВР в связи с убийством Галины Старовойтовой.)  

ОТ ДВР К СПС

– В 1999 году Егор Гайдар на VII съезде ДВР выступил с докладом «Стратегия XXI века: Европейский выбор России». Вы помните это выступление? Как Вам кажется, угроза «номенклатурного капитализма», о которой говорил в то время Егор Гайдар, сегодня в какой-то мере осуществилась в реальности?

– Разумеется, я помню этот доклад. И считаю, что «номенклатурный капитализм» из угрозы превратился в реальность. В принципе Егор Гайдар блестяще развил, с учетом ситуации конца 90-х, тезис о необходимости разделить власть и собственность. Этот тезис был актуален и в предыдущие политические периоды. Увы, предотвратить сползание рыночных отношений в это качество так и не удалось. СПС не стал той силой, которой эта задача оказалась бы по плечу.

– Вы участвовали в переговорах о формировании предвыборных объединений перед выборами 1999 года («Правое дело», СПС)? Если да, то какие препятствия для создания коалиции были, с Вашей точки зрения, наиболее серьезными?

– Да, я участвовала в этих процессах. Считаю, что условия с самого начала были неравными. С одной стороны – серьезная парламентская партия, имеющая разветвленную структуру в регионах, с другой – полумифическая виртуальная «Россия молодая» Бориса Немцова и экс-комсомольская «Новая сила» Сергея Кириенко. Про более мелкие организации сейчас не говорю. Думаю, соратники по коалиции отдавали себе отчет в разности «весовых категорий», а потому с самого начала всячески старались ДВР «задвинуть». При этом использовались не всегда корректные методы борьбы, особенно в регионах, где любой ценой, включая подкуп и подлог документов, пытались создать структуры не на базе ДВР. Знаю это не понаслышке.

   Понятно, что решалось все в договорном режиме, но, мне кажется, компромиссы были несколько избыточны, в том числе и по составу списка кандидатов в депутаты Госдумы. В результате мы получили разношерстную фракцию с интеллектуальным потенциалом, просто трагически отличавшимся от «Выбора России» в первой Думе. Я как помощник депутата С.Юшенкова и как представитель партийной газеты присутствовала практически на всех заседаниях фракции и должна с прискорбием отметить, что либеральной в полном смысле слова я ее назвать не могу. При принятии решения, как голосовать за тот или иной закон, постоянными были ссылки на просьбы администрации президента (а не анализ, какие последствия это даст для страны), а также требования разрешить голосовать по сугубо популистским мотивам – «а то что я своим избирателям на встрече скажу». Иногда даже «веяло матерком».

   Утешала себя тем, что это всего лишь коалиция, а Б.Титенко, Ю.Рыбаков, С.Юшенков, В.Похелкин и другие все же представляют ДВР. А потом было принято решение о роспуске ДВР в связи с созданием партии СПС. (Речь Егора Гайдара на последнем X съезде ДВР.) Хорошо помню тот закрытый политсовет (основателей партии приглашали обязательно), на котором Анатолий Чубайс сказал знаменитую фразу: «Судьба реформ важнее судьбы ДВР». Тогда с ним согласились, хотя решение это было очень болезненным. Сегодня мне представляется, что тот избыточный экономический детерминизм сослужил плохую службу. Теперь-то ясно, что без демократических институтов и механизмов и реформы перспектив не имеют.

   История создания, взлета и падения СПС еще ждет своего летописца. Я же только скажу, что после самоликвидации ДВР вступать в СПС не посчитала для себя возможным. Хоть и согласна с аргументом Егора Гайдара, что партия и приятная компания вещи суть разные. В общем, вернулась в свое «первоначальное состояние» – аполитичность при отчетливо выраженных либеральных убеждениях. Не вижу сегодня ни лидеров, ни партии, за которыми бы пошла. И я в этом далеко не одинока.

– Какие личные впечатления остались у Вас от общения с Егором Гайдаром?

– Егор Гайдар был абсолютно надежным человеком. Если сказал – то только правду. Если обещал – то обязательно сделает. Если назначил время – будет точно в срок. Егор Тимурович человек был довольно закрытый, скорее интроверт. Всегда сдержан, корректен, вежлив, но «застегнут на все пуговицы». Вернее, почти всегда. Потому что в кругу единомышленников, к которым я имею честь принадлежать, в неформальной обстановке, среди тех, кому доверял, он был улыбчив, общителен, остроумен. Когда они с женой Машей были у нас дома в гостях, я как-то даже не почувствовала, что это люди, впервые в наших стенах находящиеся, – так легко и просто было.

   Егор Тимурович называл меня, смешно проглатывая «о», «Алчка». В отличие от Гербер, которая именовалась полностью, Аллой – по старшинству, наверное. Или еще такой трогательный и забавный эпизод. Когда в 1995-м Гайдар приезжал в Ростов, моя мама на встречу с ним принесла гостинец – какие-то соленья-варенья. Он смутился, поблагодарил. А потом, спустя какое-то время, после всех потрясений 95-го не забыл передать, что было очень вкусно, им с Машей понравилось. А еще мне запомнилось, какие теплые и дружеские отношения были у Егора Тимуровича с родителями. Мы, члены его команды, были знакомы и с Ариадной Павловной, и с Тимуром Аркадьевичем. Они тоже были в его кругу, не только семейном.

  Однажды, в бытность еще депутатом Госдумы, зашла к Егору Тимуровичу за советом.   Сюжета точно уже не помню, но кто-то из коллег по Комитету по информационной политике грозил какими-то «разоблачительными» по отношению к «Выбору России» публикациями, если фракция так-то и так-то не проголосует. Посчитала необходимым обсудить это с Гайдаром. На что он мне ответил (на всю жизнь запомнила!): «Объясните им, что чего никогда невозможно сделать, так это нас запугать».

   На этом я бы поставила точку.

_____________________

© Амелина Алла Леонидовна