http://osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/vrag...

propagandy/ 

Враг как важный элемент системы пропаганды

 18 сентября 2016 г.

  Герой усиливает врага, а враг усиливает героя. Герой не может существовать без врага, как и враг без героя. Враги хорошо активируют все нужные примитивные чувства, включая стремление сгруппироваться вокруг сильного лидера.

   Общество нуждается не только в героях, но и врагах. Это позволяет рисовать траекторию движения населения, которое само находится между полюсами «друг» и «враг». Пример довоенного СССР ярко демонстрирует потребность государства во врагах, благодаря чему можно вводить не только мобилизационную экономику, но и политику, объясняя все провалы действиями реальных или мифических врагов. А если враг уже внедрен в массовое сознание, он с неизбежностью будет встречаться и наяву.

  Автор книги «Лица врагов» С. Кин так объясняет важность темы отображения врагов: «По тому, как мы изображаем кого-либо, в большой степени зависит то, как мы будем реагировать на это лицо или на этого врага». То есть и здесь коммуникация, а не реальность начинают предопределять наше сознание.

  В университете Портленда читают небольшой курс по созданию врагов и последствиям этого. Все это делается в рамках программы в области конфликтологии. Враг проникает, как видим, даже в науку, становясь базовым элементом теории.

  Однотипно его сила проявляется и в жизни. Политическим психологам известно, что в ситуации существования врага происходит объединение нации вокруг сильного лидера. Именно так, как считается, были проведены вторые выборы Буша, ради которых развязали войну в Ираке, обеспечив тем самым требуемые условия для победы. Об этом говорит Д. Уестен  в своей книге «Политический мозг» [Westen D. The political brain. The role of emotion in deciding the fate of the nation. - New York, 2008]. Кстати, и Сталин был нужен, когда создавал вокруг страны кольцо врагов, поэтому число его внешних и внутренних врагов было бесконечным.

Главной идеей Уестена в его книге является следующее: в политике играет роль только эмоциональное. Кстати, после успеха книги он сразу сделал фирму (ее сайт –www.westenstrategies.com). В интервью Washington Post Уестен говорит: «Есть несколько вещей, которые мы знаем о мозге и которые заставляют изменить наши представления о политике. Если вы понимаете, что мы получили способность чувствовать задолго до того, как мы пришли к способности думать, вместо того чтобы бомбардировать людей фактами (а это стандартный демократический способ разговора с избирателями), вы должны говорить с людьми языком базовых ценностей и забот». 

  Кстати, его статья в газете Guardian названа «Голосуя своими сердцами». А в статье в Washington Post он описывает «решетку сообщений» для президентской кампании. В ней есть четыре сектора. В первых двух – позитивные рассказы кандидатов о себе, во вторых двух – их же негативные рассказы о своем сопернике. Иногда один сектор может доминировать во всей кампании, когда, например, позиции кандидатов сильны или слабы в экономике (см. также попытку использования функционального магнитного резонанса для исследования политической коммуникации).

  Враг по сути тоже является порождением эмоционального. Тем более он нужен в сцепке с мифологемой героя. Если сильный враг был побежден, то это только возвеличивает героя. Слабый враг дает в результате и слабого героя. Поэтому Сталин, к примеру, преувеличивал силу своих врагов еще и тем, что врагов внутренних приписывал к работе на врагов внешних. А это самое серьезное противопоставление. «Оскал американского империализма» в том или ином виде никогда не сходил со страниц печати.

У Кина есть интересное замечание по поводу изображения врагов во время Второй мировой войны. В изображении немцев различали хорошего немца и нациста. Такого различия не делалось в случае японцев, поскольку изображение было скорее расистским, чем политическим. После войны в связи с этим с немцами было легче, чем с японцами, поскольку у них уже заранее предполагалось наличие хороших.

О своей книге он говорит: «Вместо фокусировки на оружии и стратегии она рассматривает непосредственно наши идеи о врагах: как мы видим врагов, почему мы дегуманизируем их, что происходит с нами, когда мы показываем себя героями, а их монстрами, недочеловеками и представителями зла».

   Сегодня изучение киберпространства заставляет по-новому изучать врага. Это связано с тем, что теперь облегчен доступ к чужим текстам, и каждый может столкнуться с ними. Комменты вообще открыли новую страницу в поливании других грязью, но это уже другой тип врага, который закрыт анонимностью.

  Теперь уже и представители киберпространства заговорили о врагах: «Портретирование “другого”, то есть врага, с помощью пропаганды является методом, при котором негативные месседжи постоянно запоминаются. Тем самым формируются группы, где фиксируются представления и ожидания, а также возникают законы, диктующие, как портретируется враг. Если это восприятие врага сформировано, то это добавляет мотивацию для атаки. [...] Язык используемой во Второй мировой войне пропаганды состоял из ментальных месседжей “мы” против “них”, таких, как “коммунистический медведь”, “нацистская свинья” и “собака капитализма”» [Minei E., Matusitz J. Cyberspace as a new arena for terroristic propaganda: an updated examination]. 

  В мирное время главным источником поставки на рынок врагов является массовая культура (см. анализ американского кино в плане врагов тут, и тут). Массовая культура не только проникает к каждому, но и дает свои образы вне сопротивления аудитории, поскольку они проходят на уровне фона. Это мягкая сила (Дж. Най), которая не встречает сопротивления.

  У врага есть интересная особенность: он всегда приходит из прошлого. Например, Л. Гудков высказывается так: «Враги были всегда, это чрезвычайно важно, это даже изобретение не советского времени, а досоветского. Это комплекс «догоняющей модернизации», поэтому он существовал в русской традиции: формирование националистического сознания через неприязненное отношение к Англии, Франции, Германии. Это очень устойчивая линия, которая проходит сквозь вторую половину XIX века и весь ХХ век. В советское время к этому добавились еще «классовые враги» и, соответственно, их персонификация в виде внешнего враждебного окружения, тут самые разные фигуры были. Поэтому основа и язык, вся парадигма мышления и выражения этого внешнего врага, кстати, как и внутреннего, была заложена, воспроизводилась и воспроизводится до сих пор. Такой риторический опыт очень значим, потому что он воспроизводится всеми институтами: и властью, и школой, и армией, и политиками. Это очень давняя вещь».

  Враг не менее системен, чем герой. Герой усиливает врага, а враг усиливает героя. Герой не может существовать без врага, как и враг без героя. Враги хорошо активируют все нужные примитивные чувства, включая стремление сгруппироваться вокруг сильного лидера.

  Умберто Эко показал системный характер врага очень четко: «Иметь врага важно не только для определения собственной идентичности, но еще и для того, чтобы был повод испытать нашу систему ценностей и продемонстрировать их окружающим. Так что, когда врага нет, его следует сотворить. Все видели широту и гибкость, с которыми веронские нацисты-скинхеды принимали к себе во враги любого, кто не принадлежал к их группе, – именно для того, чтобы обозначить себя как группу. И самое интересное в этом случае не то, с какой непринужденностью они обнаруживали врага, а сам процесс его сотворения и демонизации» [Эко У. Сотвори себе врага. – М., 2012].

  И еще: «Наилучший другой – это чужеземец. Уже на римских барельефах варвары предстают бородачами с приплюснутыми носами, да и само это название – «варвар», очевидно, намекает на ущербность языка и, следовательно, мышления. И, тем не менее, с самых давних пор врагов творили не столько из тех чужаков, которые действительно несут нам непосредственную угрозу (как те же варвары), сколько из тех, кого выгодно кому-то представить таковыми, хотя открыто они не угрожают, так что не столько исходящая от них угроза заставляет увидеть их отличие от нас, сколько само отличие делается угрожающим». Как видим, все время проскакивает не столько реальное столкновение с врагом, сколько социальное конструирование врага, определенная нужда во враге. Враг нужен как определенное антизеркало. Чтобы увидеть себя, надо смотреть на врага.                   В другой своей работе Умберто Эко рассуждает о границе между римлянами и «другими». Он говорит, что идеология Pax Romana лежала в точном определении границ. Когда приходит время, и четкие границы исчезают, варвары захватывают Рим. То есть «другой» возможен и не страшен при наличии четкой границы. Но реальный контакт с ним ведет к гибели.

  Кстати, и конспирология приводит к нам в дом скрытых врагов. Именно они прячутся за основными событиями нашего мира. Враг, который вписан в такую конспирологическую цепочку, возвращает миру целостность. Мир с врагом становится более понятным, удаляясь хотя бы на шаг от хаоса.

   Конспирологическое мышление определяется как модель рассуждений о мире, в которой заговор является доминирующим элементом объяснения. Выделяется четыре базовых конспирологических элемента: определенное число действующих лиц объединяется (1) в секретном соглашении (2) для достижения скрытых целей (3), которые воспринимаются как незаконные или злонамеренные (4).

  Новых героев и врагов приводят в дом и видеоигры. П. Молино, ведущий европейский создатель видеоигр, который считается создателем направления «игры в Бога», когда игрок получает права, равные Богу, в своем пространстве, говорит о типаже героя [Rose F. The art of immersion. How the digital generation is remaking Hollywood, Madison Avenue, and the way we tell stories. - New York - London, 2012, р. 276]: «Джеймс Бонд, Том Круз –характер такого героя замкнут в конкретике. Он должен полюбить кого-то, они должны закончить в постели, он никогда не говорит под пытками. Единственным элементом удивления становится то, что он может оказаться навершине скалы или под водой. Но это прекрасно, поскольку у нас есть шаблон героя и с ним можно экспериментировать».

  Доктор Хассабис, нейропсихолог, исследующий игры, говорит:«Причина, по которой видеоигры эволюционировали в направлении “стрелялок” таковы. Вам не надо разговаривать. Вам не надо выказывать свои эмоции. Вам только нужно застрелить их». Как видим, враг не требует сочувствия или понимания, нам нужно только застрелить его, чтобы восстановить справедливость, мир.

  Как это ни парадоксально, но враг только усиливает героя. Сила героя пропорциональна силе врага. У советских трудовых героев (Паша Ангелина, Стаханов) героизм выражался в увеличении трудовых норм: чем выше был их результат, тем он был выше,. Поскольку речь идет о победе, хотя и трудовой, то здесь «враг» выступает в условной форме.

  Как видим, враг и зло включены в структуру нашего мышления. Любой сюжет литературного произведения требует наличия противника, в другом случае сюжет не может быть построен, в нем не будет движения. Красной Шапочке всегда будет нужен Волк для развития сюжета. Если Красная Шапочка будет просто собирать цветочки, действие завершится на первой же странице.

  Это враги индивидуальные. Враги государства позволяют выстраивать мощные системы защиты и нападения. Благодаря врагам человечество поднялось в космос, придумало компьютер, изобрело интернет, поскольку все это придумано, чтобы победить своих врагов. Враг в этом случае выступает как ускоритель прогресса. Когда враг в виде Советского Союза ушел, прогресс замедлился. Сегодня человечество живет новинками, созданными в шестидесятые годы. Технологических рывков, подобных тем, что были в прошлом веке, пока не видно на горизонте.

  Сегодняшняя глобализация принялась рьяно стирать в мире границы врагов, но 11 сентября вернуло все на свои места. Пустое место врага после исчезновения Советского Союза наконец было заполнено новым врагом. При этом радикальный ислам и сам активно играет во врага, видимо, и ему для поддержания своей системности обязательно нужен враг для того, чтобы доказать свою необходимость.

  Интересно, что Г. Павловский увидел в механизмах современной России эскалацию страхов: «Кинотеатр эскалаций я бы не называл пиаром. Проще говоря, это подделка реальности. Еще в советской системе родился блок идеологической подделки реальности. Он воспитал те кадры некомпетентных идиотов, которыми насыщены наши элитные круги по сей день. Теперь реальность подделывают не идеологически, не доктринально, как в советской системе, а хаотически. Вчера сбили самолет, а сегодня вы узнаете, что был геноцид армян, а еще через неделю будет уголовное наказание за его отрицание. Это жизнь в поддельных декорациях. Часть из них реалистична, но ты не знаешь, какая именно, и всех это сильно дезориентирует».

Или такое высказывание из другого интервью: «Грядущие катастрофы –алиби сегодняшней пассивности. Прогнозы в Системе, изгнавшей будущее в роли конструктивного элемента политики государства, выглядят как апокалипсисы, маленькие и большие. На фоне вымышленных катастроф даже малокомпетентная бюрократия видится подарком небес. Общество дегустирует катастрофические сцены: что будет после того, когда случится наихудшее (вариант – наилучшее), – «хозяин выйдет»?»

Более того, С. Кордонский выстроил структуру государства, отталкиваясь от типов угроз: «Саму структуру государства можно рассматривать как объективацию неких практических представлений об угрозах, как организационное оформление результатов их прикладной классификации. Так, существование природных угроз в структуре государства отражено в наличии специальных ведомств –министерств и служб, занимающихся нейтрализацией последствий природных явлений, а военные угрозы нейтрализуют структуры, относящиеся к военной организации государства. Ресурсное государство можно представить как совокупность служб, созданных для нейтрализации угроз, а количество ресурсов, осваиваемых этими службами, –как результат государственного ранжирования угроз: чемстрашнее угроза, тем больше ресурсов должно выделяться соответствующей службе».(См. также тут и тут). Причем на новые угрозы государство может реагировать только как на старые, по-другому оно не умеет делать.

Г. Павловский, вероятно, гиперболизирует, говоря, что «в основе этой власти – катастрофа. Если посмотреть, посчитать все доходы, то окажется, что значительная часть ее финансовой базы состоит из поступлений от катастроф. Это добавленная прибыль, добавленная стоимость, полученная за счет волатильности рынка или поведения масс, связанных с катастрофами».

Угрозы можно трактовать как врагов нечеловеческой природы, которые, к тому же, несут более существенные последствия. Правда, угрозы потенциальны, а враги активированы, поскольку спецслужбы должны действовать и днем и ночью. Без врагов и спецслужбы остаются без работы. А без спецслужб не останется и власти.

http://osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/ot_propagandy_10_k_propagande_20/ 

От пропаганды 1.0 к пропаганде 2.0 

16 октября 2016 г. 

  Пропаганда 2.0 направлена на удержание картины мира, что делается достаточно часто с помощью эстетически ориентированных методов типа телесериалов и кино, поскольку главная эстетика там визуальная. 

   Во все века люди находятся в рамках действий определенных систем социального управления. Наложенные на них рамки всегда носили внешний характер. Наиболее известны религиозные требования к правильному поведению. Но и просто человеческие объединения начались с достаточно тоталитарных условий. Это так называемые дворцы-государства (см. о них тут, тут, тут, тут). Это был достаточно жесткий мир бедных людей. Поэтому справедливы слова исследователей того периода [Thomas C.G., Conant C. Citadel to City-state: The Transformation of Greece, 1200–700 B.C.E. – Bloomington, 1999]: «Бедность и молчание могут лучше отражать в любую эпоху человеческие условия, чем богатство и великолепие».

Информация в тот период должна была иметь другой статус. С одной стороны, ее было мало, поскольку мир был сужен пределами видимости, знания не передавались, поскольку не было эффективной системы их фиксации. С другой стороны, мир был постоянным и стабильным, изменения проходили мимо него, по этой причине нечего было фиксировать. С третьей, был резко занижен статус человека внизу иерархии, его мнения и интересы были абсолютно несущественными для тех, кто находился наверху иерархии. Это было традиционное общество, где информация не играла большой роли.

Государства-дворцы начались как способ хранения дополнительной сельхозпродукции. Потом произошел их рост, усложнение бюрократии, которая вскоре перестала справляться с управлением большими территориями, людьми и запасами. Как видим, аграрные цивилизации хранят сельхозпродукцию, как информационные – информацию и знания, видя степень своей выживаемости именно в своем типе продукта. Кстати, отсюда следует, что и идеологические цивилизации, примерами которых были тоталитарные государства, не зря повсюду расставляют памятники своих вождей. Они тоже «хранят их от порчи» таким своеобразным способом.

О дворцах-государствах говорят следующее: «На сегодня это самые ранние государства в истории человечества. Устройство их поначалу казалось странным: центр всего –большое сооружение, целый лабиринт каких-то помещений. Постепенно выяснилось, что это разного рода склады – “закрома родины”. Некоторые из государств обладали письменностью, плоды которой заполняют часть помещений дворца, это архивы. Содержание текстов не оставляет сомнения: это инструкции, что, где, когда сеять, жать, доить, сколько чего поставить в закрома и когда, кому, какие строительные и транспортные работы произвести. А также кому сколько из запасов выдать на пропитание, посев, строительство».

Дворцы-государства создавали дворцы для одних и хижины для других. И это распределение труда должно было удерживаться, что делается чаще с помощью меча, чем слова.

Но меч – это тактический вариант управления. Религия ли, пропаганда ли являются стратегическими вариантами. Они не столько заняты фактами, как правилами. И это более важно, поскольку факты являются результатом применения правил. Создав правило, можно получать новые факты. Создав новый факт, все равно не возникнет нового правила.

   Примером пропаганды 1.0 являются социальные протесты. Здесь есть случайность, импровизация, несущественность эстетической составляющей. И самое главное – эта пропаганда направлена на дестабилизацию социосистемы. Это по сути своей любители, которые иногда могут побеждать. И тогда звучат слова из перeвода Маршака: «Когда мятеж кончается удачей, зовется он, как правило, иначе».

Открытой формой пропаганды 1.0 занимаются и государства, но не отрицательно, а позитивно ориентированной, в чем особенно преуспели тоталитарные государства, которые вовсю хвалят себя и ругают других. Они не хотят оставлять человека вне себя ни на работе, ни дома. Тоталитарное государство не боится писать «Слава КПСС» на каждой крыше, поскольку функционирует вне конкуренции. Это как рекламный лозунг «Летайте самолетами Аэрофлота» в СССР, когда других компаний просто не было.

    Пропаганда 2.0 – это пропаганда профессионалов. В этой систематике появляется важная эстетическая составляющая. Это голос Левитана в одной ситуации, приведший к тому, что он стал личным врагом Гитлера, но это и очарование улыбки Татьяны Самойловой или Одри Хепберн в другой. Это телесериалы, где «свои» всегда побеждают «чужих», что, конечно, более приятно, чем если бы все было наоборот. Пропаганда 2.0 никогда не будет проповедывать пессимизм.

   Это более рекламный подход, пришедший с развитием рекламы, когда реагирование является более эмоциональным, чем рациональным. А такое реагирование по сути своей автоматическое, в нем нет места разуму. На очарование мы всегда будем реагировать прогнозируемо.

   Если в пропаганде 1.0 работало только содержание, то в пропаганде 2.0 работает и эстетическая форма. Именно по этой причине мы и сегодня можем смотреть советские фильмы как сильные с художественной стороны, оставляя возможные идеологические вкрапления без внимания. Да и не все фильмы могли их иметь. Фильм «Офицеры» – да, фильм «Золушка» – нет. Произведения искусства более далекого прошлого тоже имеют идеологическую составляющую, но она еще сильнее закрыта от нас временем.

Государство строит свои системы предупреждения против негативно ориентированной пропаганды 1.0, по сути, пытаясь уловить переход от индивидуального протеста к массовому. Большие массивы людей не могут возникнуть сами по себе без определенной организационной активности, которую и пытается отслеживать государство. Но оно также занято и оценкой развития протестности по социальным сетям (см., например, в России тут, тут и тут, в Британии [тут, тут, тут и тут], см. также презентацию из «утечки»).

   Пропаганда 2.0 направлена на удержание картины мира, что делается достаточно часто с помощью эстетически ориентированных методов типа телесериалов и кино, поскольку главная эстетика там визуальная. Если на вербальную эстетику можно еще отвечать рационально, то визуальная эстетика проходит без таких возможностей, она более эмоциональна с точки зрения ее инструментария воздействия.

   Такая пропаганда демонстрирует необходимость существования государства и его институтов (армия, полиция, суд) как гарантов стабильности. Практически все «долгоиграющие» символизации (название улиц и площадей, памятники и под.) направлены на демонстрацию вечности данной власти. Иногда для этого приходится отображать нестабильность на телеэкране, чтобы показать нужность государства как защитника. О государстве как о торговце страхами говорят Рансьер и Павловский.

   Пропаганда 1.0 имеет эстетическую составляющую как факультативную, доминирующим сообщением в ней является идеологическая составляющая. Совершенно наоборот построена пропаганда 2.0, для нее идеологемы уходят на второй план, хотя и присутствуют. Но будучи фоновыми, они уже не воспринимаются так активно, не требуют реагирования на себя. Получатель информации реагирует на первый план, оставляя второй вне реагирования.

   Пропаганда 1.0 сталкивается с пропагандой 2.0 в случае революций. Это столкновение двух нарративов: доминирующего, которое удерживается пропагандой 2.0, и контрнарратива, привнесенного пропагандой 1.0. В случае победы революции пропаганда 1.0 постепенно превращается в вариант пропаганды 2.0. И население снова получает рассказы о правильности теперь уже новой власти.

   Пропаганда 1.0 имеет еще одну важную особенность: она строится на понятии врага, выстраивая если не все, то очень многое вокруг него. Можно предположить, что это отголосок более древних подходов, когда главным противопоставлением было «мы» и «они». Не зря «Красная Шапочка» построена на запрете не разговаривать с чужими. Тем более в прошлом «чужие» были гораздо опаснее.

   Сегодня условная партия «Красной Шапочки» выходит на борьбу против партии «Волка». В партию-конкурента вписываются все варианты грехов, в то же время партия «Красной Шапочки» чиста и идеальна. Но на следующем этапе все опять меняется.

   Враг системно очень интересен, ведь даже когда его нет, его системно все равно вписывают, поскольку без него распадется наше привычное бинарное видение мира. Враг прямо и косвенно помогает становлению героя. Четкость врага помогает в создании такой же четкости героя.

   Вот как о враге отзываются исследователи: «Дискурсы о Враге основаны на серии бинарных оппозиций, таких, как добрый/злой, справедливый/несправедливый, виновный/невиновный, рациональный/иррациональный, цивилизованный/нецивилизованный, что может быть названо плавающими означающими. Как плавающие означающие эти дихотомии не имеют фиксированного значения, но они артикулируются до, во время и после конфликта. Более того, конструирование Врага сопровождается конструированием идентичности самого Себя, которое делается в антагонистическом отношении к идентичности Врага» (см. подробнее о плавающих означающих тут, тут, тут и тут).

   Э. Лаклау  в соавторстве с Ш. Муфф воспользовались не только термином «плавающего означающего», но и известным термином А. Грамши «гегемония» (см. взгляд на гегемонию с современных позиций). Ш. Муфф  считает задачей медиа создание полемических публичных пространств, где есть возможность высказывания несовпадающих альтернатив. Правда, при этом такое понимание несколько не совпадает с ее же представлением о медиа как о проводнике гегемонии.

   В другом своем интервью она говорит: «В демократии никто не может тотально оккупировать место власти. Тоталитаризм, наоборот, всегда является попыткой сделать это и стараться снова занимать это место. Конечно, пустое место власти всегда кем-то занято, в противном случае у вас не будет политического порядка. Но реальная разница между демократическим и тоталитарным режимами лежит в том, что при демократии эта власть всегда временна и может быть оспорена».

   Пропаганда 1.0 может иметь не только негативную, но и позитивную направленность. Памятники Ленину, стоявшие в каждом городе и поселке СССР, имели позитивную ориентацию. Просто идеологическая составляющая здесь стояла на первом месте, в большинстве случаев даже опережая эстетическую. Как в свое время написал Эрнст Неизвестный о советских памятниках, что их единственной функцией было занять место на площади, чтобы там не могло появиться что-то иное. То есть занятие физического пространства более важно, поскольку в символическом пространстве конкуренции уже не было из-за доминирования официальной идеологии.

Ж. Эллюль выделял два вида пропаганды: политическую и социологическую [Ellul J. Propaganda. The formation of men's attitudes. – New York, 1973]. Политическая нам хорошо знакома, это вертикальная пропаганда, идущая сверху вниз. В нашей классификации это пропаганда 1.0, которая и вызывает сопротивление получателя, навязывает ему чужую точку зрения.

   Социологическая (другими словами, горизонтальная) пропаганда – это влияние того, что человек видит вокруг себя. И, наверное, того, что не видит. По нашему мнению, население восприняло перестройку из-за чисто бытовых контекстов. Все советские люди видели в кино или по телевизору, что такое окружает западного человека. Машины, телевизоры, джинсы выступили не в роли реальных объектов, а символов, которые указывали на более высокий уровень жизни. Эту пропаганду бытом ничем нельзя было опровергнуть. Людям все время говорили, что надо еще немного подождать. И этот лимит времени пришел к концу. Люди хотели того, что не видели вокруг себя.

   В числе первых обратили внимание на роль пропаганды в современном обществе американские ученые. Г. Лассуэлл как первопроходец, например, оказался столь важен (см. тут, тут, тут и Лассуэлл Г. Техника пропаганды в мировой войне. – М. –  Л., 1929), что от него способны отталкиваться даже создатели контрстратегии революционной пропаганде. В своей теории политической пропаганды Лассуэлл задает пропаганду как менеджмент коллективных отношений с помощью манипуляции значимыми символами. Причем отношения он задает как тенденцию к действию на основании ценностной модели. Развитие современной пропаганды, по его мнению, подтолкнуло быстрое развитие технологических изменений. Это текст 1927 года, а что бы Лассуэлл сказал о роли изменений сейчас? И еще одна фраза из пришлого: «…грамотность и физические каналы коммуникации ускорили связи между теми, кто правит, и теми, кем правят». Это вновь описание изменений и сегодняшнего дня, пришедших вместе с интернетом. А мы можем сделать еще более общий вывод: технические новинки лишь усиливают пропаганду, а не работают против нее.

   Пропаганда 2.0 имеет существенный минус в виде необходимости постоянного подключения к ней потребителя. Это легко сделать на ограниченном отрезке времени и гораздо сложнее на длительном (см,. например, анализ взаимоотношений зрителя и пропаганды для российского современного телевидения тут и тут). При этом Г. Павловский акцентирует зависимость пропаганды от потребителя информации, а не от ее источника: «Задолго до президентства Путина российское ТВ превратилось в стрессогенный управляемый инструмент. Российская пропаганда, о которой так много говорят, –это удовлетворение массового спроса на hate vision. Два года опаснейших импровизаций власти при неизменной поддержке населения России породили миф о всесильной российской пропаганде. Забыто, что пропаганда –лишь сервис политики. Она подсказывает тем, кто согласен вас поддержать, все необходимое: слова, нарративы, эмоциональный мотив. Рынок пропаганды в РФ –прежде всего, рынок покупателя, а не продавца».

   Пропаганда является естественной коммуникацией со стороны государства. Это институциональный поток, который не может быть таким, каким осуществляется межличностное общение. Институты не умеют просить, они лучше умеют приказывать. Когда же они начинают говорить не с отдельным индивидом, а со всеми сразу, у них получается только пропаганда, поскольку идеологический компонент будет присутствовать автоматически.

http://osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/sove...

propagandy_20_chto_bylo_za_kadrom/

Советский вариант создания пропаганды 2.0: что было за кадром 

30 октября 2016 г. 

  Советский Союз постепенно ритуализировал свою пропаганду, идеологическая ее составляющая перестала быть «живой». В целом сохранялся архаичный временной цикл, где обязательными элементами были празднования 7 ноября и 1 мая. Точкой отсчета «нового мира» был 17 год. Главными героями - герои 17 года. Таким образом, годичный идеологический цикл всегда имел свое начало и свое завершение 7 ноября.

  Потом героика сместилась на героику отечественной войны, которая уже удерживалась до конца СССР как государства. «Невооруженные» герои тоже были. До войны героическим подвигом было спасение челюскинцев, после войны - полеты в космос. Кстати, и в том, и в другом случае присутствие военных было значительным, к примеру, все космонавты были людьми в погонах.

  Все подвиги являются эстетическими объектами, поскольку в их мифологии сохраняется только героическая составляющая, только позитивная. В них нет негатива или быта. Подвиг - это не быт и кровь, а победа, увенчанная лаврами. Это спортсмен, побеждающий других, но не спортcмен, который тратит тысячи часов на тренировки.

  Андропов создал модель, которую можно обозначить как «выпускание пара», при которой вместе с «правильным» искусством параллельно существовало «неправильное». Это были Любимов и Высоцкий, например, которым позволялось то, что не было позволено никому. С одной стороны, каждому правителю хочется быть просвещенным, чтоб его хвалили, а не ругали.

  Государство, обладая легитимным аппаратом насилия, эстетизирует его также, чтобы сделать «своим» для населения, тем самым легитимизируя его. Любовь к армии всегда стоит в центре патриотического воспитания. Можно вспомнить традиционные советские концерты 10 ноября в День милиции в СССР, где собирались лучшие звезды. Андропов известен своей работой с Юлианом Семеновым, результатом чего стал популярный фильм «Семнадцать мгновений весны». Странным только является бесконечное число ляпов в фильме (см. тут и тут). Но это не играло никакой роли, вся страна с замиранием сердца смотрела фильм.

  Эта виртуальная операция Андропова-Семенова позволила заменить в образе КГБ следователя ГПУ-НКВД-КГБ на образ разведчика. Странным образом, но Путина избирают президентом после того, как население назвало в качестве своего главного героя именно Штирлица.

  Сама судьба Семенова также оказалась непростой из-за этого альянса со спецслужбами. Вот, что вспоминает дочь писателя: «Отрицать связь отца с КГБ было бы нелепо - он был с ним связан тесно и на самом высоком уровне, - признаётся Ольга, младшая дочь писателя. - В конце 60-х творчеством папы очень заинтересовался Юрий Владимирович Андропов и начал его поддерживать. Ему искренне нравилось то, что писал отец, к тому же Андропову как человеку образованному, писавшему стихи, было далеко не безразлично отношение к нему творческой интеллигенции, и при любой возможности он ей помогал. Помогал и отцу. Вербовкой это даже с большой натяжкой назвать трудно. Скорее интеллектуальным флиртом просвещённого правителя с творцом. Частые папины поездки за границу - по два-три раза в год, да к тому же в капиталистические страны, да беспартийного (дело по тем временам невиданное) - были, конечно, «благословлены» Андроповым».

  Зам. председателя КГБ генерал Ф. Бобков «курировал» историка Н. Яковлева, в результате чего также появлялись нужные книги. Бобков прямо говорит, что он соавтор книги Н. Яковлева «ЦРУ против СССР». Кстати, Бобкову нравилось, когда подчиненные называли его «мозг КГБ».  Кстати, специалисты опровергают слова Андропова и Бобкова в пересказе Н. Яковлева, что и Тургенев, и Белинский, и Достоевский имели прямое отношение кто к разведке, а кто к охранке.

  Есть также непонятная история с помощью М. Бахтину со стороны Андропова: «Началось мощное и загадочное продвижение Бахтина. Да, загадочное! Потому что мощное продвижение бывшего политссыльного, осужденного по делу антисоветской организации, в эти годы требовало, подчеркну еще раз, очень специфического покровительства и фактически было по плечу только одной советской организации — КГБ СССР» (см. также тут, тут, тут, тут, тут и тут], а также близкое к этой гипотезе мнение С. Кургиняна).

  Слабой стороной этой гипотезы является ее основная часть - причина, по которой М. Бахтину помогал Андропов. И Кургинян, и Кудина подчеркивает, что интерес вызвала его теория разрушения иерархии путем раскрепощения низа. Однако нам представляется все это слишком сложной конструкцией, чтобы она могла быть реализованной.

  В одной из статей этого цикла А. Кудинова перечисляет пять причин, по которым фигура Бахтина оказалась в центре ее рассмотрения. Это статья «Реставраторы». И первая причина ясна: «Бахтин талантлив и компетентен. Потому что только очень талантливый человек мог создать столь масштабный системный план обрушения СССР, каковым стала так называемая перестройка». Вторая причина - наличие связки Андропов - Бахтин. Третья причина - западная идея, что СССР надо разрушать как красную церковь. Четвертая - особую роль Бахтина обсуждают и другие. Пятая - нет Бахтина, есть круг Бахтина, уходящий в древность. А общая схема такова: «Обсуждая Рабле и карнавальность, Бахтин, по сути, обсуждал инструменты тотального обрушения советской системы, настаивая, что эту систему надо обрушать так же, как обрушали другие смысловые вертикали, включая ту, которую обрушал Рабле».

  Опять следует подчеркнуть, что это слишком громкий вывод для литературоведческой или культурологической книги о Рабле. Можно согласиться со странностями биографии Бахтина, но не меньшее количество странностей существует и в биографии Андропова. Что касается антисемитизма Бахтина, то оказывается, ОГПУ все время боролась с сионистами, что можно увидеть по биографии Менжинского, возглавлявшего этот орган после смерти Дзержинского.

  И демократизм Андропова быстро улетучивается при прочтении его речи, когда он уходил из КГБ и ЦК. Там есть и такое высказывание: «Я вам прямо скажу, что у меня такое впечатление, что был какой-то момент в нашей деятельности, в начале 67-го года, когда обстановка складывалась таким образом: все эти длинноволосые, всякие поэты-диссиденты и т. д. под влиянием всяких нелепых мыслей Хрущева активизировались, вышли на площади, а у нас в арсенале, понимаете, одна мера — арест. И больше ничего нет. А теперь вы знаете (не обо мне речь, а просто повод, видимо, и в связи со мной), говорят, что КГБ все-таки диссидентов напрочь и врагов разгромили. Я думаю, что переоценивать себя тоже не надо, работа еще осталась и по линии диссидентов, и по линии любых врагов. Как бы они там ни назывались, они врагами остаются».

  Возможно, и Бахтин - это очередной миф об Андропове, коим нет числа, начиная с его любви к джазу и виски. Можем перечислить еще такое:

- Андропов разрешил Литературке иметь отличное от официального альтернативное мнение. Но это решение Сталина, когда он назначал на пост главного редактора К. Симонова,

-  Андропов входит с фразой, что мы не знаем страны, в которой живем. Но это фраза спичрайтера Суслова, статья которого готовилась к печати, но Суслов умер и автором статьи стал Андропов,

- Андропов поддерживал Горбачева, но многие свидетельства говорят о том, что он быстро в нем разочаровался и не думал вести его на генсека (см., например, слова Ф. Бобкова: «Андропов к нему относился очень аккуратно. И когда уже Юрий Владимирович болел, Чебриков мне рассказывал о том, что они очень много говорили на тему о том, что не Горбачев должен быть. Он не видел в нем первую фигуру»).  

  Да и роль самого Андропова все еще остается не совсем «прозрачной». Например, вот что говорится о личной разведке Андропова, возглавляемой генералом Питоврановым: «Юрий Владимирович Андропов,— вспоминал один из ветеранов отдела ,— решительностью не отличался, а генерал Питовранов упорно подталкивал его к смещению Брежнева. В том, что такие планы существовали, Питовранов впрямую не признавался, но время от времени ронял отдельные фразы, из которых складывался план продвижения Андропова наверх. Он отчетливо понимал, что его шеф слабо разбирается в экономике и не очень популярен в партии...Отдел собирал компромат на сына генсека Юрия Брежнева и его окружение, а также держал под контролем тех, кто имел хотя бы минимальные шансы составить конкуренцию Андропову в качестве генсека. В свою очередь, люди из ближнего круга Брежнева следили за всеми действиями Андропова настолько прочно, что связным между ним и обладавшим точными данными о состоянии Брежнева главным кремлевским врачом Евгением Чазовым стал генерал Питовранов. Как он вспоминал, важно было точно выбрать момент перехода Андропова из КГБ в ЦК КПСС, чтобы не потерять контроль над Лубянкой, но успеть стать признанным вторым лицом в партии».

  Идеологию «переворота» А. Кудинова выводит из Отдела международных связей Коминтерна и фигуры Куусинена [см. тут, тут и тут]. На особую роль последнего, кстати, также неоднократно указывает и С. Кургинян (см. также и другие работы А. Кудиновой тут и тут).

  Исследователи отмечают и другие странности: нет доступа в архивах к делам об аресте, следствии и ссылке Бахтина, проходившие с ним по одному делу получили высшую меру наказания, а Бахтин ещё во время следствия был отпущен на лечение. Он вскоре дождался выхода своей монографии о Достоевском, потом вместо Соловков его отправили в Кустанай.

  Если признать во всем этом «авторство» КГБ, то это оказывается очень сложным процессом. Все это примеры парадоксальной работы КГБ не с тактическим, а со стратегическим уровнем, где и угрозы совсем иные.

  Встречаются такие же взгляды и на роль ЦК КПСС, но на уровне помощников и экспертов, в сумме именуемым сегодня спичрайтерами. Но ЦК обладал очень мощными личными информационными потоками, которые только сегодня стали предметом изучения. В целом его характеризуют все же достаточно консервативным органом. Н. Митрохин, к примеру, пишет (см. также тут): «Аппарат ЦК в этом отношении был средоточием "партийной" интеллигенции, переваривавшей или исторгавший любого представителя "критической", если тот туда попадал, поскольку критику там попросту нечего было делать. Аппарат не занимался формулированием новых идеологических задач и целей, не проводил исследований и не создавал культурных символов и смыслов - а именно это было в общем и целом полем деятельности "критической интеллигенции". Аппарат ЦК, "закрытое" общество аккуратных отличников, имел другую важнейшую функцию - он был высшей школой советского администрирования, центром финального обучения представителей "партийной интеллигенции" управленческим навыкам, развивавшим их понимание того, как реально работает нигде и никем реально не описанная система, где так сложно было различать "партийное" и государственное, корпоративное и частное».

  В ЦК были вливания новых лиц: в конце пятидесятых взяли выпускников МГУ и других московских вузов, отсюда помощник Горбачева А. Черняев. В начале шестидесятых пришли молодые фронтовики с высшим образованием, прошедшие годичные стажировки в американских университетах, среди которых были А. Яковлев, ставший работать в Отделе пропаганды, и Б. Владимиров, ставший работать тоже в пропаганде, а потом ставший ведущим помощником М. Суслова. Это его «андроповская» цитата о стране, которую мы не знаем. Если Яковлев пришел из Колумбийского университета, то Владимиров - из Гарвардского.

  ЦК еще сильно определялось «близким кругом» людей, работавших с новым первым лицом. Последние такие смены, прошедшие относительно не так давно, связаны с именами Андропова и Горбачева.  Вот один из примеров прихода иной команды, о которой рассказывает С. Меньшиков: «Вскоре после смерти Л.И. Брежнева при Ю.В. Андропове было принято решение о подготовке новой редакции Программы КПСС, которую предстояло принять на очередном съезде партии в 1986 году. Работа по составлению этого документа началась заблаговременно — в 1983 году. Как всегда, на загородной даче засела очередная группа, в которую входили представители Отдела пропаганды, а также директор Института США и Канады Георгий Арбатов, политический обозреватель “Известий” Александр Бовин и только что назначенный директором ИМЭМО Александр Яковлев. Отбор группы был странным, т.к. в неё не вошли такие видные идеологи того времени, как главные редактора “Правды” Виктор Афанасьев и “Коммуниста” Ричард Косолапов, директор Института философии АН Георгий Лукич Смирнов и другие. По-видимому, на таком составе группы настоял новый Генсек Юрий Андропов, который лично знал Арбатова и Бовина, работавших в руководимом им Отделе социалистических стран ЦК ещё до его перемещения в КГБ. Знал ли он об особых настроениях этой группы? Не мог не знать».

  Была определенная система многовластия, когда ЦК могло вмешиваться в профессиональные проблемы других ведомств, собственно говоря, как и КГБ. Эти два института обладали «экстерриториальностью», поскольку занимались всем, причем не в плане реальной работы, а в плане контроля. 

  К. Шахназаров вспоминает о работе отца в ЦК и поддержке Ю. Любимова и его театра: «В международном отделе ЦК, где работал мой отец, были почитатели этого театра. И когда у “Таганки” возникали проблемы, они делали все возможное, чтобы театр не закрыли. Шли наверх, передавали кому надо письма. Поэтому “Таганка” тогда и существовала. Мой отец в свое время также много помогал этому театру. В ЦК ведь существовала своя жизнь, и вовсе не такая, какой ее сегодня пытаются представить. Ведь кто-то закрывал картину или спектакль, но кто-то их потом и открывал. Кстати, именно из-за “Таганки” у отца начался конфликт с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой — какой властью обладала в то время Фурцева, думаю, объяснять не стоит. Закрыли очередной спектакль Любимова, отец сначала передал письмо, а потом кому-то позвонил и сказал, что зря закрыли — спектакль-то хороший. А через какое-то время отцу позвонила Фурцева и сказала: “Вы знаете, это не ваше дело, и не лезьте. Вы этим не должны заниматься”».

  Это такая сложная конструкция формального и неформального управления, где каждое последующее действие не всегда вытекает из предыдущего. А. Черняев в своем дневнике тоже напишет: «Меня звал Любимов на юбилейные "Зори здесь тихие", а затем на праздничный капустник на Таганке. Ох, как мне хотелось там быть среди этих людей, которым я чем-то нравлюсь, во всяком случае они мне всегда рады. А сами они талантливы и веселы». И это говорит уже о том, что и со стороны Ю. Любимова была определенная «организация любви» к хорошим людям.

  При этом Любимов называл секретаря ЦК, а впоследствии министра культуры П. Демичева, который единственный мог позволить себе вмешиваться в его театральные дела, то химиком (по его основной специальности), то Ниловной (последнее из-за совпадения отчества Демичева Нилович и имени героини дореволюционной драмы). В норме этого никто бы не мог себе позволить.

  В рецензии на книгу Черняева прозвучала фраза: «Те “вольности”, которые позволяли себе писатели и театральные деятели при Брежневе, были возможны во многом благодаря поддержке этих людей, и упомянутые выше слова А.Бовина относительно “малых дел” относятся в первую очередь к тем усилиям, которые он и его коллеги прилагали для того, чтобы не дать поборникам “соцреализма” эти вольности упразднить».

  Структура цековского управления состояла как бы из деятелей первого ряда - члены политбюро и секретари ЦК, второго ряда - первые помощники, имевшие постоянный контакт с первым рядом, а также эксперты из третьего ряда, которые иногда пересекались с игроками первого ряда и более частотно с представителями второго ряда.

  И именно третий ряд лиц являлся связующим звеном между бюрократией и не-бюрократией. Они могли позволить себе острое словцо (как это бывало у Бовина). Они также отличались либеральной идеологией, что хорошо можно увидеть в воспоминаниях спичрайтеров [Александров В. Кронпринцы в роли оруженосцев. Записки спичрайтера. - М., 2005]. И именно они были главным связующим звеном с Западом, когда они становились доверенными лицами с двух сторон (можно упомянуть воспоминания посла В. Исраеляна, которого посол Л. Филдс, доверенное лицо Буша, который был еще в роли вице-президента, просил о встрече с Горбачевым, упомянув его как вероятного будущего руководителя СССР ).

  А. Черняев пишет о приходе новых лиц в окружение генсека: «Брежнев, несколько опомнившийся после интервенции в Чехословакию, утвердившийся во власти, обнаружил наличие здравого смысла. С подачи Андропова и Цуканова он приблизил к себе интеллигентов "высшей советской пробы" - Иноземцев, Бовин, Арбатов, Загладин, Шишлин. Допущенные к сверхзакрытой информации, широко образованные, реалистически мыслящие и владеющие пером, они сумели использовать "разумное и доброе" в натуре Генсека для корректировки политики - там, где это было возможно в рамках системы. Регулярное неформальное общение их с Брежневым, советы, собственные мнения и возражения, в которых они себя с ним не стесняли, а, главное, -"стилистика" изложения политических установок, которая была на 90% в их руках, сказались, прежде всего, во внешних делах, а именно - поворот к курсу на разрядку, к диалогу с Америкой, с Западной Германией, перемена отношения к "третьему миру" - отход от безоглядной поддержки "национально-освободительного движения", опасной, в принципе недальновидной и наносившей вред государственным интересам СССР».

  Судя по воспоминаниям Г. Арбатова, именно такой поиск новых идей и новых людей был характерен для О. Куссинена [Арбатов Г. Человек системы. Наблюдения и размышления очевидца ее распада. - М., 2002]. Для написания учебника «Основы марксизма-ленинизма», которым ему было поручено руководить, он не принял людей, которых ему предоставил ЦК, а набрал их сам. Он также собирал людей, с которыми работал, несколько раз в году у себя на даче для отдыха и неформального общения. Кстати, у Г. Арбатова есть также примеры того, как политический курс мог существенно измениться именно под влиянием экспертного уровня.

  Эти три уровня советских высших управленцев (политбюро, помощники, эксперты) по сути чаще функционировали как фильтр, как вариант самоцензуры, когда каждый более высокий уровень отсеивал то, что порождали внизу. И только в случае кризиса система становилась более восприимчивой к инновациям. Но этот скрытый от постороннего взгляда третий уровень экспертов, которые время от времени переходили на посты директоров академических институтов или редакторов СМИ (А. Бовин, правда, стал послом), был для первого уровня практически единственным каналом новых идей. Они же создавали некую прослойку более либерального толка, которая могла выступать в роли «защитника» некоторых «отклоняющихся» от мейнстрима деятелей культуры. Все это создавало более позитивный эстетический фон для функционирования институтов власти в стране.

  Однако красивая эстетика была фоном и в тридцатые годы, когда репрессии прятались за бурно развивающейся культурой и искусством. В результате настоящей жизнью люди считали то, что видели на экране, а свою собственную жизнь рассматривали как исключение. Искусство витрины оказалось сильнее искусства жизни.

http://hvylya.net/analytics/society/georgiy-pochepts... 

Сегодня не информационная, а пропагандистская война

6 ноября 2016 г.

  Пропаганду старались не изучать до совсем недавнего времени, считая, что это феноменом далекого прошлого. Он должен был исчезнуть с арены с уходом со сцены тоталитарных режимов. Но все оказалось не так просто. Новые информационные возможности дали новый всплеск развитию пропаганды, поскольку она может мимикрировать под любые типы информационных и виртуальных продуктов.

  Отметим и некоторые терминологические замечания. Информационные войны — это термин от военных прошлого или от журналистов сегодняшнего дня. Американские военные используют теперь термин информационные операции, объясняя это тем, что войной можно заниматься только в военное время, а что же делать в мирное.

  Пропаганда, пропагандистская война направлена на массовое сознание, а информационные войны/операции могут быть направлены на индивидуальное. Отсюда следуют разные акценты. В случае информационных операций идет работа с рациональным материалом, в случае пропагандистских войн — с эмоциональным. То есть для пропаганды базовым является автоматическая реакция, для информационных операций — рациональная. И последний вариант различия — степень трансформации базовой модели мира. Информационная операция не меняет модель мира, а лишь ее небольшой фрагмент, чего нельзя сказать о пропагандистской коммуникации, которая направлена на удержание своей модели мира и разрушение чужой.

  Мы можем построить следующую схему разницы информационной операции и пропагандистской войны:

  К примеру, перестройка была направлена на максимальное изменение модели мира у массовой аудитории в первую очередь с помощью генерирования эмоциональных реакций путем опоры на рассказы о репрессиях, пустых прилавках и под. На все это происходит автоматическая реакция индивидуального и массового сознания.

  Почему информационное пространство стало столь значимым именно сегодня? Кстати, вероятно, следует говорить о коммуникативном пространстве, подобно тому, как в советское время пытались одно время заменить средства массовой информации (СМИ) на средства массовой коммуникации (СМК), поскольку информация — это однонаправленный процесс, а коммуникация — двусторонний. Информационное пространство надо отдать в ведение кибернетиков в погонах, которые создают защиту, стену от проникновения чужого. И это удается сделать только на определенное время, а потом хакеры вновь разрушают теперь уже новую стену. Коммуникативное пространство нельзя защитить стеной, а только сильным собственным продуктом, который и удерживает в голове фильтры, которые не пускают чужие сообщения, если они противоречат имеющейся модели мира.

  Если информационное пространство прошлого формировалось книгами и газетами, возникшими в результате изобретения книгопечатания, то это влияние практически помогло созданию современного мира, поскольку прямо и косвенно породило и национальные государства, и науку, и образование, и демократию, поскольку реформация смогла разделить церковь и государство.

  Коммуникативное пространство сегодняшнего дня формируется соцсетями, благодаря созданию Интернета. Если в прошлом число авторов было невелико, то сегодня все поменялось: у каждого есть возможность проявить себя. Соответственно, чтение новостей идет именно в соцсетях. Это серьезным образом продемонстрировали две последние кампании: по выходу Британии из ЕС и президентская кампания в США, когда именно соцсети стали основным источник информирования для некоторых социальных групп.

  Если пропагандистская война — это война мировоззрений, то отсюда понятно, почему столь значимыми становятся телевизионные новости и политические ток-шоу, кино и телесериалы, а также любые варианты чужой массовой культуры. Именно последние являются «питательным бульоном», где произрастает модель мира. Кстати, первые разработки в сфере информационных войн видели ее как войну мировоззрений, как войну знаний, как эпистемологическую войну. То есть речь шла о действии на самом высоком уровне в системе «факт — информация — знания». И сегодня мы вновь возвращаемся к этой же тематике.

  Пропагандистская война влияет сквозь физическое пространство (например, памятник), информационное пространство (например, отбор событий для освещения в новостях и их интерпретация) и виртуальное пространство (например, телесериалы, которые всегда базируются на определенной модели мира). Все это направлено на влияние на когнитивное пространство массового и индивидуального сознания.

  На Донбассе присутствуют и реальные информационные операции, когда на мобильные телефоны находящихся там украинских солдат поступают SMS-сообщения другой стороны или передвижения войск должны вызвать ту или иную реакцию украинского командования. Но массовое сознание находится в системе пропагандистской войны, единственной защитой от которой стало закрытие телеканалов и поступления печатной продукции. Это чисто физическая защита информационного и виртуального пространства, которая, как показывает опыт СССР, не является достаточно эффективной. В этой сфере адекватно работает только потребление своего собственного качественного информационного и виртуального продукта, который способен выдержать конкуренцию с чужим продуктом.

http://osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/novye_puti_razvitiya_propagandy/ 

Новые пути развития пропаганды

Сегодняшняя пропаганда уже не та, которая была вчера. Вчерашняя пропаганда порождалась в основном вертикально, от власти к гражданину. Современная пропаганда избрала «горизонтальный» путь, где присутствие власти скрыто, чем вызывается меньшее сопротивление ей. Завтрашняя пропаганда вообще будет иной.

  Пропаганда, опираясь на физическое пространство живет и функционирует в информационном и виртуальном пространстве. Однако ее конечные цели все равно лежат в физическом пространстве, поскольку она пытается программировать будущее поведение.

   Мы практически не знаем особенностей информационного и виртуального пространств. Так получилось, что информационное пространство попало в руки исключительно ученым естественных наук, хотя при создании кибернетики, например, в конце сороковых годов в этих обсуждениях, где Н. Винер был просто одним из участников, гуманитарные ученые были представлены достаточно широко. Идея кибернетики их заинтересовала с точки зрения использования обратной связи в социальных системах.

   Все информационные системы (от средневековой аптеки до сегодняшних социальных медиа) выстроены на одном принципе. Информация движется в них с помощью массового входа и индивидуального выхода.  Информации всегда больше, чем ее может потребить отдельный человек, поэтому он всегда может найти что-то интересное. Назовем это принципом информационной агрегации. В агрегаторе всегда будет больше информации, чем это нужно для одного человека.

    Второй принцип отражает отличие информационных объектов от объектов материальных. Передача материального объекта ведет к его исчезновению из места сберегания, чего не происходит в случае информационного объекта. Назовем это принципом вечности информации.

   Однако передача информации требует материального носителя. Контроль материального носителя ведет к контролю информации. Г. Иннис называл монастыри монополистами знаний, поскольку при  переносе хранившихся там рукописей с папируса на пергамент они осуществляли цензуру, например, отбрасывали тексты Аристотеля как языческие, тем самым они исчезали из дальнейшего обихода [Innis H. Empire and communications. - Toronto, 2007]. Другой пример - министерство информации Великобритании контролировало целюллоид, который служит базой для производства кинопленки. Оно могло дать его, могло не дать, соответственно, фильм мог появиться или нет. То есть контроль физического пространства позволяет контролировать информационное и виртуальное.

   Точно так действует и цензура: она физически запрещает определенные тексты, а некоторые, наоборот, за счет таких ограничений могут получать усиленную циркуляцию в обществе. Так что можно сказать, что существует принцип контроля материального носителя, который позволяет контролировать массовое распространение информации.

  Четвертый принцип разграничивает долговременные объекты типа оперы от кратковременных объектов типа новости. Роман или опера имеет способность жить столетия, чего нет у новости. Они имеют интересную структуру, обеспечивающую им «долгоиграющий характер». Они описывают ситуацию на более абстрактном уровне, хотя пользуются для этого той же детализацией объектов, что и уровень новости. Кармен может быть и в новости, и в опере как вполне конкретный человек. Но, как правило, литература и искусство не пользуются точными образами людей, имея только возможные прообразы, которые подаются как реальность. По этой причине, кстати, государство столь серьезно смотрит на писателей, поскольку их продукт в идеале может пережить любое государство.

   В качестве пятого принципа мы можем взять разнообразие контента, которое, в числе прочего, позволяет делать его почти незначимым для выполнения тех или иных задач. Например, акцентируется следующее: «Пропаганда часто используется не для идеологической обработки, а для сигнализации правительственной силы в поддержании социального контроля и политического порядка. Говоря более конкретно, обладая способностью привлечения значительных ресурсов для представления объединенного пропагандистского месседжа и направления его на граждан, правительство, имеющее мощную способность поддержания социального контроля и политического порядка, может посылать достоверный сигнал об этой способности, отграничиваясь тем самым от слабого правительства, тем самым запугивая массы в непрямом виде, которые в противном случае могут задуматься о протестных акциях против режима. Другими словами, такая пропаганда не предназначена для "промывки мозгов" людей конкретным контентом о том, каким хорошим является правительство, но предупреждает общество о том, как сильным оно является с помощью самого акта пропаганды».

   Правда, это несомненно касается только тех систем, которые обладают возможностью «наказывать» своих граждан за непослушание. В принципе любая система может наказывать, но в демократической системе сделать это сложнее, чем в недемократической.

Энергетику всей системе информационной агрегации придают трансформирующие переходы между разными состояниями, поскольку любой из них может вносить изменения в исходное сообщение. Информационный агрегатор работает как «трансформатор», меняя сообщения в сторону, нужную для коммуникатора. Именно поэтому он и представляет интерес для всех.

Задолго до появления массовой копировальной техники Советский Союз контролировал любое тиражирование информации: от пишущей машинки до магнитофона. Здесь важен не только сам факт тиражирования, но и возможность трансформации любого сообщения в опасное для системы. Например, архив или библиотека являются нейтральными, если все имеют туда доступ. Но при наличии так называемого «спецхрана» советского времени, цензурировавшего то, что можно читать, а что нельзя, архив или библиотека начинают управлять потоками контента, что по определению им не может быть свойственно.

   Государство открыто и скрытно всегда борется с носителями иной картины мира, считая их опасными для своего существования. И это как раз задача пропаганды - удерживать доминирующую модель мира, особенно в доминирующем СМИ - телевидении.

   Д. Быков так прореагировал на заявление о том, что России не следует бояться утечки умов, что разные запретительные меры власти от глупости. Он говорит: «Мы напрасно думаем, что это проявление глупости — все эти запретительные законы. Это проявление тончайшей интуиции власти, потому что прекрасно эта власть понимает, что при усилении интеллектуальной активности, интеллектуальной деятельности, при появлении хоть какой-то независимой прессы, при появлении хоть какого-то интеллектуального поколения, хотя бы интеллектуальной атмосферы устаревшие политические «ноу-хау» покажут всю свою обветшалость и станет просто понятно, что эта политическая система при умном избирателе, при умном населении функционировать не может. Значит, она заботится о своей пролонгации. Она для этого очень тонкими, очень умными приёмами насаждает в обществе ощущение идиотизма, ощущение нарастающего идиотизма: “А вот запретим курить тут и запретим курить на экране. А вот объявим недействительной всю историю, начиная с такого-то года. А вот возьмём один праздник и заменим другим праздником. А вот устроим всенародную дискуссию о том, должен ли стоять на Воробьёвых горах князь Владимир”. В самом деле, это насаждение эклектики, интеллектуальной несостоятельности, абсолютной умственной безответственности. Это нормальная позиция. Вы напрасно думаете, что это глупость. Это как раз очень тонкий стратегический ход. Сегодня власти противостоит не тот, кто выходит протестовать. Вот вы говорите, что русские националисты ушли в подполье и занимаются физическими тренировками. Скажем так: русские несогласные тоже ушли в подполье и занимаются интеллектуальными тренировками. Они говорят о книжках всяких, они пытаются выучить детей. Сегодня с властью борется тот, кто возражает её интеллектуальному уровню».

   В свою очередь А. Наринская видит эту проблему несколько иначе: «Я абсолютный противник теории заговора, идеи, что государство оглупляет людей, потому что дураками легче управлять. Я в такую одноходовку не верю. При этом, по факту и результату, дело к этому идет. Но вопрос “кто виноват” — очень сложный. Это встречное движение власти и интеллигентных людей, которые по разным причинам поддерживают этот тренд. Есть самоцензура, есть боязнь выбиться из налаженной колеи, есть боязнь, что о тебе не расскажут по телевизору».

   Сегодняшнее будущее пропаганды просматривается также на пересечении с нейронаукой. Пропаганда не осталась в стороне от развития новых направлений, что позволило выйти на постановку совершенно новых задач. Оказалось, что изменения в сфере обеспечения национальной безопасности также привели к тому, что у военных возникли задачи, о которых они никогда раньше даже не задумывались. Например, У. Кейсбир  в своей диссертации пишет о следующей задаче: «использование военной силы для изменения, влияния и формирования культуры».

   Сегодня также возникла новая единица для информационно-виртуальной войны - нарратив [см. тут, тут, тут, тут и тут]. Именно его пытаются проанализировать с точки зрения нейробиологии, чтобы «свой» нарратив сделать сильнее и достовернее «чужого».

И сегодняшний скандал с исчезновением с пьедестала почета 28 панфиловцев снова демонстрирует роль нарративов в истории. Нарративы исследуется повсеместно от Алисы Льюиса Кэррола до борьбы с экстремизмом [см. тут и Jefferies J. A fight for narratives in the battle against extremism // IO Sphere. - 2015. - Summer].

Нарратив - это способ оформления и виртуального, и информационного продукта. Военные на сегодня поняли то, что давно было известно в области литературоведения.  Б. Томашевский еще в довоенное время писал о том же, разграничивая фабулу и сюжет. Фабула представляет собой реальный порядок фактов, а сюжет - то, как они будут поставлены в художественном тексте. Анализ у военных звучит следующим образом: «Нарративы это не серии фактов, а рассказ, который разъясняет, как эти факты появились. Дискуссии об экстремизме часто фокусируются на определенных согласующихся драйверах, включая социально-экономические лишения, политические обиды, культурные контексты. Эти компоненты, несомненно, важны и сами по себе, но еще более важно то, как они получают объяснение в нарративе. Важна не просто несправедливость, а объяснение того, почему она существует».

  Разработка контр-нарратива опирается на анализ идеологии Аль-Каиды, которая формулируется в следующем виде:

  - мусульмане везде подвергаются атакам,

  - только Аль-Каиды и ее сторонники борются с угнетателями ислама,

  - если вы не поддерживаете Аль-Каиду, вы поддерживаете угнетателей.

     В результате такого подхода пропаганда становится более объективно-ориентированной, ее эффективность возрастает.

   Возникли и другие новые взгляды на направление возможного удара по противнику. А В. Иванов и Г. Малинецкий в своем докладе «Наука и войны будущего» заговорили об «элитных войнах»: «Oдним из наиболее опасных форматов разрушения России являются “элитные войны”. Реально страной руководят около 80 человек. Достаточно иметь возможность манипулировать этими людьми, создавать у них неадекватную картину реальности или внушить им неоправданные надежды, чтобы достичь своих целей без разрушительных кровопролитных войн. “Достать” этих людей в одних случаях можно через их собственность и банковские вклады в зарубежных государствах, в других — через родных и близких людей, создавая угрозы их жизни и благополучию, в?третьих — через компрометирующую информацию личного характера».

   Интенсивно развивается такое направление, как управление толпой. Причем это интересно не только с военной точки зрения, но и точки зрения полиции, поскольку эта проблема достаточно остро стоит и в случае футбольных болельщиков.

   Военных интересует также то, как нарративы могут запускать разные типы эмпатии [см. тут, тут и тут]. Когда речь идет о противнике, наш мозг порождает «пробел эмпатии». Мы не можем смотреть на врага с пониманием и сочувствием. Это все заблокировано. Такая ситуация имеет место и в групповых конфликтах. Задача состоит в том, чтобы найти пути искусственного увеличения эмпатии, что увеличит про-социальное поведение индивидов. Сегодняшняя нейропсихология четко указала зоны мозга, которые отвечают за эмпатию.

Это попытка разговаривать с противником. Точно так возникла идея интенсифицировать разговоры с Талибаном. И все это важные пути для борьбы, поскольку без поддержки населения терроризм невозможен. При этом сегодня важным каналом таких разговоров стали социальные сети, поэтому методологии для анализа эффективности в этой сфере будут в дальнейшем привлекать все большее внимание.

   Новый тип войны получивший название то гибридной, то прокси-войны, то нелинейной также более сильно опирается на пропаганду [см. тут, тут, тут и тут]. Часто военные действия в ней часто служат ширмой для усиленной пропагандистской кампании. Поэтому и в этой сфере нас ждут многочисленные новые примеры применения пропаганды. В такой войне часто непонятно, что эффективнее: реальные или пропагандистские залпы.

   Пропаганда движется в сторону все большей ориентации на автоматическое реагирование получателей. Если аргументация ведет нас долгими коридорами рефлекторного мышления, автоматическое реагирование внезапно распахивает дверь, и мы застываем пораженные увиденным. Сегодня после всплеска интереса, вызванного работами Д. Канемана, эта сфера вновь переживает новое рождение после «Подталкивания» («Nudge») Талера и Санстейна.    

  Дальше всех в этом направлении продвинулась Великобритания, создав отдельное подразделение Бихевиористских Инсайтов, которое теперь работает уже не в самом правительстве, но на его деньги (сайт - www.behaviouralinsights.co.uk). Это подразделение выпустило свой отчет за два года 2013 - 2015. Здесь говорится, что команда выросла с 14 в феврале 2014 до 60 на момент написания отчета. Было проведено 150 экспериментов в разных областях внутренней политики. Бихевиористская команда предложила свой метод, назвав его по первым буквам  четырех английских слов EAST - Easy - Attractive - Social - Timely (см. также тут, тут и тут).

   По росту численности сотрудников и по тематике работ  мы понимаем, что государство активно пользуется подобными  методами. И другие подобные исследования, как правило, заканчиваются рекомендациями для правительства, как в случае очередного исследования по контрнарративам.

   Пропаганда движется вперед семимильными шагами. И ее уже не остановить. Вероятнее всего на это бурное развитие повлияло то, что мир сместился в сторону информационной цивилизации, а благодаря этому и информационные "мускулы" стали сильнее.

____________________________

© Почепцов Георгий Георгиевич