 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Можете ли вы представить себе такую школу (и как бы вы к ней отнеслись, доверили бы вы ей своих детей?), в которой... Материал на уроках не объясняется, а подается в виде проблемы, которую ученик должен решить самостоятельно. Учебников нет: для каждого урока преподаватели сами подбирают учебные материалы. Cочинения здесь называются письменными размышлениями. Урок математики является одновременно уроком родной речи и философии. В этой школе отсутствует привычная дисциплина, никто не заставляет учеников сидеть ровно, положив руки на парту. Ученики ведут себя на уроках по-домашнему раскованно, они не боятся говорить «не знаю» или «можно, я еще подумаю?», не получают «неудов». С ними общаются как со взрослыми: серьезно, уважительно, без фальши и окриков. И дети в этой школе открыты, любознательны и все схватывают на лету...
Необычно, не правда ли? Между тем подобные школы есть во всем мире. Хотя их, к сожалению, буквально единицы. К сожалению – потому что именно из них выходят... нет, не обязательно гении, но обязательно думающие, обязательно добрые и достойные люди (и, конечно, знающие то, что должен знать выпускник любой школы, здесь вопросов нет). В России пионером такого направления обучения детей является Шалва Амонашвили. И все описанное выше происходит в его школах. И не только это. Что еще? Как и почему? Вот об этом мы и хотим рассказать. В один из промозглых январских вечеров друзья пригласили меня на лекцию в рижскую церковь Св. Петра на встречу с известным педагогом–новатором, профессором Шалвой Амонашвили. Вообще-то он приехал в Ригу провести пятидневный семинар для учителей, а лекция – этот так, для всех желающих. Честно говоря, пожертвовать субботним вечером я решилась только потому, что никаких особых планов на него у меня не было. К педагогике я имею отношение, ну разве что как мама двух почти взрослых дочерей, которые давно уже и успешно сами меня воспитывают. «Будет скучно – сбежим в первые десять минут. Напротив очень милое кафе!» – договорилась я с подругой, устраиваясь в нетопленом церковном зале. Перед алтарем появился невысокий человек в накинутой на плечи дубленке. Чуть надтреснутый негромкий голос с характерным грузинским акцентом, мягкая улыбка. Гость вынул какие-то шпаргалки и, бросая изредка взгляд в свои записочки, начал лекцию. Да нет – это была не лекция. Это была исповедь отца, который откровенно и с юмором рассказывал о том, как непрост был его собственный путь к взаимопониманию с сыном и дочерью. К разношерстной публике, собравшейся в ледяной кирхе, Шалва Александрович обращался задушевно: «Мои дорогие», «Мои хорошие», вкладывая в эти слова всю силу своей любви к человечеству. С таким же благоговением этот седовласый грузин общается и со школярами. Позже я буквально на одном дыхании посмотрела четыре видеокассеты с записью его семинара, на котором был и показательный урок математики. Меня поразила демократичная манера общения маститого академика с четвероклашками. Излюбленная поза мэтра – на корточках перед партой. Это чтобы смотреть на ученика не сверху вниз, а глаза в глаза: «Не я им даю урок, а они мне! Ребенок – это микрокосмос, вселенская Библия мудрости». Собственно, это и есть главный постулат гуманной педагогики, к которой Амонашвили шел все пятьдесят лет своего учительства. «Физик ищет истину вовне, педагог – внутри себя. И если он нашел ее, то он может быть более прав, чем все вокруг. В педагогике коллективная мера не годится». Поверьте на слово: то, что происходило в импровизированном классе, где мальчишки и девчонки пытались вывести формулу Альбрехта Дюрера, мало походило на урок. Мы были свидетелями напряженной работы научной лаборатории, где пытливые исследователи бьются над открытием века, а учитель – их равноправный коллега. «Каков ход ваших мыслей, коллега? – Шалва Александрович доверительно склоняется над девочкой, грызущей карандаш. – Пока не получается? Я еще к тебе подойду!» – ободряюще шепчет он. «Поздравляю вас, профессор, вы нашли блестящее решение!» – Амонашвили трясет руку сияющему пацану, первому раскусившему математическую закономерность. «О, академик, – примите мое восхищение! Какое качество вам помогло справиться с этим труднейшим заданием?» – это на очереди уже другой счастливый «ученый», который предложил свой вариант решения уравнения. Я тоже какой-никакой школьный опыт имею. И пятерки мне ставили, и хвалили иногда, не скрою. Но чтобы процесс банального решения задачки переживать как творческий экстаз?! Нет, такого не припомню... Да уж, эти юные Эйнштейны не будут стрелять за спиной такого учителя жеваными пульками и калечить парты перочинными ножами. То, чем они занимаются на уроке – намного увлекательнее. Вот и я с первых же фраз профессора в ледяной церкви забыла, что у меня стынут руки без перчаток, что я собиралась удрать в кафе, что педагогика – не мой «профиль»... Сидела полтора часа, как завороженная. Когда все закончилось, и мы вышли на мороз, приятельница украдкой смахнула платочком слезу: «Почему я узнала это так поздно – как надо было жить, как относиться друг к другу, как воспитывать детей? Теперь уже ничего нельзя исправить!» Удивительно, но ту же мысль выразил однажды и сам мудрец Амонашвили: никто не знает, в чем замысел Творца, который дает нам понимание истины, лишь когда мы уже не можем ею воспользоваться. Вы скажете – ну вот повело в философию. Но Амонашвили от философии отделить нельзя. Я попробую сложить из отдельных фрагментов лекции и увиденного на семинаре образ этой масштабной личности – и вы поймете меня. И, может быть, чуть лучше поймете собственных детей, если они у вас есть. Но если их нет, то это не так уж и важно. Потому что в жизни каждый из нас – Ученик и Учитель в одном лице. Притча о бабочке Так какую же задачу должна выполнять школа? Выпускать образованных негодяев, бессердечных отличников? Или мыслящих людей, которым ведомы сострадание, чуткость, понимание и любовь? В ком больше нуждается общество? Амонашвили исходит из первоначального значения слова «школа». В переводе с латинского scale – «лестница». Лестница, по которой взбираются наши души. Иоанн Лественник (VI век новой эры) описывает 30 ступеней этого восхождения. Последняя, тридцатая ступень – ступень любви к людям. Учитель поднимется к ней вместе с учеником. «Мы – соработники у Бога», – говорит Амонашвили о миссии учителя. А что такое урок? «Форма организации учебного процесса». Скукотища! Даже если вы никогда не учились в педвузе, то эту форму организации сполна испытали на собственной шкуре: «Выучить от сих до сих!», «Не вертись!», «Дай дневник!», «Садись – два!» Амонашвили называет это «понукательной» педагогикой. А в гуманной педагогике «урок» трактуется в дословном переводе с санскрита: У – свет, РОК – судьба. Учитель дарит свет, чтобы ты нашел свою судьбу, свою миссию... «Завтра у вас по расписанию урок? – напутствует он учителей. – Значит, у вас встреча с Явлением. Запланируйте ее, пожалуйста!» А наука ли вообще педагогика? Боюсь, что хабилитированные доктора сейчас взовьются, но Амонашвили убежден, что нет. Тогда что же? А это ни много ни мало – одна из форм планетарного сознания. Потому что в каждом человеке от рождения заложено родительское чувство. То есть мы все уже по праву рождения – педагоги. Это потом определится – будет ли это сознание заглушено или развито до фанатизма. Любая новаторская идея в педагогике берет начало в классике. У классиков есть все, только мы проходим мимо этого бесценного наследия. За всю историю человечества выдающихся педагогов было – по пальцам пересчитать: Коменский, Песталоцци, Корчак, Сухомлинский, Ушинский, Макаренко... Заметьте, они оставили нам свой опыт, свои открытия не в форме научных трактатов, а в форме литературных сочинений. «Берите за руку ребенка и плачьте вместе с ним, если он страдает» – вот вам и вся педагогика Песталоцци. Макаренко написал «Педагогическую поэму», а десятки научных сотрудников потом написали диссертации о Макаренко. И поэзия ушла. Схоласты носятся с методиками, то есть с технологией. Амонашвили же постоянно говорит о сердце. «Сердце отдаю детям» – так назвал свою знаменитую книгу и прославленный Сухомлинский. «Методика отдачи сердца в педагогике Сухомлинского» – как вам такая тема для докторской? В основе опыта любого педагога-мыслителя допущение, что земная жизнь – это только отрезок пути, восхождение души. Кто-то из великих сказал витиевато: «То, с чем я родился – это подарок Бога мне, то, с чем я умру – это мой подарок Богу». А философ Шопенгауэр сказал в лоб: «Вся наша жизнь есть подготовка к смерти». Если бы Корчак этого не знал, он просто оставил бы своих учеников на пороге газовой камеры и продолжал жить. Да, классики знали. Они знали, что ребенок рождается на свет с душой, которая не принадлежит ни родителям, ни учителям. Это существо из Высшего мира, которое пришло на землю со своей единственной и неповторимой миссией. Случайных рождений нет. Мы все рождаемся друг для друга. Своя миссия была у Пушкина, но была она и у крестьянки Арины Родионовны, без которой вряд ли взошло бы «солнце русской поэзии». Все, что мы, взрослые, должны сделать – так это помочь ребенку раскрыть свое предназначение. А что делаем мы? Без конца нагружаем его своими нереализованными амбициями. 300000 вопросов Стреноженный циркулярами учитель работает на уроке по стандартам: я должен уложиться в программу, дать такой-то объем материала. Но стандарты скучны детям: столько-то воды впадает по двум трубам в два бассейна... Митрофанушка с отвращением считает, учитель равнодушно сравнивает его ответ со стандартом. Обоим скучно. Ученик знает, что учитель знает то, о чем спрашивает. Зачем же ему отвечать? Амонашвили подсчитал, что за десять лет ученику задают в школе 300000 вопросов. Но у ребенка нет мотива отвечать на них. Точнее, мотив познания подменяется мотивом поощрения и наказания. Получу пятерку – похвалят, не отвечу – дадут «пощечину»: поставят плохую отметку, будут стыдить при всем классе, дома предки нахлобучку устроят... Авторитаризм рождает изощренную систему самозащиты – ложь, обман, с которыми учителю очень трудно бороться. Отметка – это шифр. А шифр и знания – не одно и то же. «Я сам успешно исправлял эти шифры, когда учился в школе, – смеется Амонашвили. – Из двойки делал тройку или пятерку. А иногда топил дневник в Куре!» Если учитель обнаруживает обман – он в ярости. Но ведь он сам создал провоцирующие обман условия. Ребенок становится ходячей цифрой для взрослых: «Ну, сынок, какие ты принес сегодня отметки?» Идут годы, и вот вместо исследователя и творца из ребенка получается компьютер, в который заложен определенный объем информации: формулы, правила, определения – просто нажми на кнопку и извлеки то, что нужно. Но ведь нам нужна личность! А ее в этом компьютере нет. А вот классик Ушинский говаривал: «Ребенок не готовится к жизни, он живет. Так дайте ему жить!» Урок по Амонашвили – это аккумулятор жизни. «Надо спрашивать у детей то, чего я, учитель, не знаю. Понравилась тебе задача или нет, какие были трудности, как ты это понял? Тебе не понравились стихи? Тогда найди другие, которые тебе по душе. Давай вложим странички с выбранными тобой стихами в учебник! Пусть ребенок конкурирует с методистом! А давайте каждый сделает книгу любимых стихов с иллюстрациями? Вот вам и скрытая форма сотрудничества ученика и учителя. А почему бы нам не выпустить маленькие книжечки собственного сочинения на тему – что меня радует, что огорчает? В эту книжечку будет вложено сердце, душа, устремления ребенка. И такой книге обязательно нужен будет читатель! Вот он и появляется, мотив для творчества! Мы сами создаем читательскую среду. Я шепну: “Какая у тебя книжка интересная! Слушай, дай ее мне. Я дома хочу ее хорошенько посмотреть!” А на другой день я скажу: “Знаешь, у меня завуч твою книжку взяла. Она вернет”. А потом попрошу завуча: “Зайди в класс и попроси эту книжку тебе подарить!” Так ребенок утверждается в чувстве, что он нужен людям. Маленькая книжка меняет его жизнь». Один из самых известных приемов в этой школе – нашептывание: учитель задает классу вопрос, а отвечают ему дети на ухо. Считается, что в этом случае у них срабатывает любопытство: интересно ведь, что и насколько правильно ответили одноклассники – значит, ребенку непременно захочется узнать правильный ответ. Кроме того, не слыша чужих ответов, дети вынуждены думать сами... Сердцеведение Учитель в понукательной педагогике – харизматический авторитет. Он властен, всевидящ и непогрешим. А вот академик Амонашвили не боится делать ошибки в школьных заданиях. «Учитель, вы тут неправильно написали!» Шалва Александрович поворачивается от доски, его лицо лучится радостью: «Спасибо, коллега, ты меня спас!» Ребенок безграничен – ищите ключ к нему, и он удивит вас, говорит Амонашвили. У педагога-новатора Василия Осиповича Давыдова второклассники решают алгебраические уравнения. Академика Леонида Владимировича Занкова коллеги зашикали, когда он на научном совете читал сочинения учеников из экспериментального класса – ученые мужи не поверили, что эти изумительные литературные эссе о природе, о друзьях написаны мальчиками и девочками в возрасте 10 лет. Об исключительных творческих способностях воспитанников Виктора Федоровича Шаталова, Михаила Петровича Щетинина написано десятки восторженных статей. А ведь новаторы работали с самыми обычными детьми. «Ваши дети не любят читать? А вы меняйте каждый день на своем рабочем столе книги. Дети любопытны, они будут спрашивать вас, а что это за книга, учитель? А это Корчак! Это книга про человека, который так любил детей, что пожертвовал ради них жизнью. Разве учителю нужна для этого особая методика? Для этого ему нужен только один орган – сердце! Попытайтесь вести уроки так – неделю, год. И это станет образом вашей жизни. И дети будут гнаться за вами и обгонять вас. И вам останется только расти». Как директор показывает школу гостям? Он водит по пустым кабинетам, с гордостью демонстрирует телевизоры, магнитофоны, новейшие компьютеры, школьный музей и прочие достопримечательности. Но разве это школа? Это здание. А школа там, где, может быть, у учителя есть только карандаш и... сердце. И дело движется. Дети часто говорят, как они любят свою школу. Но на самом деле они любят здание, где они могут от нас что-то скрывать, где у них свои отношения – общение с друзьями, проказы, школьные происшествия, первая любовь и т.п. Но любят ли они сам процесс познания? Амонашвили убежден, что любой урок нужно совмещать с уроком сердцеведения. «Вот президент России болел, сводки о его здоровье были во всех газетах. А ребенок заболел – никому нет дела». Амонашвили рассказывает, как девочка Русико заболела желтухой. Шалва Александрович каждое утро приставал к ребятам с расспросами: «А какая у нее температура? А что мама сказала?» И ребятам приходилось каждый день после школы заходить к Русико за новостями. А когда девочку положили в больницу, учитель предложил: «Давайте каждый напишет ей письмо – как мы по ней соскучились, как мы ее ждем в школе! Слова на бумаге – это наши лекарства для нее». И тридцать писем с частицей души каждого ребенка пришли на адрес больницы. А когда Русико выздоровела и вернулась в класс, ребята бросились к ней, как к самому дорогому человеку – все хотели ее обнять, пожать руку и вообще как-то выразить свою нежность. Они полюбили ее – за свою заботу о ней. Это был самый счастливый день в жизни Русико. «Я хочу еще заболеть», – призналась она учителю. Вот вам урок сердцеведения! В какой методичке вы найдете такие рекомендации? Гоги плачет! Гоги пришел в школу остриженный наголо – у него завелись вши. Обычное дело. Товарищ начал над ним потешаться. «Учитель, Гоги плачет!» – по секрету сказали Шалве Александровичу. Ваша реакция? Я бы точно хорошенько пристыдила обидчика. Шалва Александрович поступил иначе. Он вызвал Гоги к доске – решать задачку. И изумился: «Ой, Гоги, – тебя что, постригли? Слушай, а где нашли такого хорошего парикмахера? Вот когда меня один раз остригли, то так обезобразили – там и сям торчали клочки волос. А у тебя такая гладкая голова! Смотрите, какая у Гоги красивая голова, правда, ребята? Ты мне все-таки дай адрес этой парикмахерской». На перемене девчонки окружили Гоги и стали наперебой гладить его по «нолику»: «Да, очень красивая голова!» «А я тоже завтра пойду стричься», – сказал уже кто-то из ребят. А на следующем уроке Шалва Александрович склонился над насмешником и шепотом сказал: «Ты сегодня прекрасно решил задачу по математике, но не решил главной задачи – быть мужчиной. И я не хочу тебя видеть». О, какое это было потрясение! На переменке задира уже просил прощения у Гоги. «Дом духа – это сердце. Сердце каждого человека просит, чтобы его облагородили. Кто подарит ему это благородство? Ты, он, она... Все мои ученики – мои учителя. Я у вас один, а вас, учителей, у меня много. Поможем друг другу!» Вместо досье Шалва Александрович Амонашвили – грузинский педагог и психолог, почетный академик Российской академии образования, руководитель лаборатории гуманной педагогики при Московском государственном педагогическом университете. Свою систему обучения он начал разрабатывать более сорока лет тому назад. Первым проектом Амонашвили была «Школа радости» в Тбилиси. В ней он в 1961 году первым в СССР начал эксперимент по работе с детьми-шестилетками. Цель у эксперимента была одна – вырастить просто хороших людей. Шалва Александрович считает, что она была достигнута. Сегодня по методике Амонашвили работают школы во многих странах мира. Кроме России (несколько крупных городов) – в Литве, Эстонии, Казахстане, Чехии, Болгарии, Словакии. Кстати Над входом в московскую школу № 200 – школу Амонашвили – вместо традиционного «Добро пожаловать!» – другая надпись:»Школа Вам рада». Но вот в московском комитете образования говорят, что в этой школе не были ни разу, а Амонашвили новатором не считают... Цитаты «Ребенку, который выйдет из нашей школы, в жизни будет трудно, потому что окружающее не будет гармонировать с его взглядами. Но что это за человек, который не чувствует, не переживает? Наш ребенок всегда будет перестраивать мир. А это и есть назначение человека: не адаптироваться, не сливаться с серой массой, не красть, грабить, а перестраивать мир, делать его лучше. Человек должен быть благородным. Это качество не теряется никогда, даже бомж может быть благородным. И если он благороден – он поднимется опять...» «На уроках в моей школе часто звучат цитаты из Библии. Но я никогда не занимался и не буду заниматься религиозным воспитанием – для этого есть церковные школы. А на наших уроках вы можете услышать цитаты не только из Библии, но и из других вечных книг. В будущем ребенок на основе этих знаний сможет выбрать: во что ему верить, а во что – нет...» «В начальных классах моей школы нет оценок. Появятся ли они в старших классах? Сейчас мы думаем над этим. Наши оценки можно будет сравнить с термометром, помогающим понять, все ли в порядке. Но в любом случае они не станут кнутом и пряником. Хотя в силу ориентации учителей на применение оценки как на способ управления детьми это будет сложно сделать...» ___________________________ © Севидова Наталья Александровна |
       
|
