http://osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/prop...  

Пропаганда и социальные сети

12.02.2017 

Социальные сети изменили многие параметры человеческой жизни, что с неизбежностью должно было отразиться и на пропаганде. Новые технологии каждый раз существенно влияют на социосистемы. Например, СССР не смог бы сделать свою индустриализацию, не опираясь на новые медиа типа радио и кино, поскольку без них он не справился бы с созданием массовой рабочей профессии.

Кстати, Англия времени промышленной революции привлекла к этой трансформации крестьянина в рабочего и другие средства. Это был чай, который помог новому рабочему не засыпать у станка, а также джин, который снимал напряжение в послерабочее время.

Кино же помогло становлению диктаторов XX века – Гитлера и Сталина. Это было воздействие нового типа, которое помогло создать культ личности в считанные сроки, на что в прошлом уходили столетия воспитания поклонения к первым лицам.

Сегодня социальные сети стали формировать новых лидеров, примером чего стали выборы Трампа. Социальные медиа создают иллюзию доступности говорения для всех. Хотя разнообразия мнений как раз услышать нельзя, поскольку алгоритмы Фейсбука создают эхо-камеры, где потребитель получает сообщения от близких ему по взглядам людей.

В этом плане феномен комментариев также ничего не меняет. Высказавшему какое-то мнение начинают возражать в комментариях люди с совершенно противоположными взглядами, но, как известно, в результате таких жарких дискуссий люди только укрепляются в своем мнении, ни в коем случае не меняя его.

Много также писалось о роли фейков в этой кампании, вносящих сумятицу в массовое сознание. Вот целый набор статей из Newsweek, за ними стоят тексты ученых, на которые они опираются, по поводу роли фейковых новостей в современных информационных потоках [см. тут, тут и тут]. Кстати, сегодня считается, что Фиделя Кастро подняли на роль латиноамериканского Робин Гуда именно фейковые новости (см. тут, тут и тут).

Правда, постизбирательные исследования утверждают, что фейки все же не повлияли на результат.  С другой стороны, Pew Research Center акцентирует, что двое из трех граждан США (64%) считают, что сфабрикованные новости привносили путаницу в понимание текущих вопросов и событий.

Это принципиально новая сфера, которая проявила себя в рамках выборов 2016 г. в Америке в достаточно большом объеме. Исследователи отмечают следующее: «Во время президентских выборов 2016 года фокус сместился в сторону социальных медиа. Социальные медиаплатформы типа Фейсбука имеют принципиально иную структуру, чем любая медиатехнология прошлого. Контент может попадать пользователям без существенного фильтра третьего участника, без проверки фактов, без редакторской оценки, а индивидуальный пользователь без истории или репутации может в некоторых случаях достигать такого же количества читателей как Fox News, CNN или New York Times».

Почти каждая европейская страна создала сегодня структуры, призванные бороться с фейковым потоком, в первую очередь из России. Швеция, например, доказала связь между информационными вбросами и активными мероприятиями России [см. тут, тут и тут]. То есть все эти действия носят не случайный, а вполне системный характер. Они изучили метанарративы, продемонстрировали, как внимание к Украине упало, когда появилась Сирия.

Исследователи также пишут: «Как и советская пропаганда, сегодняшняя российская публичная дипломатия может быть совершенно непоследовательной. Запад подается как слабый, в то же время представляя из себя угрозу существования России. Европа обладает ксенофобией к беженцам, но глупо разрешает им искать убежище. Но сутью является отнюдь не дать целевым аудиториям последовательный альтернативный нарратив. Такой инструментарий, как "Спутник", может также служить цели распространять путаницу и поощрять разобщенность. Более того, "Спутник" на шведском опирается за некоторыми исключениями на переписывании уже существующих новостных историй из признанных медиаисточников. Возникает парадокс между обычными обвинениями западных медиа в предвзятости и антироссийскости в своей ориентации с реальным использованием тех же западных медиа как источника публикаций "Спутника"».

Интересно под этим углом зрения посмотреть на Украину, которая постоянно подвергается «обстрелу» фейковой информации, что позволило заполнять доказательством «фейковости» целые сайты, например, наиболее известный StopFake (www.stopfake.org). StopFake печатает статьи о распознании фейков (см. также тут).

Социологи создали индекс результативности российской пропаганды, который задается как распространенность поддержки главных тезисов российской пропаганды населением. Здесь можно увидеть, что наибольшее воздействие российской пропаганды наблюдается в Харьковской, Одесской областях и на Донбассе, наименьшее – на западе и в центре Украины.  Интересно, что эти данные коррелируют с рассекреченными сегодня данными ЦРУ от 1957 г. о степени недовольства режимом регионов Украины. Крым и Донбасс называются максимально лояльными советской власти. Справедливости ради следует отметить, что и Россия также отслеживает искажения в украинской пропаганде. В результате российское население четко удерживает свои стереотипы по отношению к Украине, что можно увидеть в дискуссии Дмитрия Быкова и Анастасии Мироновой. Все это, видимо, и позволяет Александру Невзорову говорить,  что реальная поддержка Путина, вероятно, даже не 86%, а все 96%.

Перед нами определенное упрощение ситуации коммуникации, как с точки зрения передаваемого контента, так и с точки зрения массового сознания, которое благодаря социальным медиа стала откатываться назад. Следует вспомнить также феномен развлекательности, который охватил не только массовую культуру, но и новостные потоки. Инфотейнтмент становится определяющим качеством этого потока. Третьим фактором, формирующим сегодняшний информационный поток, стало преобладание визуальности, которое постепенно трансформирует культуру чтения, когда два тома «Войны и мира» становятся недоступными даже для специалистов. Все это проявляется еще сильнее, когда в дело вступают дезинформационные, а не только информационные цели. Специалисты ЕС приходят к выводу, что дезинформационная кампания является невоенным средством достижения политических целей  (см. тут и тут). Цель такой дезинформационной кампании они видят в ослаблении и дестабилизации Запада со стороны России.

Причем к этим рассуждением следует добавить еще один фактор. Если победа, как и атака, с помощью военных методов видна сразу, то в информационной сфере результаты могут проявляться гораздо позже. Именно поэтому и возникают термины типа стратегических коммуникаций или операций влияния, призванные подчеркнуть отдаленный тип последствий. 

http://osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/novy...

_kommunikatsiy/  

Новые возможности для пропагандистских коммуникаций

26.02.2017 

Социальные медиа принесли новое понимание правды. Если раньше оно было связано с авторитетом (газетой, религией и под.), который был промежуточным фильтром между источником информации и ее потребителем, то теперь правда оказалась привязанной к источнику. Чем больше источников, тем больше правд. И также понятно, что это касается массового сознания, а не учебника или суда, где все еще сохраняется естественная для прошлого единственность правды.

Сегодня правд стало много, и это порождает проблемы не только борьбы с фейками, которых полно в любой конфликтной ситуации, от российско-украинского конфликта до президентских выборов в США. Объемы неправдивой информации, которая циркулирует на равных справдивой, сегодня просто зашкаливают.

Фейки оказались выгодным информационным объектом даже не в том понимании, в каком с ними борются. Они не только лживая информация, но и информация, порождающая дискуссии. Кстати, по теории фреймов Джорджа Лакоффа, даже опровергая фрейм, мы лишь усиливаем его. Поэтому он считает, что следует не опровергать их напрямую, а выстраивать в массовом сознании другой фрейм противоположной направленности.

Фейки на президентских выборах в США привнесли еще одну проблему. Несмотря на то, что они неправдивы, их распространенность создает ощущение широкого признания, что, в свою очередь, придает им несомненную ценность.

Исследователи отмечают в этом плане: «Проблемой является не столько установление правдивости продвигаемой информации, это было важно и до того, как выросла роль социальных ботов и находится за пределами алгоритмических подходов. Новым аспектом, который принесли боты, является то, что они создают ложное впечатление, вне зависимости от их точности, что эта информация популярна и разделяется многими, создавая тип влияния, против которого мы пока не выработали противоядия. Наша уязвимость делает возможным для бота получить существенное влияния, даже случайно. Сложные боты могут порождать личности, кажущиеся достоверными, которых труднее распознать людям и фильтрующим алгоритмам».

На президентской кампании США боты были распределены неравномерно, их было больше на Юге и Среднем Западе. Соответственно, люди считали, что там есть мощная поддержка снизу, хотя ее не было.

И все это имеет последствия. Можно считать, что любая информационная конфигурация, которая удерживается сознательно, будет иметь последствия и на поведенческом уровне. Это связано с тем, что человек всегда ориентируется на поведение других, будучи социальным животным.

Мы живем не в своем мире, а в том, который является желательным для других. У нас общие враги и общие друзья. У нас одни и те же любимые писатели и эстрадные певцы, разве что они серьезным образом соответствуют представлениям поколений. Меняя (или делая вид, что меняем) групповую норму, мы заставляем индивидуального человека поменять свои привычки.

Даже простые боты могут порождать существенные изменения в поведении социальной группы. Исследователи именуют это явление «социальной архитектурой». То есть физический мир начинает подстраиваться под мир информационный.

Совершенно понятно, почему это происходит. С одной стороны, перед нами не просто коммуникация, а коммуникация, сопряженная с определенным влиянием, например, властным или социальным давлением. С другой стороны, возникающая конструкция является менее конфликтной, чем в случае несовпадения или даже конфликта между информационным и физическим миром. К примеру, революционный лозунг «Мир хижинам — война дворцам» несет в себе такую конфликтность, которая разрешилась революцией.

Эта проблема давно изучается по отношению к кино и его воздействию на зрителя. Например, в случае молодежи найдены такие виды закономерностей [Wilmoth P. What effect does media have on youth?]:

- чем больше сексуального контента дети видят на экране, тем раньше у них начинается сексуальная активность, тем более вероятной становится молодежная беременность,

- насилие на экране влияет на агрессивное поведение и мысли,

- за год ребенок видит 300 случаев рекламы алкоголя, в 80 % фильмов демонстрируется употребление алкоголя,

- подобное наблюдается и для случая курения.

Все это можно трактовать как перенос моделей поведения с экрана в жизнь, и понятно, что именно молодежь будет первым объектом такого воздействия.

Таким новым пропагандистским инструментарием становятся также компьютерные игры. С их помощью порождается виртуальная реальность, которая может изменить всю систему обучения. На это работают целые научные институты, например, Институт серьезных игр в Великобритании, в котором есть отдельная программа, направленная борьбу с ожирением, поскольку в ЕС на эту проблему уходит 7 % бюджета медицины. Другой такой центр — Институт креативных технологий в США, работающий, в частности, на Пентагон. Здесь изучаются возможности виртуальных продуктов для самых разных целей: от обучения с целью передачи боевого опыта до выхода из посттравматического синдрома. У Эндрю Гордона, например, был проект по компьютерному моделированию нарративов [см. тут и тут]. Тут изучается не только нарратив, но и схемы поведения людей, поскольку на их базе строятся нарративы [см. тут и тут]. Все это делается с активной опорой на нейробиологию и нейропсихологию, как это происходит сегодня повсеместно (см., например, исследование Массачусетского технологического института о том, как предупреждать людей о зараженности вирусами, в котором говорится, что предупреждение работает хуже в момент, когда человек чем-то занят).

Игры активно включены в российско-украинскую войну как постфактум, так и еще до начала реальных событий. Вот лишь малая подборка таких игр в войну России с Украиной [см. тут, тут, тут, тут, тут, тут и тут]. Виртуальное пространство было готово к этой войне больше, чем пространство реальное. И это понятно, потому что игры-стрелялки имеют только военно ориентированные сюжеты.

Подобно играм на войну с Украиной получила направленность и российская фантастика, и эта тема теперь, уже постфактум, активно освещается [см. тут, тут, тут, тут и тут]. На это же работали и исторические реконструкции, как показал Сергей Медведев. Если сюда добавить кино, получается модель войны до войны, которая создавалась в виртуальной действительности, и только потом виртуальная война перешла в реальную. Хотя эта виртуальная война и не была мейнстримом, но подобные вещи могут служить хорошим индикатором возможного дальнейшего развития событий. Ведь всегда считалось, что поэты и художники в состоянии чувствовать будущее куда лучше ученых. Например, российский режиссер Александр Сокуров говорит в ряде своих интервью: «Для меня это не было каким-то сюрпризом. Еще в 2008 году я публично сказал, что война с Украиной неизбежна. Никакой тайны для меня во всем этом не было» [см. тут и тут].

Подобные случаи мы можем характеризовать как формулу «невидимое становится видимым», когда сильные факторы пробиваются сначала в виртуальном пространстве, потом переходят в информационное, лишь затем реализуясь в физическом.

Сегодняшняя ситуация, когда война перешла из виртуального пространства в физическое, уже другая, теперь особую роль играют источники информации, начиная со СМИ. Исследование декабря 2016 г. дало следующие результаты по Украине:

Источники информации о событиях в Украине:

- украинское телевидение — 87,1 %,

- российское телевидение — 7,9 %,

- родные, друзья, соседи — 47,7 %.

Уровень доверия к информации о военных действиях в сообщениях:

украинского телевидения — 40,4 %,

российского телевидения — 1,3 %,

от родных, друзей, соседей — 18,8 %.

Здесь удивительным является большой процент, отданный информации от родных, друзей и знакомых. Наблюдается переход на наиболее близкие источники, поскольку именно там наименее вероятно появление фейков. Пропаганда будущего, несомненно, также попытается переключиться на подобные источники, имеющие принципиально неофициальный характер.

Это в определенной степени разрушение всей системы информирования, которая выстраивалась долгое время. Как справедливо было подмечено, «фейковые новости подрывают авторитет журналистов как арбитров правды». Авторитетность источника уничтожается скоростью информации, поскольку первичное освещение становится важнее, чем адекватное.

Даже Мюнхенская конференция по безопасности в 2017 г. вынесла постправду в одну из своих тем. Возможным оказалось также подключение нейропсихологии к объяснению того, чему мы верим больше [см. тут и тут].

Никто не любит пропаганду, но все ею пользуются. Вопрос только состоит в чистоте наших помыслов. Дурные помыслы приведут к плохой пропаганде, хорошие — к хорошей.

Современный мир попытался забыть пропаганду. Эта мотивация пришла из политики. На Западе пропаганду жестко приписали к двум тоталитарным государствам — довоенным Германии и России. Соответственно, даже студенты не хотели брать курс с таким названием. Поэтому пришлось придумывать новое обозначение: теперь это «стратегические коммуникации», «операции влияния»и «стратегический нарратив». Все это серьезным образом «оседлали» военные, а задачи остались теми же — удержать свою точку зрения на события. Именно военным принадлежит идея, что война выигрывается не столько на поле боя, сколько в медиа пространстве. И все это реализуется, по сути, и в выборах, и в бизнесе, то есть уже и во вполне мирных контекстах.

Новые методы воздействия, включая современную пропаганду, имеют на порядок большую объективность. «Старый» пиар еще задавался и как наука, и как искусство, теперь это только наука или на 90 % наука. То есть интуитивные решения оказались потеснены на периферию. К тому же сегодня более серьезно изучают свою целевую аудиторию. Последние американские президентские выборы, как до этого первые и вторые выборы Барака Обамы, продемонстрировали возможность разговора даже на уровне индивидуального получателя нужной информации. И последний формирующийся сегодня инструментарий — это использование самого получателя информации, его собственных контекстов типа Фейсбука и социальных сетей. Это не будет современным «внешним вторжением» в мир человека, как в случае с телевизионной рекламой, которой хочет избежать зритель; речь о другом: условно говоря, это совершенно незаметный приход, «домашний» и  «в тапочках». Это как разница между жесткой и мягкой силой. Пропаганда будущего не даст возможности увильнуть — настолько она будет соответствовать интересам потребителя. При этом будет возрастать и роль автоматического порождения текстов, когда вас убеждают роботы, а не люди. При этом ни один старый метод умереть не может, поскольку физиология, психология человека-получателя информации не меняются. Аристотель никогда не стареет, потому что мы не отличаемся от человека Древней Греции.

http://hvylya.net/analytics/society/post-pravda-i-no... 

27.02.17 

 Пост-правда и новое поколение войны, или Почему произошло возвращение пропаганды

  Война забирает не только ресурсы, но и интеллект. Все новые методы и инструментарий, который можно использовать для боевых действий, сразу же попадают в руки военных из сферы бизнеса, политики или медиа. Мюнхенская конференция по безопасности 2017 г. также заговорила о феномене постправды. Несомненно и то, что постправда уже стала сегодня инструментарием войны. Новая парадигма войны активно на нее опирается.

  Концепцию периодизации поколений войны Уильям Линд предложил в 1989 г. [1]. Война первого поколения, время гладкоствольного мушкета, опиралась на линейную тактику и тактику колонн, что позволяло максимилизировать огневую мощь. В войне второго поколения массированная огневая мощь заменила роль войсковой массы. До самого последнего времени именно она была базовой для армии США. Война третьего поколения, которая реализовывалась в виде немецкого блицкрига, базировалась на маневре.

  Четвертое поколение войны Линд характеризует такими чертами: децентрализация, потеря государственной монополии на войну, инициатива, возврат к войне культур, кризис легитимности, предсказывая, что многие страны получат войну на своей территории (здесь в качестве угроз звучат иммиграция и мультикультурализм) [2]. Он не упоминает феномен постправды, который также следует обязательно в этот список.

  Постправда оказалась хорошим военным инструментарием, поскольку позволяет не увидеть того, что нужно увидеть, и не заметить того, что не хочется знать. Постправда оказалась идеальным инструментарием информационно-психологической войны, приведя к возрождению пропаганды в новых условиях, когда, казалось, все о ней уже давно забыли.

  Дж. Скаминачи выводит победу Трампа из этой новой ситуации войны четвертого поколения, которую он характеризует следующим способом: «Четвертое поколение войны является конфликтом между государственным и негосударственным акторами. Актор четвертого поколения может быть ведом идеями, религией или защитой «чистоты расы». Главной целью является подрыв и разрушение государственного актора, отрицание монополии государственного актора на легитимность использования силы, манипулятивное использование движущихся изображений и других техник психологической войны для того, чтобы лишить государственного актора эмоциональной поддержки. Психологическая война будет более важной, чем военные операции» [3].

  А по поводу Дональда Трампа он говорит: «Основы политики Трампа соответствуют текстам Линда с 2005 г. Линд призывал к стене типа берлинской на границе с Мексикой, поддерживал гражданскую милицию на границе, приравнивал латиноамериканских и мусульманских иммигрантов к захватчикам, которых следует остановить».

  Дональд Трамп, кстати, реально встречался с Уильямом Линдом лицом к лицу, и действительно можно протянуть ниточку от Линда к Трампу [4 — 5]. Линд говорит о политической корректности как о марксизме в культуре. Он восклицает: «Большинство американских военных ненавидят политическую корректность, но они не знают, как с ней бороться. Путь борьбы лежит в том, чтобы понять, что это реально такое, и быть уверенным в том, что все ваши друзья нашли это также. Политическая корректность это марксизм в культуре […]. Здесь, как нигде более, знание является оружием!» [6].

Со своим соавтором они также выпустили статью «Новый консерватизм», а потом и книгу под таким названием. Они заявляют: «Если консерватизм должен быть восстановлен как интеллектуальная сила, а не только как ярлык того, что истеблишмент делает в свою пользу, его надо перезапустить интеллектуально. Нам нужен новый консервативный порядок дня» [7]. Пятидесятые годы они трактуют как последние нормальные для Америки.

  Все это в сильной степени соответствует тому повороту, который идет сейчас в мире. Его можно увидеть в переходе от глобализации к национализму, от левой идеологии к правой, в отказе от мультикультурализма и т.д. Так что не только Бэннон стоит за фигурой Д. Трампа, но и У. Линд. Считается, что он также написал под псевдонимом фантастический роман, демонстрирующий к какому плохому будущему идет Америка [8]. Линд трактует негативную реакцию на избрание Трампа как войну четвертого поколения на американской земле [9]. Как и многие, Линд также считает, что победить ИГИЛ исключительно военными методами невозможно.

  Он исключительно жестко формулирует и американскую ситуацию: «В результате мы имеем страну с двумя несовместимыми культурами. Одна — это наша традиционная, западная, христианская культура. Другая — это контркультура шестидесятых, которая была и остается в основном культурой мгновенного удовольствия. Культурный марксизм Франкфуртской школы создал эту контр-культуру и все предоставляет ей идеологическое обоснование. В соответствии с современным структурированием наша политическая система не могут создать ситуацию, где эти две враждебные структуры могут жить вместе. Это означает, что мы движемся в сторону широкомасштабной войны четвертого поколения на нашей собственной земле и возможному провалу американского государства» [9].

  Кстати, тут можно вспомнить и наших шестидесятников, даже не столько их, как само жесткое отношение к ним собственного государства. Реально шестидесятники были «задавлены», а СССР продолжал двигаться по старой траектории. Влияние их, конечно, осталось, но сами шестидесятники получили одобрение государства и общества только в своем пенсионном возрасте. Но если посмотреть шире, то и перестройка и другие глобальные трансформации являются результатом именно этого сдвига в сознании, инициированного шестидесятыми годами.

  Американская система, как более мягкая, смогла удержать и основные, и контр-тенденции под одной крышей. Например, ноутбуки были придуманы командой, которая прошла ЛСД-тренинги в шестидесятые. Стив Джобс утверждал, что ЛСД изменил всю его жизнь, подтверждал прием ЛСД и Билл Гейтс. Но это не самая главная черта контркультуры, которая породила новый взгляд на многое. Правда, Линд не хочет признать позитива в контркультурном повороте шестидесятых, видя в такого рода будущем столкновении трансформационный взрыв американской системы.

  Демократы раскладывают по полочкам модель мира современных республиканцев, например, отталкиваясь от выступления Стивена Бэннона [10]. Эта статья построена на комментариях Д. Крейсса (его сайт — danielkreiss.com), который находит как бы асистемность в представлениях консерваторов [11 — 12]. Кстати, в свое время об этом много писал Дж. Лакофф в своих книгах, анализируя прогрессивные и консервативные представления (см. его последнее интервью 2017 г. [13]). Интересно, как сходное противопоставление либералов и консерваторов прозвучало в в программе Владимира Познера с Михаилом Хазиным [14].

 Лакофф увидел следующие особенности использования Твиттера в президентской кампании: «Твиты Трампа имели по крайней мере три функции. Первая функция — это то, что я называю предварительным фреймингом. Сделав это до журналистов, можно задать фрейминг по-своему. Например, о российских хакерах он писал, что доказательства демонстрируют отсутствие влияния на выборы. Это неправда, они не говорили об этом ничего. Но идеей было донести до 31 миллиона людей, следящих за его твитами, легитимность выборов. Он поступал так часто, постоянно действуя наперед. Вторым использованием было отвлечение внимания. Когда что-то важное приближалось, как вопрос о том, будет ли он использовать слепой траст, конфликты интересов. Что тогда он делал вместо этого? Он атаковал Мэрил Стрип. Потом они говорили о Мэрил Стрип несколько дней. Это и есть отвлечение. Третий вариант — проверка реакции. Например, вопрос о ядерном оружии, когда он говорил, что следует уделить больше внимания этому. Если нет большого шума и реакции, он может двигаться дальше. Всегда есть пути разрыва новостного цикла, получать реальные результаты из новостного цикла и обращать их на свою пользу».

  Избежать проблему гражданской войны в США, как считает Линд, можно за счет возрождения федерализма в США, которое позволит избежать внутренней войны. Например, Массачусетс и Калифорния могут находиться контркультуре, в Огайо и Алабаме будет старая культура. Индивидуальные американцы могут двигаться в те штаты, которые соответствуют их представлениям о правильности. Но все останутся в единой стране, в рамках общих внешней политики, обороны и торговли.

  Сегодня заговорили о пятом поколении войны, куда отнесли и аннексию Крыма [15]. Сам Линд говорит о возможном пятом поколении войны так, что еще до конца не осмыслен переход к четвертому поколению войны, непонимание тех изменений, которые он принес. Он замечает: «Потеря государственной монополии, и не только на войну, но также на социальную организацию и лояльность, меняет абсолютно все. Мы находимся только на ранних стадиях понимания того, что четвертое поколение означает в полной мере и как оно изменит, или во многих случаях завершит, наши жизни» [16].

   Кстати, если признать правильной трактовку войны четвертого поколения как войны культурного порядка, работающей над массовым сознанием, то центром этой войны становится изменение идентичности индивидуального и массового сознания. Тогда становится понятными действия Украины, отключающей российские телеканалы и вводящей запреты на ввоз литературы.

   В целом следует признать, что поменялась не война, а поменялся мир, который в свою очередь трансформировал войну. Террорист-одиночка выступает против могущества армий, наводя страх высокотехнологичные страны, которые ничем не могут защитить себя. Техника может успешно противостоять технике, но любые технологии против человека всегда будут иметь «зазор» в виде того, что невозможно отследить и что не будет поддаваться контролю. Четвертое поколение войны по сути эксплуатирует как раз различные форматы использования человека, которые до этого невозможно было задействовать в массовом применении.

  Филип Карбер подчеркивает принципиальное отличие от понимания гибридной войны на Западе в том, что здесь есть комбинация скрытого участия государства с прямым, граничащим с бахвальством. Он выделяет пять компонентов такой войны [17]:  

— политический подрыв (политическая пропаганда, информационные операции, коррупция, компрометация),

— квази-святилища (захват локальных центров власти, полицейских участков, аэропортов, военных складов; вооружение и тренировка повстанцев; разрушение транспортной инфраструктуры; псевдо-референдум; кибератаки),

— интервенция (размещение российских сил на границе; передача тяжелого вооружения повстанцам; создание тренировочных лагерей возле границы),

— принудительное сдерживание (внезапные проверки своих вооруженных сил, маневры, агрессивное патрулирование соседних регионов),

— переговорные манипуляции (использование инициированного Западом перемирия для достижения своих целей).

Как видим, Запад смотрит даже шире, чем мы привыкли, например, добавляет в список инструментария и переговоры типа минских.

Интересный набор характеристик этой войны нового поколения видит Янис Берзинс. С его точки зрения есть следующие десять отличий от обычной войны [18]:

— переход от прямого разрушения к прямому влиянию,

— переход от уничтожения противника к его внутреннему разложению,

— переход от войны с оружием и технологиями к культурной войне,

— переход от войны обычными силами к силам специального назначения и коммерческим военным группировкам,

— переход от традиционного поля боя к информационно-психологической войне и войне представлений,

— переход от прямых столкновений к бесконтактной войне,

— переход от войны секционной к тотальной войне, включая внутренний фронт,

— переход от войны в физической среде к войне в человеческом сознании и киберпространстве,

— переход от симметричной к асимметричной войне путем комбинации политических, экономических, информационных, технологических и экологических кампаний,

— переход к войне в ограниченный период времени к постоянной войне как естественного условия жизни нации.

  И его вывод: «Российский взгляд на современную войну базируется на идее, что основным полем боя является разум. Как следствие, в войнах нового поколения будет доминирование информационной и психологической войны».

  Берзинс также предложил вполне конкретных восемь фаз разворачивания такой войны нового поколения:

— первая фаза: невоенная асимметричная война (информационные, моральные, психологические, идеологические, дипломатические, экономические средства),

— вторая фаза: специальные операции для введения в заблуждение политических и военных лидеров,

— третья фаза: запугивание, обман, подкуп правительственных чиновников и военных,

— четвертая фаза — дестабилизирующая пропаганда, увеличивающая разочарование населения,

— пятая фаза: установление над атакуемой страной бесполетных зон, блокады и использование частных военных компаний,

— шестая фаза: начало военных действий,

— седьмая фаза: комбинация целевых информационных операций, киберударов, авиазапугивания,

— восьмая фаза: уничтожение уцелевшего и сопротивляющегося противника силами специальных операций.

  США также, глядя на этот опыт, стали реально пересматривать базовые параметры современной войны, чего они делали последние 25 лет [19]. Мы говорим не о движении техники и личного состава в физическом пространстве сегодняшнего дня, а именно об интеллектуальных решениях, которые привели к нему. Это как рассмотрение проблем защиты стран Балтии [20 — 21], так и угроз в целом со стороны Китая, России, Северной Кореи и Ирана [22 — 23].

  США так же, как Европа, начали изучение инструментария современной российской пропаганды ([24]. Кстати, на эту работу опираются, пытаясь показать определенную близость избирательной кампании Трампа и российской пропаганды [25].

Главными характеристиками российской пропагандистской модели в корпорации РЕНД увидели следующее [24]:

— большой объем и многоканальность,

— скорость, непрерывность и повторение,

— отсутствие освещения объективной реальности,

— отсутствие логики и последовательности.

  Кстати, один из выводов напрямую возвращает нас к пост-правде: «Когда объем информации невелик, реципиенты склоняются к мнениям экспертов, но, когда информация в избытке, они более благосклонны к мнениям и информации, высказанным другими пользователями». То есть избыточность информации у потребителя, а это и есть сегодняшнее состояние, ведет к большему доверию с его стороны.

  Это возродило внимание к такому аспекту информационно-психологической войны, как менеджмент восприятия. Исследователи отмечают следующее: «Во время конфликта близкие отношения между действием и восприятием означают, что восприятие актора и широкий контекст играют интерактивные роли, взаимно влияя друг на друга, что может воздействовать на любого актора, задействованного в процессе» [26].

  Украина вступает в этот конфликт с бездействующими вооруженными силами и неработающими спецслужбами. То есть она проиграла начальный период войны в физическом пространстве. Но сумела восстановиться благодаря моральному фактору, с помощью которого на сцену вышли добробаты и волонтеры.

  Учитывая, что четвертое поколение войны многими рассматривается в плоскостях информационной, психологической, культурной, где объектом является массовое сознание, даже если это один из компонентов предваряющий/сопровождающий военные действия в физическом пространстве, то понятен акцент на идентичности, который имеет место в российско-украинском конфликте.

  Ситуация разделения СССР относительно легко произошла в политической и экономической сферах, поскольку там было что делить будущему бизнесу. Но на базе идентичности, которая была даже вынесены в название книги Л. Кучмы «Украина — не Россия», войны носили исключительно мягкий характер.

  Однако переход от идентичности советской к идентичностям русской, украинской, белорусской, грузинской, эстонской и другим вызывал резкое обострение отношений со стороны России. Признавая разделенность экономики или политики, Россия не смогла смириться с разделением идентичности, в то же время сама она смогла перейти от идентичности российской к русской.

   В результате сегодня не только Украина, но и все страны мира вдруг оказались в предвоенной ситуации. Именно так она понимается многими, даже не имеющими непосредственного физического контакта с боевыми действиями. Швеция, к примеру, так описывает новый тип отношений: «Увеличенное количество дезинформации, фиктивные телеграммы и фейковые новости заполнили шведское информационное пространство. Это развитие появилось в контексте ухудшающейся ситуации безопасности в широком балтийском регионе после российской аннексии Крыма в феврале 2014 г. Российские политики и дипломаты активно вмешивались в шведские внутренние политические дела, а многие прокремлевские НГО и правительственные НГО заработали в Швеции. В социальных медиа армии троллей нацелились на журналистов и ученых, включая взломы страниц» [27]. Именно поэтому и сегодняшнюю ситуацию отношений между, например, США и Россией пытаются подвести под холодную войну 2.0 [28].

   Война четвертого поколения пришла на территорию внезапно. Не ждали ее и на Западе. Только сегодня началось развертывание силы быстрого реагирования в физическом пространстве. И только сейчас по всей Европе и США создаются центры контрпропагандисткого реагирования.

Литература

1. Линд У.С. и др. К войнам четвертого поколения // www.redstar.ru/index.php/newspaper/item/8003-k-vojnam-chetvjortogo-pokoleniya

2. Lind W.S. Understanding fourth generation war // www.antiwar.com/lind/?articleid=1702

3. Devega C. How “4th Generation Warfare” helps to explain the rise of Donald Trump // www.salon.com/2016/07/05/how_4th_generation_warfare_helps_to_explain_the_rise_of_donald_trump/

4. Wilson B. Donald Trump meets William S. Lind // 4thgenwar.wordpress.com/2016/07/03/trump-meets-man-who-inspired-2011-terror-attack-deadlier-than-orlando-shooting/

5. Troutfishing ‘Trump’ is shorthand for William S. Lind, «cultural marxism» and Fourth Generation Warfare // www.dailykos.com/story/2016/7/13/1547941/—Trump-is-Shorthand-For-William-S-Lind-cultural-Marxism-and-Fourth-Generation-Warfare

6. Lind W.S. The roots of political correctness // www.theamericanconservative.com/2009/11/19/the-roots-of-political-correctness/

7. Weirich P.M., Lind W.S. The new conservatism // www.theamericanconservative.com/articles/the-next-conservativism/

8. Meet William S. Lind, the Extremist Author Who Might Have Influenced Donald Trump

9. Lind W.S. The view from Olympus: how to prevent 4GW n America? // www.traditionalright.com/author/wslind/

10. Fisher M. Stephen K. Bannon’s CPAC Comments, Annotated and Explained // www.nytimes.com/2017/02/24/us/politics/stephen-bannon-cpac-speech.html?mwrsm=Facebook

11. Kreiss D. Trump, Breitbart, and the Rejection of Multicultural Democracy // medium.com/@dkreiss/trump-breitbart-and-the-rejection-of-multicultural-democracy-90f3f776bebd#.4tn6bbpl4

12. Kreiss D. Social Media Did Not Give Us Donald Trump and it is Not Weakening Democracy // medium.com/@dkreiss/social-media-did-not-give-us-donald-trump-and-it-is-not-weakening-democracy-20814a054c31#.gq4uxvgvr

13. Rosenberg P. Don’t think of a rampaging elephant: Linguist George Lakoff explains how the Democrats helped elect Trump // www.salon.com/2017/01/15/dont-think-of-a-rampaging-elephant-linguist-george-lakoff-explains-how-the-democrats-helped-elect-trump/

14. Познер и его мишени: как стимулируется общественный раскол в России // eadaily.com/ru/news/2017/02/26/pozner-i-ego-misheni-kak-stimuliruetsya-obshchestvennyy-raskol-v-rossii?utm_source=smi2

15. Faith R. Fifth-generation warfare: taste the color revolution rainbow // news.vice.com/article/fifth-generation-warfare-taste-the-color-revolution-rainbow

16. Lind W.S. Fifth generation warfare? // www.dnipogo.org/lind/lind_2_03_04.htm

17. Karber P. a.o. Russia’s new generation warfare // www.ausa.org/articles/russia%E2%80%99s-new-generation-warfare

18. Berzins J. The new generation of Russian warfare // www.aspeninstitutece.org/en/article/3-2014-the-new-generation-of-russian-warfare/

19. Bender B. The secret U.S. Army study that targets Moscow // www.politico.com/magazine/story/2016/04/moscow-pentagon-us-secret-study-213811

20. Shlapak D.A. a.o. Reinforcing deterrence on NATO’s Eastern flank. Wargaming the defense of the Baltics // www.rand.org/pubs/research_reports/RR1253.html

21. Radin A. Hybrid warfare in the Baltics. Threats and potential responses // www.rand.org/pubs/research_reports/RR1577.html

22. Ochmanek D. Restoring the power projection capabilities of the U.S. Armed Forces // www.rand.org/pubs/testimonies/CT464.html

23. Larrabee F.S. a.o. Russia and the West after Ukrainian crisis. European vulnerabilities to Russian pressure — Santa Monica, 2017

24. Пол К. и др. Российская модель пропаганды. «Пожарный шланг с потоками лжи» // www.rand.org/pubs/perspectives/PE198.html

25. Zappone C. Donald Trump campaign’s ‘firehose of falsehoods’ has parallels with Russian propaganda // www.smh.com.au/world/us-election/donald-trump-campaigns-firehose-of-falsehoods-has-parallels-with-russian-propaganda-20160808-gqo044.html

26. Waterman A. Perception Management in Asymmetric Warfare: Lessons for Democratic Practitioners from Ukraine (2014–16) and Gaza (2014) // www.idsa.in/system/files/jds/jds_11_1_2017_perception-management-in-asymmetric-warfare_0.pdf

27. Kragh A. a.o. Russia’s strategy for influence through public diplomacy and active measures: the Swedish case // Journal of Strategic Studies. DOI: 10.1080/01402390.2016.1273830

28. Osnos E. a.o. Trump, Putin and the new cold war // www.newyorker.com/magazine/2017/03/06/trump-putin-and-the-new-cold-war

http://osvita.mediasapiens.ua/trends/1411978127/propagandistskie

_interventsii_kak_malye_vozdeystviya_na_bolshie_sistemy/

Пропагандистские интервенции как малые воздействия на большие системы

19 марта 2017 г. 

    Пропаганда стала сильнее, чем раньше, поскольку старая тоталитарная пропаганда действовала в режиме монолога, когда все альтернативное было подавлено. Нынешняя пропаганда действует в режиме диалога, ее фоном является разнообразие мнений, которое она пытается заменить одним-единственным. И она научилась побеждать в таких неоднозначных для нее условиях.

    Технологии, в том числе информационные, очень быстро завоевывают мир в силу своей экономичности и комфортности. Они ведут нас вперед, принимая иногда форму религии или идеологии и продвигая таким образом идеи, которые обеспечивают человечеству лучший уровень выживаемости. Идеологию мы тут понимаем широко: например, Дуглас Норт говорит как бы о идеологии, которая не имеет письменной фиксации, но именно ей подчиняется жизнь каждого из нас, на ней строится наше поведение [см. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. — М., 1997; Норт Д. и др. В тени насилия: уроки для обществ с ограниченным доступом к политической и экономической деятельности. — М., 2012; Заостровцев А. Дуглас Норт: постижение истории. — СПб., 2013].

   Старые технологии не имели такого оглушительного влияния на население, как нынешние. Книга как технология, с одной стороны, не читалась всеми синхронно, а с другой — оставляя пространство для додумывания, не имела такого сильного форматирующего характера. Читая одну и ту же книгу, можно было прийти к разным результатам.

  Новые технологии не дают такой возможности, они приводят к одному результату сразу у всех. Первыми «ломать» мозги в одну сторону начали кино и телевидение. Преобладание визуального над вербальным стало уничтожать статус текста, он во многом потерял свою авторитетность, единственность, важность. Вместе с текстом с арены властителей дум ушли и писатели, их заменили актеры и режиссеры.

  Причем каждый информационный инструментарий имеет массу своих собственных характеристик, которых не будет у другого инструментария. Вот мнение американского военного по поводу информационной войны: «Побеждающая стратегия информационной войны требует новых подходов. Западные коммерческие методы рекламы не работают в политике или с целью изменения поведения в военных зонах конфликта. Потребители представляют собой группу, которая уже приняла решение о покупке. Реклама бренда пытается увеличить объем тех, кому он нравится, в целевой группе. Успешная коммерческая кампания может изменить разум 10 % потребителей. Но как указывает Саймон Тэтхем, "десятипроцентное изменение поведения [это цитата из книги Тэтхема: Tatham S. U.S. governmental information operations and strategic communications: a discredited toll or user failure? Implications for future conflict. — Carlisle, 2013], который, кстати, известен своей критикой американского подхода к информационным операциям. — Г.П.] группы повстанцев или враждебного сообщества вряд ли может считаться изменением правил игры в контексте более широкого конфликта". Соединенные Штаты не должны смешивать политическую коммуникацию с коммерческой рекламой. Брендинг и коммерческая реклама — поцелуй смерти для информационной войны» [Farwell J.P. a.o. Using information in contemporary war // Parameters. — 2016. — Vol. 46. — N 3].

  Тэтхем в указанной книге и в других работах выделяет три типа коммуникаций: информационные, отношенческие и поведенческие. Именно последние в форме смены поведения английская школа считает наиболее ценными. При этом первые два в конечном итоге также должны приводить именно к поведенческому результату.

  Даже специалисты по информационным операциям акцентируют старую истину, что дела говорят лучше слов. Та же ситуация и с визуальностью. Кстати, вспоминается, что Карл Роув, руководивший избирательной кампанией Джорджа Буша, любил следить за ходом кампании по телевизору с выключенным звуком. И именно Роуву приписывают слова, которые характеризуют саму суть президентства Буша. Этот советник Буша сказал Журналист Рон Соскинд цитирует слова этого советника Буша: «Люди вроде вас находятся "в том, что мы называем сообществом, основанном на реальности", что можно задать как людей, которые "верят, что решения приходят из тщательного изучения видимой реальности". Я кивнул и пробормотал что-то о принципах просвещения и эмпиризме. Он оборвал меня. "Это не та модель, по которой сейчас работает мир", — продолжал он. "Мы сейчас являемся империей, и когда мы действуем, мы создаем новую реальность — тщательно, как вы хотите — мы будем действовать снова, создавая новые реальности, которые вы тоже можете изучать, и именно так все происходит. Мы действуем в истории... а вам, всем вам, остается изучать то, что мы делаем».

  При этом интерпретаторы фразы не замечают, что речь идет о внешних интервенциях, меняющих чужое государство. США имели опыт выстраивания как бы с нуля таких стран, как Германия и Япония. При этом современные примеры типа Афганистана и Ирака уже не дали такого положительного результата.

  В этот список должен быть вписан и развал СССР. Причем это была не просто неправильная игра одного-двух людей наверху; СССР развалился тогда, когда изменился советский человек. Управляющие структуры перестали соответствовать населению, потеряв свою легитимность. При этом идеология и пропаганда стали ритуальными коммуникациями: они были, но не имели реального смысла. Подчинение ритуалу является просто подчинением, это не значит, что существует доверие к его смыслам. Смыслы, которые работали раньше, стали просто историей, поскольку с каждым десятилетием их достоверность размывалась, а власть теряла свою легитимность. Она уже не могла применить массовые репрессии, поэтому все держалась на индивидуальных репрессиях, например, против диссидентов, а также на коллективной памяти о прошлых массовых репрессиях.

  Вардан Багдасарян акцентирует один из аспектов перестройки, состоящий в принципиальной смене у населения картины мира: «Идеологическое обновление, возвращение к исходным идеалам человекостроительства было возможно. Вместо этого государство в период перестройки двинулось в прямо противоположную сторону, легитимизировав консюмеризм и делегитимизировав идеологию справедливого общества. Советский проект был свернут, СССР ликвидирован. Итог был неутешительный. Человек консюмерист и конформист не счел необходимым выступить в критический момент в защиту государства».

  Но человек изменился благодаря информационным технологиям. Советская пропаганда, условно говоря, пыталась делать из него героя в труде и бою. Но одновременно созданная информационная воронка, не пропускавшая информацию с Запада, наоборот, не просто заставляла его жадно впитывать эту информацию, но и самостоятельно расширять ее, моделировать в голове «западный рай», которого на самом деле не было. Запад завладел воображением советского человека с помощью информации из литературы, искусства, кино, дававшие отдельные элементы пазла, из которых человек сам конструировал Запад. И именно этот Запад победил воображаемый и реальный СССР.

  Это все произошло не в физическом или даже информационном пространстве, а в пространстве виртуальном, где действенными оказались даже мультфильмы, которые тоже были значимыми, поскольку формировали головы будущих поколений.

  Игорь Яковенко видит один из ответов причины смены ментальности в замене сказок, которые читались детям. Он пишет: «Запрос на новую сказку возник не в детской среде. Его породила городская интеллигенция, которая покупала книги для своих детей и не хотела обходиться традиционным набором советской детской книги. В ответ на этот запрос делались переводы и пересказы произведений известных европейских авторов. Авторы русских версий не ошиблись в выборе материала. Дети, воспитанные на этой литературе, весело похоронили Советский Союз».

  Но основная суть состоит в том, что ни ядерные ракеты в физическом пространстве, ни мощные советские СМИ в пространстве информационном не смогли управлять пространством воображения советского человека. То есть решение советского человека нельзя признать иррациональным. Довоенная мечта себя исчерпала, а новая формулировалась в чисто потребительских терминах. Горбачев и Хрущев обещали квартиры каждому, но в достаточно отдаленном будущем. Управление мечтой оказывается важнее управления фабриками и заводами.

  Тэтхем напишет об иррациональности, хотя говорит это о противнике: «Когда мы описываем действия противника как "иррациональные", это демонстрирует фундаментальную ошибку в понимании человеческого пространства. Когда государства и их лидеры действуют способом, который США воспринимают как иррациональные, это означает отсутствие знания человеческого фактора» [Tatham S. a.o. Training humans for the human domain. — Carlisle, 2015].

  Сюда следует добавить и то, что часто мы анализируем провозглашенные мнения, хотя реальность, стоящая за ними, может отличаться. Пропаганда часто описывает желаемое, а не действительное. Она создает и удерживает упрощенную модель мира, способную объяснять любые ситуации в черно-белых тонах. Как правило, все плохое вытекает из действий врагов, внутренних и внешних. Политика популизма, распространившаяся во многих странах мира в последнее время, является таким простым объяснением происходящего в той или иной стране в частности и в мире вообще.

  Сегодняшние пропагандисты вовсе не собираются следовать правде, они живут в мире постправды. Для них это означает, что главным компонентом является соответствие не действительности, а модели мира. Отсюда «распятый мальчик» как уже классический пример фейка, созданного российским телевидением. Но это не значит, что перед нами слабый механизм воздействия; наоборот, он очень мощный, поскольку все его нарративы жестко следует модели мастер-нарратива: все плохое — только у них, все хорошее — только у нас.

  Владимир Лепехин не хочет признать, что мы начинаем жить во множестве правд. Он пишет: «В то время как Запад стремится подменить понятие "достоверность информации" понятием "доверие к источнику информации", российская журналистика должна, как я полагаю, возвести "достоверность" факта в ранг аксиомы. В противном случае она рискует свалиться в предлагаемый ей дискурс дискуссий по поводу того, чьи источники в большей степени заслуживают доверия — BBC или, к примеру, RT. После чего масштабными финансовыми вливаниями в социальную рекламу западные нетократы предопределят нужный ответ на данный вопрос» [см. тути тут].

  Российские, как и некоторые другие медиа-ресурсы, заполнили мир большим количеством псевдофактов. И, в принципе, отдельный факт не может отображать реальность, поскольку реальность состоит из миллионов таких фактов. Советская пропаганда всегда строилась на замене реальности отдельным тиражируемым фактом. Например, рассказ о жизни конкретного токаря Иванова подавался как рассказ о жизни всех советских людей.

  Нынешняя пропаганда действительно расшатала понимание правды. И это оказалось ее сильной стороной. Сегодня можно тиражировать любой факт, выдавая его за истину. В ответ на обвинения всегда можно повторять, мол, врут же все.

  Пропаганда стала сильнее, чем раньше, поскольку старая тоталитарная пропаганда действовала в режиме монолога, когда все альтернативное было подавлено. Нынешняя пропаганда действует в режиме диалога, ее фоном является разнообразие мнений, которое она пытается заменить одним-единственным. И она научилась побеждать в таких неоднозначных для нее условиях.

  Виктор Шендерович говорит: «Мы действительно недооценивали возможности пропаганды. Не только в Эстонии — до Сиэтла и Сиднея дотягивается облучение путинского телевидения. Это, безусловно, самое эффективное русское оружие, и противостоять такой тотальной пропаганде очень трудно. Честно говоря, нивелировать ее может только реальность. Поэтому я приглашаю всех, кому нравится Путин, побыстрее переехать в путинскую Россию и вкусить нашей реальности».

  Мы можем признать за нынешней пропагандой функционирование в роли идеологии, характерной для прошлых обществ. Пропаганда — это сегодняшняя идеология, поскольку она не только отражает, но и формирует идеологические установки. По этой причине многие политологи говорят, что российские руководители сами верят той пропаганде, которую слышат с экрана. Кстати, и о Дональде Трампе написали, что в принятии решений он более ориентирован на телевизионную реальность.

  Пропаганда, в отличие от идеологии прошлого, очень гибка. Вчерашний враг может стать другом и наоборот, как это случилось, например, у России с Турцией или Украиной. У Шендеровича, кстати, есть серия так называемых шендевров, среди которых такое высказывание: «Главное — накормить идеологов! Остальные перебьются». Правда, сегодня, наверное, идеологов в этой фразе следует заменить на пропагандистов, ведь именно они определяют теперь, что такое хорошо и что такое плохо.

  Пропаганда отличается от идеологии, связанной больше со стратегическим пониманием, и должна меняться, поскольку она во многом задается тактическими задачами (см., некоторые примеры тут и тут). Современная пропаганда создается на наших глазах, потому она будет искать более эффективные приемы воздействия.

  Пропаганда хочет обеспечить сильную циркуляцию своему факту вне зависимости от его правдивости / неправдивости, поскольку этот фактор не стоит в приоритетах у пропаганды, которую больше интересует удержание нужной рамки. Когда пропаганда говорит о «чужом», она отбирает из потока информации исключительно отрицательные новости. Даже когда они правдивы, они все равно в результате создают искривленную картину мира.

  Исследователи видят следующие особенности в процессах распространения подобного типа информации:

  - ложная информация распространяется не ради распространения правды, а по политическим причинам или ради зарабатывания на интернет-трафике,

  - ложная информация распространяется журналистами, не понимающими, что это ложь,

  - в ложной информации всегда есть хоть крупица правды, обеспечивающая ей элемент достоверности.

  Даже министр обороны Великобритании Майкл Фэллон заговорил на тему пропаганды: «Еще одной особенностью российской деятельности является увеличение того, что Черчилль называл "терминологической неточностью" до художественной формы. Существует особое русское слово для этого... Не "маскировка"... старый вариант обмана, совершаемого спецслужбами... но "вранье" [причем он передает это слова английскими буквами — vranyo — Г.П.], где слушатель знает, что говорящий лжет, и говорящий знает, что слушатель знает, что он лжет, но продолжает все равно лгать».

 Можно предположить существование двух типов пропагандистских интервенций в иную страну. Первые — разовые — способны взорвать общество выходящими за рамки конкретными обвинениями власти. Они начинают распространяться сами, поскольку подтверждают бытующие у населения опасения в отношении власти. И вторые — сознательно тиражируемые в разных формах — направлены на удержание чужой картины мира. Они не распространяются самим населением в прямой форме, поскольку это уже сделано. Они становятся материалом для дискуссий и обсуждений в неформальной среде, например, в семье.

  Причем, как показывают недавние исследования, человек легко сам превращается в тролля, когда его подталкивает к этому не то онлайновое обсуждение [см. тут,тут и тут]. Антисоциальное поведение одного человека вызывает в ответ антисоциальное поведение другого. Тем самым тролли прерывают онлайновое обсуждение.

Если сюда еще добавить, что боты породили в 2016 г. больше половины интернет-трафика, то открываются еще более широкие возможности по блокировке ненужной с точки зрения пропаганды информации. Ведь пропаганда заинтересована не просто в тиражировании «своей» информации, ее не меньше волнует глушение «чужой».

  Сегодня каждый третий заходящий на веб-сайт является ботом (см. подробнее тут,тут и тут). При этом не следует забывать, что есть не только плохие, но и хорошие боты (см. их анализ тут).

  Фейки также являются предметом постоянных дискуссий [см. тут, тут и тут]. Их начинают отслеживать до появления интернета, вводят понятие фейковых фотографий, появившихся до фейковых новостей, Россию обвиняют во вмешательстве в американские выборы с помощью фейковых новостей; фейковые новости предлагаются в качестве слова года, создается масса сайтов по проверке фактов, а также предлагаются соответствующие подсказки для индивидуальных читателей [см. тут и тут], публикуются занимательные рассказы о производстве тех или иных конкретных фейков [тут и тут]. Фейки стали частью этого мира, причем достаточно важной. Хотя постизбирательный анализ Стенфордского университета показал, что ни социальные медиа, ни фейки не играли доминирующей роли. Социальные медиа были важным источником только у 14 % американцев.

   Сегодня интернет стал улицей с односторонним движением. Все мы понимаем, что без него жизнь остановится (см., например, исследование Би-би-си на эту тему тут и тут). Однако именно интернет создал идеальную среду для распространения фейковой информации. То есть интернет — это базис фейка. Приблизительно так проектировщики перестройки воспользовались базисной структурой советской пропаганды, чтобы громить СССР. Советская информационная инфраструктура развернула свои «пушки» в сторону собственного населения с новым антикоммунистическим контентом. По сути, Советский Союз был уничтожен советскими пропагандистскими интервенциями. При этом часть населения верила им, потому что они были «свои», другие — потому что там был «чужой» контент, который теперь спокойно тиражировался.

  В качестве интересного эксперимента можно посмотреть и на так называемую оттепель. Хрущев от нее отнекивался, говоря, что это слово сына троцкиста Булата Окуджавы. Правда, Хрущев и сам был троцкистом, спасшимся от невзгод благодаря учебе с женой Сталина. Третьяковская галерея в своей выставке взяла более широкий период для оттепели — с 1954 по 1968 год: после смерти Сталина и до входа танков в Прагу.

  Оттепель демонстрирует, что даже в закрытой системе можно вводить элементы открытости, которые в результате стимулируют новое развитие. Причем не только в сфере литературы и искусства, как мы обычно представляем достижения этого периода. Например, Валерий Торгашев, работавший в это время в сфере разработки вычислительной техники, вспоминает: «Люди старшего поколения помнят фильм М. Ромма "9 дней одного года", где была хорошо показана творческая атмосфера у физиков-ядерщиков. Могу определенно утверждать, что у нас в ОКБ-590 была такая же атмосфера». Это потом СССР перешел на копирование западной техники.

  То есть оттепель стимулировала творческое начало во всех сферах. Читающие стихи поэты — просто наглядная картинка, а глубинные процессы оказались (причем, скорее всего, случайно) более широко распространенными в обществе (см. о разных аспектах оттепели и шестидесятников тут,тут, тут, тут и тут).

  Уль видит разницу двух подходов управления массовым сознанием в том, что в период оттепели появилась моральная инженерия, в то время как до этого была социальная инженерия как более характерная для советского времени. Уль пишет: «В основе советского дискурса о молодежи лежит идея моральной инженерии. Официальные дискурсивные стратегии, нашедшие свое выражение в молодежной газете "Комсомольская правда" и в риторике ведущих комсомольских активистов, были направлены на то, чтобы донести некие представления о прошлом и будущем, используя нравственные категории и лозунги. Моральная инженерия служила инструментом мобилизации и дисциплинирования. Господство над молодежью через нравственные категории вышло на первый план в эпоху "оттепели" и оказалось доминирующим по сравнению со стратегией социальной инженерии, превалировавшей в сталинский период» (см. также и саму повесть Ильи Эренбурга «Оттепель», откуда пришло и само название этого периода истории, а также о теперешней моде на оттепель).

  Оттепель стала такой пропагандистской интервенцией, сформировавшей определенные характеристики последующих поколений. В такой же роли выступают многие альтернативные интеллектуальные игроки. Если массовая культура формирует большинство, то они формируют меньшинство. Сюда можно отнести роль Стругацких для формирования постсоветского мышления, за что их резко критикует Сергей Кургинян: он винит их в оправдании экспериментов над собственным народом и связке в своем творчестве с элитой спецслужб путем создания нужных символических образов [см. тут и тут], и столь же яростно об этом пишет Дмитрий Быков. Он не отрицает, что Стругацкие воспитали поколение, но видит это под другим углом зрения: «Стругацкие сделали очень много. Они воспитали — буквально, а не метафорически, — несколько поколений, внушив им на уровне рефлекса именно готовность ловить любых мертвяков, вне зависимости от того, есть ли в этом прок. Плюс, конечно, они научили настораживаться при виде мокрецов. Потому что мокрецы очень несчастны, очень могущественны и при этом очень бесчеловечны — и непонятно еще, кто у кого в лепрозории: они у города или город у них».

  На самом деле общество движется не плавно, а рывками. Но эти рывки должны вызреть, они должны быть подготлены во времени, чтобы произошло накопление принципиально нового качества. Не только свой контент, но и своя форма, которая отлична от окружающих ее контекстов.

  Шестидесятникам, например, приписывают и создание нового языка: «Свой литературный язык пыталась построить советская научно-техническая интеллигенция, "шестидесятники". Речь идет не столько о диссидентстве, сколько о широкой фронде. Фронда эта, несомненно, имела свой языковой идеал, нигде и никем не зафиксированный. Отчасти здесь сыграла роль так называемая научная фантастика с теми топосами и концептами, которые поставляли братья Стругацкие, отчасти также авторская песня и шутливые переработки детских сказок, отчасти же язык переводной литературы (от Хемингуэя и Ремарка до "восточных" увлечений). Все эти культурные тренды, отражающие реальную историю русского языка, совершенно не изучены».

  Вообще роль интеллигенции — а именно от нее, несомненно, зависят прорывные пропагандистские интервенции — еще неясна в полной мере (см., например, разные аспекты этого явления История и теория интеллигенции и интеллектуалов. Под ред. В. Куренного. — М., 2009; Интеллигенция. Интеллектуалы. Университет: теоретический альманах “Res cogitans #6”. — М., 2009 и тут ). В этом есть не только позитив, но и негатив. Как написала Наталья Смирнова в статье со все раскрывающим названием «Интеллигентское сознание как предтеча тоталитарного менталитета»: «Обществам "догоняющей" модернизации присущ жесткий административно-командный тип социальных связей. Традиционалистское же сознание по своим характеристикам предрасположено к жестким связям, например, управления. Апроприация такого типа связей вызванным к "новой" жизни традиционалистским сознанием в результате дало особый менталитет тоталитарной советской системы. Его выражением стала патерналистски-бюрократическая рациональность (при всех возвышенно-идеологических апелляциях к интересам народа, благам человека и пр.) и в ее рамках вся социальная жизнь, включая ее частную сферу и духовный мир человека, была превращена во всеобщий объект управления и регламентирования. Степень жесткости и репрессивности управления обществом как объектом (вопреки заверениям "русских марксистов", что подлинным субъектом истории являются народные массы) была пропорциональна темпам "догоняющей" модернизации» [Смирнова Н. М. Интеллигентское сознание как предтеча тоталитарного менталитета // Полис. Политические исследования. — 1993. — № 4].

  Оттепель была «закрыта» с последующим ужесточением. Арутюнян пишет: «Распространение вольнодумных произведений в период "оттепели" нужно причислить к информационным операциям, так как они, помимо своего художественного значения, существенно повлияли на мировоззренческие и идеологические взгляды общества. В связи с этим заметим, что в российском обществе традиционно всегда была велика роль литературы. Отмеченные последствия информационного вмешательства, в числе ряда других факторов, чрезвычайно беспокоили часть партийной элиты. В результате в 1964 г. Хрущев был смещен с должности своими же бывшими соратниками. В послехрущевский период, получивший название "застоя", произошло значительное ужесточение информационной политики».

  Пропагандистские интервенции, несомненно, влияют на мир, в противном случае их бы никто не использовал. Любая неправдивая информация не только привлекает внимание своей негативной ориентацией, но и лучше распространяется по этой же причине. Однако мир не может и не должен строиться только на негативе, даже если он и правдив; тем более что картина мира оказывается неверной, когда этот негатив к тому же еще и оказывается подделкой.

___________________________

© Почепцов Георгий Георгиевич