Первый день войны

   21 июня 1941 г. я был направлен в командировку в Курский педагогический институт для приема экзаменов по русской литературе XVIII века у студентов-заочников. Приехал я в субботу и сразу же зашел к декану, который напоил меня чаем и предложил не ходить в гостиницу, а остаться переночевать у него в кабинете на диване, а назавтра здесь же экзаменовать студентов. Я охотно согласился.

   Радио в кабинете не было. Я проснулся рано, приспособил все для приема студентов, разложил билеты. Из-за двери, ведущей в коридор, стали раздаваться взволнованные голоса, что-то с оживлением обсуждавшие. Не скрою, они меня насторожили именно своей тональностью. Конечно, каждый экзамен в сессию для студентов событие, но тем не менее не столь бурно обсуждаемое. Во всяком случае, про себя я это отметил, но не счел нужным что-либо выяснять. Пригласил зайти первых четырех студентов. Кабинет был тесноватый, стулья стояли прямо напротив меня, что, похоже, несколько смущало экзаменующихся. Помнится, по этому поводу я пошутил, но на шутку никто не откликнулся, и это меня слегка огорчило. Я имел уже некоторый опыт работы в вузе и успел полюбить общение со студентами. Мне нравилась их добрая и скорая отзывчивость на иронию, точная и дружная реакция на шутку, сразу снимавшая экзаменационную напряженность и на нет сводившая дистанцию между обеими сторонами стола. Конечно, придерживать ее всегда необходимо, но я уже очень хорошо знал, что размер этой дистанции определяет студент, и добровольная их мерка всегда означает уровень моего профессионализма, а студентам, видимо, обеспечивает необходимую независимость в общении, которая и приносит в конечном счете чувство удовлетворенности. Его-то я и не ощутил во время экзаменов 22 июня 1941 года. Помню, кто-то из студентов отвечал, монотонно читая подготовленный текст на бумажке. Я взял в руки старательно исписанные листы, просмотрел их и сказал шутливо: «Видимо, вы не знаете, что такое гонорар». Ответом был недоумевающий взгляд, а за дверью все время продолжали слышаться взволнованные голоса. Удивительно, что никто со мной не заговорил о начавшейся войне. Никому просто не пришло в голову, что я ничего не знаю, а моя непричастность к событиям, которую студенты чутко уловили, вызывала недоумение и отторжение. Только в начале седьмого, вечером, я вышел на улицу и не узнал город. Он был угрожающе темен. Магазины же осаждали сотни кричащих людей.

   Путь до Ленинграда был заполнен разговорами о бомбежках, выступлении Молотова, шуршанием газетных страниц. Не заходя домой, я приехал в военкомат, где меня тотчас переодели и направили в часть. Мы проходили мимо моего дома. Я попросил разрешения у капитана забежать на минутку домой, попрощаться с семьей, сказал, что догоню их. Тот разрешил. Жены дома не оказалось. Я поцеловал детей и попросил у соседки попить. Та вынесла мне эмалированную кружку с водой. Я выпил воду, поблагодарил. Соседка сказала: «Возьмите кружку. Может, понадобится». Эта облупившаяся кружка и сейчас со мной. Всю войну прошли. Я быстро догнал своих. Нас отправили сразу на фронт. 

М. Эдель. Сбегал в атаку

   В годы войны на страницах «Крокодила» печатались рассказы и фельетоны, подписанные: «Майор М. Эдель. Действующая армия». Мой отец, ныне покойный писатель Михаил Владимирович Эдель, служил в газете Волховского фронта, но связи с родным журналом не порывал. Разбирая архив отца, я нашел в записной книжке тех лет короткую запись: «П. Шубин и А. Западов. Ефрейтор Черных сбегал в атаку». Позднее я нашел и неопубликованный рассказ, расшифровывающий эту лаконичную запись. Эр. Эдель. 

Волховский фронт. Лесисто-болотистая местность. Район Поречья близ Мги.

Только что закончился бой «местного значения», вот-вот наступит ночь. Месим ногами мокрый снег. С белесого мартовского неба падает то ли снег, то ли дождь.

Мы — писатели фронтовой газеты Павел Шубин и я — мучительно решаем вечную для всех фронтовых корреспондентов задачу, где бы подзакусить и переночевать. Усталые, тащимся по лесу, превращенному снарядами в щепки.

Шубин предлагает искать литературоведа Александра Западова, начальника штаба артполка. По непроверенным сведениям, он уже вернулся после ранения из госпиталя.

О радость: натыкаемся на связистов!

— Где землянка начштаба?

— А тут недалеко. Метров триста по оврагу. И там ступеньки увидите…

Так просто объяснили, будто указали дорогу до ближайшего «Гастронома». Но как эти ступеньки увидеть, когда вообще ни черта не видать?!

Овраг невиданно широкий и глубокий, настоящее горное ущелье. Ничего себе, триста метров! Да тут верных полтора километра! Хоть, слава богу, тихо. Вражеский обстрел не подгоняет.

Я присел на пенек, огляделся и — о чудо! — они, ступеньки! Теперь последнее испытание — надо их преодолеть. Фу-у! Вот и крошечная площадка перед входом. Мистика! Глазам своим не поверил. Мятый, побитый, но самовар! Настоящий, пузатый, медный! Ай да профессор! Самовар домовито пыхтел и дымил на весь фронт. Около этого непревзойденного творения человеческого гения солдат-связной орудовал сапогом, раздувая огонь, но сырые еловые шишки лишь дымили.

Вваливаемся в землянку. Все как следует. Что-то вроде стола. Что-то вроде кровати. Что-то вроде лампы — из снарядной гильзы. А главное, Александр Васильевич собственной персоной. Голова его забинтована.

— Черт-те что! Рана открылась. В госпиталь не поеду, здесь долечусь… Располагайтесь, будем пить чай.

Прошло полчаса, чая не видно. Шубин с Западовым предались воспоминаниям. Я вышел из землянки. Меня очень занимало: справился ли солдат-связной с самоваром? Увы, сапог еще был в деле.

Вдруг вижу, кто-то поднимается по ступенькам. Вглядываюсь — не иначе к нам топает какой-то монумент, сошедший с постамента. Огромная фигура в гигантской плащ-палатке, в каске. Подходит. Великан с автоматом на шее. Робко склоняется к связному.

— Майор приказал явиться… Не знаешь, зачем, а?

— Не знаю. Ты ничего такого… не натворил?

Богатырь-артиллерист немного подумал.

— Да вроде бы нет… На рассвете подал связь на новый НП — раз… Потом немец начал обстрел, сперва минометный, потом батарейный. Лейтенанта ранило. Ну я его вынес из-под огня, санитарам сдал — это два… Лейтенанта ранил ихний снайпер. Я с НП глянул — видно, он, гад, за завалом притаился. Прополз я до горелого мостика, знаешь? Дал несколько коротких. А тут наша атака. Ну сбегал с ребятами в атаку… Троих фашистов положил… Добежал до завала. Так и есть: ихний снайпер валяется. Я его винтовку с оптическим сдал командиру. Потом по приказу отошли к болоту, немец стал напирать, автоматчиков подбросил… Ну, мы трое, то есть Афанасьев, Хабиб и я прикрыли отход. Меня чуть по руке царапнуло. Перевязку мне сделали. А так… ничего больше такого и не было…

— Значит, не из-за этого тебя вызвали, — компетентно заявил связной.

Артиллерист вошел в землянку. Выпрямиться во весь свой двухметровый рост он не смог. Видно, на него не рассчитывали, когда сооружали землянку. Пришлось ему представляться в полусогнутом виде.

— Снимите каску, — разрешил Западов, затем встал и вручил богатырю орден Славы третьей степени.

Солдат опешил. Чего-чего, а награды он не ожидал. Растерявшись, выкрикнул невероятным фальцетом: «Служу Советскому Союзу!».

— Садитесь, товарищ Черных, — сказал майор. — Знакомьтесь. Это вот писатели из нашей фронтовой газеты. Стихи читаете?

— А как же?! — отвечал солдат. — Вот недавно читал про скворца. Который прилетел и стал чинить пробитый пулями скворечник. Вроде про птицу, а вроде и про нас. Вернется солдат — снова жизнь наладит… Хорошие стихи.

— Хорошие? А вот автор этих стихов, поэт Павел Шубин, — сказал Западов.

— Очень приятно! — улыбнулся солдат.

— Паша, прочитай «Скворца», — потребовал начштаба.

И Шубин с подъемом прочел, добавив: «Такому орлу я бы все свои стихи прочитал».

Солдат вежливо поблагодарил за внимание и, откозыряв, вышел из землянки. Я выбрался следом. Интересно, что скажет связной.

— Чего вызывали? — спросил командующий самоваром.

Черных потоптался на месте. Он чувствовал себя явно неловко.

— Да вот… орденом наградили, — ответил он как-то виновато, очевидно, не желая конфузить «консультанта».

Связной в сердцах швырнул сапог в сторону.

— Орденом?! И за что только людям ордена дают? 

К. Демин. Филолог и… артиллерист. Статья в газете «Журналист» (04.02.1977)

На Волховском фронте, на различных его участках, бывая в артиллерийских частях, я слышал неоднократно рассказы офицеров о лингвисте или литературоведе, доценте, кандидате наук, который успешно командует артиллерийским подразделением. В том, что во время войны в артиллерию были призваны ученые, нет ничего необычного: среди артиллеристов-офицеров было много ученых-специалистов, математиков, физиков, геодезистов, топографов и других представителей точных наук. Это вполне естественно, но чтобы артиллерийским подразделением командовал ученый-филолог, далеко стоящий от математики, баллистики, топографии, было, конечно, не совсем обычно и… интересно. Естественно, что мне, проходившему в то время службу в качестве военного корреспондента газеты «Фронтовая правда», было очень заманчиво разыскать этого офицера, познакомиться с ним и написать о нем в газету.

Мне повезло. В одну очередную поездку по частям Волховского фронта в начале 1943 года находившийся со мной поэт Павел Шубин (безвременно скончавшийся вскоре после войны) в одной из частей под Синявино, где наши войска прорвали блокаду Ленинграда, познакомил меня с офицером Западовым Александром Васильевичем. Оказалось, что они были хорошо знакомы еще до войны, по Ленинграду.

Должен признаться, что Западов с первых же минут нашего знакомства изменил мое, сложившееся к тому времени, представление об ученом-филологе.

Я увидел статного офицера, с безукоризненной военной выправкой, энергичного и подвижного. Ордена и медали на груди свидетельствовали о его военной доблести, о великолепном мастерстве ведения огня по врагу.

Александр Васильевич Западов быстро сходился с людьми, находил с ними общий язык. Со многими у него завязывалась крепкая дружба, как это произошло и со мной. Я счастлив, что наша дружба, начавшаяся в пламени войны, прошла не омраченной через всю жизнь.

Мне хочется подчеркнуть тот факт, что как в своей части, так и за ее пределами А. В. Западов пользовался не только завидным авторитетом и глубоким уважением, но и любовью — искренней и доброй. Его человеческие качества — простота в общении с людьми, доброта, легкая ирония и юмор притягивали к нему людей. Александр Васильевич Западов был, безусловно, одним из самых одаренных, талантливых (или, как говорят, блестящих) артиллерийских офицеров нашего фронта. Он превосходно знал тактику артиллерии, он умел творчески, иногда рисково, использовать артиллерийские средства для поражения противника в зависимости от характера местности, погоды, поведения противника и т. д. А.В. Западов в многочисленных сражениях показал себя доблестным офицером, храбрым, мужественным и умелым. Не случайно, что он вскоре был «замечен» командующим артиллерией фронта генералом Дегтяревым и, несмотря на сопротивление, Александр Васильевич был назначен на очень ответственный пост в штаб артиллерии фронта. Надо признать — случилось непостижимое: ученый-филолог в штабе артиллерии фронта стал ведущим офицером штаба, далеко обогнав своих товарищей по службе, имевших специальную артиллерийскую подготовку.

Теперь же, в мирные дни, А. В. Западов с неиссякаемой энергией и изумительным трудолюбием работает на литературном поприще, передает свои знания молодому поколению. Он снова ученый, филолог, писатель. 

Письмо К. М. Симонова А. В. Западову

Конст. Симонов А. В. Западову

МОСКВА

Уважаемый Александр Васильевич!

Очень прошу Вас написать мне Ваше личное мнение по вопросу, как мне кажется, представляющему принципиальное значение при определении состава однотомника поэзии А. Твардовского, предполагаемого к выходу в большой серии «Библиотеки поэта». Вопрос этот представляется мне принципиальным, потому что и Вы, как один из членов редакционной коллегии «Библиотеки поэта», и я, как председатель комиссии Союза писателей по литературному наследию А. Твардовского, несем общую ответственность за то, чтобы в этом обширном однотомнике, выходящем в таком авторитетном издании, как «Библиотека поэта», была учтена явно выраженная прижизненная воля автора. Воля эта, в частности, совершенно определенно выразилась в том, что в свое прижизненное собрание сочинений, закончившееся изданием в 1971 году, Александр Трифонович счел нужным включить все пять написанных им поэм: «Страна Муравия», «Василий Теркин», «Дом у дороги», «За далью — даль», «Теркин на том свете». Это вполне естественно, учитывая силу эпического начала в поэзии Твардовского и то место, которое занимают в ней его поэмы.

Однако в присланном мне главным редактором «Библиотеки поэта» Ф. Я. Приймой предварительном составе книги поэмы «Теркин на том свете» нет.

Я исключаю при этом возможность сколько-нибудь обоснованных аргументов против помещения этой поэмы в связи с объемом тома. Поэма эта — самая короткая из всех поэм Твардовского, в ней всего около тысячи восьмисот строк. Наконец, если речь идет о сохранении намеченного объема книги, можно без ущерба для издания сократить на эти два с половиной листа раздел «Другие редакции и варианты», для которого, насколько я знаю, редакция намерена отвести 5—6 листов.

Итак, дело не в том, что для поэмы в два с половиной листа может не хватить места в столь обширном — в сорок восемь листов — однотомнике.

А в чем же?

Очевидно, в том, что составителю тома П. Выходцеву и редакции «Библиотеки поэта» показалось, что в книгу не следует включать этой сатирической поэмы, вокруг которой было много споров в нашей литературной критике. Отрицать этот факт нет нужды — он соответствует действительности, и споры эти, как это всегда бывает с произведениями, продолжающими свою жизнь в литературе, будут происходить и в дальнейшем. Но вывод, сделанный на данном этапе П. Выходцевым и редакцией «Библиотеки поэта», мне кажется неправильным и недальновидным.

Зачем, нарушая явно выраженную авторскую волю крупнейшего нашего поэта, исключать сейчас из выходящего — небольшим, кстати, тиражом — его сборника в «Библиотеке поэта» поэму, изданную в последний раз в прижизненном собрании сочинений автора стопятидесятитысячным тиражом? Зачем исключать из однотомника эту высоко ценимую самим автором поэму, которую уже после его смерти, но в авторском чтении выпустила пластинкой фирма «Мелодия»?

Спрашивается: что изменилось за это время, после выхода собрания сочинений, после выпуска этой пластинки? Что случилось? Почему эта поэма может быть не помещена в однотомнике? Зачем выпускать однотомник поэта, изъяв из него одну из его пяти поэм и тем привлекая всеобщее внимание к явной неполноте книги? Зачем без всякой нужды превращать это произведение Твардовского в мнимо запретное, давая этим благодатную пищу для недоброжелателей советской литературы, для их пропаганды?

Мне кажется, что те, кто предложил ныне состав однотомника с исключением из него этой поэмы, не задумались над такими весьма существенными вопросами, не говоря уже о том, что они не остановились перед явным нарушением авторской воли.

Я знаю от Ф. Я. Приймы, что окончательный состав тома предполагается обсудить на редколлегии. Но по опыту некоторых наших изданий, на которых значится обширный и авторитетный состав их редколлегий, мне известно, как в иных случаях впоследствии выясняется, что часть, а порой даже и многие из членов редколлегии практически не участвуют по ходу работы в принятии подобных принципиальных решений и оказываются перед лицом уже свершившегося факта. Очень не хотелось бы столкнуться с этим при решении вопросов, связанных с таким значительным в нашей литературной жизни явлением, как выход однотомника Александра Твардовского в «Библиотеке поэта».

Вот почему я, как председатель комиссии Союза писателей СССР по литературному наследию А. Твардовского, обращаюсь к Вам с просьбой ответить мне на это письмо, изложив свое мнение.

Со своей стороны, я бы предложил включить в однотомник поэму «Теркин на том свете», в примечаниях к ней указав на неоднозначность ее оценок в нашей литературной критике и упомянув в этой связи наиболее существенные критические выступления в печати. Очевидно, и в предисловии автор его — в уважительной по отношению к А. Твардовскому форме — вправе высказать свои критические замечания по поэме, если таковые у него имеются.

Считаю нужным также поместить в примечаниях краткую заметку самого А. Твардовского «По поводу „Теркина на том свете“», напечатанную 1-го августа на страницах «Правды» и затем в третьем томе прижизненного собрания сочинений А. Твардовского.

Поскольку этой заметки может не оказаться у Вас под руками, приведу ее заключительные абзацы:

«Поэма „Теркин на том свете“  не является продолжением „Василия Теркина“, а лишь обращается к образу героя „Книги про бойца“ для решения особых задач сатирико-публицистического жанра.

Всякий, кто без предубеждения прочтет поэму, увидит, что в ней в сказочно-условной форме речь идет о том, как герой попадает „на тот свет“, представляющий собою в сатирических красках те черты нашей действительности — косность, бюрократизм, формализм, — которые мешают нашему продвижению вперед и борьба с которыми — одна из задач нашей литературы, указанных программой КПСС.

По сюжету поэмы Теркин, в силу самой сути своего характера, отвергает „тот свет“ и, преодолевая всяческие препятствия и трудности, выбирается оттуда, с тем чтобы  „жить ему еще сто лет“, ибо:

Там, где жизнь,

Ему привольно,

Там, где радость,

Он и рад,

Там, где боль,

Ему и больно,

Там, где битва,

Он — солдат.

Разумеется, каждый вправе как угодно относиться к замыслу и выполнению этой моей вещи, давать ей любую оценку — все это нормальная литературная жизнь, но одно условие необходимо соблюдать: судя о произведении, принимать или отвергать его действительное, а не мнимое содержание».

Думается, что в этой заметке предельно ясно выражена авторская позиция А. Твардовского в отношении поэмы «Теркин на том свете» и связанная с этой позицией воля автора, выразившаяся в том, что он напечатал поэму в своем прижизненном собрании сочинений.

Буду ждать Вашего ответа и, добавлю, ждать с большим нетерпением.

Уважающий Вас – Константин Симонов.

7.V.76

С. В. Светана. К шестидесятилетию А. В. Западова (1967 год)

  Сложный, интересный путь ученого-филолога раскрывается на страницах библиографии трудов доктора филологических наук профессора А. В. Западова, подготовленной к его юбилею.

  Многочисленным коллегам и ученикам хорошо известны исследования А. В. Западова, посвященные литературе и журналистике XVIII века, книги «Державин», «Мастерство Державина», «Отец русской поэзии» и др. Но мало кто знал, что в двадцатые годы Александр Васильевич писал стихи для детей, а в годы войны газета «Красная звезда» печатала статьи артиллериста Западова. Его труды можно найти в специальных военных изданиях, он один из авторов книги «Артиллерия в горах», вышедшей в 1944 году.

  Война прервала только на время научную работу молодого ученого. Боевой артиллерийский офицер возвращается на кафедру русской литературы. Студенты послевоенных лет помнят блестящие лекции по журналистике и литературе XVIII века, которые читал А. В. Западов сначала в Ижевском, потом в Ленинградском и Московском университетах.

  Ученый большого диапазона, А. В. Западов сейчас уделяет много внимания науке, серьезно заявляет о себе в последние годы. Его статья «Логические основы редактирования текста» стала настольным пособием для издательских работников.

  Популярность ученого, внимание к его трудам объясняются тем, что в нем удивительно сочетаются дар исследователя, популяризатора с даром литературным. Роман «Забытая слава» относится к числу лучших произведений на историко-литературные темы. В течение многих лет исследуя творчество классиков русской литературы, А. В. Западов и сам пишет в традициях лучшей русской прозы. Широта охвата исторических событий, лаконичный стиль, образный язык характеризуют все его книги. Скоро в серии «Жизнь замечательных людей» выходит новый роман Западова о писателе-сатирике XVIII века Н. И. Новикове.

  И еще об одной существенной стороне деятельности профессора А. В. Западова. Он безотказно читает все, что ему приносят: стихи детей, первые литературные опыты студентов, статьи аспирантов, кандидатские и докторские диссертации, рукописи известных писателей. Как проба на золоте делает очевидной его ценность для неспециалистов, так и мнение А. В. Западова о рукописи открывает ее подлинную ценность окружающим.

  Профессором создана целая плеяда молодых специалистов. Их узнаешь в работе. Современно звучащие темы, обстоятельный сбор материалов, самостоятельное научное осмысление фактов, простота изложения, высокая библиографическая культура. И главное — умение закончить начатое, справиться с заданием вовремя, почти по-военному. Не случайно профессор полушутя-полусерьезно говорит ученикам, что он только кажется ученым, а на самом деле — артиллерист. Поэтому день артиллерии на факультете журналистики особый праздник: в аудиторию входит Кавалер четырех боевых орденов и читает лекцию о поэзии Державина.

Автобиография

  Живу я давно — девяносто лет. Родился в 1907 г. в Кронштадте, в семье преподавателей гимназии. У деда была дача в Петергофе, где мне случалось видеть маленького царевича Алексея на руках у дядьки, дюжего матроса.

  Солдатская каска, шашка и шинель («серое», как ее называли мы, дети), подаренные мне дядей в 1914 году, были любимыми игрушками, в них исток моей любви к России, готовности защищать ее от врагов.

  Революция отменила старую жизнь. Мы не жалели об утратах и горячо приветствовали новое.

  Закончив в 1923 году среднюю школу, я поступил работать телефонистом в артсклад Кронштадтской крепости. Радовала лихая матросская форма и кипучая комсомольская жизнь. Спали не раздеваясь. Ждали мировую революцию.

  В 1925 г. меня рекомендовали на должность литсотрудника в газету «Красный Кронштадт». В 1928 г. я поступил на историко-лингвистический факультет Ленинградского университета, который закончил в 1931 г. Работал редактором в издательстве «Молодая гвардия».

  В 1935 г. поступил в аспирантуру Института искусствознания АН СССР. В 1940 г. защитил кандидатскую диссертацию. Преподавал в Курском педагогическом институте. Получил звание доцента.

  С первых дней войны я в действующей армии. Менялись фронты: Западный, Калининский, Ленинградский, Волховский, 1-й Дальневосточный. Менялись должности: командир взвода, начальник разведполка, командир дивизиона, замкомандира полка, начальник штаба артиллерии. Шли чины (от мл. лейтенанта до майора), награды (имею пять боевых орденов и все возможные медали). Дважды был ранен. На войне сделал важный вывод: не стреляют — уже хорошо!

  После войны долгий путь литературной и научно-педагогической работы. Преподавал в Ленинградском и Московском университетах. Доктор филологических наук (1959), профессор (1961), Заслуженный деятель науки (1980), член Союза писателей (1960).

  Главная моя специальность — литература XVIII века. Об этом и книги. Много лет занимался проблемами журналистики и редактирования. Об этом тоже книги.

  В 1991 г. потерял единственную дочь – Е. А. Западову, востоковеда, доктора филологических наук.

  Женат на Е. П. Соколовой. Она мой большой друг.

  За последние тридцать лет сделал еще один важный вывод: нужно жить для женщины. Теперь, пожалуй, все.

15.12.96 А. Западов

____________________________________________________________________

Материалы из книги: К 110-летию профессора А.В.Западова. 1907-2017. Составитель и автор вступительной статьи – Е.П. Соколова. - Издательские решения. - М., 2017. - 162 с.