|
|
|
Поэт, литературный критик, кандидат филологических наук, арттерапевт Надя Делаланд провела в Донской государственной публичной библиотеке занятие по психотерапии. Всех присутствующих – литераторов, инженеров, психологов, педагогов - познакомили с базовыми техниками стихотерапии, которые сами по себе обладают терапевтическим потенциалом. Но в данном случае они, прежде всего, были необходимы для того, чтобы понизить порог восприятия для поэтических текстов, создать условия для более глубокого взаимодействия со стихами, подключить сенсорные каналы и расширить представление о действии поэзии. Надя Делаланд: в любом разговоре о современной поэзии Ростова это имя назовут обязательно. Её живые, трогательные, сложные, очень современные и всегда неожиданные стихи знают и в Москве, и в Израиле, и в Белоруссии, и в Америке – на широких просторах русскоязычной поэзии. Надя в 2014-м получила Гран-при международного конкурса "Дорога к храму" в Израиле, она победитель «Чемпионата Балтии по русской поэзии» (Рига, 2016), национальной премии «Поэт года» в основной номинации (Москва, 2014), конкурса «Вечерние стихи» (Москва, 2014), лауреат Волошинского конкурса, автор 12 поэтических сборников и огромного количества публикаций в столичных и зарубежных изданиях. Стихи Нади Делаланд переведены на немецкий, итальянский и армянский языки. Справка: Надя Делаланд – поэт, арт-терапевт, литературный критик. Родилась в Ростове-на-Дону. Окончила Ростовский университет, кандидат филологических наук (диссертация «Семантическая емкость слова в рамках теории семантического поля (На материале поэзии М. И. Цветаевой)»). Преподавала в ЮФУ латынь, языкознание и спецкурс по языку Цветаевой. Окончила докторантуру Санкт-Петербургского государственного университета. Автор многочисленных поэтических книг и публикаций в периодике («Арион», «Дружба народов», «Звезда» «Нева», «Новая юность», «Литературная учёба», «Вопросы литературы», «Футурум-арт», «Зинзивер» и других изданий), лауреат множества международных литературных фестивалей и конкурсов. Поэтические публикации и рассказы подписаны псевдонимом Надя Делаланд, научные и критические статьи – биографическим именем Надежда Всеволодовна Черных. Вела литературное объединение при библиотеке имени А. А Ахматовой в Домодедово. Куратор литературных мероприятий. Сейчас живёт в Москве. Надя Делаланд – это поэтический псевдоним. «Мой псевдоним взят в честь Пьера Делаланда, сквозного закадрового персонажа Владимира Набокова. Смысл псевдонима был в том, чтобы разделять стихи и биографию. Мне всегда казалось, что их нельзя выводить друг из друга.» - говорит Надя. Надежда Всеволодовна Черных - кандидат филологических наук, сейчас готовится к защите докторской в СПбГУ. Занимается воздействием поэзии на сознание. Тема диссертации звучит так: «Суггестивный потенциал языка поэзии».
«Суггестивность — это воздействие на глубинные слои психики. Она связана с вхождением в измененное состояние сознания — сначала поэта, пока он пишет стихотворение, а затем и читателя — в том случае, разумеется, если он склонен к восприятию поэзии. То есть можно сказать, что текст на языковом и интонационном уровне фиксирует то особое состояние, в котором находился поэт, и оно передается читателю. В этом и состоит суть воздействия, на мой взгляд» - объясняет автор. На основании этих представлений о роли поэзии Надежда Черных разработала собственную методику поэтической арт-терапии, которая уже была представлена ею в разных городах, а теперь – и в её родном Ростове. Я попросила её ответить на несколько вопросов. - Надя, я не раз слышала, как первая реакция людей на слово «стихотерапия» была недоумевающей – будто это оксюморон. «Разве стихи могут лечить? Ведь они по большей части – о боли, сердечных муках, переживаниях…». И всё же настоящая поэзия скорее исцеляет душу, нежели вгоняет в депрессию. Чем объяснить такое противоречие? - Часто, особенно после лекций о поэзии и занятий по арт-терапии, ко мне подходят люди и рассказывают, как в свое время стихи помогли им выздороветь, пережить потерю близкого человека, спасли от тяжелой депрессии и даже от самоубийства. Причем, стихи, которые они читали или писали сами, в самом деле, были далеки от оптимизма. Помните, слова замечательного ростовского поэта Бориса Габриловича, погибшего совсем юным: «Стихи слагаются о боли,/ И больше нет на свете тем. / Все остальное — лишь обои, / Которые сорвут со стен...» Но здесь нет никакого противоречия. Для начала мы можем вспомнить древнегреческую трагедию с ее катарсисом — очищением, которое испытывал зритель, сопереживая ужасам, творившимся на сцене. А ведь там чего только ни происходило — и убийства разной степени изощренности, и инцест, и бог знает что еще. В какой-то мере при восприятии стихов действуют сходные механизмы: тот, кто читает или пишет стихотворение, во-первых, объективирует свою боль, она делается чем-то внешним, а во-вторых, он ее эстетизирует и переживает уже на совсем ином уровне, она становится частью произведения искусства. Подняться над своими переживаниями, перестать совпадать с ними, позволяет еще и выход за пределы самотождественности, присущий большинству измененных состояний сознания. Возможно, хотя здесь я уже фантазирую, состояние, возникающее при взаимодействии со стихотворением, чем-то напоминает ультрапарадоксальную фазу сна, которая характеризуется еще более измененной реакцией нервной системы на раздражитель по сравнению с бодрствованием, чем парадоксальная (во время которой слабый раздражитель вызывает сильную реакцию, а сильный незначительную). При ультрапарадоксальной фазе сна меняется знак — положительное воспринимается как отрицательное и наоборот. - Стихотерапия – твой термин? А сама идея такого излечения поэзией – твоя, или есть аналоги? - Можно сказать, сколько существует видов искусства, столько и видов арт-терапии. Самый распространенный вид, пожалуй, все-таки связан с рисованием и лепкой. На втором месте, по моим наблюдениям, — музыкальная терапия. Дальше — танцевальная. Но это все примерно. Как у Марка Твена: «Есть ложь, гнусная ложь и статистика». Искусство, как таковое, обладает способностью гармонизировать психосоматическое состояние человека, канализировать его эмоции и т. д. Стихотерапия поэтому используется, в определенном смысле, с тех пор, как возникла поэзия — это очень давно, по некоторым данным даже раньше, чем сформировалось прозаическое высказывание. Что касается термина, то он, конечно, вошел в оборот существенно позже — но достаточно погуглить, чтобы убедиться в его интенсивном использовании. К сожалению, я не могу особенно прокомментировать другие стихотерапевтические методики, поскольку они явно исходят из совершенно иных теоретических предпосылок, чем моя. А я исхожу, в общей сложности, из двух убеждений. Первое, о котором я уже упомянула: поэзия связана с измененным состоянием сознания (которое по старинке называется вдохновением, характеризуется рядом черт, присущим трансам, и состояние это, что тоже немаловажно, запечатлено в тесте стихотворения на языковом и интонационном уровне, и может при удобном случае быть передано читателю). Второе связано как раз с этим самым удобным случаем. Дело в том, что у большинства читателей сформировался извращенный навык восприятия стихотворения. При таком восприятии — логическом, рациональном, осваивающем только поверхностную смысловую канву — мы просто не даем стихотворению шанса, что называется, «развернуться». Оно оказывается фантиком от конфеты, который мы недоуменно прожевываем, и даже не замечаем того, что конфета выпадает. Мы не виноваты — так нас учили в детском саду, в школе, так учили наших родителей. Начиная с настойчивого требования читать стихи «с выражением», интонируя их по синтаксическому членению, как в прозе, игнорируя ритм — и заканчивая тем, что основная нагрузка рассуждений о смысле стихотворения связана с биографическим обстоятельствами, при которых оно было написано, в лучшем случае — разбором образов, метафор и рифм. Так вот, на арт-терапии важно создать те условия, которые в идеале возникают спонтанно и самопроизвольно при соприкосновении со стихотворением, то есть, оно «выбрасывает» читающего стихотворение в измененное состояние сознания. Условия, при которых посредством различных упражнений, позаимствованных из телесно-ориентированной терапии, психотерапии, духовных практик, а где-то из личного опыта, связанного непосредственно со стихописанием, человек входит в такое состояние одновременно концентрации и расслабления, так, пользуясь словами И.А. Бродского, «ускоряет» свое сознание, что стихотворение открывается ему гораздо больше, чем до этого. Но об этом можно слишком долго говорить. Это в двух словах.
- Расскажи о твоём сотрудничестве с психиатрической клиникой. Какие именно пациенты принимали участие в сеансах арт-терапии? Удалось ли добиться положительного результата? За счёт чего, что именно менялось в сознании этих людей? - Пару лет назад я довольно подробно рассказывала о работе в московской клинике Преображение в интервью для журнала «Знание — сила» и сайта «ЧасКор» (расширенный вариант), которое у меня брала Ольга Балла. Интервью называлось «Разноцветными голосами», и оно доступно в сети (http://www.chaskor.ru/article/raznotsvetnymi_golosam...) На первом же занятии в клинике «Преображение» пару лет назад, произошло чудо – попал в группу мальчик 15 лет с шизофренией, он очень плохо себя чувствовал, был весь белый, трясся, перебирал руками… Когда я спросила его о стихах – ответил, что не любит, не читает. И вот в процессе занятия он начал общаться – мы делаем упражнения в парах, дышим разными цветами и так далее. Есть игровые упражнения, создание необычных словосочетаний – и этот мальчик стал даже смеяться! Врачи мне потом сказали – это невозможно, течение этого заболевания такого не предполагает, он никогда себя так не вёл! И второе занятие нам просто сорвали, потому что пришла на него вся клиника – а надо бы не более десяти человек. И вот так происходит каждый раз. Приходят больные, зависимые от алкоголя или наркотиков, в депрессии, они просто плачут, односложно отвечают. А в игровых занятиях и они как-то раскрываются… Еще я приняла участие в фестивале «Нить Ариадны» - провела семинар по арт-терапии в Доме ученых, а буквально перед приездом в Ростов меня пригласили в центр помощи детям с особенностями развития «Надежда». Это тоже был очень интересный опыт. Особенно меня поразил эффект от арт-терапии для деток с ДЦП и аутизмом. Но это тоже совершенно отдельная тема для разговора. - Насколько я знаю, твоя методика полезна не только душевнобольным. Ты проводила несколько сеансов специально для поэтов – им это помогает раскрыться? А можно ли таким образом раскрывать способности одарённых детей? - Вот тут начну несколько издалека. Антропологи и культурологи давно выяснили, что человеку свойственно переживать измененные состояния сознания и искать этих переживаний. Еще в доиндустриальных обществах люди шли на довольно неприятные процедуры, чтобы добиться перехода в другое состояние (длительное голодание, лишение сна, истязание плоти, отрубание мизинцев и вырывание ноздрей, временное утопление). Настолько высоко ценился итог. Мы сегодня утратили культуру переживания трансов, они не встроены в нашу жизнь в качестве обязательного условия прохождения через сложные этапы нашего развития, отсюда — разного рода аддикции и душевные болезни. То есть, раз нам требуется трансформация, и мы должны для ее совершения пройти через опыт измененного состояния сознания, но не умеем сделать это зрелым способом, помимо нашей воли человеческое естество заставляет нас это сделать насильно и болезненно. Содержания бессознательного тогда врываются в психику, сносят центр сознания, погружают в хаос, в безумие. Но, на мой взгляд, душевная болезнь — это часто застревание в прохождении сложного жизненного испытания. Станислав и Кристина Гроф несколько лет назад составили и издали книгу «Духовный кризис», которая в целом о том, что важно двигаться вперед, а не возвращаться в условную нормальность. Это как рождение — когда-то было хорошо в утробе матери, но начинаются роды и надо перейти в новое качество, пути назад уже нет. Если мы обратимся к книги Уильяма Джеймса «Многообразие религиозного опыта», мы сможем убедиться в том, что многое из того, что потом было канонизировано различными конфессиями, переживалось в терминологии нынешней медицины как острый психоз. Поэтому, конечно, я думаю, что и совершенно здоровым людям, которых я не встречала, но уверена, что они существуют, стихотерапия будет, если не полезна, то приятна. Это всё я сказала к слову «душевнобольные», потому что нахожу его не то чтобы неполиткорректным, а скорее — сбивающим с толку, мешающим разобраться с теми явлениями, которые под него подводятся. Но, да, собственно, до того, как заняться непосредственно стихотерапией, я вела молодежное лито, там участники как раз раскрывались, находили свой голос. А с детьми занятия всегда проходят особенно хорошо, потому что у детей и так состояние сознания изменено по сравнению со взрослыми. Этим в определенной степени и объясняются их невероятные способности к обучению — например, к ошеломительно быстрому освоению языка. Об этом я тоже уже писала.
- Твои «Литературные сезоны» в домодедовской библиотеке им. Ахматовой собрали множество звёздных имён. Домодедово действительно превратилось в «поэтические Нью-Васюки». Планируешь ли продолжить? - Это было хорошее время, я с огромной благодарностью вспоминаю Домодедово и нашу библиотеку. Горжусь тем, что немного раздвинула поэтический горизонт для многих жителей этого города, особенно пенсионеров и школьников, которые не могут часто выбираться в Москву, несмотря на то, что это относительно недалеко. Как дальше сложится, пока не знаю — время покажет. * * * Мы поговорили, однако мне показалось важным высказать своё мнение о стихах Нади Делаланд. Это сложная поэзия. По нынешним временам – и вовсе элитарная. Та, что мешает превращению в планктон. Причём делает это активно – ибо цепляет, не оставляет места равнодушию. С белой ручки не стряхнёшь да за пояс не заткнёшь. И сразу в сторону не отложишь – ибо начинается стих всегда ярко и обаятельно, затягивает, как омут – а дальше в нём такое водится… И второй раз перечитываешь, потрясённый, сам себе не веря – да кто же она? Откуда она это знает?! Возможно, она старше нас всех – на пару жизней. И потому умеет смотреть незашоренным взглядом ребёнка, без стереотипов. Ведь мы слышим то, что привыкли слышать. А привыкать – нельзя. Мы заболтали слова. Она заново открывает их смысл. Соединяет несоединимое – возникают немыслимые резонансы. Она умеет разглядеть явление до донышка. Так видел мир герой Экзюпери. Оттого и тянут магнитом эти стихи – явственно ощущаешь, как облетает шелуха с твоих мозгов. И тоже – пусть ненадолго – начинаешь так мыслить, так видеть – не достигая, конечно, ни её глубины, ни её амплитуды. Но открывая что-то в себе. Это очень заразительно. Ты ещё долго не можешь выйти из образа. Здесь всё – предмет поэзии. Тебе и в голову не пришло бы, что о таком тоже бывают стихи, что они, оказывается, водятся везде – от детского лепета до компьютерного сленга, она очень-очень много знает об этом мире, и «знает прочно», бережно – о таких его тонкостях и нюансах, с таким буддистским почтением к каждому живому существу – шороху, блику, звуку… Я намеренно не привожу цитат – как я вам покажу море, принеся каплю на ладони? Всё – предмет поэзии, и нет запретных тем. Ибо чистому – всё чисто, ребёнку можно говорить обо всём. Ему смешны и непонятны наши пуританские ограничения. И верлибры - совершенно живые, а у многих других я их вообще не воспринимаю. И Надин отчаянный циничный юмор свежее осеннего леса. И этот переход планов одного в другой, ускоряющий сознание, открывающий новые измерения… Так умеет только она, ни у кого нет и близко ничего похожего. Слова «стиль» здесь как-то мало, это, наверное, метод познания. Здесь нет гражданской позиции и патриотического надрыва. Она говорит о другом. О человеке и его месте во Вселенной. О любви и смерти. Кто ещё так искушён и пронзителен в исследовании этих двух стихий? Прочтя несколько строк, останавливаешься, поднимаешь голову – и видишь, что очнулся, вспомнил нечто самое главное, накрепко забытое тобой. Её стихи – весёлые и ласковые. В них очень много юмора и ни капли педантизма. Тебе и смешно, и видишь – как больно, и чувствуешь – тебе всё доверили, ничего не скрыли, это дорогого стоит. Все стихи – о боли. Больно всем, но она умеет эту боль разглядеть, структурировать. И уже не так страшно и одиноко, спасибо, доктор. Она дитя природы. Ей нетрудно договориться с дождём, с деревом и птицей. Ещё проще – стать бабочкой или ветром. Лес у Нади получается настоящий, многомерный, подробный, лучше, чем в «Аватаре». Даже запах листвы слышится, когда читаешь. Потом гуляешь где-нибудь в ботаническом, - и её строки сами на ум приходят, всё так узнаваемо. И всё, ты это прочёл, теперь эта «снега», эта липа – уже навсегда с тобой. Теперь и ты – дитя природы. Возвращение блудного сына. Ты посвящён. Это очень цельно. Меньше всего хочется это препарировать. Исследовать механизм…, нет, таинство её творчества дано только ей одной. И только стихами. Она сама вам всё об этом расскажет. У неё весь стих – полёт, без взлёта и посадки, ей не нужна полоска земли, она не приводит бесконечное к конечному – и всё же пишет без отрыва от жизни, это и есть жизнь. Потому что – ничего лишнего, всё логично и математически точно, и никакой болтовни и рефлексии – она пишет о стихии – а не о себе в этой стихии. «Я» - растворяется, стихия – остаётся. Цельность. Высоколобая чистота. Это психологическая поэзия. Лирическая героиня то в роли Ребёнка, то Родителя, то Взрослого. И холодная ирония в отповеди обидчику. И мудрая улыбка автора над сценой. А вы умеете так себя разглядеть и разложить на три проекции? А на четыре? Это очень умные стихи. И очень красивые. Но любят ведь не за это. Они очень живые – в этом-то всё и дело. Очень трогательные и неожиданные. Вы сами увидите. Помните, у Новеллы Матвеевой – «Быть должен кто-нибудь, гуляющий по саду…»? Пусть это будет наша Надя. Она – умеет.
Пришла пора дать слово стихам Нади Делаланд:
* * * Ляжешь, бывало, днем, до того устанешь, под двумя одеялами и под тремя котами, на большом сквозняке закрывая правое ухо, так и спишь — то девочка, то старуха. За окном дожди умножают собою жалость вон того листа и медленно окружают бомжеватый дом, в котором ты засыпаешь под тремя одеялами и четырьмя котами. И когда последний лист упадет на землю, разойдутся все прохожие ротозеи, под пятью одеялами и десятью котами ты заснешь так сильно, что спать уже перестанешь.
* * * Яблоки на ветке — подойдешь вспыхнут молчаливым и осенним, надо воздух каплями просеять. Обнимаю. Скоро буду. Дождь. Пахнет пылью, синим, и гроза смотрит, запрокинувшись, и водит по воде рукою и травою вздрагивает, закатив глаза. Не дыши. Губами пробуй лоб. Я вот-вот. Темнеет над обрывом. Ахнет оземь, грянет, это ливень, ливень, ливень, никакой не дождь, повезло. И памятник в слезах. Вот и все, теперь терпи убытки — яблоки лежат в воде убиты ливнем. Ливень, ливень, я гроза. В воздухе снаряды и разряды, на земле в траве в воде лежат, каждое в руках бы подержать, полежать бы с каждым рядом.
* * * поезд поезд скоро ли я тронусь что там ест похрустывая Хронос где-то на границе с темнотой плачут дети жалобно и громко что же я как мне спасти ребенка каждого кого окрикнуть стой ой-ёй-ёй охотники и зайцы раз два три увы не хватит пальцев сосчитать грядущих мертвецов у тебя щека в молочной каше не умри женился бы на Маше Вере с Петей сделался отцом не стреляй у мальчика Миколы скрипка он идет домой из школы повторяя мысленно стихи Пушкина все взрослые остались теми же и даже тетя Стася добрая и нет вообще плохих положи на тумбу пистолетик посиди немного в туалете никого не следует убить луковое горе наказанье я же десять раз уже сказала выбрось пульки постарайся быть
* * * Немота — это дар. Все равно я с тобой говорю то рассветом, то сном, то другими простыми вещами, прикасаюсь травой, фонарями тебя освещаю, это я — подойди хоть к какому теперь фонарю.
Раньше было сложней. А теперь обернись и смотри — эта птица, и этот осколок, и тот переулок, все фигурки Майоля под небом любого июля, всё, что ты говорил.
* * * Тело мое, состоящее из стрекоз, вспыхивает и гаснет тебе навстречу, трепет и свет все праздничнее и крепче, медленнее поднимаются в полный рост.
Не прикасайся — все это улетит в сонную синеву и оставит тяжесть бедного остова, грусть, ощущенье кражи, старость и смерть, и всякий такой утиль.
Эту музейную редкость — прикосновенье и фотовспышка испортят и повредят. Можно использовать только печальный взгляд, долгий и откровенный.
* * * Памяти Д. В. и Н.З. — здесь нет никаких предметов лишь имена — здравствуй Диана скажет она — здравствуй Нина и обретет в руке имя розы (золотом на корешке) здесь нет никакого света но темноты тоже не видно — только выходишь ты словно из-под воды проступает ворс водорослей — на мертвой латыни «морс» что-то другое а тот кто сказал «не пей» просто не знал детей
* * * Бог не старик, он — лялечка, малыш, он так старался, сочиняя пчелок. Смотри, как хвойный ежик непричесан, как черноглаза крошечная мышь... Но взрослые скучны, нетерпеливы, рассеянны и злы, им невдомек, какое счастье этот мотылек, кружащийся над зреющею сливой. И почему он должен слушать их, когда его за облако не хвалят? ...Ну что же ты? Как мне тебя обнять-то? всех вас троих...
* * * Слава Тебе, показавшему мне свет, воду, траву, сороку, луну, снег, небо любого цвета, детей, дни оны, трамвай, который идет в них,
книги, дороги, парки, листву, смех мамы, кота и рыжий его мех, гулкий колодец, поезд, стихи, дверь, чтобы одна я, чтобы меня не две,
осень, весну, рожденье и, да, смерть, радость дышать, наважденье вообще — петь, вишню в цвету, Пастернака, латынь, мох северной стороны, росомах, блох,
шторы, камин и танец его огня, старость, носок на спицах, покой, меня.
*** Медленно обучаюсь передавать вещи на небо буквами, запасаться памятью, передав на нее права, не дожидаясь всяких таких вот санкций, чтобы потом — оттуда, где нет дышать, где остановка времени и пространства
прорезь — читать по памяти, завершать, переводить обратно, так и остаться, чтобы свести под общий и, сидя в нем, с не языка другого — в язык и — этот руки держать на оба, взять их вдвоем, быть их вдвоем, свести на себе два света
клином одним заклинило так, и вот, Господи, посмотри на мой перевод.
* * * Позвонить. Сказать: «Здравствуйте, я люблю Вас и просто хотела бы послушать Ваш голос. Говорите». Он бы ответил: «Алло? Вас не слышно!» и повесил бы голову на рычаг. Потому что нельзя говорить: «Я люблю Вас». Это не принято. Можно звонить, когда есть повод — как это? — информационный, а не причина же всех причин.
* * * Пошто ты не носишься со мной, как дурень с писаной торбой? Не поклоняешься мне, как древние египтяне — кошке? Не улыбаешься мне, как рекламирующие orbit? И глаза твои не вылезли из орбиты на крабьей ножке, лицезрея мою красоту, и талант, и другое, ну же?! Почему ты, скотина, думаешь о работе, когда нужно любить меня и не нужно ничего больше?!
* * * В зеленых двориках стоячее тепло, янтарная жара, слегка качаясь, по плотности навскидку что стекло вхожу в него и все не получаюсь, иду проточной улицей, сквозя длиннобадылой тенью по забору, вхожу в свои фантомы – дать и взять все детство, подержать и бросить. Спорим, что все осталось в каждом прикоснись, куда ни поверни, о чем ни вспомни, в знакомых бликах собственных ресниц ростовский полдень. ___________________ © Андреева Ольга Юрьевна
|
|