Вот в газете нашлось объявление, которое сразу чем-то зацепило за душу. Душевное такое было объявление.

     «Требуются сотрудники с жизненным опытом. Неравнодушные к судьбам своей Родины и своих близких». И был номер мобильного телефона. «Наверное, соберётся много конкурентов на эту работу», - сожалеющее подумал Трофимов. Раньше, куда бы он ни обращался по вопросу трудоустройства, его жизненный опыт оказывался отрицательным качеством.

  - Да вы чего, охренели, что ли? - рыкал тогда, услышав отказ о приёме на работу измученный жизненными обстоятельствами Трофимов. – Вам кого, мать вашу курицу, на работу надо? Проституток малолетних?.. У меня, знаете, какой жизненный опыт. Вы не знаете, я - БАМ строил…

 - Ну, поймите вы, мужчина, - отвечала сотрудница кадровой службы «Макдональдс», - у нас работа с очень требовательной клиентурой. И в первую очередь нам нужны сотрудники вежливые, почтительные, обходительные…

 - А вот этого не дождётесь! - схватив со стола свою анкету, кричал на прощание Трофимов.

   «Неужто только в дворниках и пригодился? - грустно размышлял после выхода на пенсию и увольнения из коммунальной фирмы Трофимов. - Неужто только в дворниках и могу послужить своей Родине? И нигде я больше не нужен со своей пламенной душой борца…»

     Окончание срока трудового договора - это бы всего лишь зацепка, чтобы разрубить с ним «трудовые отношения». Это всего-навсего брехня, придуманная их директором, ворюгой лощёной внешности, а потому что не по нраву ему, что Трофимов душой болеет за Родину. И эти свои чувства он и выразил по-народному юристке фирмы, которая, бледнея, пыталась объяснить законность увольнения.

      У Трофимова была уже пенсия по стажу, и он уже судился с пенсионным фондом по поводу маленького размера начисленной пенсии и поэтому не стал распыляться на другое судилище по поводу увольнения. Обиделся - и принялся подыскивать себе подходящее приложение нерастраченной жизненной энергии.

   «Народ наш, конечно, быдло. Но не в такой же степени, как это думает власть, - размышлял Трофимов-пенсионер. - И в настоящий период развития  революционной  ситуации именно пенсионеры становятся движущей силой революции. Как когда-то пролетариат…».

   После прочтения газетного объявления Трофимов почувствовал, что ещё имеются люди, мыслящие с ним солидарно: о родине думают, понимают, что надо сплотиться. «Может ещё и деньги платить будут», - подумал Трофимов с тёплым чувством и подчеркнул объявление красным карандашом.

 - Вот видишь, - сказал он вышедшей на кухню жене, - нашёл всё-таки людей, которые такие же, как мы.

 - А, может, провокаторы какие, - ответила жена с пессимизмом в голосе и с чайником в руке. 

  Жена с уставшим лицом, с мешками под глазами, отодвинула движением бедра свояченицу от плиты и поставила на камфорку чайник.

 - Но так же жить невозможно, - патетически воскликнул Трофимов и обвёл глазами пространство кухни с многочисленными шкафчиками трёх проживающих в этой двухкомнатной "хрущёвке" семейств. - Наша великая страна, самая огромная в мире, поднявшаяся от сохи до космических ракет… А жить в ней - ну, никак нормально не получается.

 - Заткнись ты, - усталым голосом ответила жена и присела на кухонную табуретку краешком своей объёмной задницы. - У меня от твоих пламенных речей геморрой обостряется.

 - И-эх! Как же ты так можешь говорить! - Опять пафосно возмутился Трофимов. - Неужели ты не помнишь, моя краснощёкая комсомолочка, как с трибуны у нас на БАМе, получая свою очередную почётную грамоту, ты призывала всех нас. 

  - Заткнись, - прошипела жена, как попавшая под колёса гадюка.

   С собственной супругой Трофимову было тяжелее всего вести политические диспуты. Вот когда по телевизору - тогда, да: они вместе, одинаковыми словами, орут на представителей «дерьмократов». Особенно на тех, которые ухищряются умными словами расшатать железную логику депутатов от партии настоящих патриотов. Тогда, да: у них с женой одинаковые слова вырываются из глотки вместе со слюной.

   Утром, спозаранку, чтобы успеть именно к девяти часам, обозначенным в газетном объявлении, Трофимов стал тщательно собираться на собеседование. Умылся в душе до трусов, побрился новой бритвой. Вынул из шкафа и вытряхнул на балконе парадный костюм строго стального цвета, нацепил галстук, обозначенный в записях трудовой книжки, как ценный подарок. И сказал жене, уходя:

 - Мария, если и здесь я не пригожусь, - Трофимов вздохнул. - Я пойду напрямую в приёмную президента. Она где у нас, в Кремле, что ли? Пойду, ей богу…

   - Ходил ты уже, - жена тоже вздохнула. - И к Зюганову, и к этому… а-а, Жириновскому… Ну, и что?

   - Охрана не пустила, - ещё раз вздохнул Трофимов. - Прямо у входа заявили, что таких советчиков у них полным-полно. Э-эх!.. А что, они прислушиваются разве к мнению из народа. В мнении народа и заключается политическая мудрость. Вот Ленин Владимир Ильич принимал же ходоков со всей России, чаем их поил. А эти вожди! Забурели, мать их курица… Не-е, я к президенту напрямую. У порога лягу. Скажу, знаешь ли, если нужны тебе отъявленные… то есть, пламенные борцы - я такой. Ставь меня губернатором на любую террриторию - и я всё в порядок приведу. У-ух! - Трофимов задрал вверх свой мосластый кулак с бледной татуировкой «ДМБ-74». - Я всех бюрократов поувольняю. Я сам один командовать буду, а чинухи пуская котлованы копают под доступное жильё для народа.

   - Ну, иди с богом, - смиренно сказала жена и перекрестила мужа широким троепестием.

   Пункт по трудоустройству патриотов располагался, судя по приписке в объявлении, в музейном комплексе старинной усадьбы. У левого крыла усадьбы, развороченного под реставрацию, притулился строительный вагончик стандартного образца. Над входом в вагончик прибит транспарант «Работа для патриотов!». И у входа уже сформировалась очередь из ребят в тюбетейках под старыми солдатскими ушанками. Трофимов сразу понял, что эти в очереди - ему не конкуренты. Без малейшего физического насилия, лишь действуя одним нахмуренным выражением лица, Трофимов первым встал в очередь. Никто за его спиной не выразил протеста.

    Было мартовское слякотное утро. На деревьях старинного парка громко каркали вороны. Трофимов чувствовал, вдыхая мокрый воздух, что вокруг революционно пробуждается природа. И он чувствовал, что и в нём самом бурлят весенние соки. И он подумал очень уверенно, что в последних новейших историях России эту революцию назовут, скорее всего, великой Мартовской революцией.

   Трофимова первым пригласили на собеседование. В глубине вагончика - и что интересно, без лозунгов на стенах - сидели двое мужчин моложавого вида, а прямо у входа девушка за компом, очень похожая на Анку-пулемётчицу из фильма про Чапаева. Двое поочередно задали по одному вопросу. Девушка что-то прощёлкала по клавишам. Потом она выдала Трофимову листок с текстом мелким шрифтом и предупредила строго: «Читайте инструкцию - там всё написано».

   Трофимов вышел из вагончика со смешанным чувством удовлетворения-неудовлетворения. С одной стороны - его приняли на работу: так понравились этим двоим его категорические ответы на их вопросы. А с другой стороны: чего та, мандатная комиссия, не захотела выслушать его прямые советы по оздоровлению загнивающего общества?

     «Видимо, - подумал он, сам себя успокаивая, - у них есть уже чёткая программа. Они знают, что надо делать. И это успокаивает. Надо себя проявить в конкретной работе – а потом они поймут, что им нужны такие губернаторы как я…».

     - Всё, Машк, взяли! - празднично сказал Трофимов, ставя на стол купленную по пути поллитру.

       - Кем? - косо глядя, переспросила жена. - Дворником?

     - Хо-хо! - гордо хмыкнул Трофимов и сделал успокаивающий жест. – Сейчас прочитаем инструкцию… Наливай… Там всё, сказали, написано… Такие люди, как я, им в самую масть. Так понимаю из разговора с ними.

 Допивая бутылку, Трофимов с супругой, достигнув расслабленной мечтательности, упивались, прямо-таки, по-детски буйными фантазиями: как они в губернаторском статусе будут наводить порядок в родной им когда-то Тынде.

      - Я им!.. - говорил Трофимов, ударяя кулаком по столу.

     - А я им! - икая, добавляла его жена. - устрою борьбу с коррупцией. У меня в голове уже целый список составлен…

  - Мария, - наставительно говорил Трофимов густым «губернаторским» баритоном. - Ты мыслишь по старой памяти, а ведь уже поколения сменились. Другие кадры там теперь в Тынде.

    - Трофимов! - отвечала с кривой усмешкой сильно захмелевшая супруга. - Ты не понимаешь… Не понимаешь ты, что их детишки сейчас у власти. У них всё по наследству. Будем мстить через детишек.

 - А после Тынды меня, возможно, на Москву двинут, - уже лирическим размягчённым тоном проговорил Трофимов. - Если себя зарекомендую пламенным борцом.

     - А что ж, - раздумчиво кивала жена, накручивая на палец прядку волос у виска. - Вон сейчас в Москве посадили же губернатором бывшего оленевода, говорят. – Смог оленевод… А ты БАМ строил.

    - Ну, во-первых, его мэром поставили, а не губернатором. А, во-вторых, за ним нефтяные промыслы… А за мной кто будет - лесоразработки сибирские?

     - Тоже - сила. Лес, знаешь, какой нынче дорогущий, ого!

     - Мар-рыя! Главное - зарекомендовать себя пламенным борцом… 

  Следующим днём, проснувшись позже обычного распорядка, Трофимов первым делом наорал на дочку, устроившую «птичий базар» с бабушкой, спавшей в коридоре на раскладушке, потом снарядил жену за пивом - а затем пристроился на диване читать инструкцию, полученную в строительном вагончике. Инструкция была напечатана мелким шрифтом на целую страничку, и Трофимов надел очки.  Смысл Инструкции сводился к тому, как вести себя на несанкционированных митингах в контактах с активной оппозицией.

    «Во-о! - сам себе сказал Трофимов, - это, как конкурс, как проявят себя настоящие пламенные борцы в революционной ситуации. Кто-то, наверное, будет наблюдать и делать кадровые выводы. Вот даже слова приведены, какими надо отвечать на их провокационные выпады. Вот даже стихи имеются одного пламенного поэта из наших рядов. Фамилию запомнить надо: наш Маяковский и Демьян Бедный в одном лице - Анатолий Бешенцев… Мощный такой поэт».

    В конце мелкого текста были строчки крупными буквами: "У каждого гражданина наступает момент, когда он должен решить, на чьей он стороне".

    - Ух, ты! - громко выдохнул Трофимов. - Так это ж я давно решил, на чьей я стороне. Я давно на той стороне, где справедливость для народа.

  Несколько дней Трофимов ждал. Те, двое в вагончике, сказали, что ему позвонят «когда нужно». «Чего ж не звонят? - злился Трофимов, - ведь уже давно нужно. Вон даже из окна видно: шляются без дела педофилы всякие. Нет, чтоб их на БАМ отправить. Нет общей национальной идеи…»

  В конце марта месяца ему позвонили наконец-то. Чёткий голос, как записанный в автоответчике, выдал устную инструкцию: когда, где, во сколько часов времени собираться.

    - Так точно! Задание понял! - отчеканил Трофимов автоответчику. И крикнул жене:

 - Всё, Мария! Наступает решительный бой. Приготовь соответствующую одежду. Так чую, что будут выдавать оружие. И начнётся великая мартовская революция.

     В назначенный день, проснувшись очень рано, Трофимов почувствовал себя точно перед праздником «Смычки» на БАМе, когда должны были соединить западные и восточные участки магистрали: тогда, аж внутри всё вибрировало. Жена приготовила кальсоны с начёсом, крепкие рабочие брюки, старое полупальто, шапку каракулевого меха с пришитой на козырьке алой лентой, как у партизан.

     - Это, чтобы свои не перепутали, - пояснила она. - Специально у дочки в её украшениях нашла. - Жена всхлипнула: - Как на войну собираю…

   И пока Трофимов снаряжался в поход, жена всё напевала, постанывая от обострившегося на нервной почве геморроя: «Если смерти - то мгновенной, если раны - небольшой».

   Шагая твёрдым шагом к станции метро, Трофимов краем глаза замечал возникающее в лицах встречных людей «революционное настроение».

 Некоторые из прохожих даже оборачивались и провожали его сочувствующими  взглядами.

 На месте сбора активистов четверо инструкторов давали устно короткие пояснения и «ставили задачу». Одновременно слушать всех четверых было сложно, потому что инструктора инструктировали в один голос и ставили, порой, совершенно разные задачи. Но общую задачу Трофимов уяснил: надо тех, кто не хочет строить БАМ, считать врагами народа и выражать своё патриотическое чувство конкретно, но не категорически. Из солидарных активистов, прослушавших инструктаж, построили колонну, размером около полусотни человек. Ещё десятка два, прослушавших инструктаж, по двое-трое отправились в сторону ближней площади с видом простых зевак.     Организованная полусотня пошагала в том же направлении. Сначала нестройно шаркая подошвами, но потом, приноровившись к шагу, полусотня перешла на строевую ритмику.

    Параллельно им, в том же направлении прошла нестройными рядами толпа молодёжи, одетая по-карнавальному: кто-то в длинных шинельках с трёхцветными нашивками на рукавах, кто-то в гусарских ментиках, кто-то - в балахонах вроде стрелецких кафтанов. Из переднего ряда организованных активистов чей-то зычный бас затянул знакомую всем песню: «Рвутся снаряды. Трещат пулемёты. Но не сдаются красные роты…»

    Та ряженная молодёжь, которая шла параллельным курсом, вдруг тоже, сначала в один голос, а потом и хором вызывающе проорали: «Рвутся снаряды, трещат пулемёты. Но не сдаются юнкеров роты…». Но тут же зычный бас в колонне активистов уже злобно проорал: «Смело мы в бой пойдём за власть советов. И как один умрём! В борьбе за это!...» Из «карнавальных» рядов нестройно рявкнули в той же злобной тональности: «Смело мы в бой пойдём за Русь святую. И как один прольём кровь молодую!..»

   Шагавший рядом с Трофимовым активист, очень похожий на хозяина уличного ларька, спросил задорно:

    - Кажись, сегодня конкретное махавало намечается. Ты что-нибудь с собой для дела прихватил? А у меня - вот, - и он показал негнущийся рукав куртки, пояснив: - Метровая арматурина. Ка-ак шарахну - мозги на землю.

      - А я их готов голыми руками рвать, - мрачно ответил Трофимов. - Но всё равно жалко, что оружие не раздали. Чего время тянуть - сегодня бы и решили вопрос о власти. Всегда в столице вопрос о власти решается. А потом этот вопрос постепенно решается и в глубинках. Или мы будем ждать, что провинция нас опередит с этим вопросом?

   - Всё будет в своё время, - с видом знающего человека отозвался активист с арматуриной в рукаве. - Надо народную ненависть подкопить. А потом – наш порядок будет… Сначала, конечно, через бардак пройдём, а потом найдётся железная рука - и всё устаканится. И начнём строить справедливую жизнь для всего народа… Я на собрания всякие хожу и там объясняют порядок вещей в исторической диалектике. Это так называется…

   Трофимов почему-то с ревнивой злостью к шагавшему рядом соратнику подумал: «Он тоже в губернаторы метит. На собрании какие-то тайные ходит… Много желающих - из говна в губернаторы…»

  Из толпы «ряженых» крикнул залихватски по-хулигански конопатый парнишка:

      - Маразм крепчает, отцы!.. Крепчает маразм-то?!

   Соратник Трофимова показал конопатому свой негнущийся рукав и улыбнулся спокойной улыбкой палача. И тут зычный бас в трофимовской колонне затянул в угрожающей тональности, будто отвечая конопатому пацану:

     - Мы всех порвём на части. Затопчем сапогами. Дадим народу счастье. Победа будет за нами!..

    «О-о, - подумал Трофимов, - это ж стишки из «инструкции», поэта Анатолия Бешенцева. Правильные стишки - революционные. Вот уже и песню сложили».

    Когда зычный бас допел в сольном исполнении третий куплет нового революционного марша, колонна ряженых резко свернула в переулок.

    - Вот их как песня напугала! - радостно воскликнул соратник справа. – Настоящая песня бьёт насмерть, как моя арматурина…

     В колышущейся перед трибуной толпе, казалось, возникали электрические разряды от разности потенциалов. Каждый член толпы взглядом Ильи Муромца оглядывал видимое ему пространство и, выпятив челюсть, выбирал себе противоположный по знаку «потенциал». На трибуну, украшенную множеством известных и неизвестных флажков и флагов, отпихивая друг друга, непрерывно пытались взобраться разнообразные харизматические личности: и похожие на рабочих парней, и всякие очкастенькие-бородатенькие, похожие на типично гнилую интеллигенцию.

  Слушали внимательно тех ораторов, которые рубили воздух резкими отмашками рук, говорили короткими фразами, применяли народные выражения и обещали быстрое, как в половом акте, счастье.

    После выступления оратора из партии либеральных демократов в толпе перед трибуной произошёл эффект короткого замыкания в электрической цепи. Народ, разделившись на кучки, как в древней Руси для кулачных боёв, пошёл месить, точно тесто в квашне, всё, что попадалось под размах руки. Некоторые, молодецки крякая, сами тут же попадали под кряканье более мощного молодца. И успокаивались с кровавой юшкой на утоптанном снегу…

   Будто дождавшись самого торжественного момента, с радостным кваканьем сирен, на площадь с разных сторон выехали машины охраны правопорядка и скорой помощи.

    Из машин чёртиками из табакерки повыскакивали «оборотни в погонах» и благородные люди в белых халатах. Первые принялись хватать наиболее активных, вторые занимались потерявшими всякую двигательную активность.

   Трофимов, уставший, вспотевший, потерявший свою шапку каракулевого меха с партизанской полосой, со сбитыми костяшками на кулаках, явился домой, не забыв прикупить по пути традиционную поллитру. Жена встретила его на пороге с таким выражением лица, точно Трофимов ходил сдавать квалификационные экзамены на должность губернатора.

    - Ну, как? - нетерпеливо спросила она. – Есть эти самые перспективы?

   - Хреново, Машк, - махнул рукой Трофимов, разоблачаясь от походно-боевого снаряжения. - Знаешь, сколько в губернаторы из говна желающих? Разве туда без борьбы прорвёшься... Вот власть возьмём, нужно будет со своими борьбу начинать... А то ходят на всякие тайные собрания - интриги уже крутят заранее… Ох, Мария, в России жить - вся жизнь борьба...

   Мария молчала, морщась от геморройного приступа на нервной почве. Она задумчиво и со злым прищуром посмотрела на прошаркавшую по коридору свекровь с горшком в трясущейся руке - свекровь, занимающую жизненное пространство на жилплощади маленькой квартиры среди необъятных просторов огромной страны.

________________________

© Жироухов Евгений Владимирович