* * *

Я вымолил жену у Бога,
И белый свет опять мне мил.
Сады небесного чертога
В моей душе Он оживил.

Я снова истину постиг:
Без Бога горек каждый миг…

Россию вымолит у Бога
Бескровных мучеников сонм.
Пространство бывшего острога
Наполнит колокольный звон.

И Русь возглавит, как и встарь,
Пока неведомый нам Царь.

                  * * *

Мой бесконечно близкий Симеиз,

В тебе я растворюсь своей душой.

Твой бриз, как нежной женщины каприз,

Твой древний стражник, пыльный кипарис,

В гареме южных звёзд сравним с пашой. 

Одиннадцать тревожных серых лет

Ты был лазурной сказкой для меня.

В архангельских снегах я был согрет

Мечтой о встрече. Старый сандалет

В казарме истлевал, на юг маня. 

Настанет время долгожданной встречи

Уж скоро… Может, не в последний раз…

Горят, горят в полночном храме свечи,

Народ готовится к великой сече,

А я шепчу: «Форос, Мисхор, Милас».

                                                      август 1994 

                         *  * *

На кладбище вновь шелестит фольга

От чуть заметного дыханья ветра.

Настанет срок, и в землю на два метра

Уйду я «с Богом». В небо пустельга –

Моя душа – без страха отлетит,

Забыв про горе, слёзы и обиды, 

И стопку с водкой с неба осенит

Крестом перед началом панихиды.

Внимательно послушает врагов,

Последний раз с любимыми простится…

И не поверит, глядя с облаков,

Что эта жизнь уже не повторится.

                                              июнь 1996

                     * * *

Я оставлю этот мир навеки, 

Не вернусь назад, как ни зовите, 

Мне бесстрастно небочеловеки 

ТАМ расскажут сказку на иврите.  

Будто жил в подлунном мире НЕКТО, 

Часто был предателем и трусом, 

Водку пил, в овраге дрался. Усом 

Дам смущал... Холодным интеллектом  

Заморозил душу... Но под осень 

В Божество без памяти влюбился. 

Бросил всё! И даже тело! В просинь 

Улетел... И в небе растворился.  

                                                           1996

                             *   *   *

Снова брошу курить, хоть совсем не курю, 

Брошу пить, хоть не пьяница вовсе. 

Я навечно к лесному уйду алтарю, 

Поселюсь на забытом погосте. 

Никому не понять протрезвевшей души, 

В сером мире увидевшей Бога. 

В развалюхе - сторожке, в тревожной тиши 

Буду жить удивительно строго.  

И под вздохи расплющенных старых могил 

Вспомню мира заблудшего битвы, 

Чтоб навеки забыть, как дотоле я жил 

Без креста, без любви, без молитвы. 

                    *   *   *

Судьба тасует серую колоду, 

Вновь крести выпали – опять страдать. 

Моя душа ползёт по небосводу, 

И на неё святая смотрит рать. 

А смертный грех душе ломает крылья, 

Вот-вот сорвётся вниз дух-пилигрим. 

Легчайших метеоров эскадрилья 

Бомбит небесный Иерусалим. 

Не избежать стремительных падений 

В ту бездну, где «зубовный скрежет, плач...» 

Коль наверху сейчас ты, без сомнений 

Оскалил зубы призрачный палач.  

Корявый демон в бездне - Абадонна 

Бесстрастно точит огненный топор. 

И счастлив ты, наивный, до тех пор, 

Пока не огласил свой приговор 

Судья подземного Синедриона.  

Но можно обойтись без высшей меры 

Лишь только силой беспредельной веры 

В Отца и Сына, и Святого Духа. 

Страдания земные, боль - химеры... 

И не страшна костлявая старуха. 

Ты пожелай ей: «Ни пера, ни пуха!» 

Да и пошли подальше ... на галеры. 

                  * * *

В тончайшем сне горит первооснова
Моей души. Сгораю без огня.
Сухая "черноризница" сурово,
Как легкий призрак, смотрит на меня.

Она шипит: "Забыл Отца и Сына,
Попал под хвост вонючий к сатане.
Я каждый нерв твой с наслажденьем выну
И прокалю на медленном огне".

Я чувствую в ней неземную силу,
Я знаю, эта сволочь прокалит.
Она зовет рогатую гориллу,
Уже горящая смола кипит.

Не передать словами бездну страха,
Гортань сжигает сумасшедший крик.
Душа горит, как ветхая рубаха,
В сетях молниевидных повилик.

Затянут дух в печной гудящий угол,
Чудовищная боль, звериный рев.
Нет рук и ног – лишь прокаленный уголь,
И смерти нет, лишь треск первооснов.

Нет больше ощущения кошмара,
Есть страшный переход из мира в мир.
Душа в огне подземного пожара
Очищена до черно-красных дыр.

Казалось бы, уже совсем нет мочи
Терпеть без перерыва эту боль.
Но тает сумрак беспощадной ночи,
Душа ползет в привычную юдоль.

Урок предельно ясен – смерти нет,
А мы живем во лжи, себе на горе.
И наша жизнь – взбесившийся корвет –
Плывет безумно в дьявольское море.
                                                             

                *   *   * 

Чуть слышный звон далёких колоколен, 

Дождливая сиреневая грусть.

Я третий год уже никем не болен,

Я третий год ищу свой новый путь. 

С забора вдруг прокаркала ворона

И клювом повела: «Поди, мол, прочь!..»

Вот фигушки тебе!.. Не превозмочь

Мне логики небесного закона. 

Я встану здесь, у старого забора.

Капель для мыслей, словно камертон...

С паломниками нового набора

Я буду слушать колокольный звон. 

Как много «званых», «избранных» - чуть-чуть,

Неузнанные бродят по планете...

Холодного дождя косая ртуть

Стекает по размокшей сигарете. 

Небесный мир почти неуловим,

Задавлен муторным земным началом.

И вечный город Иерусалим

За грозовым растаял перевалом. 

Всего лишь миг я видел чудный город,

И снова дождь стекает мне за ворот.

                     *    *    *

В кармане нет и ломаной  полушки,  

Мне к этому давно не привыкать. 

Цветёт сирень, и контуры церквушки 

Струят сиреневую благодать. 

Вечерний  храм - часть неземного мира,

Куда не довезут нас поезда...

Багровый луч, как лёгкая секира,

Рассёк  реальность... Горе-лебеда 

Росою плачет мне на сандалеты.

Привычный мир уходит в никуда,

И освещает вечные сюжеты

Почти что Вифлеемская звезда. 

________________________

© Кулебякин Игорь Владимирович