https://www.vedomosti.ru/opinion/columns/2017/12/19/745710-opit-soprotivleniya 

Андрей Колесников

Жизнь как опыт сопротивления: памяти Арсения Рогинского 

19.12.2017 

   Утром 18 декабря скончался Арсений Борисович Рогинский – политзек, правозащитник, историк, филолог, ученик Юрия Лотмана, главный хранитель памяти о жертвах сталинских репрессий, глава «Мемориала» – «иностранного агента». Ему был всего 71 год. Он вышел из выдающегося поколения. Но даже в нем сложно найти человека, соразмерного Арсению Борисовичу по масштабу и обаянию.

    Года полтора назад на одной из конференций он сказал со знанием дела: «У зеков есть поговорка, она звучит так: «А что менты о нас говорят, так это нам по...» Однако лагерь – это ограниченное число людей. А когда о вас на всю страну говорят, что вы иностранный агент, т. е. шпион, – это чудовищное унижение». Весь опыт жизни Рогинского, родившегося в Вельске Архангельской области, месте ссылки его отца, – это опыт сопротивления несправедливости. Ему было предложено покинуть страну, он отказался – и сел на четыре года, оттрубив весь срок полностью и выйдя на свободу прямо к началу перестройки. Рогинский прославился своим последним словом на суде – «Положение историка в Советском Союзе», – в котором речь шла в том числе об исторических архивах. Потом Рогинскому придется заниматься архивами дел, заведенных на миллионы советских людей.

  Арсений Борисович нашел дело моего репрессированного деда – он страшно заинтересовался его историей, и мы провели много времени, выясняя в том числе обстоятельства смерти в 1946 г. в Устьвымлаге скромного советского архитектора – в том же лагере, где спустя годы будет сидеть сам Рогинский. Технологию описывать не стану, но номер архивного дела мы благодаря Арсению Борисовичу знали заранее, еще до запроса в соответствующий архив. Именно так – упреждая оппонента ли, противника ли на несколько шагов – Рогинский боролся с государством и, когда надо, работал с ним. «Не верь, не бойся, не проси» – но при этом Арсений Борисович был одним из двигателей процесса установки «Стены скорби». Если государство согласно – так пусть сделает хотя бы часть доброго дела.

   Он знал цену и сталинскому государству, и послесталинскому, и ельцинскому, и нынешнему. «Вы что думаете, – говорил Рогинский, – архивы вот так вот и открылись во времена Ельцина? Ничего подобного». Он принадлежал к той категории людей, которым, по его собственным словам, власть всегда «или что-нибудь приписывала, или что-нибудь прощала». Причем после короткого перерыва вернулась к этой практике сегодня. И Рогинскому пришлось продолжить сопротивление. Жизнь сделала круг. Выходя во дворик «Мемориала» с пачкой «Парламент найт блю», он рассуждал о том, как защитить свою организацию. Если называть вещи своими именами – как спасти память о репрессированных государством. Кстати, диссидентские сборники, за которые сел историк Рогинский, так и назывались: «Память». Государство, неистово сражающееся до сих пор за тотальную историческую амнезию и доведение истории до плаката и комикса, было и осталось врагом Арсения Борисовича, который эту память тихо, покуривая и иронизируя, но с железной последовательностью восстанавливал. По крупицам – размером с человеческую жизнь.

   В некотором смысле Рогинский был сторонником «невидимой руки рынка». В том смысле, что понимал ошеломляюще гигантскую роль Сталина – человека, мифа, бренда – в прошлом и настоящем нашей страны. «Уберите Сталина из нашей жизни, тогда воровство и бардак исчезнут сами собой». Скажете – упрощение. А может быть, попробовать еще раз – после Хрущева и Горбачева, – но на этот раз по-настоящему, и посмотрим, что получится?

Рогинский был из тех, кто ощущал себя свободным в любых обстоятельствах. Советская власть считала Арсения Рогинского антисоветчиком, а он просто был внесоветским человеком, патриотом истерзанной страны, защитником ее частной памяти от монопольного «права» государства на насильственное забвение преступлений и жестокости.

     Даже в том, что Арсений Борисович до последнего курил как паровоз, а чтобы заснуть, пил кофе на ночь, можно было усмотреть принципиальное сохранение внутренней свободы. В 1980-е гг. в камере-одиночке от соседей-зеков он получил через дырку в стене пачку «Примы», спички и чифир. Куда уж этому государству запретить Рогинскому курить...

   Где-то месяца полтора назад мы поговорили с Арсением Борисовичем по телефону из квартиры его близких друзей Лены Немировской и Юрия Сенокосова. Голос его, несмотря на почти год тяжелейшей болезни, был таким же – с бархатной хрипотцой, размышления, как всегда, одновременно ироничными и серьезными. Вполне серьезно он мне сказал, что скоро мы встретимся в Москве. Точно так же Арсений Борисович успокоил друзей в своем последнем слове на суде в 1981 г.: «Пожалуйста, не волнуйтесь за меня. Скоро мы сможем писать друг другу письма. И вообще, время быстро летит...»

    Не то слово, дорогой Арсений Борисович, очень быстро.

 https://www.facebook.com/sa.kovalev/posts/1361327853996509?pnref=story

Сергей Ковалёв

20 декабря 2017 в 3-28 

   Арсений Борисович Рогинский давно и прочно вошёл в науку и в общественную жизнь. Собственно, он был самым ярким из зачинателей их сближения. Гражданскую активность он учил академической строгости, науку – человечности и гражданственности.

Я уверен, что эта сторона его жизни и творчества будет долго привлекать исследователей и публицистов. Но это всё потом. Сегодня важно другое.

    Довольно давно уже стало понятно, что кончина близка. Арсений знал это раньше других. Да и врачи не обольщали надеждой. Врядли он был безразличен к этому знанию. Но он не пускал его стать главным, заслонить свой талант и интерес. Он упрямо жил заботами, мыслями, делами, которые были важны и неотложны, были его жизнью и ответственностью. Близкая смерть не повод отказаться от себя. В конце сентября по скайпу из Израиля Арсений участвовал в обсуждении легендарного сборника «Память». Предельно слабый, высохший и измождённый до неузнаваемости. Заговорил, и это опять Арсений. Спокоен, содержателен, точен. Думаю, презрение к смерти продлило ему жизнь. И завершило, точно и выразительно, дорогой нам всем образ.

   Теперь очень личное, самое важное для меня. Сеня Рогинский и Саша Лавут совсем разные люди. Но в упрямстве назло смерти они близнецы. Мне повезло близко знать и очень любить обоих. Они для меня постоянный укор, постоянный пример, постоянный призыв. Я мечтаю умереть так же достойно.

http://novayagazeta.spb.ru/articles/11384/ 

Яков Гордин, историк, публицист, литератор, главный редактор журнала «Звезда»

     Он был человеком спокойного и умного мужества. Нечастое сочетание 

    Профессиональный историк, он изучал русское освободительное движение и усвоил его лучшие и благороднейшие черты.

    В темные семидесятые советские годы он занимался важнейшим, быть может, делом – историческим просвещением. Вместе с несколькими соратниками он собирал в СССР, а издавал за рубежом сборники архивных исторических материалов по отечественной истории «Память». Это была одновременно и сугубо научная, и – неизбежно в конкретных условиях – политическая работа. Постепенно вокруг этой группы образовался широкий круг сочувствующих и способствующих, среди которых были известные и незаурядные люди.

   Изучение освободительного движения даром не прошло. Рогинский знал, что такое конспирация. И КГБ не удалось ни обнаружить архив «Памяти», ни предъявить Рогинскому обвинение по существу. Его судили по абсурдному обвинению. «Преступление» грозило максимум исключением из Публичной библиотеки, в отделе рукописей которой Рогинский занимался исследованиями. Но и эта вина не была доказана на пятидневном (!) процессе.

    Мне случилось присутствовать на нескольких политических процессах в семидесятых – начале восьмидесятых годов. В том числе и на суде над Рогинским. Его случай был уникальным. Он отказался давать любые показания. Фактически он вообще не разговаривал с судом, отвечая только на вопросы – имя, отчество, фамилия... Он спасал тех, кто был связан с изданием «Памяти». Во время следствия не было ни одной очной ставки.

     Он понимал, чем это ему грозит. И советская охранка ему отомстила. Получил четыре года и отсидел их очень тяжело – значительную часть срока провел на этапах. Его перебрасывали из лагеря в лагерь

   Он всю жизнь оставался верен себе. Один из основателей и руководителей «Мемориала», важнейшей для здоровья нашего общественного сознания организации, спокойно и несгибаемо настойчиво продолжал все то же дело – просвещение, предлагая людям столь необходимую во все времена историческую правду. Повторю – спокойно и несгибаемо настойчиво.

   Я взял на себя смелость писать об Арсении Рогинском по одной причине. Не рискну употреблять слишком ответственное слово «дружба». Но много лет – мы познакомились в 1965 году в Тартуском университете, где Сеня учился, у нас были добрые и доверительные человеческие отношения. Во времена «Памяти» они стали еще ближе и крепче. Помимо прочего, нас сблизил один эпизод. Я публиковал в «Памяти» фрагмент из воспоминаний своего дяди, Арнольда Моисеевича Гордина, старшего брата отца. Там, в частности, говорилось о его друге двадцатых годов Бэре (Борисе) Рогинском, которого автор характеризовал как смелого, прямого, благородного человека. В конце двадцатых Бэр Рогинский укрывал автора, оппозиционера-нелегала, в своей квартире от ГПУ. Что было смертельно опасно.

   Мой дядя – двадцать лет лагерей и ссылок – выжил. Бэр Рогинский погиб.

Когда я показал Сене этот текст, оказалось, что речь идет об его отце, которого он практически не знал. Он родился в 1946-м, на Севере, в ссылке, а вскоре отец был арестован и погиб в 1951-м...

    Арсений Борисович не знал отца, но полностью унаследовал его человеческие качества. В том числе высокое чувство собственного достоинства, которое в советские времена делало человека опасным для системы. Есть в России и такая традиция.

   Умер Арсений Рогинский, Умный, спокойный, мужественный, так много понимавший и так много сделавший.

     Не в первый раз приходится говорить – мир пустеет.

https://meduza.io/feature/2017/12/18/on-zanimalsya-istoriey-osvoboditelnogo-dvizheniya-i-byl-ego-chastyu?utm_source=email&utm_medium=vecherka&utm_campaign=2017-12-23 

«Он занимался историей освободительного движения. И был его частью»  

Соратники и коллеги вспоминают Арсения Рогинского, одного из создателей общества «Мемориал»

Meduza19:50, 18 декабря 2017

    Олег Орлов, председатель совета правозащитного центра «Мемориал»

   Арсений Рогинский одним из первых в новейшее советское время стал собирать, печатать, обобщать историю репрессий. Именно за это он и сел в тюрьму в 1981 году. Уголовное дело было сфабриковано — он был осужден на четыре года за подделку документов. Арсений исправил дату в своем читательском билете — ему надо было работать в библиотеке над самиздатовским сборником «Память». Так он оказался в советском лагере. Причем он сел не в политическую зону, где диссиденты и правозащитники находились среди своих, — он сел в обычную уголовную зону. Для него это стало колоссальным опытом, зона оказала на его характер сильное воздействие, он там закалился.

   Мы познакомились с ним в 1988 году, когда создавали общество «Мемориал», — он вошел в инициативную группу. И если «Мемориал» чего-то достиг или добился — а мы добились многого и в увековечивании жертв политических репрессий, и в защите прав человека, — это все целиком его заслуга, без него известного на весь мир «Мемориала» не было бы.

   Но этим его вклад в будущее России не исчерпывается. Его постоянной заботой было развитие гражданского общества в стране, взаимодействие со многими общественными деятелями, другими неправительственными организациями, выстраивание того, что является на данный момент гражданским обществом в России.

   То, что гражданское общество, несмотря на страшное давление, сохраняется и держит удар — это заслуга в том числе Арсения. Это умение держать удар — в том числе пришло ему из лагерного опыта, и он этому учил нас.

   В «Мемориале» он был с самого начала, с 1988 года — и до своей смерти. Уже находясь в [больнице в] Израиле, когда он чувствовал в себе силы, он интересовался и участвовал в работе, в обсуждениях. Он работал до самого конца. 

     Александр Даниэль, член правления общества «Мемориал»

    Я познакомился с Арсением 21 августа 1968 года в городе Тарту — в день ввода советских войск Чехословакию. В это время я поступал в Тартуский университет, а Арсений его уже окончил и получил распределение в школу, но работать он там не хотел. Когда он туда приехал, то пошел к директору, а тот сказал ему сразу: «Ну что я тебя буду устраивать? Все равно сейчас война будет и тебя заберут в армию».

    В тот же день он вернулся в Тарту, и мы оказались с ним в одной компании. Все разговоры в тот вечер были только на одну тему. Мы все были в отчаянии: пили, матерились и бились головой об стенку.

    В начале 1976 года мы вместе стали работать над самиздатским историческим сборником «Память». Он был создан компанией молодых ленинградских ребят, мотором которой был Сенька [Рогинский]. Тогда мы с ним близко сошлись и больше уже не расходились. В сборнике публиковались материалы о советской истории, которые не имели шанса быть опубликованными в подцензурной печати, — о репрессиях, об истории культуры, науки, общественной и религиозной жизни. То, о чем нельзя было говорить: документы, мемуары, исследования, очерки, статьи, библиография. За пять лет было сделано пять толстых выпусков, по 700–800 машинописных страниц.

   В итоге его за это посадили, но политическую статью давать не захотели. Потом он рассказывал, что эти годы в лагере ему очень многое дали. Эти четыре года он оценивал как очень тяжелые, но и очень полезные для него в вопросах понимания жизни.

В 1988 году мы вместе пришли в «Мемориал» — тогда это уже было большое движение, в которое мы зашли на огонек и остались. Продолжили заниматься тем, чем занимались, делая «Память» — советской историей.    

       Лев Гудков, директор «Левада-центра»

    К Арсению Борисовичу я испытываю колоссальное уважение — с самой нашей первой встречи. По роду деятельности мне много приходилось пересекаться с «Мемориалом», следить за ним, мерить его растущее влияние и популярность, в последнее время мы пересекались с Рогинским на разного рода семинарах и школах.

    Это был человек необыкновенного ума, такта и политического взгляда на вещи — не в смысле борьбы за власть, а понимания, что надо и что можно сделать. Как сохранить «Мемориал» — при всем напряжении, при всех внутренних коллизиях, — удержать этот корабль на нужном курсе. Он справлялся с этим блестяще.

    Мы были с ним близки по пессимистичной диагностике нынешней политической ситуации и исходили из общности задач, которые стояли перед нами: он — в понимании роли «Мемориала», в продолжении его работы, я — по поводу «Левада-центра». Идет процесс ресоветизации. Я рассматривал это как рецидив тоталитаризма и усиления практики репрессий, а он считал, что о репрессиях сейчас нельзя говорить, потому что в его понимании репрессии — это крупномасштабное явление сталинских времен.

    Он никогда не рассказывал о родителях — его отец был репрессирован, иногда только прорывались его личные воспоминания, очень яркие детали, связанные с лагерем, коридорами Лубянки, допросами. Было понятно, что это его живой опыт, который не проходит, а создает ему внутреннюю твердость в занимаемой позиции, в понимании того, что надо рассчитывать на долгое время и выбирать тактики взаимодействия с властями.  

    Роман Романов, директор Государственного музея истории ГУЛАГа

    С Арсением Борисовичем мы состояли в разных рабочих группах по разработке концепции государственной политики по увековечиванию памяти жертв политических репрессий, которая была утверждена правительством РФ [15 августа 2015 года]. Это было восемь или девять лет назад, наши рабочие отношения быстро переросли в дружеские. Советы этого доброго, мудрого, понимающего человека, который много чего повидал в жизни, отчасти сформировали мое мышление.

   Возвращение имен, составление базы данных жертв политических репрессий, акция возвращения имен, которая каждый год проходит у Соловецкого камня, — это те вещи, на которых стояла и его рука, и сердце, и душа.

На его глазах и при его участии наш музей превратился в музейный центр. Мы пользуемся базами данных, архивными материалами, которые были разработаны и найдены «Мемориалом» под руководством Арсения Борисовича. Помимо дружбы с музеем он являлся членом совета «Фонда памяти», который собирал средства на монумент жертвам политических репрессий — Стену скорби — и реализовывал концепцию государственной политики, разработанную с участием Рогинского.

       Валерий Борщов, лидер правозащитной фракции партии «Яблоко»

    Я его знал с 1980-х годов, когда он организовал группу собраний исторических документов «Память», и вот мы сидели, работали над этими рукописями, помогали собирать. Он потрясающий организатор: сумел сплотить многих людей из разных регионов, разных движений — настолько он был симпатичен и привлекателен. А уж когда была перестройка, Сеня создал «Мемориал» — удивительное явление, гордость России. Он вывел диссидентское движение на такой высокий уровень. Ведь работа «Мемориала» — высокопрофессиональна. Он смог организовать эту структуру, причем собрав людей разных точек зрения.

   Это была работа подпольная, сопряженная с риском; в 1980-е годы мы все ждали ареста. И Сеня так же ждал, предчувствовал, говорил: «Пора садиться». 

       Александр Черкасов, член совета правозащитного центра «Мемориал»

 Арсений Борисович был настоящим русским интеллигентом. Родился в Вельске Архангельской области, потому что там сидел его отец, был учеником Юрия Лотмана, занимался русской историей — XIX век, русское освободительное движение; некоторые важнейшие моменты из истории народовольцев он сначала открыл на кончике пера — только потом нашел [подтверждающие] документы. Блестящий историк, он занимался историей освободительного движения — и был его частью. С 1960-х годов он в кругу тех, кого потом назовут диссидентами, дружил с Натальей Горбаневской.

    Главная, наверное, [его заслуга] — возрождение независимой исторической науки в Советском Союзе. Сделать в условиях подполья академического уровня историческое издание — а вышло пять томов «Памяти» — это подвиг, и он был по достоинству оценен КГБ. Он вышел [из тюрьмы] и в конце 1980-х встал у истоков «Мемориала», 30 лет его имя связано с этой организацией. На самом деле, мы еще не понимаем, как много Рогинский сделал для исторической науки, просвещения и гражданского общества. Образовалась огромная пустота, для нас — огромная потеря.

     То, что на меня производило особое впечатление, — как он учил читать документы, видеть за документами людей. Представьте себе, 1937 год, человек арестован, об этом есть документ, следующий документ — как он дал показания, признался, что «враг народа».     Но он искал и находил другие источники, из которых видно, как человека выводили на допрос, как держали на нем неделю, все это можно прочесть, найти, и за всем этим увидеть человеческую судьбу. Видимо, это главное. Собственно, «Мемориал» — это не история масс, а история, расшифрованная до каждого человека. 

     Ирина Щербакова, руководитель образовательных программ общества «Мемориал» 

   Есть люди, которые наполняют собой время, и когда они уходят — это невосполнимая потеря, без них народ получается совсем не полный. С одной стороны, он был ужасно скрупулезным исследователем репрессий (неспроста главный труд его жизни — статистика репрессий, он придавал огромное значение каждой новой цифре), а с другой стороны — он обладал очень широким и глубоким взглядом на историческую память, на природу террора и репрессий. Это очень редкое сочетание.

Его жизнь была здесь [в «Мемориале»], целый день, и все знали, что можно прийти в любое время, рабочий день у него совершенно не имел границ. Вокруг него возникала атмосфера невероятного интереса.

Даже трудно сказать, какая это потеря, мы будем стараться, но на самом-то деле большая часть души «Мемориала» ушла вместе с ним. 

   Никита Петров, заместитель председателя просветительского центра общества «Мемориал»

    Классическое гуманитарное образование, участник диссидентского движения, был арестован, судим — словом, прошел классический путь человека, боровшегося за истину. «Мемориал» стал идеальной общественной организацией, которая давала и ему, и нам, его соратникам, возможность делать то, что раньше было очень опасно и сложно.

Меня поражала энциклопедичность его знаний и умение легко эти знания из памяти извлекать, при этом он не был ни чванлив, ни заносчив, был добрым другом и скрашивал эту дружбу немалой долей юмора; светлый человек.

Я 30 лет участвую в движении, а наша с Арсением встреча произошла в декабре 1988 года, тогда он говорил, что «Мемориалу» нужны люди, которые понимают и знают историю, которые изучали ее так же, как он, практически подпольно. Я прекрасно помню его слова: «Хватит сидеть в подполье, старичок, надо выходить к людям».

Половину моей жизни мы знакомы с Арсением Рогинским, и вместе с ним часть моей жизни тоже уходит.

Записали Евгений Берг и Саша Сулим