Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Общество
«Для меня любой отъезд из страны — это бегство». Интервью Евгения Ройзмана
(№8 [341] 20.06.2018)
Автор: Евгений Ройзман
Евгений  Ройзман

https://rtvi.com/na-troikh/-dlya-menya-lyuboy-otezd-iz-strany-eto-begstvo-evgeniy-royzman-o-spetssluzhbakh-oppozitsii-putine-i-/

7 июня 2018

Бывший мэр Екатеринбурга Евгений Ройзман дал большое интервью Алексею Пивоварову и Тихону Дзядко в программе «На троих».

Евгений Ройзман рассказал:

  • Как бы повел себя на месте журналиста Аркадия Бабченко, и доверяет ли он спецслужбам 
  • Почему Ройзман решил уйти с поста мэра Екатеринбурга, даже не дождавшись окончания своего срока
  • Планирует ли он вернуться в политику
  • В чем секрет популярности Владимира Путина, и существует ли в России оппозиция
  • Что должно случиться, чтобы Евгений Ройзман уехал из страны, и почему он уверен, что в России, несмотря ни на что, все будет хорошо

Алексей Пивоваров: Добрый вечер! В прямом эфире RTVI программа «На троих». Ее ведущий Тихон Дзядко.

Тихон Дзядко: И Алексей Пивоваров.

А.П.: И наш сегодняшний гость, до недавнего прошлого — мэр Екатеринбурга, Евгений Ройзман.

Е.Р.: Здравствуйте!

А.П.: Добрый день! Спасибо, чти пришли.

Т.Д.: Добрый вечер.

А.П.: Мы по традиции начинаем программу с обсуждения актуальных тем. Сейчас очень многие задаются вопросом «как бы я повел себя на месте Аркадия Бабченко?» Нам почему-то кажется, что вам, не исключено, приходилось бывать на его месте. То есть когда приходят, не важно, спецслужбы — не спецслужбы, и говорят, что что-то нехорошее может произойти. Бывало такое?

Е.Р.: Значит, смотрите, во-первых, бывало. Во-вторых, я эту ситуацию понимаю очень хорошо. То, что произошло с Бабченко — это совершенно классическая операция, которая описана во всех учебниках. Это методика, к которой прибегают все оперативники. Это классика. Это то, чему учат. Что происходит? Выходят на какого-то человека, который ищет киллера.

А человек, который с этим не знаком, как правило, это бывает, знаете, семейные истории, битвы за наследство, неверные супруги. У оперативников проходит слух, что кто-то ищет исполнителя. Все, моментально им подсовывают своего исполнителя и через исполнителя выходят на заказчика. Есть другие, более серьезные истории, когда просто проходит информация, что будет происходить то-то, договорился такой-то.

Тогда начинают вести переговоры именно с киллером, перевербовывают и так далее. Что очень важно в этом на самом деле? Обязательно надо объявить человека убитым и показать это всем, выбросить в паблик. Потому что только в этом случае киллер идет и отчитывается, говорит: «Вот, я все сделал». И ловят на передаче денег или держат паузу, смотрят все переговоры, фиксируют и в конце концов закрывают на передаче денег.

То, что произошло с Бабченко — это абсолютная классика, понятная совершенно история. Просто политический резонанс... А так это уголовка самая настоящая с таким политическим подтекстом. Последняя громкая история в России — это история Вилор Струганов, Паша Цветомузыка, с Быковым.

А.П.: Да, это мы знаем.

Е.Р.: Это известная история, ровно та же самая.

А.П.: Но в данном случае мы как раз не видели, чтобы кого-то поймали на передаче денег или выждали, чтобы раскрыть всю цепочку. Все произошло очень быстро и нам, по крайней мере, непрофессионалам не очень понятно, зачем нужно было объявлять Бабченко убитым при том, что вроде как спецслужбы, как говорят, и так знали все заранее.

Е.Р.: Фиксация происходит только после того, когда киллеру доплачивают деньги. Где-то он получил задаток, это фиксируется, где-то с ним рассчитываются до конца. Он говорит: «Все». Пожали друг другу руки, разошлись. В этот момент задерживают. Только в этом случае.

То есть сделано все было абсолютно так, как это делается во всех странах. Ничего такого в этой истории нет. Другое дело, что достаточно сильно политическое звучание. Но потом дым развеется, все станет понятно. А пока это обычная уголовка, совершенно понятно, ну с политическим каким-то подтекстом.

Нажмите, чтобы увеличить.
Фото Валерия Савинова/rtvi
 

Т.Д.: Здесь звучит очень много недоверия вокруг этой истории. У вас есть какие-то вопросы к ней, или вам все абсолютно понятно?

Е.Р.: У меня вообще нет никаких вопросов. Она для меня абсолютно понятна. Другое дело, что что-то опубликуют потом, что-то опубликуют еще позднее, что-то станет известно еще позднее, но в целом для меня совершенно понятно, что было желание устранить. Сумели найти, подставить заказчику конкретного исполнителя, и в конце концов заказчика поймать за руку. Пока факты только такие. А дальше я даже не загадываю. Спецслужбы все одинаковые.

А.П.: А вы доверяете каким-то спецслужбам: российским, американским, украинским?

Е.Р.: У меня за плечами порядка шести тысяч успешных операций против наркоторговцев. Часть из них я контактировал с ФСБ. То есть я знаю многие вещи, которые даже знать не положено. И поэтому есть люди, с которыми я бок о бок работал в этих ситуациях и мои люди работали, и мы делали общее дело, потому что у нас у всех растут дети, мы все здесь родились и выросли. Какие-то другие вещи: ловля диссидентов, отдел «Э» — мне это не все нравится.

А.П.: Центр «Э» — это, объясню нашим зрителям, отдел по борьбе с экстремизмом.

Е.Р.: Да. Но я вам скажу следующее, что в целом я считаю, что система сгнила. То есть у меня нет никаких иллюзий вообще. Но внутри системы всегда остаются честные и порядочные люди, для которых слова долг, честь, родина — это настоящее. И пока эти люди есть, все равно все как-то будет стоять и держаться. Такие люди есть.

Т.Д.: А вы допускаете, что российские спецслужбы действительно могут стоять за попытками физического устранения политических оппонентов?

Е.Р.: Слушай, ну, во-первых, это традиция советских спецслужб, а позднее российских спецслужб. Это я уже просто говорю сейчас как историк. Поэтому для меня нет никаких иллюзий. То есть совершенно обычная для нас история. Это началось даже не с ледоруба Троцкого, а немножечко раньше. Но это такая традиция, да.

Т.Д.: Это идет с самого верха, или это зашито в матрицу уже на всех уровнях?

Е.Р.: Я думаю, что, конечно, это идет с самого верха именно потому, что зашито в матрице. Понятно объяснил?

А.П.: Да, более чем. А вы лично чувствуете за собой слежку, внимание спецслужб? Ваш телефон слушают?

 

Евгений Ройзман , экс-мэр Екатеринбурга

«Мой телефон слушали много, в частности, когда у нас пришел новый губернатор. Он, вообще, заказывал, судя по всему, как мне сказал его помощник и доверенное лицо. Он сказал, что губернатору каждый день кладут на стол распечатки твоих телефонных переговоров, и он очень сильно возмущается»

Е.Р.: Мой телефон слушали много, в частности, когда у нас пришел новый губернатор. Он, вообще, заказывал, судя по всему, как мне сказал его помощник и доверенное лицо. Он сказал, что губернатору каждый день кладут на стол распечатки твоих телефонных переговоров, и он очень сильно возмущается. Я говорю: «Вот ни хрена себе! Он смотрит мои телефонные переговоры, и он же еще и возмущается». Вот.

Сейчас это стало в порядке вещей. Если вы видели, когда люди по бизнесу собираются, разговаривают — телефоны все оставляют далеко в приемной. Дипломаты садятся на свои телефоны. Каждый по-своему. Кто-то в телеграм уходит и на это надеется, кто-то еще что-то. Да, телефоны слушаются. Есть возможность прослушать практически все. Есть возможность просматривать скайп и все остальное.

Но я попадал в ситуацию, когда мою прослушку сливали организатору серии заказных убийств, бывшему прокурорскому, он двадцать один год сейчас получил лишения свободы. Сейчас ему, похоже, еще добавили пять. Именно человек, который занимался организацией серии заказных убийств. Опера меня слушали и сливали ему все: все передвижения, геолокацию. 

То есть я бывал и в такой ситуации. Ну неприятно, да. Но, с другой стороны, мне эту информацию слили другие опера, которые с этим столкнулись.

Т.Д.: Две недели назад, давайте от спецслужб перейдем к политике, хотя может быть это все…

А.П.: Одно и то же.

Т.Д.: …так или иначе связано. Две недели назад вы объявили, что уходите в отставку с должности главы Екатеринбурга. Причина — то, что теперь главу города выбирают не жители прямым голосованием, а депутаты. Как вы думаете, решение об отмене прямых выборов — оно было принято под вас?

Е.Р.: Поправка была принята под меня. То есть в четырнадцатом году, когда принимали поправки к законам местного самоуправления, они так в кулуарах и говорили, что «поправка Ройзмана». Но меня это нисколько не утешает, не радует. Потому что на самом деле местное самоуправление удавлено.

И этими поправками дали возможность основным интересантам, главам регионов, самим задавать формат выборов. Очень сильный удар по местному самоуправлению, потому что краеугольный камень местного самоуправления — это прямые выборы мэров. Во-первых, прямые выборы мэров показывают доверие федеральной власти местному населению и уважение федеральной власти к мнению населения. Это очень важно.

Второе: прямыми честными выборами вовлекается в политический, в общественной, просто в жизненный процесс огромный потенциал местных жителей. Это очень важно. В противном случае местные жители отходят на обочину и говорят: «Ну вы же хотели порулить. Сами себе назначили, сами и рулите». И у нас этим законом воспользовались.

Я в четырнадцатом году понимал, что они воспользуются. Но все равно, городская традиция, трехсотлетний город, это именно часть городской традиции, это именно уважение к жителям. И когда они приняли этот закон, конечно, так, унизительно. Но я сразу сказал, там суть такая: закон приняли, и город должен привести устав в соответствие.

Но устав города — это устав города. Это краеугольный городской документ. Я говорю: «Я не буду его подписывать. Нет таких обстоятельств, при которых я бы его подписал». Они говорят: «Мы должны привести в соответствие». Но я говорю: «Я не буду, сами приведете». И когда дошло до дела, я сказал: «Я подписывать не буду». И вдруг депутаты, с которыми я проработал несколько лет: вот, что скажет прокуратура.

И началась возня. Я понял, что я в этой возне участвовать не буду просто из соображений брезгливости. Я сказал: «Коллеги, я вам облегчу задачу. Я считаю, что этот закон противоречит интересам Екатеринбурга, противоречит интересам его жителей. Подписывать я его не буду никогда, поэтому я подаю в отставку». И мне стало гораздо легче.

А.П.: Мы вас поздравляем с избавлением от бремени, но скажите, а почему было не уйти тогда, когда вас лишили большей части реальных полномочий? Зачем нужно было продолжать играть в эту игру?

Е.Р.: Смотрите, во-первых, меня ничего не лишали. Когда что-то происходило, я все равно сопротивлялся до конца. Это огромная ментальная, психологическая разница. Человек, которого избирали, — он несет ответственность именно перед теми, кто его избирал. Для него начальников нет. Вот у тебя есть Конституция, и есть люди, которые тебя избирали. И ты отвечаешь перед ними в рамках Конституции.

А человек, которого назначали, он отвечает только перед тем, кто его назначил. Все, у него другой ответственности нет. И, конечно, это огромная разница. Поэтому все, что касалось интересов города, я еще историк, я знал, на каких этапах что к чему приводило в городе, какое было противостояние, где обязательно нужно было устоять, и где те, которые были до меня, оказались правы и вели себя достойно.

Историю города я изучал специально, восемнадцатый век — вообще, моя специализация. Я столкнулся с очень интересными вещами. Были времена, когда человек, находящийся на выборной должности, ему бы в голову не пришло использовать выборную должность для какого-то личного обогащения. Потому что в конце восемнадцатого, в девятнадцатом веке это было бы просто стыдно, люди бы не поняли.

Потом я видел другие ситуации, когда главы города или депутаты принимают решения против своих интересов, потому что это в интересах города. Это очень красивые истории. Есть за что уважать тех, кто был до нас. Есть традиции, которые надо поддерживать. Поэтому для меня интересы города — они ближе и понятнее.

Мало того, я пытался много раз разговаривать с чиновниками на разных уровнях и объяснять, что местное самоуправление — это вообще другая ветвь власти. Не лезьте. Вот у вас государственное управление, вот местное самоуправление. Ну не лезьте, это разные ветви власти. Но я вам скажу, что большинство губернаторов сейчас этой разницы не понимают.

Т.Д.: Смотрите, я просто хотел бы уточнить тогда. У вас оставался еще год срока ваших полномочий.

Е.Р.: Мне оставалось, наверное, полгода. Каденция заканчивалась восьмого сентября. Выборы были бы у нас…

Т.Д.: Единый день голосования. Потом вступление, да.

Е.Р.: …девятого сентября, да. Потом какая-то еще такая тягомотина.

Т.Д.: В общем, около шести месяцев.

Е.Р.: Да. Смотрите, и мне надо было бы вводить в должность нового главу, показывать, что я с этим соглашаюсь, легитимизировать происходящее. Я не буду это делать.

Т.Д.: Просто здесь получается, вы говорите, что интересы жителей города превыше всего, вы говорите, что вы их отстаивали, и, получается, вы сами жителей города лишили шести месяцев отстаивания вами их интересов.

Е.Р.: Во-первых, не шести. Последняя дума, у них пятого числа, и еще одна дума будет девятнадцатого. Вот осталось всего две думы. Это первое. Дальше я бы просто вел приемы. Второе: все уже, нечего делать в этой ситуации. Как шахматист, я же понимаю, что все закончилось. Я не хочу играть эту роль и участвовать в этом. Я не могу себе позволить.

То, что касается меня, это мой город, я оттуда никуда не уезжаю. Если кому-то надо, меня всегда найдут. Я продолжаю работать в абсолютно той же парадигме. Какое-то время отдохну, приду в себя, а также буду и приемы вести. Просто весь упор, в свое время был создан специальный фонд, потому что у меня не было в руках бюджета, надо было решать кучу небольших серьезных проблем.

И был создан фонд Ройзмана. То есть с него и хоспис кормили, и третий этаж хосписа делали, и многое другое. Там замкнуто триста многодетных семей. И сейчас буду в рамках фонда, видимо, делать то же самое. Хотя, конечно, мне хотелось бы сбросить темп жизни и позаниматься чем-нибудь другим.

А.П.: А кто сбрасывается в этот фонд? Ваши друзья?

Е.Р.: Да все добрые люди, кто хочет помочь, понемножку. Митя Алешковский подсказал, что есть алгоритмы, постоянная подписка: там тридцать рублей, пятьдесят рублей, сто рублей. Но регулярно. У меня основная-то сейчас проблема — это кормление людей в хосписе, потому что, просто, чтобы было понятно вашим зрителям, государство выделяет на кормление человека, которому предстоит уйти из жизни, шестьдесят семь рублей в день.

Т.Д.: Один доллар. Чуть больше.

Е.Р.: Да. В день, в сутки. И, конечно, это мне Нюта Федермессер подсказала, и Лиза Глинка о том же говорила, что первое, что надо сделать — надо найти внебольничное питание. Просто из уважения к людям, чтобы с достоинством как-то могли уйти из жизни. Поскольку начали кормить пациентов, там куча волонтеров, там младший персонал — именно кто ходит, работает, кто непосредственно со смертельно больными, у них зарплата по пятнадцать тысяч.

И уже решили, раз этих кормить, тогда всех будем кормить. Сейчас третий этаж построили, еще двадцать пять коек фактически. Четыреста тысяч в месяц. Вот для меня это самая большая проблема. Собираю, работаю как-то.

А.П.: Скажите, а все же история с вашим отстранением, назовем это так, от должности, она региональная, или команда пришла из Москвы? Все говорят про ваш конфликт с Куйвашевым. В этом главная причина?

Е.Р.: На самом деле этот человек — он сам себе не принадлежит. Он выполняет роль такого ханского баскака. Поэтому какой-то самостоятельности не наблюдается. Я думаю, что это, на самом деле, позиция федеральная. Она уже не сегодняшняя. И это идет такое приведение к общему знаменателю, что называется вертикаль.

То есть ничего более вредного для страны я себе не представляю. Потому что невозможно такую страну пронзить вертикалью. Она слишком горизонтальная. То есть если в Москве говорят «восемь», во Владивостоке слышат «Вася». Это вертикалью не скрепляется. Но тем не менее у них такое понимание. Они приводят к такой светской системе, которая показала свою недееспособность, когда дошло до дела, при первых же проблемах.

Здесь просто, я думаю, сошлись интересы. Конечно, это федеральный тренд. В России осталось два города точно могу назвать: это Новосибирск и Томск, где остались прямые выборы. Екатеринбург, Тагил, Воронеж — все заканчивается, ну закончили уже. Пожалуй, вот два города. Москва и Питер — это субъекты.

А.П.: Субъекты федерации.

Е.Р.: То есть осталось совсем немножко. Но я по своей области знаю: когда-то у нас было тринадцать городов-доноров, потом одиннадцать, потом восемь. Это все были города, где были прямые выборы мэров. То есть как только убирают прямые выборы мэров — города становятся дотационными.

А.П.: А все-таки, если возвращаться к этому губернатору Куйвашеву, много рассказывают, что у вас глубокая личная неприязнь, связанная с личными обстоятельствами. Есть такое?

Е.Р.: Слушайте, скажем так, я умею быть выше этого. Для меня, кроме личной, она такая институциональная. Представляете, Екатеринбург, мощный город, город на подъеме. Вдруг приходит человек, какой-то собянинский выкормыш из Тюмени с непонятным дипломом, непонятно даже, где в школе учился, с совершенно невнятной биографией, который пишет у себя на сайте, что он выпускник Йеля.

Это Екатеринбург, здесь такое не пролазит. И сразу же это увидели. А потом началось все остальное, и, конечно, это всех задело. Просто, когда попадает человек, который по интеллектуальному уровню не соответствует Екатеринбургу, Екатеринбург это воспринимает болезненно. Всего-навсего были бы честные прямые выборы, и любой губернатор, которого бы выбрали на честных выборах, я как нормальный человек и гражданин, я бы поддерживал.

Потому что это выбор людей, если выбрали на честных выборах. То есть это все расставляет на свои места. И когда кто-то выигрывает на честных выборах, даже тот, кто тебе не нравится, ты вынужден с этим согласиться и начинаешь готовиться к следующим выборам. А выборов не стало, все. Эти алгоритмы потеряны.

А.П.: Нет, но губернаторские-то выборы есть.

Е.Р.: Да ладно, не рассказывайте сказки. Здесь взрослые люди собрались. Нет никаких губернаторских выборов.

А.П.: Де-юре. Я говорю, де-юре.

Е.Р.: Смотрите, сейчас начинается разговор о выборах в Москве. Давайте я вам попробую объяснить.

А.П.: Давайте.

Е.Р.: В Москве выборов не будет. В Москве будет переназначение Собянина путем электоральных манипуляций. Вот такая формулировка. Не будет выборов. Ни одного человека, который способен хотя бы привести ко второму туру, не будет пропущено.

Само понятие «муниципальный фильтр» — это такая очень уродливая надстройка, но она создана именно для того, чтобы ни одного реального человека близко не подпустить. Там есть ряд технических моментов. Ни один реальный конкурент никогда не будет допущен. Вообще, отсутствие конкуренции убивает качество власти.

Т.Д.: Кстати, как раз, если говорить про выборы в Москве, не так давно Ксения Собчак и Дмитрий Гудков объявили о своих партийных планах, в рамках которых Гудков пойдет в мэры Москвы. Что вы думаете о его перспективах?

А.П.: Сегодня еще написали, что, возможно, и Красовского все-таки допустят.

Е.Р.: Смотрите, я считаю, что нечего делать, и не надо никуда ходить. Это я вам говорю, как человек, который… Я выигрывал все выборы, в которых участвовал, по одной причине: для меня это был если не вопрос жизни и смерти, то вопрос чести и многого другого.

Нельзя ходить на выборы просто так. Это моя позиция. Выборы — это совершенно сакральная история, к ним надо относиться всерьез. Нельзя ходить на выборы попиариться, денег заработать, засветиться. Ну нельзя.

Т.Д.: Это вы про Ксению Собчак сейчас?

Е.Р.: На выборы надо идти в том случае, если ты настроен выигрывать, и, если ты можешь лучше, чем тот, который сейчас у власти. Нет иных причин. Не должно быть иных причин. Выборы — это как маленькая война. Там нельзя понарошку. Выборов понарошку не бывает. Как только видят, что человек вышел понарошку, а зачем ты выходил-то?

Понимаете, если ты идешь на выборы, ты должен мобилизовать всех своих сторонников, ты должен вкладывать душу, энергию и понимать, что ты хочешь. А если ты вышел понарошку, ты не можешь сказать своим сторонникам: «Ну что, бросаемся под танки, потому что нам отступать некуда». Если ты только не конченый мерзавец. А я и таких в политике встречал, которые говорят: «Давай, идем до конца» — а потом раз и отъезжали.

Выборы — это очень серьезная история. Их нельзя дискредитировать. Послушайте, я очень важные вещи сейчас говорю. Нельзя ходить на выборы понарошку. Зачем ты идешь на выборы, если ты вообще не конкурент? И в этом случае говорят: «Мне есть, что сказать». Слышишь, вот тебе твиттер, вот тебе инстраграм, вот тебе фейсбук, говори все, что ты хочешь. Тебе же никто не мешает.

Нажмите, чтобы увеличить.
 

А.П.: Не вы ли поддерживали Прохорова несколько лет назад?

Е.Р.: Смотрите, я поддерживал Прохорова. Я хочу сказать одну вещь про него. Во-первых, у него достаточно большая личная мощность. Второе: Прохоров готов вваливать свои деньги. Это уже важно. Это первое. Второе: когда в противовес силовикам идет человек-экономист, международник — это совсем другая история.

Дальше, у Миши есть один очень серьезный плюс: он может не сказать чего-то, но, если уже лобовые вопросы, он никогда не врет. Мы с ним разговорили. Я говорю: «Что ты думаешь? Как работаем?» Он говорит: «Людей бережем». Я говорю: «Все, мне это понятно. Какая у тебя стратегия?» Он говорит: «Я считаю, что нужно, договорившись — не договорившись не зайти вообще — попытаться зайти и потом плавно менять вектор».

Вот, говорит, вся стратегия. Я эту стратегию понимаю. Но я также понимаю по прошествии времени, что это участие в общей игре, и не надо было этого делать. И с созданием партии потом была ошибка. И мы с Михаилом потом разговаривали. Он говорит, что, конечно, если бы команда была очень мощная, мы бы остались просто кругом единомышленников, мы бы могли сделать гораздо больше.

А если ты создаешь партию — все, ты вступаешь на это поле и играешь по их правилам. У них задача одна: если система уже пережила свое время, пересидела, у нее остается только одна задача — всегда оставаться у власти. И все, что сейчас происходит, все участие в этих электоральных манипуляциях — ты помогаешь им оставаться у власти, вот и все.

Т.Д.: Как вы отвечаете на вопрос «почему Михаил Прохоров, набрав довольно много голосов на выборах, после неудачи с партией — исчез, его нет?»

Е.Р.: На самом деле он не исчез. Мы с ним разговаривали. Мы еще собирались тогда, и команда была сильная, я уже говорил. Он говорит: «Понимаешь мне все пишут, звонят, говорят, что надо двигаться». Он улыбнулся и говорит: «Понимаешь, я готов бежать, но мне надо понимать, куда бежать». Я понимаю, что он говорил. В этом поле не сделать ничего. То есть здесь все расписано.

Здесь любого, кто чуть выше, чем надо, просто сразу укоротят, утрамбуют, катком проедут, все. Это надо понимать. Как, что делать? Я не знаю. То, что я вижу, мне не нравится. Изменить это я не могу, потому что ты же уступаешь дорогу автобусу не потому, что ты вежливый. Но участвовать в этом я не буду. Я могу себе позволить в этом не участвовать и оставляю за собой право называть вещи своими именами — все, что я могу в этой ситуации.

А.П.: Здесь логично спросить, как вы относитесь к Алексею Навальному? Поскольку именно он призывал к бойкоту выборов.

Е.Р.: Смотрите, я со своей стороны, если не призывал, но декларировал, что я не буду в этом участвовать. Потому что лет за пять до выборов все знали, кто их выиграет. Правильно? Вот вы знали, вы знали, я знал. И все знали, кто из выиграет. Чего я буду в этом участвовать, если я знаю, кто их выиграет? Чтобы еще и мой голос там что ли остался?

А.П.: Вы дружите с Навальным, правильно?

Е.Р.: Дружу — не дружу. Я скажу, что я отношусь к нему с уважением. Со мной произошла интересная история. Я человек внимательный и надеюсь, что я все-таки в этой жизни что-то понимаю. В те времена, когда LiveJournal, «ЖЖ», был еще более-менее демократичным, до его покупки Усмановым, я следил на Навальным по «Живому журналу».

Я видел его тексты, видел, что достаточно искренне человек к этому относится. Я много таких видел. И наблюдал со стороны. Потом, когда уже всерьез начали мочить, я стал внимательнее приглядываться, потому что просто так мочить не будут. Этого ресурса тоже на много не хватит. Мочат целенаправленно. А потом я вдруг увидел одну историю.

Он мне не друг, не товарищ, не брат. Я смотрел со стороны, как и за многим другим. И вдруг я вижу, что какие-то нашисты или молодогвардейцы или НОДовцы, я их путаю, разместили видео: куда-то приезжает Навальный, разговаривает с людьми и вдруг на него сзади выливают зеленку, на лицо попадает, какой-то мукой, еще что-то. И хихикают там еще.

И в этот момент вдруг Навальный совершенно ослепленный за ними бросается. Их много народу, он на них бросается, и они от него бегут в разные стороны. Он их пытается догнать. И вдруг я понял, что вот он — поступок. Совершенно понятный спонтанный мужской поступок. И все, этот поступок вызывает уважение. Это был такой серьезный момент, после чего я начал отслеживать.

Но когда у человека брата берут в заложники, когда просто сажают по любому поводу, когда шельмуют, когда человека закидывают в воронок, то я, как русский человек, все равно буду на стороне того, которого закидывают, а не на стороне тех, которые закидывают. Та же самая у меня история с Яшиным. Я его знать никогда не знал. Но я увидел раз поступок.

Потом он попадает в автозак и там навалял по щам этому Гоше Тарасенко, которого в два раза ниже. И все, это вызывает уважение. Все равно же ориентируешься по поступкам. Поэтому я считаю, что Навальный очень важен именно как институция такая. Это призыв к честным выборам. Обратите внимание, он вообще ничего плохого не сделал.

Тебе есть тридцать пять лет, тебе есть, что сказать людям — иди заявляйся, если у тебя есть сторонники. Иди в президенты, если у тебя есть поддержка, если есть сторонники. Никому не запрещено. Вот Конституция. Поэтому Навальный не сделал ничего плохого. Я считаю, что он достойно себя ведет в этой ситуации. Его фильмы абсолютно точные. Тут ничего не придумаешь.

Я попал в ситуацию, я очень много общаюсь со школьниками, представляете, лекция, в школе читаю лекцию про наркотики. А потом вопросы. Детям врать нельзя вообще. Я хочу сказать, кстати, что дети растут хорошие, скорее всего, потому что не читают газеты и не смотрят телевизор. Первый вопрос, представляете? Хорошая школа, директор сидит в первом ряду, девятые-десятые-одиннадцатые классы. Первый вопрос: «Дядя Женя, а скажите пожалуйста, вы смотрели фильм “Димон”?»

Т.Д.: Про Медведева.

Е.Р.: И я говорю: «Смотрел». «А как высчитаете, там все правда?» Я говорю: «Я считаю, что правда». Они говорят: «Да? А почему они молчат?» Я говорю: «Может быть поэтому и молчат». Поэтому я считаю, правильно то, что он делает. И дай бог ему…

Т.Д.: Как вы объясняете, почему Навального столь сильно не любят в Кремле? В очередной раз сейчас Путин в интервью телевидению высказался в том духе, что Навальный…

А.П.: Не назвал его фамилию.

Т.Д.: Да, не назвал его по имени, по фамилии. Сказал, что это Саакашвили второго-третьего-четвертого издания, нам таких не надо.

Е.Р.: Значит сразу, про Навального. Я думаю, что именно по этой причине, что от какого-то момента… Я думаю, что от какого-то момента о президентстве мысли вообще не было. Но когда уже начали втаптывать и уничтожать, он поднял этот флаг. Это было во времена «Кировлеса». Я считаю, что ровно по этой причине, что всерьез относится. Я так считаю.

А что касается Саакашвили, просто говорю как живой свидетель, я однажды прочитал колонку в «Новой газете» Юлии Латыниной, это было в пятницу, прочитал, почему у Саакашвили получилось. И думаю, ну да, я Юлю знаю, уважаю и люблю, но я хочу посмотреть своими глазами. На следующий день я был в Тбилиси. Просто взял, улетел и посмотрел.

Я вам скажу, что, конечно, это впечатляет. И они говорят, что да, Мишико такой, Мишико, конечно, это, но вот только у него и получилось. Я попал там в очень интересную ситуацию, общался со взрослыми мужиками. Там, кстати, очень интересный момент, кто бывал — знает. Там нет вообще никаких надписей на русском языке. Их просто нет.

Т.Д.: Разве что старые.

Е.Р.: Там нет ни одного памятника Ленину, Сталину. Но зато нормально: памятники Пушкину, Лермонтову, Грибоедову. Отношение к русским — доброе. То есть именно уважительное, доброе. Конечно, с Южной Осетией там пошатнулось, но тем не менее все равно. И это за счет взаимопроникновения культур. Потому что это то, что не навязывается сверху, это искренняя симпатия между народами.

Я столкнулся с ситуацией. Сидим со взрослыми мужиками в ресторане, они на машинах приехали. Они начинают вызывать такси. Я говорю: «Слушайте, вы же всю жизнь так выпивши за рулем ездили». Они говорят: «Нет, мы так не можем». Я говорю: «Почему?» Они говорят: «Понимаешь, гаишники молодые, порядочные, честные. Остановят — начнут стыдить». Я говорю: «Ладно, я впервые слышу, чтобы… Я знаю столько анекдотов про грузинских гаишников».

Они говорят: «Нет, мы уже забыли слово коррупция». Я говорю: «Откуда молодые, честные?» Они говорят: «Ну послушай, Мишико пришел, уволил всех, вывел за штат и набрал молодых, честных, порядочных». Я им говорю: «А где он взял-то?» Они вот так на меня смотрят и говорят: «Слышь, нас четыре миллиона. Неужели среди нас нет честных и порядочных?»

Я вдруг подумал, что нас сто сорок четыре миллиона. Вот. И поэтому мне сейчас можно что угодно про Саакашвили говорить, но моим глазам свидетелей не надо. Я видел, что он сделал в Грузии. И это достойно всяческого уважения.

Т.Д.: Вот мы сейчас говорили много о персоналиях. А в целом, как вам из Екатеринбурга видится ситуация с российской оппозицией? Она существует в качестве серьезной силы?

Е.Р.: Смотрите, один из самых болезненных вопросов. В мировом понимании, в европейском понимании, в парламентском, что такое оппозиция? Вот одна партия выиграла выборы, она формирует правительство. Если им чего-то не хватает, кого-то не хватает, голосов, они там договариваются, кого-то привлекают, какое-то коалиционное правительство и так далее.

А партия, которая проиграла выборы, она уходит в оппозицию. Она сидит в уголке в парламенте, внимательно подмечает все ошибки правящей партии, говорит вслух, использует это все на следующих выборах и старается прийти к власти. Если она приходит к власти на позитивной повестке и на ошибках той партии, то есть все, они поднимают флаг, и правящая партия уходит в оппозицию.

Вот это — оппозиция в нормальном европейском понимании этого слова. У нас оппозиция — это клеймо. Просто клеймо, которое поставили и все: у человека не будет ни карьеры, ничего. На самом деле я бы не называл это оппозицией. Они говорят: «Вот вы — оппозиционер». Я говорю: «Да какой я оппозиционер? Я к власти не стремлюсь». Я просто здесь родился и вырос. Я хочу, чтобы в стране было лучше. Если я с чем-то не согласен — я свободный гражданин в свободной стране, буду говорить об этом вслух. Но если я вижу, что власть что-то делает правильно, то я с удовольствием помогу и тоже скажу об этом вслух. Я вот себя оппозиционером не считаю. Я в эти рамки не влезаю. И ни один нормальный человек в эти рамки не влезает.

Как вот называть оппозицией? То есть это как-то по-другому. В данном случае, может быть, Навальный квинтэссенция такая, именно как оппозиция, потому что человек претендует на власть. Вот в этом случае — да. А те партии, которые сидят в парламенте: «Справедливая Россия», ЛДПР, еще кто-то — это не оппозиция. Это подразделение «Единой России».

Это называется совсем по-другому. Здесь надо определиться с терминологией, чтобы нормально разговаривать. И надо понимать, что это совершенно разные все люди с разными задачами. Тихон, у меня нет понятного ответа на этот вопрос.

А.П.: Вы недавно, уже после отставки, в каком-то интервью повторили известную фразу: «В России надо жить долго, мы никуда не торопимся». Вы отвечали на вопрос, возможно ли, что вы вернетесь во власть. А можно поподробнее, что же такое должно произойти, чтобы вы вернулись во власть? Вот мы будем жить долго и что?

Е.Р.: Смотрите, я просто по обстановке. Вот я жил себе жил, у меня был бизнес, у меня были какие-то свои интересы, я писал стихи, занимался своими исследованиями, готовил музей, издавал книги. И вдруг своими глазами увидел, что происходит в городе. Поднимал это восстание, участвовал в этом восстании против наркоторговцев. То есть это было по ситуации.

Потом какое-то время стоял вопрос просто о физическом выживании. Я был вынужден идти в Госдуму. Я не знал, где находится Госдума. Я не понимал, чем отличается мэр от губернатора. Я обычный человек. Но так получилось, что я был вынужден идти в Госдуму. Потом ровно точно также я был вынужден идти в городскую власть, стать главой города.

Хотя бы, чтобы чужих не пустить, чтобы на ногах устоять. Поэтому будут какие-то обстоятельства, если я вдруг увижу, что я нужен и способен принести пользу своему городу, своей стране, я выстрелю. Если нет — у меня прекрасная библиотека, мне есть, чем заниматься. У меня музей, библиотека, еще один музей, еще один музей. Мне есть, чем заняться.

А.П.: Подождите, вы очень красиво ушли от ответа, но тем не менее, в России надо жить долго. Вот мы живем. И что должно произойти? Чего мы ждем? Чего ждет Евгений Ройзман?

Е.Р.: Слушайте, знаете, самое болезненное для меня — что вся страна всегда в напряжении, и мысль одна: как бы не было хуже. Вот так, как есть — вроде как-то приспособимся, как-то переживем. Лишь бы не было хуже. Это у всех в голове. На самом деле, Россия же такая страна. Мы можем сейчас сто вариантов просчитать, и обязательно произойдет сто первый.

Поэтому до выборов в Государственную думу… У меня сейчас были предложения поучаствовать в довыборах. Я отказался, потому что мне эта Государственная дума не нравится. Она не хорошая. Там нельзя находиться. Но будут новые выборы в Государственную думу через три года, будут какие-то еще выборы. Я не знаю.

Я совершенно точно буду востребован, будут разные предложения, потому что их уже много. Но я не уверен, что мне это охота. Прогнозировать я не могу. Возрастной запас у меня достаточный. Мне всего пятьдесят пять лет. Я, слава богу, жив, здоров. То есть у меня со здоровьем все нормально. Поэтому в любой момент… Возрастной запас у меня нормальный.

Если у нас когда-то вернут прямые выборы мэра, наделенного всеми полномочиями, я их способен выиграть. Тем более у меня эти пять лет, это очень большой опыт, я понимаю, как формируется команда. Я что-то начал понимать в городском хозяйстве. Я не боюсь. Я бы не побоялся пойти на такие выборы. Но у себя. Потому что я, действительно, считаю, что главой города должен быть человек, который в этом городе родился и вырос, которого мама водила за ручку.

Т.Д.: То есть в Москве, например, — нет?

Е.Р.: В Москве обязательно должен быть москвич. Скажем так, в Москве должен быть мэром человек, который очень хорошо знает Москву и который ее любит. Которому будет болезненно такое быстрое изменение…

А.П.: Тихон имел в виду, что вас в качестве кандидата в мэра Москвы невозможно увидеть?

Е.Р.: Нет. Я считаю, что это будет нечестно и неправильно. Конечно, должен быть москвич, который любит Москву. Я просто сформулировать по-другому не могу и не хочу. Это должен быть человек, которого мама в детстве водила за ручку по Москве, у которого сформировался этот образ Москвы, который он будет беречь. Поэтому должен быть человек, который любит Москву.

Т.Д.: У нас время, к сожалению, подходит к концу. Скажите, в чем сила Путина? Как так получается, что уже восемнадцать лет он у власти и он до сих пор популярен среди народа?

Е.Р.: Тихон, вы хотите честный ответ?

Т.Д.: Да.

Е.Р.: Сила Путина в телевизоре. Все.

Т.Д.: Все? Это единственный ответ, единственная причина?

Е.Р.: Мой — да. В телевизоре и в большом желании оставаться у власти. Все. Как я вижу.

Т.Д.: Неужели за последние эти восемнадцать лет вы не видите серьезных достоинств, которые, собственно, и создают ситуацию, при которой он столь популярен?

Е.Р.: Смотрите, вообще, надо понимать, что мнение большинства — это не всего правильное мнение. Второе: мы видели и другие рейтинги, и совершенно другую любовь, такую, что до истерик. Мы знаем, чем это кончалось.

На мой взгляд, самая большая проблема — когда у власти нет конкуренции, когда не дышат в затылок, когда не планируют следующие выборы через четыре года, не формируют повестку на следующие выборы в течение всей каденции, власть начинает загнивать. Ну нет конкуренции. Кто будет бежать, когда тебя в спину не подпихивают, когда рядом никто не бежит, когда ты можешь не бежать и не торопиться?

И все, и у власти осталась только одна задача — оставаться у власти. Послушайте, подождите. Это моя самая большая претензия. Потом те, кто мешает оставаться у власти объявляются врагами народа. И извлекается на свет божий то, что нельзя доставать. Это нехорошо, это неприлично, это первые шаги, первые посылы к возможной гражданской войне. Это вот мои основные претензии.

А.П.: Это что, например, начинают доставать?

Е.Р.: Начинают играть на тех настроениях, когда начинают снова воспитывать черносотенцев, когда начинают воспитывать ненависть. А потом, если тебе вдруг неожиданно попался в руки Ремарк, ты вдруг видишь, что все это происходило и уже описано. Конечно, это тревожно и нехорошо.

А.П.: С отсутствием конкуренции в центральной власти все понятно. Но, судя по сообщениям, в Екатеринбурге, например, идет чуть ли не настоящая война элит на праймериз в «Единой России». То есть там все-таки есть конкуренция?

Е.Р.: Да, смотрите, эта конкуренция сейчас между администрацией губернатора с одной стороны и несколькими достаточно мощными олигархами, в том числе и из Forbes, на территории города. Когда власть, администрация, когда надо обращается к олигархам, олигархи решают ряд проблем, но власть властью делиться не хочет.

Там много амбиций таких, что эта группа пытается протащить своих, чтобы оставить контроль над городом, что эта группа пытается протащить своих, чтобы контроль над городом преодолеть. Но эти движения, на мой взгляд, они к интересам жителей города особого отношения не имеют. И самое главное: это сейчас все упрется в то, что мэр города — он все равно не будет избранным.

Он будет назначенным. Когда тридцать шесть депутатов, с тридцатью шестью депутатами договориться можно с той или с другой стороны. Я видел ситуации, когда депутатам за одно голосование в масштабах города, в масштабах городской думы, предлагали по десять миллионов, по двадцать миллионов и были случаи до тридцати миллионов за голос.

Я видел это своими глазами. Поэтому для решения каких-то внутренних вопросов, вопросов бизнеса, вопросов влияния — да. Но для отстаивания интересов городского сообщества это не работает. С депутатами можно договориться. С городом ты не договоришься. Поэтому выборы мэров должны быть всенародными. Это моя позиция.

Т.Д.: Вы приобрели всероссийскую известность как глава фонда «Город без наркотиков». Я понимаю, что это очень большая тема, тем не менее какова сейчас ситуация с наркоманией в России? Как бы вы описали? Какой главный тренд?

Е.Р.: Значит смотрите, сейчас стало гораздо меньше героина, гораздо меньше опийных наркотиков. Сейчас все больше синтетики. Основная масса — это курительные смеси. И самая большая проблема — с начала десятых годов резко помолодела наркомания. Это очень большая проблема.

Т.Д.: С какого до какого возраста, примерно?

Е.Р.: Я думаю, что сейчас основное, наверное, года с девяносто пятого по две тысячи первый-второй-третий. Вот основное. По курительным смесям еще один очень интересный нюанс. Курительные смеси не может употреблять человек, который ничего не курит, потому что он моментально сожжет легкие, слизистую.

И как правило, курительные смеси начинают употреблять те подростки, которые уже курят. Поэтому это первый шаг, родителям имеет смысл обращать на это внимание. Курительные смеси, амфетамин, метамфетамин, клубные наркотики.

Гораздо больше стало гашиша, гораздо больше стало марихуаны. Я понимаю, с чем это связано. Опийных меньше. То есть по общей линейке смертей идет меньше. То есть раза в полтора уменьшилось количество смертей. Но в целом по охвату наркомания стала больше.

А.П.: Вот очень интересно, про один конкретный эпизод вас хочу спросить. Если помните, была такая история, когда в российском посольстве в Аргентине нашли огромное количество… Что там было?

Т.Д.: Шесть чемоданов с кокаином.

А.П.: Да. Как вы ее трактуете? Были официальные объяснения, что этим занимался технический сотрудник, всех уже вскрыли, наказали и все нормально.

Е.Р.: Смотрите. Значит, я вам скажу просто как человек, который пятнадцать лет жизни отдал борьбе с наркотиками. Четыреста килограмм кокаина, приготовленные к транспортировке, в первую очередь, говорят о том, что канал старый, надежный и проверенный. И когда началось вранье, нелепое, которое стало очевидным, аргентинцы начали вбрасывать прослушку, материалы прослушки.

И там по материалам прослушки оказалось, что в каких-то ситуациях было задействовано еще и уругвайское посольство. На самом деле это очень тяжелая и неприятная история. Она как ничто бьет по имиджу страны. И, конечно, хотелось бы, чтобы скорее… Здесь власть попала в жесточайшую ситуацию.

Здесь надо или говорить, что это было, мы всех поймали, все будут наказаны, будем работать с международным сообществом, никогда не повторится. Это будет какой-то имиджевый удар, но можно достойно из него выйти. А если говорить, что это не мы, да это не кокаин, да это то, да это се — ты в этой ситуации, если ты начинаешь покрывать, ты превращаешься в соучастника именно в глазах мирового сообщества и думающих людей внутри страны.

Вообще, кокаин — он до низу не доходит. В определенных кругах люди, связанные где-то с правительством, где-то с администрацией, где-то еще что-то. То есть это называют элитным наркотиком, но дерьмо — оно элитным не бывает, оно и есть дерьмо.  Это такая, больше, московская и питерская история, потому что в городах милионниках прослойка очень узкая. Разговоров об этом много.

Т.Д.:  Вы не раз заявляли о наркотическом лобби в России. Кто эти люди?

Е.Р.: Да нет, пожалуй. По кокаину, вообще, все-таки у нас очень серьезное такое неприятие наркотиков, и особо в этом никто не замажется, собственно, в наркотиках. Лобби — оно в другом. Допустим, была ситуация, когда Голикова была министром, был безрецептурный отпуск кодеиносодержащих во всех аптеках: Седалгин, Седал-М, Седал-Нео, Седал-Плюс — вот основные, из чего. Из этого варили наркотик дезоморфин, в просторечии — «крокодил».

Люди гнили заживо. Им говорили: прекратите безрецептурный отпуск. По рецептам им можно спасти тысячи людей. И они до последнего… Там, видимо, была какая-то затоварка, им дали возможность расторговаться. На год еще отложили. И люди гибли. В конце концов я уже просто выпускал брошюры, распространял в Госдуме, «дети Голиковой». Показывал, как выглядят сгнившие люди от кодеиносодержащих.

И потом все-таки кодеиносодержащие запретили к свободному обороту — только по рецептам. И эта наркомания пошла на спад, и ее вообще нет. Всего-навсего это надо было сделать. Но вот там были совершенно конкретные коммерческие интересы, те, кто производил кодеиносодержащие. Я был поражен, что настолько нагло, на глазах у всех гибнут тысячи и тысячи людей.

И, кстати, еще один очень мощный скачок ВИЧ произошел в связи с этим. Потому что с начала двухтысячных кололись уже все одноразовыми шприцами, но, когда варили «крокодил», вот эти кодеиносодержащие, — он держит не долго, им все время надо догоняться, наркотик коллективный — поскольку наркотик коллективный, они своими шприцами, но выбирались из общей плошки. И плюс еще все остальное, потому что наркотик коллективный. Тогда была новая вспышка. И вот на таком уровне, представляете?

А.П.: Давайте про более приятную литературу, которую вы издавали. Вот лежит ваша книжка. Можно по ней поподробнее? Возьмите ее, покажите.

Е.Р.: Да, это книжка, которая просто была у меня с собой. Я ехал и сам себя читал. Потому что я же ее писал, я ее не читал. А поскольку я ехал в метро, я ее стал читать и мне интересно. Посмеялся. На самом деле эта книга, она так называется немного провокативно, «Икона и человек». Но здесь и про иконы, и про людей. Поэтому так назвали. Сделало издательство «АСТ». На мой взгляд, это хорошая книга, мне она понравилась. Меня похвалил Дима Быков, Веллер похвалил, Гребенщиков похвалил. Мне и приятно.

А.П.: А что Гребенщиков сказал?

Е.Р.: Гребенщиков сказал: «Женя! Сел в самолет, весь полет читал и очень доволен». 

А.П.: Это короткие рассказы, если я правильно понял?

Е.Р.: Это, в основном, короткие рассказы. Несколько рассказов об иконах, об экспедициях, такие исследовательские рассказы. Ну она есть — эта книга.

А.П.: Вы ее писали, когда мэром работали?

Е.Р.: Я ее писал, вообще, между делом. Какая-то часть между обысками и допросами, и изъятиями. Часть так. Фактуры очень много. Просто мимо нее проходить неохота было. В жизни такие вещи случаются, если ты внимательно смотришь. Вообще, эта книга о красивых человеческих поступках — это то, что мне нравится.

Т.Д.: Вы, особенно в своем фейсбуке, очень много за эти годы, что вы работали главной Екатеринбурга, писали истории людей, которые к вам приходили на прием. Чрезвычайно занимательно. Какая из этих историй вам запомнилась больше всего?

Е.Р.: Слушайте, это очень серьезная история. У меня есть одна история, которую я не написал. Ко мне пришла девчонка. Я вижу, она так придавлена. Я вдруг вспомнил, что я ее видел. Я ее видел, я как-то пришел — она у нас. Вижу, что сидит заплаканный подросток у нас в фонде.

А.П.: «Город без наркотиков», да?

Е.Р.: Да. И я говорю: «Ты чего плачешь?» Она говорит: «Меня выпороли. Отец сказал, чтобы меня выпороли». Четырнадцатилетний подросток, девочка такая. Я говорю: «Ну садись, поехали доедем до музея». Поговорю, чаем напою, как-то утешу. Она садится, и видно, ей больно. Я говорю: «Что, больно?» Она говорит: «Больно и обидно, потому что я считаю, что меня ни за что выпороли». И я ее запомнил. Я ее напоил чаем, всяко угостил, как-то утешил.

Потом приехал отец и ее забрал. И вот она ко мне пришла и говорит: «Вы меня помните?» Я говорю: «Да, я тебя помню». Она говорит: «Представляете, меня из вашего музея увезли в монастырь, и я прожила там одиннадцать лет». Я говорю: «А тебе сколько сейчас, двадцать пять?» Она говорит: «Нет, мне сейчас тридцать один». И меня эта история так поразила. Не знаю, как-нибудь запишу ее.

А.П.: А она с чем к вам пришла-то?

Е.Р.: Она пришла, уже пытается войти в жизнь, у нее уже какое-то интересное дело, замуж вышла. Но она пришла и вот так вот. Я говорю: «Почему?» Она говорит: «Потому что, чего я, четырнадцатилетний подросток, девчонка, у меня отец — священник. Видимо, мой отец считал, что я его позорю». Вот такая вот история. Вы меня просто спросили, я вам сказал, потому что у меня в голове всплыло.

А.П.: Во-первых, мы сами обязательно прочитаем, во-вторых, хочется порекомендовать всем почитать Евгения Ройзмана, не только политика, как мы выяснили только что.

Т.Д.: Что должно случиться, чтобы Евгений Ройзман уехал из России?

Е.Р.: Нет таких обстоятельств. Для меня это принципиально. Для меня любой отъезд из страны — это будет бегство. Я-то для себя понимаю, ничего другого я себе рассказать не смогу. Себя же не обманешь. Я не побегу. Для меня это принципиально. Это моя страна. Я буду до конца. Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы хоть что-то изменить. Но, если я увижу, что я изменить не могу, я хотя бы в этом не буду участвовать. Все равно буду здесь стоять до конца. Это принципиально. Это смысл жизни.

А.П.: Спасибо большое. Мне кажется, это отличный финал нашего интервью с Евгением Ройзманом. Программа «На троих». Тихон Дзядко.

Т.Д.: И Алексей Пивоваров.

Е.Р.: Подождите, я тоже должен сказать. Где камера-то моя? Короче, я думаю, что это Россия, и в конце концов всё равно всё будет хорошо. Поэтому я вам желаю доброго здоровья.

Т.Д.: Прекрасно. Евгений Ройзман, Алексей Пивоваров и Тихон Дзядко.

А.П.: Программа «На троих». До свиданья.

_______________________________________

© Евгений Ройзман, Тихон Дзятко, Алексей Пивоваров

Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Чичибабин (Полушин) Борис Алексеевич
Статья о знаменитом советском писателе, трудной его судьбе и особенностяхтворчества.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum