Мы любопытны. Но ленивы.
          И потому не с нами Бог.
          И оттого он так жесток.
          (Хотя бывает справедливым).

          …Все эти пастбища и нивы,
          переплетения дорог,
          лесные чащи, рек изливы,
          житейских радостей приливы
          (все – в обрамлении тревог!).

          Бог предоставил все, что мог
          для каждого – лишь будь счастливым!
          А мы все стонем сиротливо,
          ища кто ключ, в кто – замок…

                *  *  *

Вердикт

Любовь обрушилась, как кречет,
приговорив, опустошив,
лишив частично слуха, речи
(вдобавок душу искалеча),
но главное, – ума лишив.

И лишь потом, как из трясины,
ползя на свет, себя сломав,
рискну начать жизнь с половины,
с надеждой тайной и повинной
вернуть хотя бы часть ума.

                 *  *  *

        Как в объятьях поздних тесно!
        Ночь – колодец, что без дна.
        Объясняться бесполезно.
        Дом чужой завис над бездной.
        Стужей веет из окна.
        Кожей, сорванной с ладоней,
        Свисла косо простыня.
        И в молчании, как в стоне,
        Отзвук стихнувшей погони,
        Хрип упавшего коня…
        Не швыряй в меня проклятья!
        Каплю веры удержи.
        Как нелепо смялось платье
        В наших трепетных объятьях!
        Как над пропастью во ржи…

        *  *  *

С истомленным лицом андрогина,
худощав и не в меру патлат,
мимо мальчик прошел, как у сына,
у него отмороженный взгляд.

Что Вселенную перекроило,
если рядом, но мимо скользя,
приобняв своих девушек мило,
равнодушно идут сыновья?

Что неладно сложилось так в мире,
если с возрастом все холодней,
мы общаемся с ними, как в тире,
где все пули кучней и точней?!

        Неотправленное письмо

        По нервозности собственных сросшихся рук,
        по биению сердца в аорте бессонницы,
        я предчувствую Ваш мимолетный испуг
        от того, что лицо Вам мое не припомнится…

        А как будто вчера, хоть разлуке лишь день,
        меня не было с вами, но память услужлива,
        и бродила за Вами невидимо тень,
        то есть слепок с меня, оболочка наружная.

        Но сегодня я слышу погоню гонца,
        но сегодня меня Ваши губы преследуют.
        И я чувствую – Вам не припомнить лица.
        Не припомнить никак.
                          Не припомнить, как следует.

        Не корите меня ни за что, ни про что.
        Пусть молчит телефон в коридоре,
                                         как проклятый,
        я, простите, сверяю Вас с давней мечтой,
        о которой могу говорить только шепотом.

        Но теперь – не могу, не хочу говорить!
        Еще зреет во мне предрассветным сиянием
        единившая нас безрассудная нить
        и… слова не нужны,
                          но минуты молчания
        вдруг становятся мне, как смертельный ожог,
        и виню Вас за все, безусловно, безвинную.
        На скрещенье каких несчастливых дорог
        завладели вы мной, став моей половиною?..

        Впрочем, что я? О чем?!
                          Вас ведь время хранит
        в пропитавшейся вечною осенью комнате.
        Вот сейчас, еще миг – телефон зазвонит…
        Вот сейчас.
                       Да! Сейчас!
                                Вы лицо мое вспомните…

* * *

Куплю собаку.
                  Научу ее,
Заслышав лишь твои шаги за дверью,
бросаться тотчас с лаем (но счастливым,
внушающим не робость, а улыбку!),
в прихожую,
                  принять чтоб в зубы
                                             зонтик
иль сумочку,
                  а может быть, перчатку,
и кинуться назад,
                  вручая мне
как приз,
                  как в праздник
                           жертвоприношенья,
великому Ему
                  в подарок – сердце.
Чтоб ты, смеясь, за ней
                           входила следом.
Пусть губы, как цветы,
                  еще хранят тепло
                           и свежесть солнца!
А волосы волнистым водопадом
сбегают золотинками
                           к плечам!..
Куплю собаку.
                  Научу ее
средь тысячи следов,
                           среди прохожих,
на улице,
          на площади,
                     в час пик,
                                    но
тут же узнавать твои
                            незримою
                                     цепочкой,
позабытой на асфальте,
                           следы, к которым
пес мой обалдело,
приблизив свой шершавый
                           черный нос,
потянется и тотчас же
                           потащит
меня туда,
            куда ты с кем-то шла…
И заворчит победно и счастливо!
И будет даже в беге
                           сумасшедшем
с восторгом оборачивать
                           ко мне
свои,
        все понимающие,
                           с искрой
зверино-электрической
                           глаза,
пока не потеряем в переулке
в каком-нибудь
                  уж очень людном
                                       сквере,
совсем,
          бесповоротно,
                       безнадежно
твои – цепочкой узкою! – следы.
Куплю собаку.
                  (Будет гонорар).
Решил я твердо.
                  Ждать нет больше смысла.
Но только ты
                  приди ко мне хоть раз!
В толпе, в час пик,
                     хотя бы повстречайся.
Чтоб пес мой познакомился с тобою,
узнал хотя бы
                     и, как я, – привык.

                 *  *  *

        Море пахло табаком…

        Утро пахнет табаком.
        А с утра табак противен,
        словно легкие в крапиве,
        в сочетанье с сорняком.
        Склянок звон над кораблем.
        День с утра наполнен штормом,
        то ли в нем конец всем спорам,
        то ли лишь начало в нем.

        Руки пахнут табаком.
        А с тобой совсем не пахнут.
        Новый день в судьбу распахнут,
        с ней пока я не знаком…

        …Море пахнет табаком…
        
        Но чадя, как самосадом,
        Мне старлей, наш помнач склада,
        говорит, принять, мол, надо
        провиант. В поход идем!

        В суматохе, в канители,
        взмокли,
                 сдохли,
                     пропотели –
        мы в течение недели
        шли к задаче напролом.
        Но однажды спозаранок,
        на шкафуте, в звоне склянок
         (не в саду, средь вздохов пряных,
        там, где розы – пырх! – костром),
        в тот момент, когда швартовы
        разлучить с землей готовы
        были нас,
                 по курсу снова
        замаячил бриз.
                         ВЛЕКОМ
        его силой терпкой, грубой,
        я готов хоть к черту в зубы!
        И опять
                 свело аж губы –
        море пахло табаком!