 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
http://ms.detector.media/trends/1411978127/protestno... Протестность с точки зрения сетевой теории Мануэля Кастельса 15 июля 2018 Сеть стала сетью в нынешнем понимании, когда информационно-коммуникативные технологии породили соцмедиа как новый феномен. И первые возможности интернета испробовали на себе разные повстанческие движения, что дало им возможность подняться на более высокий уровень, став настоящей угрозой для государств. Внимание на сеть и сетецентрическую войну Джон Аркилла и его коллег по РЭНД обратили после изучения сапатистского движения в Мексике (см. также работы: Ronfeldt D. a.o. The Zapatista "social netwar' in Mexico. — Santa Monica, 1998; Networks and Netwars. The Future of Terror, Crime, and Militancy. Ed. by J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 2001) Именно оттуда ведут свое начало их максимы сетевой войны о том, что иерархии не способны победить сеть, что для того, чтобы иерархия могла победить сеть, она сама должна действовать по правилам сети. Но сетецентричная война и протестные движения всё же пользуются разными инструментариями и имеют разные цели. Сетецентричная война может быть направлена на уничтожение противника, протестные движения не имеют цели физически уничтожить своих врагов. Они могут совпасть в инструментарии и организации, но не в целях. Мануэль Кастельс подчеркивает такую функцию медиа как удержание пространства социальных коммуникаций, которые могут общаться с обществом как целым. Это пространство, где также реализуется и власть, поскольку ее действия становятся известны гражданам. Но это не нейтральное пространство, поскольку оно задается экономическими и политическими интересами медиаструктур и правительств, а также медиапрофессионалами и их интересами. По поводу будущего появления феномена фейков Кастельс уже в то время замечает: в соцмедиа достоверность зависит не только от источника информации, но и от способности получателя отфильтровывать информацию. Это говорит о том, что новый тип информации (сетевой) не существует без своего контекста. Но при этом следует помнить, что когда информации становится слишком много, у потребителя пропадает способность адекватно ее оценивать. От одной громкой новости он идет к следующей, а все они профессионально делаются так, чтобы управлять его вниманием, не отпуская ни на минуту. У потребителя нет ни времени, ни желания делать не свою работу, поскольку в прошлом все это делали за него традиционные медиа. Кастельс постулирует следующих два вида механизмов в сети:
Первый вариант специалистов он называет программистами, второй — переключателями. Они также являются социальными акторами, причем не всегда это конкретные индивиды или группы. Они могут быть интерфейсами между разными социальными акторами. Переключатели задают связи между различными стратегическими сетями: политическими, медийными, научными и технологическими, военными и нацбезопасности. Политические и медийные сети создают политико-идеологические дискурсы. Мы можем добавить сюда и скрытую роль так называемых агентов влияния, чья информация или нарратив призваны сменить направление общественного мнения. Они должны подпасть под функцию программистов. Выделят такие три типа агентов влияния:
Например, таким агентом влияния времен перестройки многие считают Александра Яковлева, одновременно именуемого «архитектором перестройки». Вот как высказывается о нем посол СССР в ФРГ Валентин Фалин: «О том, что Яковлев сидит в кармане у американцев, я узнал ещё в 1961 году. Мне об этом поведал один мой знакомый, работавший тогда в КГБ СССР. Почти 10 лет Александр Николаевич работал послом СССР в Канаде. Он не был американским шпионом в обычном смысле этого слова. К тому времени, когда Горбачёв стал генеральным секретарём, Яковлев был в СССР одним из важнейших агентов американского влияния. Отмечу ради правды, он был очень одарённым и умным человеком, на два порядка умнее и талантливее Горбачёва. Впрочем, его хозяева за океаном тоже не были дураками и бездарями и обладали хорошим представлением о том, что творилось тогда в политических верхах СССР. А в Москве в то время председатель КГБ Владимир Крючков, собрав компрометирующие материалы на Яковлева, пришёл с ними к Яковлеву в кабинет. На все расспросы Владимира Александровича Яковлев отвечал молчанием, и Крючков отправился потом на доклад к Горбачёву. Михаил Сергеевич, пожевав губами, вынес поразительное по глубокомыслию резюме. Дескать, у кого не бывает грехов молодости? Яковлев — полезный для перестройки человек, поэтому он нужен стране и его нужно пустить в большую политику». Кстати, Валентин Фалин, умерший на 92-м году жизни, сохранил множество воспоминаний. Он еще успел побывать спичрайтером Хрущева, хотел зафиксировать воспоминания Кагановича и Молотова о принятии решений в узком кругу Сталина, но ему этого не дали сделать наложив резолюцию: «Признано нецелесообразным оживлять политические трупы»; переживал, что растащили библиотеку Сталина, на книгах которой по пометкам можно было разобраться в личности Сталина. После возврата из ФРГ он написал докладную, как улучшить информационную работу. Михаил Суслов наложил на нее не менее интересную резолюцию: «Авторы этой бумаги хотят признать, что я всю жизнь занимался не тем, чем надо». Справедливости ради следует упомянуть, что Александр Яковлев боролся против того, чтобы его признавали агентом влияния, [13] и критиковал Юрия Андропова [14], что необычно для политической элиты того времени. Как мы видим, и в элите СССР были свои сети, связанные с теми или иными влиятельными членами Политбюро. Горбачев стал генсеком еще и потому, что он не нарушал этим имевшиеся сети. Мануэль Кастельс в своей книге акцентирует, что государство управляет с помощью принуждения и страха, поскольку у него есть монополия на насилие. И далее звучит важная для нас фраза: «Однако конструирование значений в головах людей является более решающим и более стабильным источником силы. Способ думания людей определяет судьбу институтов, норм и ценностей, на базе которых организованы общества. Немногие институциональные системы могут жить долго, если они организованы на принуждении. Пытки тел менее эффективны, чем формирование мозгов. Если большинство людей думает так, что это противоречит ценностям и нормам, которые институциализированы в законах и правилах государства, система изменится, хотя не обязательно при этом будут выполнены ожидания агентов социальных изменений. По этой причине основной борьбой за власть является битва за конструирование значений в разуме людей» (Castells M. Network of outrage and hope. Social movements in the Internet age. — Cambridge etc., 2015, p. 5). Интересно, что это совпадает с мнением поэта Иосифа Бродского, которое звучит так: «Сталинизм — это прежде всего система мышления и только потом технология власти». То есть технология может даже варьироваться, главное — это сохранение системы мышления. Если в массовом сознании сохраняют это мышление, то это значит, что власть нуждается в этом. Таково объяснение природы постоянного возврата Сталина, когда за каждой десталинизацией следует ресталинизация. Андрей Колесников так объясняет запрет фильма «Смерть Сталина»: «Сталин — ярлык идеи порядка, которая сегодня чрезвычайно важна. Сталин — персонификация величия, которое не менее важно в условиях сегодняшней политической конъюнктуры. Кино, как нас учил сам генералиссимус, из всех искусств является важнейшим. И если фильм “Смерть Сталина” показывает Сталина и его окружение ничтожными людьми, какими они и были, то это разрушает основу представлений о советской государственности, которой уже совершенно открыто наследует сегодняшний политический режим. А значит, разрушаются символические основы и сегодняшней государственности. Прямо же было сказано, что, например, нельзя отказываться от мифа о 28 панфиловцах, потому что это государствообразующий миф». Сталин стал лакмусовой бумажкой возврата к прошлому, как интернет — дороги к будущему. Акцентируя разные характеристики, мы получаем разные типы обществ: максимально централизированное и максимально децентрализированное. Кастельс объясняет нелюбовь власти к интернету тем, что массовая самокоммуникация предоставляет платформу для конструирования автономии социальных акторов. Автономные социальные акторы опасны любой власти, хоть либеральной, хоть тоталитарной. Власть хочет сама программировать и переключать сети. Она не хочет допустить к этому контрвласть, поскольку та будет репрограммировать сети вокруг альтернативных интересов и ценностей, разрывать доминирующие переключения, переключать сети на сопротивление и социальные изменения. Интернет-сети дают новые возможности для координации. Социальные движения стремятся создавать свои свободные сообщества в городе. Институциональные публичные пространства оккупированы интересами доминирующей элиты, поэтому социальные движения создают свои свободные городские площадки, видимые всем. Вот откуда стремление к своему Майдану у каждого нового украинского протестного движения. Эти площадки демонстрируют символическую свободу от власти. Именно по этой причине обязательно возникновение баррикад, которые отделяет «их от нас». Захватываются места власти или финансовых институтов. Кастельс делает важное замечание, отвечая на вопрос, откуда берутся социальные движения: «На индивидуальном уровне социальные движения являются эмоциональными движениями. Повстанцы не начинают с программы или политической стратегии. Это может прийти позже, когда возникнет лидерство изнутри или извне движения, чтобы помочь появлению политической, идеологической и личностной повестки, которая может, но не обязательно относится к появлению и мотивации участников движения». Два фактора способствуют возникновению социальных движений:
Все цветные революции начались до интернета, воодушевленные работами Джина Шарпа. Теперь методология цветного направления соединилась с методологией интернет-направления, что еще больше увеличивает степень заимствований. Например, революция в Тунисе называлась «Революцией свободы и достоинства». Интернет, точнее его социальные платформы, исходно был придуман для того, чтобы дать голос тем, кто его не имеет в мейнстримных медиа. Кастельс понимает власть как возможность одного социального актора навязать свою волю другим социальным акторам (см. работу: Castells M. Communication, Power and Counter-power in the Network Society // International Journal of Communication. — 2007. — Vol. 1). В своей книге о коммуникативной власти он рассуждает еще более дифференцированно: «Власть является относительной способностью, позволяющей социальному актору влиять асимметрично на решения других социальных акторов способами, которые действуют в пользу его желаний, интересов и ценностей. Власть опирается на методы принуждения (или возможность их) и / или конструирования значений на основе дискурсов, с помощью которых социальные акторы управляют своими действиями» (Castells M. Communication power. — Oxford etc., 2009, р. 10). Власть в любом случае является сильным игроком, который перехватывает любые новые эффективные формы управления, возникающие в истории. И интернет не стал исключением. В своем интервью Кастельс следующим образом отвечает на вопрос, зачем нужно захватывать публичное пространство в случае социальных движений: «Публичное пространство необходимо для того, чтобы проецировать новые ценности, идеи и предложения обществу в целом». Об интернете он говорит: «Интернет — это особый тип публичного пространства, определяемый постоянной связностью и горизонтальностью». Тут возникает проблема, как в прошлом вообще происходили революции, когда не было столь удобного и неконтролируемого государствами средства, как интернет. Это сколько же работы приходилось делать... Общая картина социального движения выглядит у Кастельса следующим образом: «Социальные движения бросают вызов ценностям и институтам общества вне принятых институциональных каналов. Именно поэтому они являются рычагами социальных изменений. С другой стороны, большая часть основной американской литературы по социальным движениям находится в рамках дисциплины политической науки. Эти обсуждения начинаются и заканчиваются в рамках политических институтов. Для них социальные движения являются группами интересов, которые находятся вне политической системы и должны быть направлены в голоса и в новую политическую базу. Когда они говорят о социальных движениях, то для них они находятся в парадигме иррациональности и отклоняющегося поведения. Они начинают с традиционной парадигмы политической науки и они смотрят на все в обществе в этих терминах». Коммуникации пришли в мир и поменяли в нем многие силовые линии, определявшие его функционирование. Сегодня власть и контрвласть задаются своими коммуникативными возможностями и сражаются в коммуникативном пространстве.
http://ms.detector.media/trends/1411978127/digitalnye_protesty/ Дигитальные протесты 22 июля 2018 Модель операции влияния проста: она не продвигает никаких новых идей, просто подогревает имеющиеся в обществе расхождения, делая это самым легким и дешевым способом — с помощью соцмедиа. Фейк носит двойственный характер. Он может быть одновременно не только оружием врага, но и являться единицей протестной коммуникации: протестные месседжи не могут проникать в мейнстримные медиа и должны искать обходные пути, в том числе трансформируя и утрируя свой контент, чтобы достичь наибольшего количества людей. Приход интернета и социальных медиа принес эти обходные пути, которые за время своего развития стали настолько сильными, что в ряде случаев побеждают информационный мейнстрим. Перед нами информационный рой, именно как рой. В свое время Джон Аркилла увидел сетевого противника, который способен победить даже более сильного врага [см. Arquilla J. a.o. Swarming and the future of conflict. — Santa Monica, 2000]. Информационный рой может быть стихийным и случайным, а может быть скоординированным, то есть индустриальным, когда им начинают управлять силы, поставившие целью получить наибольший захват аудитории с учетом ее ментальных особенностей. Именно это именуется микротаргетингом, когда речь идет о воздействии на одного пользователя, но здесь речь идет уже о макротаргетинге с помощью микротаргетинга, поскольку атакуется сознание массы людей, которые мыслят одинаково. Это не может быть вариант скрытой сети darknet, поскольку целью является захват как можно большей аудитории. Это информация публичного пространства, которую в случае авторитарного государства всегда будет контролировать власть, делая это открыто и скрыто. Даже политические ток-шоу на российских центральных каналах реально контролируют протестные месседжи, поскольку их носители там подвергаются обструкции, высмеиваются и даже избиваются. И поскольку большинство людей человек всегда присоединяются к большинству, боясь оказаться среди еретиков, то и тут действует мощная биологическая защитная реакция. Обычного зрителя привлекает не схватка в информационном или виртуальном пространстве, а в пространстве физическом. Именно это и доказывают телевизионные политические ток-шоу. Об этом говорят данные числа зрителей: «Среднее число зрителей, посмотревших эфир “Время покажет” на Youtube, — 40–60 тысяч. У “Места встречи” — 80–120 тысяч. У передачи “Процесс” телеканала “Звезда” — от тысячи до трёх. У видео журналиста Максима Шевченко — 150–200 тысяч. Артём Шейнин хватает Майкла Бома за шею и кричит “слушай сюда!” — почти 400 000 просмотров. Троекратное попадание Юрия Кота в голову Вячеслава Ковтуна смотрит 2 миллиона 300 тысяч. Руслан Осташко дубасит Томаша Мацейчука на “Месте встречи” — 900 000. Число просмотров драки двух членов совета по правам человека при президенте — под миллион. Ладони Максима Шевченко, колошматящие голову Николая Сванидзе, интересуют публику примерно в 10 раз больше, чем его мысли. Мы живём в эпоху обесценивания голов или удорожания кулаков?». Основные украинские телеканалы также не допускают обсуждения протестных месседжей в студиях — правда, без драк, но с криками. Это связано с общей моделью телевидения: ни одно доминирующее массмедийное средство не может транслировать протестные месседжи. В противном случае власть бы долго не продержалась. Но в Украине обсуждение протестных месседжей активно используется на нишевых, информационных, каналах — менее уязвимых для контроля власти. Как параллельный процесс создания информационного роя, элементы которого могут действовать автономно друг от друга, но в едином направлении, можно рассматривать усилия Китая по работе со своей диаспорой. Здесь выделяются такие цели:
Придуманы специальные почти бесплатные двухнедельные туры для молодых китайцев из диаспоры, позволяющие им познакомиться со страной. Такие молодежные лагеря уже посетило более четырехсот тысяч китайцев. Подобные программы имеют Армения, Исландия, Израиль и Тайвань, но они оперируют гораздо меньшими цифрами. Практически такую же модель поддержки имела исходно идея «русского мира», пока российская активность в Украине не напугала все соседние страны. Теперь даже президент Казахстана запрещает своим министрам выступать на русском языке. Как до этого он принял решение о переходе на латиницу. Правда, дочь Назарбаева выступила против. Важной проблемой является определенный уровень, достигнутый Россией в организации своих электронных атак по всему миру. Такой резонанс, вероятно, возник по той причине, что Россия атаковала массовое сознание американцев. До этого иранцы устанавливали вредоносный код на компьютер, контролирующий дамбу в штате Нью-Йорк, китайские хакеры были осуждены за промышленный шпионаж. Однако такой массовой атаки на мозги никогда не было. Естественно, что ситуация несколько более раздута из-за внутриполитической борьбы в США, поскольку никто не считает, что эта атака отразилась на голосовании. И сами россияне, судя по их действиям, скорее действовали в порядке эксперимента, который был интересен не столько результатами, а принципиальными возможностями на будущее. Кстати, эти психологические профили показывают нам, что мы не столь индивидуальны, как это нам представляется. Каждый из нас все равно имеет определенный типаж, у которого есть повторяющиеся у других «болевые точки». Мы индивидуальны для нас самих, но не для влияния на нас, где мы становимся достаточно простыми и системно достижимыми. Адмирал Роджерс, возглавляющий американское киберкомандование, так говорит о вмешательстве в американские президентские выборы: «Кремль использовал хакеров для кражи личной информации, которую затем российские оперативники переправили в целенаправленных утечках, чтобы создать фейковых персонажей соцмедиа и новостей со всех сторон по поводу спорных вопросов в надежде на разжигание раздора на Западе. Целью было внести в западный электорат неверие во все новостные медиа и, в конечном счете, друг в друга. Это угрожает основам демократии, делает сложным распознавание интенций Москвы и создание общих средств для противодействия российским агрессивным действиям в ее ближайшем зарубежье и репрессиям дома». Когда две противоположные политические силы получают подпитку, то уровень конфликтности растет. В результате удается даже вывести две стороны на уличный протест. Однотипно удалось поставить людей в конфликтующую позицию и по поводу более сложной ситуации — энергетической политики. Но и в этом случае была найдена «человеческая» составляющая — влияние энергетики на экологию. В результате столкновение эмоций двух сторон создают нужный уровень напряжения в обществе, раскалывающий людей на два противоборствующих лагеря. Под расследование на следующем этапе, вероятно, попадет и Reddit, входящий в десятку самых посещаемых сайтов в США, он имеет 542 миллиона читателей ежемесячно. Рени ДиРеста, эксперт по социальным медиа, рассматривает Reddit как инструментарий, позволяющий иностранным правительствам тестировать возможный резонанс своих интервенций. Он говорит об этом следующее: «Если вы собираетесь протестировать свое сообщение, чтобы понять популярность вашего мема, увидеть резонанс вашего месседжа и силу его распространения, вам надо проверить это. Хорошим путем сделать это является размещение линка на Reddit. Вы сможете оценить, насколько реагирующей будет ваша аудитория. Вы можете увидеть, получает ли что-то распространение. Вы можете увидеть их реакции, если вы хотите подкорректировать свой месседж». Сегодня все уже спокойно согласились, что российская интервенция была. Правда, масштабы ее последствий и некоторые действия россиян, проникших на избирательные участки, остаются неизвестными. В ситуации конфликта как-то отодвинулось понятие мягкой силы Джозефа Ная, которую все так любили исследовать последнее десятилетие. Правда, сначала Най прибавил к ней понятие умной силы как сочетание твердой и мягкой. А теперь и вовсе появилась совершенно иная третья сила, определяемая как «использование невоенных средств для давления на недружеские государства, чтобы они сделали то, чтобы в другом случае они бы не сделали» [см. Gompert D.C. a.o. The Power to Coerce Countering Adversaries Without Going to War. — Santa Monica, 2016]. И эта третья сила как раз и описывает наложение санкций на Россию, в том числе за вмешательство в Украину. Даже военные ведут свои разработки в плане ведения финансовой войны, чего никак нельзя было представить себе раньше [см, например, Katz D.J. Waging Financial Warfare: Why and How // Parameters. — 2017. — Vol. 47. — N 2]. Социальные медиа могут иногда усиливать государство. И это может быть связано, например, с тем, что силовые службы принимали весьма активное участие в создании Гугла. По этой причине понятна реакция работающих в Гугле после информации о том, что Гугл сотрудничает с Пентагоном в сфере распознавания визуальных образов с помощью искусственного интеллекта. Протесты сотрудников привели к тому, что Гугл от этого проекта отказался. Каждый новый инструментарий, приходящий в наш мир, может быть использован во зло и во благо. Это произошло и с дигитальным инструментарием. Но государства, например, Китай и Россия, постепенно находят свои методы борьбы с ним, одновременно активно используя его для достижения своих целей. _______________________ © Почепцов Георгий Георгиевич |
       
|
