1918 год в российской истории на самом деле имеет эпохальное значение. И, пожалуй, еще не проанализирован в полной степени, то есть, в диалектическом восприятии всех его главных моментов, особенностей и последствий.

    Если начать перечислять даже самые известные события этого года в истории России, то они могут занять достаточно много места. И все равно весь список того, что можно и нужно отметить в связи с ним, не станет исчерпывающим, оставаясь открытым и рассчитанным на продолжение, дополнения и комментарии. Что совершенно закономерно и понятно, поскольку 1918 год был первым в череде летосчисления периода советской власти после победы революции 1917 года, которая в наших и далее школьных учебниках называлась Октябрьской и Великой.

  Назовем только некоторые важнейшие события — переезд руководства партийных (большевиков) и правительственных органов страны из Петрограда в Москву, начало Гражданской войны в России и интервенции , убийство членов царской семьи. И  в таком контексте заключение Брестского мира или разгон Учредительного собрания, и даже дата отсчета рождения Красной Армии и покушение на Ленина все же не кажутся столь значительными рядом с тем, что названо выше. 

    Еще менее важными могут считаться и вовсе два вроде бы будничных и  рутинных события, значение которых, как представляется, и до сих пор не оценено по достоинству. Речь идет о переходе на так называемый григорианский календарь и упрощение русского алфавита, основанного на традиционной кириллице.

    Вспомним, что и Петр Первый изменил в 1700 году систему отсчета времени ( не от Сотворения Мира, как было до того, а от рождения Иисуса из Назарета). И повернул страну в сторону западного мышления, что касалось одежды, внешности ( бритье бород), мировосприятия, устройства государственных органов, праздников и развлечений, а также мер по защите отечества и становления культуры в европеизированном ее варианте .

   По сути большевики сделали повторно и тоже самое. И с тех пор в результате некоторые даты идут в двойном написании — по старому стили и по новому стилю. Кроме того, не только названия некоторых произведений( например, «Война и мир»), а и отдельные слова, оттенки их содержания не всегда понятны стали  после названных реформ следующим  поколениям гражданам постимперской, советской, Новой России вплоть до наших дней. ( От старого календаря до недавних пор оставались три праздника — два государственных, светских — 7 ноября и Старый Новый год, и один неофициальный,  — Рождество. Теперь таких дней в нашем календаре, когда отсчет идет по старому стилю исчисления дат и времени осталось два. Но оба они стали государственными : религиозный -Рождество, и светско-религиозный -Старый Новый год. Для всех граждан страны — это завершающий день привычных новогодних каникул, для верующих православных — День Обрезания Господня.)

    Таким образом, лозунг разрушения старого и на его обломках создания, построения нового мира, как сказано было в главной революционной песне, ставшей гимном большевиков, а затем и коммунистов в СССР,  в том числе, и благодаря специфическому  совершенствованию  календаря и алфавита  проведен ими был  решительно и бесповоротно. Во всяком случае, так виделось в 1918 году.

    Обе перечисленные здесь реформы необходимы были для того, чтобы продемонстрировать наглядно и вполне определенно необратимость перемен к лучшей, другой жизни ( возможно, за основу здесь был взят и библейский опыт — Ветхий Завет, старое, Новый Завет, новое понимание жизни.)

    Кажется, что вроде бы все сделано было правильно, ведь большая часть Европы жила по тому, что установил Григорий Х111 в 1582 году. К 1918 году почти все европейские страны признали календарь его за единственно приемлемый. И поэтому применение его в России в таком контексте кажется вполне логичным и достаточно оправданным. Но есть здесь все же некоторое лукавство, заведомая доля демагогии. Ничто не помешало бы России жить по своему календарю, имея в виду григорианский. Есть, несомненно, страны, которые и до сих пор живут по двум календарям, например, Израиль. И это никак не сказывается на его гражданах отрицательным образом.

    Но здесь соединились следующие моменты: важно было показать, что в России есть сильная власть и она настроена на перемены, что эта новая власть ориентируется на Запад при всех идеологических завихрениях идей Мировой революции, Соединенных Штатах Европы, как писал вождь русской революции — Ленин. 

    То есть, все осуществлено  было таким образом, чтобы терапия, как в экономике, стала шоковой, чтобы граждане сразу почувствовали, что пережили не переворот, как теперь называют постфактум давно прошедшие осенние события 1917 года, а вступление в качественно иное измерение бытия. И никак не меньше. В связи с которым изменяется все — дни календаря и язык, что также было принципиально и необходимо стало осуществляться последовательно и целеустремленно. 

    В этой связи стоит вспомнить обязательно творчество Александра Блока.  Его статью «Интеллигенция и Революция», и последовавшую за ней гениальную поэму «Двенадцать», также написанные все в том же 1918 году. Нет смысла доказывать, что емкий, динамичный язык и строк поэмы Блока не только отразил в себе переломный в буквальном смысле слова момент отечественной истории, став классикой советской поэзии. Поэма»Двенадцать по содержанию своему, по концентрации того, что было в ней выражено , как самое характерное из событий и  черт тех дней, и сейчас не потеряла своей актуальности. Она, при желании, может быть без всяких дополнительных комментариев быть осознана и как отклик на то, что есть современная России. При этом до удивительного совпадения текста и реалий нашего времени по существу , в них выраженному. Да и известная песня, начинающаяся этими строчками:

                  По военной дороге

                  Шел в борьбе и тревоге

                  Боевой восемнадцатый год

– вряд ли потеряла что-то в том, что ею названо, как специфика текущего момента. И она вместе с тем достаточно современно могла бы прозвучать и сейчас , будто дистанции в сто лет между тем, о чем в ней пелось и тем, что буднично в нынешнем восприятии миропорядка нет или она не ощущается как что-то устаревшее, прошлое, прошедшее, не имевшее связи с нашей действительностью.

     (У изменения русского языка была известная ретроспектива, если вспомнить литературу девятнадцатого века, когда современниками оказались Державин, выразивший в своей поэзии старомодный, торжественный и пафосный в слове 18 век, Баратынский, в поэзии которого естественно уживались особенности языка и прошедшего века и новации пушкинского творчества, и, конечно же, Пушкин, который сделал русский литературный язык изысканным и доходчивым, переведя его в другое измерение доступности, что не столь однозначно, как привыкли считать литературоведы и любители литературы не только в России, а и за ее пределами.)

     Большевикам не нужен был емкий, красивый, образный дооктябрьский язык с более, чем сорока буквами национального алфавита. Количество букв сократилось до 33 , что упростило и написание, и произношение. Но самое главное, дало возможность лаконичнее выражать то, что требовалось постоянно и напористо донести до масс. По сути, дело было в лозунгах-слоганах. И они обязаны были быть краткими, доходчивыми, понятными как можно большому числу людей. Но чисто прикладные цели в сокращении русского алфавита были все же не самыми главными. И это, в свою очередь, было направлено на то, чтобы вычеркнуть из сознания граждан советского государства все то, что было до октября-ноября 1917 года. Естественно, добивались этого не столь мягкими способами, как  интерпретация слов и понятий. Способствовала этому и с вполне определенным классовым подходом и революционной бескомпромиссностью Всероссийская Чрезвычайная Комиссия (ВЧК), которая начала свою деятельность сразу же после совершения правительственного завоевания власти большевиками. Как известно, в расход пускали порой без суда и следствия, по законам то революционного, то военного времени. 

     А интеллигенция обозначалась термином — попутчики, как ныне неграждане в ряде прибалтийских стран, возникших на месте бывших советских республик. Естественно, что под запретом оказалась и религия. И не только православная. Со священнослужителями разных конфессий, с культовыми помещениями с того года расправлялись уверенно и без сомнения. ( Заметим, что реформа языка касалась не только его титульного состава. Так называемая Евсекция Наркомата по делам национальностей, которым руководил будущий вождь всех народов, постановила в законодательном порядке, что национальный язык евреев в России — идиш, а не иврит, хотя очевидно, что это не так, ведь идиш в определенном смысле есть диалект немецкого языка с вкраплением слов из других европейских языков, а иврит — язык еврейских текстов тысячелетней давности. Но и тут пытались привести к унификации.)

     Пожалуй, это самое главное, чего сразу и на долгую, как казалось, перспективу добивалась советская власть: благодаря введению нового календаря — точки отсчета времени  и сокращения алфавита привести сознание масс к единообразию,  идеологическому единству, что сказывалось на сближении укладов жизни народов России, насколько это было возможно и получалось в национальных республиках и областях. Это находило свое отражение в тех мерах, которые касались развития национальных культур. Прежде всего касалось того, что именно русский язык стал  единым языком народов России-СССР, через его словарь вдалбливались до заучивания и машинального повторения основные клише и установки советской власти. Тому же служил и столь же единый календарь, который стал главенствовать буквально «от Москвы до самых до окраин».

       Вот и выходит, что названные выше два вроде бы рутинных мероприятия, как бы само собою разумеющихся, имели основополагающее значение для формирования по сути безгласного, принимающего все происходящее в стране на веру большинства рабочих и крестьян и примкнувшей к ней интеллигенции, как демагогически утверждалось устно и письменно с трибун и в печатных органах Страны Советов.

    Не стоит даже доказывать, что подобные меры консолидации советского общества внедрялись, проводились и осуществлялись тоталитарно и безальтернативно при разглагольствованиях про пролетарский интернационализм и дружбу народов. ( То есть, дома, во дворе представителям нетитульной нации можно было говорить на своем родном языке, но жить и ощущать себя советским народом, гражданами большой и многонациональной России. Или вроде бы сохранять традиции своего народа, как позволено было , к слову сказать, евреям в Еврейской автономной области на Дальнем Востоке, что , как выяснилось, было не только пропагандистским жестом внешнего уважения к национальному своеобразию, а одним из первых шагов по переселению народов из родных мест туда, куда решила отправить их партия и правительство СССР.)

          Потому и ясно, что именно эти два события — преобразование календаря и алфавита — и отнюдь без оговорок можно считать главными в том , сто лет назад прошедшем, «боевом восемнадцатом годе», как пели в известной советской песне. Поскольку все остальное — войны с внутренними и внешними врагами, создание СССР, Первый съезд советских писателей, фильм «Чапаев», как и многое другое, что также перечислять можно подряд из страницы в страницу, являются все же следствиями именно этих двух важнейших нововведений жизни в России в 1918 году, что видится и объективным следствием происшедшего в конце 1917 года, и тем, что фундаментально и мощно нацелено было на закрепление перемен в обществе российском после этих событий — в слове и деле, в отсчете времени и сути той новой жизни, о которой так ярко и очень убедительно говорили большевики. Это не игры в левизну, как убийство левыми эсерами немецкого посла в России — Мирбаха,  а выполнение программы, которая рассчитана была на долгую и безоблачную перспективу, что по разным причинам не случилось, и случилось не так, как задумывалось. Но календарь с его новым стилем и язык с сокращенным алфавитом остались, как наследство, которое и сейчас востребовано и все еще крайне актуально. Именно сейчас — особенно и активно актуально, как это ни удивительно. Ну, а чему тут удивляться, когда подоплека тех перемен сейчас очевидна и нашла себе достойное и достаточно обусловленное продолжение в наши дни.

     Вместе с тем, названные здесь оба способа закрепления следующего, за имперским миропорядка, с надеждой декларируемые как незыблемые и почти вечные, из-за стремительно и неоднозначно происходивших перемен в России второй половины двадцатого первых десятилетий двадцать первого веков стали свидетельствами и того, что проще законодательно что-то изменить, принять соответствующие акты и дополнения к тому, что существовало до того. Но сама действительность многозначнее и уникальнее того, что кому-то когда-то показалось правильным и архиважным ( как писал Ленин не раз и не два в своих статьях на злобу дня). И она может опережать даже то, что считалось непререкаемым и единственно возможным, как дорога перемен и выхода из тупика в сторону собственного пути к счастью и свободе всех и каждого. 

      Выяснилось, что календарь и язык — важные, существенные и крайне веские координаты стабильности и построения общества, бытования его как социума, направленного к одной цели. Но и это не нечто застывшее и неподвижное. Календарь и язык позволяют гражданам проживать отпущенный им срок в данных условиях индивидуально и лично. Так что, идея унификации осталась, она не ушла в небытие, она — знамя и лозунг власти в Новой России, также как в советское время. Только люди в стране стали несколько другими. Как раз потому, что пережили и революцию, и войны, и послевоенное время, и все, что случалось в отечественной истории. И поэтому вписаны, так сказать, в язык и календарь в меру возможности для каждого оригинально и индивидуально. Что зависит от их выбора и способности принимать решения самостоятельно и мужественно, насколько это оказывается возможным здесь и сейчас.

___________________

© Абель Илья Викторович