 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
5 марта 2019 года "Боль на всю жизнь". Письмо Путину против Сталина
5 марта, в годовщину смерти Сталина, несколько сот человек во главе с коммунистами пришли поклониться советскому вождю к его могиле у Кремлевской стены. Там же во вторник состоялись две альтернативные акции против возвеличивания Сталина: активисты проекта "Декоммунизация" бросали в памятник надломленные гвоздики и кричали "гори в аду, палач народов!", а дети жертв сталинских репрессий зачитали у памятника обращение к Владимиру Путину. Текст обращения к Владимиру Путину у могилы Сталина зачитал пенсионер, сын "врага народа" Алексей Нестеренко. Он и другие участник акции потребовали от президента принять закон "О запрете прославления Сталина».
"Такой закон необходим для запрета оправдания и отрицания политических репрессий, чтобы организаторы из КПРФ и других коммунистических организаций и партий не посмели впредь проводить акции прославления преступника, – говорит 82-летний Нестеренко, чей отец Георгий Яковлевич Нестеренко был арестован в 1937 году и расстрелян через год по подписанному Сталиным приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. – Помимо этого, необходимо изучить возможность привлечения организаторов подобных мероприятий к уголовной ответственности за публичное оправдание и пропаганду терроризма, а также за экстремизм. Мы уже два года собираем подписи за принятие закона о запрете прославления Сталина, собранные нами подписи передаем в Администрацию президента, в Государственную думу. Петицию в интернете подписали более 11 тысяч человек". Пенсионерке Маргарите Андрющенко 86 лет. Ее отца, ученого-микробиолога Даниила Андрющенко, расстреляли в августе 1937 года. Мать отправили в Казахстан в Акмолинский лагерь для "жен изменников родины", сокращено АЛЖИР, где женщина провела девять лет.
"В 2012 году я посетила этот лагерь вместе с делегацией из Москвы. Поездка была организована Комитетом общественных связей при правительстве. Нас было там где-то человек 15. Самое важное сейчас – назвать вещи своими именами, Сталина – преступником, виновным. И в таком духе воспитывать молодежь. Подрастающее поколение не понимает, что происходит. Вот это важно", – считает Маргарита Андрющенко. Еще одной участнице акции Людмиле Поляковой – 84 года. Ее отец Павел Гавриченко был арестован в октябре 1937 года, спустя семь лет семья получила письмо, что его нет в живых, но точно неизвестно ни место его гибели, ни обстоятельства смерти. "Мы хотим, чтобы Сталина не прославляли, – говорит Людмила Полякова. – У нас о репрессиях говорят 30 октября, а потом все замалчивают. Я, например, ходила в школу, говорила о репрессиях, но больше не приглашают, им не надо говорить о репрессиях детям. Мы, как можем, рассказываем родственникам, друзьям и их детям. Нужно шире это освещать, на уровне государства, нужно, чтобы эту тему включили в школьную программу". На Красную площадь 5 марта пришла и 80-летняя Марина Постникова. "Моего отца забрали в 1939 году. В семье было пятеро детей. Мы с братом двойняшки, нам стукнуло по 9 месяцев. Через три месяца маму забрали на пять лет как жену "врага народа". Нас раскидали по детским домам. Мама потом освободилась, приехала за нами, забирает нас с братом, а мы ее не помним, мы к ней не идем, плачем". Еще одной участнице акции, Юлии Сините, 82 года. Юлия своих родителей не видела даже на фотографии. Отец и мать были расстреляны, когда ей было чуть больше года. В семье было пятеро детей, грудной ребенок умер после родов, как только лишился матери. Четверых детей разбросало по всему Советскому Союзу. "Я была лишена детства, вообще не знала, что такое отец и мать. Эта боль осталась у меня осталась в груди на всю жизнь, – рассказывает Юлия Синита. – Я хочу, чтобы наше руководство, наше правительство принесло покаяние о жертвах политических репрессий. У нас от севера до юга, от востока до запада буквально в каждом городе, в каждой деревне репрессированные, миллионы репрессированных. Надо громко сказать об этом властям! Мой отец – Синита Михаил Дмитриевич, его арестовали в 1937 году. Через 9 месяцев, когда мама родила ребенка, мальчика, ее вызвали в НКВД и заставляли подписать ложные бумаги на папу, а она знала заповеди, что нельзя лгать, и она не подписала документы. Её тоже в 1938 году забрали и расстреляли». Все время, пока Алексей Нестеренко и сопровождавшая его группа из женщин находились на Красной площади, люди целыми семьями продолжали нести цветы к могиле Сталина. У памятника советскому вождю вырос холм из гвоздик, роз, тюльпанов и венков от различных организаций. Сотрудники ФСО следили за порядком и поочередно пропускали граждан к Кремлевской стене мимо мавзолея Ленина. Организатор акции с обращением к президенту России Алексей Нестеренко пытался пристыдить тех, кто шел с цветами к советскому вождю, однако в ответ получал оскорбления и ругательства. Женщины, дети репрессированных родителей также вступали в споры с идейными оппонентами, но переубедить сталинистов им не удалось. _________________________ © Шакиров Мумин, Радио Свобода
5 марта 1953 года https://mi3ch.livejournal.com/4428652.html Дмитрий Чернышев Правильная скорбь 66 лет назад, в марте 1953 года, когда вождь народов уже лежал остывший в Колонном зале, прошла последняя волна сталинских репрессий. Люди ехали в места не столь отдаленные по обвинениям, которые кажутся нелепыми даже для советского периода: «бросался огурцами в портрет вождя», «громко разговаривал на траурной линейке» или «не захотел плакать». Эти обвинения выросли из кампании за правильный траур по товарищу Сталину. Министерство госбезопасности (МГБ) бросило все свои силы, чтобы проконтролировать, как проходит траур. С каждой фабрики, города или поселка ежедневно шли подробные отчеты (так называемые «спецсообщения») о допустимых или недопустимых формах выражения горя у советских граждан. Допустимым считалось публичное выражение эмоций, причем отдельно подчеркивалась степень «заразности» плача. Составители сводки описывали сцены горя крайне подробно, с налетом некоего драматического психологизма. Так, например, из сводки по Киеву за 6 марта мы узнаем, что учителя женской школы № 8 рыдали в учительской, лежа на диване и на стульях вокруг. Рука учительницы Рыхлиной безжизненно свесилась. Школьницы, узнав от учителей о происходящем, тоже начали плакать. Им вызывали скорую. Один из учителей нашел в себе силы встать и напомнить, что они должны учить и учиться и в этом их долг перед товарищем Сталиным Сводки МГБ пестрят сообщениями про отказ советских жителей от еды и питья: в Виннице один рабочий говорил, что после передачи по радио он «не может кушать». Если одни отказывались есть, то другие запасали продовольствие впрок, потому что, как сказала сексоту домохозяйка Ефросинья Фроловна, «отец наш родной вчера умер. Кто теперь может его заменить, теперь может начаться война». В Харькове один рабочий, один заместитель секретаря парторганизации и врач больницы, «будучи нервно потрясены сообщением о смерти товарища Сталина», умерли прямо на месте, во время траурного митинг Советские граждане не только теряли аппетит и боялись наступления войны. Боялись они и того, что их накажут за неправильное выражение горя. 6 марта бдительные граждане обратили внимание, что курсант Одесской мореходки Федоров во время траурного митинга читал книгу. После «проработки» курсант, крикнув, что он «не безучастный и не враг», выбежал на улицу и бросился под трамвай Ученики одной московской школы под впечатлением слухов о том, что Сталина убили американские агенты, пришли к посольству США и долго молча стояли напротив него, «выражая таким образом презрение к убийцам». Учащиеся Одесской школы милиции несмотря на военные звания и членство в партии, в ночь траура собрались на квартире, принесли выпивку, пригласили девушек и устроили разнузданную вечеринку. Это своеобразные антипоминки по Сталину. Еще в первые дни марта во время болезни Сталина тайно и незаметно (в отличие от одесских курсантов) праздновали семьи, пострадавшие от репрессий: во время ночного застолья поднимался бокал с едва слышным шёпотом «чтоб он сдох!» и ироничным тостом «за Чейна и Стокса! Некоторые советские граждане вели себя как клуб самоубийц: срывали советский флаг (который позже находили «со следами глумления»), топтали портреты отца народов, выкалывали глаза бумажному вождю (несколько десятков дел заведено только по этому обвинению), обращались к бюстам и статуям с неприличными речами и, конечно, делились вслух антисоветскими мыслями с коллегами и друзьями. В те дни советские люди часто задавали друг другу вопрос: «А ты плакал 6 марта?». Нежелание плакать во время траура могло стать основой для обвинения в антисоветской агитации. В городе Николаеве гражданка Терехова поинтересовалась у своего соседа, рабочего Алексея Беренко, плакал ли он. «Да, я плакал, – иронично ответил Алексей, – потому что он [Сталин] раньше не умер». На беду остроумного рабочего, его соседка работала на органы и ее вопрос был хорошо продуманной провокацией. После этой реплики он был арестован. |
       
|
