В юности мы все бываем немножко беспечны. Оказываемся в ситуации, когда ни крыши над головой, ни копейки денег, незнакомое место, да ещё и ночь надвигается.

Там некогда бывал и я…

Выскочил в огненный закат из последнего автобуса, который направлялся в Одессу, где по  прибытию меня уже ожидали друзья.

Не за понюшкой табака – не успел прикупить свежий номер еженедельника «Футбол-хоккей», приложение к «Советскому спорту». 

Это, как не мывшемуся три недели, не почесаться…

Ринулся на штурм уже закрывающегося газетного киоска на автостанции. 

Автостанция – громко сказано. Каждый уважающий себя автобус останавливается здесь не дольше, чем на пять минут.

При виде покупателя, киоскерша заметно преобразилась…

Это был её последний шанс завершить день на мажорной ноте…

– Дайте мне, пожалуйста, «Футбол-хоккей», – вежливо произнёс я.

– Он продаётся в нагрузку, – не менее лучезарно ответила она. – Сейчас достану журнальчик.

Развернувшись ко мне задом, а к своей сокровищнице передом, она, наконец, извлекла толстенный печатный труд.

– С вас, молодой человек, в общей сложности 55 копеек.

– Позвольте, мадам, но еженедельник стоит в одиннадцать раз меньше! Просто грабёж…

– Не берёте, как хотите. Между прочим, я вам не Окуджаву предлагаю, а журнал «Вопросы марксизма-ленинизма». Вы что-то имеете против Карла Маркса и Фридриха Энгельса?!

– А можно вместо журнала основоположников предложить мне открытку с крейсером «Авророй»? За три копейки. С лозунгом «Слава Великому Октябрю»…

– Нельзя! – категорично заявила хозяйка печатного рая. – Либо вы становитесь политически подкованным, либо о футболе забудьте… 

Наша перепалка длилась ровно столько, чтобы  автобус на Одессу показал мне красные габаритные огни.

Я кинулся к газетному киоску, чтобы высказать продавщице всё, что накипело в молодом горячем сердце.

Но птичка уже улетела…

Даже не знаю как. Возможно, со скоростью горнолыжника, спускающего с крутого склона. 

Последняя паутиночка связи с окружающим миром оборвалась. 

*   *   *

На юге темнеет быстро. Вроде бы ещё на небе багрянец, а через минуту, солнечный диск уже греется на вершинах Калиманджаро.

Автостанция оказалась абсолютна безлюдна…

Только фосфоресцирующие крылышки светлячков блестят, как подковки сапог, на параде. 

Все уже давно разогревают овощное рагу к ужину. С жареными баклажанами.

У меня заурчало в животе.

Стакан чая и два пирожка-«тошнотика» с ливером, наскоро перехваченные с утра, давно уже переварены. 

И как сказал бы незабвенный дед Щукарь: «Разве это еда для настоящего производителя?» 

Я присел на лавочку и взвесил сухой остаток.

Денег ровно полтинник, иначе бы я купил идеологического монстра и был давно в Одессе.

Автобус явно последний, следующий в лучшем случае на рассвете, но на 50 копеек удастся ли купить билет?

В лучшем случае подъеду до какого-то посёлка в 20 километрах от Одессы, а дальше пешком. Как Остап Бендер в направлении к румынской границе.

Что за город? Посёлок? Понятия не имею. Отсюда друзьям и телеграмму не отправишь, всё давно закрыто.

Моя гордость – тонюсенькая сорочка с коротким рукавом из марлёвки» – явно не согреет в холодную ночь. Да и комаров не остановит. Насосутся моей кровушки.

В общем, полный швах.

От обиды я провалился в лёгкую прострацию.

И вдруг, словно голос с небес, тонкий девичий дискант: между «до» первой октавы и «ля» второй... 

– Вы меня простите, но чего вы ждёте?! Последний автобус укатил полчаса назад. Поезда у нас редко останавливаются. Велосипеда при вас нет. Как и багажа…

– Уехал мой багаж в Одессу. Ищи-свищи, – пробормотал я, силясь обрести способность соображать.

И прикусил язык от неожиданности. 

Больно. 

До крови…

Не знаю, кто был прекрасней – золотой круг луны, над хрупким девичьим плечом, или она сама – мечта начинающего поэта. Стройненькая, длинноногая, манящая…

Я застыл, как холодец, в который добавили лишнюю пачку желатина.

Так бывает раз в жизни, когда луч авиационного прожектора выхватывает в колхозном саду ночных похитителей вишни.

Яркий свет выжигает действительность. 

Пальцы разжимаются.

И воришки планируют с веток, как багряные листья клёна во второй половине октября.

А вокруг симфония чарующих звуков.

Цикады стрекочут, выделывая такие рулады, что не остаётся никаких сомнений, – это гимны любви. И немудрено – до того, как выбраться на свет божий, эти насекомые развиваются в земле в течение 17 лет. Тут и не так застрекочешь! 

У них и голоса-то нет. Как говорил наш преподаватель биологии в  медучилище Иван Иванович, так называемая цимбала расположена у цикад на нижней стороне заднегруди. А дальше они напрягают мышцы, и понеслась звучать губерния! 

Недалёкий человек, Иван Иванович… 

Заднегрудь – слово-то какое мудрёное.

У людей сзади не растут даже глаза…

Моё онемение продолжалось долго – минуты две.

За это время вся жизнь пролетела на внутреннем экране души. Мармелад и «Неженка» – яблочное пюре со сливками; вареная кукуруза и рубиновая, прилипающая к ладоням мякоть арбузов; колбаса жареная домашняя и окорок на разговение в день Пасхи…

Возможно, моя новая знакомая видела «баобаб» с раскрытым ртом не в первый раз…

– Ночевать на лавочке не камильфо…

Потом взяла за руку и повела…

Мы не успели три раза повернуть направо и четыре налево, как оказались возле добротной хатки…

Но успел, наверное, раз пять пересказать историю про вредину  киоскёршу…

Хатка, как хатка. Даже вроде бы из двух этажей. Не как у Гоголя…

 … «Вместо дома представлялся ему медведь; из трубы делался ректор»...

Всё было проще: комбинация из трёх слов – сделано на совесть.

А вот и панночка отворила дверь…

Ведьма?!

С присущим только ею косоглазием?

Что-то знакомое привиделось мне в её глазах…

Зрение меня не подвело.

Киоскёрша…

Собственной персоной.

В жёлтом четырехугольнике света от лампочки на 100 ватт, она, казалось, собралась в дорогу.

Но улететь не успела – видимо метла находилась на подзарядке…

– Опа-Стёпа, – густо рассмеялась она, словно паровозная труба, попыхивающая сизым дымом.   

Ты я вижу, доця, не одна…

Кого привела на этот раз?!

Галя сморозила что-то вроде улыбки Снегурочки на солнцепёке…

– Мама, я считала – вы уже знакомы…

Она вперила в меня «навидящие» очи.

– Упасть и запеть!  «Футбол-хоккей», собственной персоной?! Не захотел спать на навозе? 

Припёрся без приглашения?!

Тьфу-тьфу-тьфу на тебя три раза. До Малой Медведицы поднимись, в созвездие Гончих псов превратись. В общем, испарись…

– Мама, – возразила моя спасительница. – Человек в первый и, скорее всего, в последний раз в нашем городе. Прощальная гастроль артиста. Ну не выгонишь ты его мять лужайку крутыми юношескими боками? А завтра с рассвета он покинет нашу скромную обитель…

В воздухе повисла пауза, принимающая очертания раздумья.

Наконец, мамаша сдалась:

–  Галя у меня имеет большое и чуткое сердце. С неё картину можно писать – «Вселенская доброта». Сколько бездомных котят до дому принесла. Пальцев на руках не перечесть. А щенков? Если их до кучи собрать – волчью стаю без позвонков оставят.

Теперь вот и любители еженедельников пожаловали…

Хотя не удивлюсь если, – она вдруг озарилась улыбкой Архимеда, поперхнувшегося словом «Эврика», ухнув в ванну, – даже уверена, что весь шахер-махер вы вместе с Галей и придумали. Чтобы ночью, ты как мартовский кот на хвосте к ней в комнату пробрался…

Доцю увечить не дам! Тем более такому гусю!

Знаю вас – заезжих шахматистов! Раз-два и в дамки!

А это видел?!

Перед моим лицом со скоростью кометы вырос кулак размером с июньский кочан капусты. 

С кочерыжкой между средним и указательным пальцами…

*   *   *

Ужин прошел в тёплой и дружественной обстановке. К тому времени мы уже подружились с Гелой Ривакатовной, как она представилась.

Всё решил эпизод.

Коридор оказался не очень объёмным для такой широкой души, как у неё. Пытаясь просочиться мимо естественного препятствия, я споткнулся о полукружие какого-то тапочка, потерял равновесие и рухнул на хозяйку. Мне сразу вспомнилась бабушкина перина, в которую я в детстве проваливался по самые уши.

Мадам мужественно, с лёгким стоном, приняла меня на грудь. Но сразу отталкивать не стала, тем более что, я, боясь упасть, цепко обхватил «бальзаковскую» талию. Последняя даже не шевельнулась.

Со стороны можно было подумать, что два голубка страстно и жарко погрузились в объятия после годовой разлуки.

Мои щёки налились ярким румянцем, как осенние яблоки Ред Делишес.

Это её ещё больше позабавило.

– Ах, шалунишка! Меня никто в жизни так не тискал…

Потом, обтягивая на бёдрах халат, игриво спросила:

– Не слишком ли много места я занимаю на Земле?

– Что вы, мадам. Хорошего человека не может быть много. Вы – солидная дама.

– Соглашусь. Только я в этот гимнастический пластмассовый круг, который крутят, пока не вмещаюсь. Для меня он, как гора Эверест… 

Карабкаюсь… 

После шести вечера не кушаю. Начинаю морить червячка только в половине седьмого.

Хорошего человека не бывает много…

Тут ты прав…

Ну пойдём, перекусим…

Ужин был обилен и разнообразен, с приятным сюрпризом в виде пары стопочек коньяка. 

Впрочем, после первого глотка я чуть не поперхнулся…

– Забористый, – согласилась хозяйка. – В смысле того, что им можно красить заборы. Впитается и не потеряет цвет лет двадцать пять.

Фамильный, между прочим, коньячок. От дедушки осталась бочечка. Литров на двести.

Сейчас уже выпита, наверное, на два пальца сверху. Я исключительно по праздникам граммулек по семьдесят на каждую ноздрю. Доце не даю, и так ей всё богатство достанется…

Пока мы с Ривакатовной чаёвничали, Галя наскоро вымыла посуду и исчезла в неизвестном для меня направлении.

Я демонстративно начал зевать, всем своим видом показывая, что пора отбыть в царство Морфея. 

Но сегодняшние билеты на этот поезд оказались раскупленными ещё до моего рождения. 

– Ну вот мы и одни, шалунишка, – томно проворковала Гела, – и у нас до рассвета вся ночь впереди…

По моей спине пробежали мурашки размером с маленьких обезьянок.

Расплата надвигалась с неотвратимостью асфальтоукладчика.

Или водопада из 120 килограммов женской нежности, ласки и бурного проявления восторга, заквашенных на «сбыче» залежавшихся мечт.

Ох, и мудр был человек, сказавший однажды: «Не буди в женщине то, с чем не справишься…»

Я попросил Гелу показать мне ту комнатку, в которой мужчины иногда зависают на продолжительное время, особенно с интересным журналом в руках.

Находился я там минут пять, а когда вернулся, увидел, что интерьер кухни чудным образом преобразился. 

На столе почти прижавшись друг другу, словно в ноябрьский предутренний морозец, разлеглись три огромных кабачка. Рядом вытянулись в струнку несколько оранжевых морковок, а довершали натюрморт стайка луковиц и мясорубка.

Гела Ривакатовна тоже изменилась. На ней был цветастый фартук, а ещё один, чуть поменьше, она протянула мне:

– Надевай, а то рубашонку запачкаешь…

– Что вы собираетесь делать?!

– Не вы, а мы! Я же не знаю, что у вас с Галей. Вдруг вы женихаетесь, и я, в конце концов, стану твоей тёщей?

И чтобы не хороводиться в будущем, я тебя сразу научу варганить кабачковую икру. По старому одесскому рецепту. То, что продается в магазинах, по сравнению с моей – речной песок вместо сахарного…

Процесс её приготовления – целая философия…

Для начала почисть кабачки.

Она подала мне какое-то непонятное приспособление. Пластмассовая ручка, а впереди на металлической скобе две пластинки, типа лезвий.

– Что это?

– Подарок из Парижа. Мечта каждой советской хозяйки. 

– Похоже на бритву?

– Этим бреют картошку, морковь, огурцы, кабачки. Овощерезка называется. Смотри!

И тут же она лихо начала снимать «шкуру» с длинных боков. Да так ловко, что менее чем через минуту кабачок стал напоминать Данаю Рембрандтовну во всём своём природном естестве.   

– Пока чищу остальные, ты разрезай готовый и вырезай из него сердцевину. Семечки в икре только помеха – могут забродить.

Чуйка у неё что ли? Откуда она могла знать, что на кухне я чувствую себя столь же уверенно, как и в футбольных воротах?

Овощи мы почистили сравнительно быстро.

– Теперь твоя задача перемолоть всё в мясорубке, – если кабачки и морковку просто измельчить на тёрке – это будет не икра, а каша-размазня. Пропадёт весь цимус…

*   *   *

   Однообразное круговое движение  ручкой от мясорубки похоже на маятник Фуко.

Земля вертится. 

Но почему бы иногда на ней не поспать?!

… Я вернулся в реальность от звонкого, но почти материнского, шлепка по затылку.

– Проснись, звезда, нас обокрали, – захохотала моя наставница. – Не забывай, что мы делаем овощную икру. И пара-тройка пальцев в ней ни к чему…

Это уже не вегетарианское блюдо, а какая-то мясная подливка!

… Приход в себя давался с трудом.

А Гела о чём-то тревожно задумалась. 

Оказалось, в ней борются два страшных зверя: скупердяйство и расточительность.

Наконец, она решилась:

 – У меня сердце кровью наливается. Возьми ещё одну морковочку. Ту, потоньше…

Думаю, лишний гвоздь в сарае не помеха…

*   *   *

То, что у нас получилось после «обмолота» напоминало собой сероватую невыразительную массу с оранжевыми морковными вкраплениями.

– Что оно такое склизкое? – выворачивая скулы от зевоты, поинтересовался я…

– Как наша жизнь, – подтвердила Гела. – В ней только два праздника – Первомай и ноябрьская демонстрация. В первом случае – шляпы, шарики и мороженое, а во втором – шапки, демисезонные пальто и горячие котлеты под холодную водку сразу после возвращения с ненужной обязаловки.

Скажу по секрету – будет и у нашей икры два карнавала, после которых гусеница превратится в бабочку махаон. Но до этого её нужно два часа поварить. Бери деревянную шумовку и перемешивай…

Пятнадцать минут ты, пять – я…

С этими словами она уселась за столом так, что прошмыгнуть мимо неё в коридор не смог бы даже мышонок.

Шумовка не успела сделать и с десяток кругов, как в кухне раздался мощный храп. Как в мультфильме «Бой Руслана с головой» по мотивам сказки Пушкина…

Во время срочной службы мне приходилось сотни раз нести двухчасовую ночную вахту. Но никогда она не была такой нудной…

Еле дотерпел эти 120 минут.

Потом робко потрогал Гелу за бугристое плечо…

Лучше бы я заночевал на автостанции…

Она вскочила так проворно, что ножки стула едва не разлетелись в щепки.

– Где я? Кто ты?

– Я – маленькая невкусненькая кабачковая икра, – пискнул котёнком. – Я уже варилась два часа. Что мне делать дальше?

– Щоб тебе клопы все брови пообгрызали! Такой сон перебил! Меня самый красивый юноша на Молдаванке в ЗАГС на руках нёс.

Открой холодильник и возьми баночку томатной пасты и пачку майонеза.

Вначале выдави майонез. Помешай. Потом добавь томат. И опять покрути шумовкой.

Через полчаса добавь три ложки уксуса и вари ещё минут пять.

Скоренько разложи по пол-литровым баночкам и буди меня, будем всё стерилизовать…

А я ещё вздремну. Вдруг меня таки до ЗАГСа донесут…

*   *   *

Когда мы накрыли тёплой попонкой перевернутые на крышки банки, где-то над верхним подвесным шкафом кухонного гарнитура появилась алая полоска – ночная тьма рассеялась, и к нам возвращался белый свет.

На столе стояла небольшая тарелка с тем, что не поместилось в банки.

Мой гонорар.

Я взял краюху хлеба и смолотил это произведение искусств почти мгновенно.

Вкуснее ничего в жизни не пробовал. 

– Надеюсь, ты усвоил главную философию приготовления кабачковой икры? – почти по-родственному «пропела» Гела Ривакатовна.

Какой бы серой и блёклой ни казалась жизнь, сколько бы долго это не продолжалось, у тебя всегда есть способ изменить её. Достаточно добавить томатной пасты и майонеза. Первое – человеческая доброта. Относись к людям добрее, и они начнут одаривать теплом тебя. А второе – острота ощущений. Пресное существование способно удушить любые порывы и перемены. Сгинешь, как кулик на болоте…

А ещё спасибо тебе. Думала ли я вчера перед закрытием киоска, что проведу такую восхитительную ночь? Когда одна с доцей осталась, небо, словно ударило меня по кумполу. Ни света тебе, ни радости. Разве что Галя. А я хотела пять-шесть детишек нарожать! Но, может быть, у неё такое лучезарное счастье случится…

– А почему не у вас? Сколько вам лет?

– Каждый год по-разному. Видно во внуках душа отогреется…      

Она подскочила ко мне. Обняла. Прижала к своей безбрежной груди.

*   *   *

– Картина Репина «Не ждали», – внезапно раздался уже знакомый голос. – Быстро я гляжу, вы спелись и спились.

Гела проворно отпрыгнула от меня и сурово посмотрела на дочь.  

– Галя, признайся, как воробей перед шляпкой дозревшего подсолнуха, – любишь ли ты его?

Моя вчерашняя спасительница опустила взгляд на левый босоножек, проверяя, правильно ли тот застёгнут. Не ошиблась ли дырочкой на ремешке?

Вздохнула так душещипательно, что у всех пичужек, спешащих на пир, сердца ухнули к самой гузке…

– Прости, мамуля! Да!!!

– А он тебя?!

– Какое это имеет значение? Самый главный его недостаток – парень глубоко женат…

Такого вранья не случалось со времен французского короля Людовика XIII?!

Помните надувательство с алмазными подвесками?

Тайное свидание королевы с клятым врагом, не стоившее и выеденного яйца пашот…

А потом три мушкетера с гасконцем корячились, добывая срезанные бульбочки. Блестящие на солнце, но, увы, памятник бестолковости…   

Я онемел и погас, как телевизор «Рекорд», у которого внезапно и резко выдернули шнур из розетки.

Какой там глубоко женат?! 

У меня-то и девушки не было…

Ну, Галя!

Завернула конфетку в картофельные очистки…

Алыча от сливы недалеко падает…

– Ах ты, чучелко моё ненаглядное, – перескочила взглядом на меня несостоявшаяся тёща. – И ты, утёныш общипанный, на моих харчах собирался превратиться в белоснежного лебедя?!

Ох, и чуяло моё тонкострунное материнское сердце…

Ха-ха-ха три раза!

«Тонкострунное материнское сердце»…

От каких только бед оно не спасало…

Не подвело и в этот раз…

*   *  *

А потом мы наскоро перекусили, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Что-то надломилось…

Привлекательность Гали потускнела, словно во время линьки, Гела нарочито сёрбала горячий чай из кружки, давая понять, что мы поступили очень некрасиво. Мне всё было по барабану, – после бессонной ночи голова плыла, будто баржа по Енисею. 

Доця осталась дома, а мы с Гелой отправились на автостанцию.

Она в тот самый киоск, я – за билетами. До автобуса остались считанные минуты.

Я спотыкался, а она гнала меня впереди себя. Разве что без хворостинки, как гусёнка… 

Неспешно открыла киоск. Протянула еженедельник «Футбол-хоккей» с открыткой «Выстрел крейсера “Аврора” за три копейки.

Погрозила пальцем:

– Чтоб тебе не съесть и пуда сметаны… За один раз…

С тебя – восемь копеек…

*    *    *

 С тех пор минуло много-много лет. 

Иногда во снах я возвращаюсь в молодость. Непременно приезжаю в южный городок, подхожу к знакомому киоску.

На плече у меня пластмассовый обруч гимнасток, который уже давно называют хулахуп, и красная цена ему в базарный день – от тысячи рублей.

Подарок для Гелы Ривакатовны.

Думаю, он давно уже ей по талии.

Утром просыпаюсь от озноба – мне кажется, что я заснул и не успел помешать шумовкой в огромной никелированной кастрюле, и меленая морковка пристала ко дну и подгорела. 

Из кухни сквозит чуть едкий запашок.

Вкусовые галлюцинации…

А кабачковая икра, на которую иногда заходят мои друзья, они называют самой вкусной в мире.

И ведь не врут, льстецы…

Мой земляк Валя, недавно, за один присест умял содержимое трёх банок…

На здоровье!   

_________________________

© Юрий Николаевич Москаленко