Обложка книги

Вышла в свет книга: Жигулин А.В. Встреча с Воронежем (родной край в лирике поэта) / Составители – О.Г. Ласунский, Г.М. Умывакина. Иллюстрации − Н.В. Фролова. − Воронеж, 2021. − ООО «ТПС». − Тамбов, 2021. − 160 с.

В аннотации к книге сказано: «Воронежский уроженец Анатолий Владимирович Жигулин (1.I.1930 – 6.VIII.2000) – один из выдающихся поэтов России ХХ века. Узник сталинских лагерей, позднее московский житель, он никогда не порывал духовных связей со своей малой родиной. Настоящий сборник, приуроченный к 90-летию автора, – прямое тому свидетельство. В приложении к книге приводятся соответствующие фрагменты из дневников А.В. Жигулина».

Название сборнику дало одноименное стихотворение Анатолия Жигулина, написанное им в 1954 году, сразу же после долгожданного освобождения:

Вот переулок у заставы.

Я много лет мечтал с тоской

К твоим булыжинам шершавым

Припасть небритою щекой. 

О город юности бессонной!

Чем дышишь ты и чем живешь?

Быть может, в ватнике казенном

Меня теперь не узнаешь? 

Я жил в тайге угрюмым зверем,

В глухих урановых горах:

Я знаю, Город, ты не верил,

Что я преступник или враг. 

На Колыме в краю острожном,

В моих мечтах с тех давних пор

Зеленый твой бугор Острожный

Был выше всех колымских гор. 

Анатолий Жигулин вошел в отечественную литературу как человек с большим талантом и трагической личной судьбой. Он рано начал писать стихи. Первые публикации старшеклассника Анатолия Жигулина – стихотворения «Пушкинский томик» и «Два рассвета» («Тебя, Воронеж, помню в сорок третьем…») появились в воронежской периодике весной 1949 года. 

В том же году, едва успев стать студентом первого курса Воронежского лесохозяйственного института (ныне Воронежский государственный лесотехнический университет имени Г.Ф. Морозова), был арестован по так называемому «делу КПМ» и после долгого и изнурительного следствия приговорен по 58-й статье УК РСФСР к 10 годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовых учреждениях. «Перевоспитание» проходил на сибирских лесоповалах и колымских рудниках. После смерти Сталина был освобожден и полностью реабилитирован. «Сибирско-колымская одиссея» стала главной темой его стихов, автобиографической прозы и дневника, который он вел на протяжении почти полувека, начиная с 7 апреля 1954 года, когда еще находился в неволе, и до последних дней жизни. Последняя запись сделана им в дневнике 29 июля 2000 года: «Сил нет, рука не пишет». Через неделю писателя не стало.

Особое место в творчестве А.В. Жигулина занимает Воронеж – его духовная и физическая колыбель, самое любимое и желанное место на земле.

В предисловии к книге известный воронежский литературовед, библиофил и писатель О.Г. Ласунский справедливо отмечает: «Не секрет: многие литераторы из глубинки, жаждущие покорить Москву и отчасти этого уже добившиеся, быстро забывают о своих отеческих краях. Жигулин, вовлечённый в столичную круговерть, напротив, только острей ощутил свои духовные корни, свою кровную связь с тем уголком России, где он вырос и возмужал. Свой долг перед малой родиной поэт возвратил с лихвой…»

Об этом свидетельствуют дневниковые записи А.В. Жигулина, публикуемые в книге (публикация и комментарии автора этих строк).

*

Июня 19 день  [1954 года], суббота (1). 

Чудесное солнечное утро, тихое и ясное. С крыльца пр[иемного] отд[еления] видно город, часть города около Заставы. Несколько минут наблюдал я это уже забытое зрелище! Как много новых домов, зелени! Как все это ярко в лучах утреннего солнца: и подъемные краны, и паровозы на запасных путях, и сосновые остовы крыш строящихся зданий!

Как хочется выйти туда, в эту гущу домов и тополей, и идти, идти, не останавливаясь, вдыхая теплую свежесть этого утра полной грудью… 

Сегодня воскресенье, июля одиннадцатый день  [1954 года]. 

Утро! Ясное солнечное утро. Если стать ногами на подоконник, то можно видеть по ту сторону забора часть города около Заставы.

– Железнодорожные пути, разноцветные вагоны – на первом плане. А немного дальше голубые баки нефтебазы, спрятанные в густой, яркой зелени. А еще дальше – дома, подъемные краны, какая-то незнакомая башенка со шпилем – очевидно, на вновь построенном здании. Видны даже часть моста и трамваи. А почти сразу за забором, на бугорке около насыпи цветет большой золотой подсолнечник. На горизонте и трубы, много труб. Одна, две, три… Нет, не сосчитать! 

…Вот он, мой город!

«Город мой синий, любимый, далекий!..» Да, ты еще далек от меня. Очень близок и очень далек! Когда же я пройду по твоим улицам?

Над городом в прозрачной синеве плывут теплые, мягкие облака.

…Эх! Иметь бы крылья – улететь бы отсюда!..

21 июля  [1954 года], среда.

Время 19.41. Постараюсь изложить коротко, что произошло. Минут двадцать назад прибегают взволнованные ребята Вася Ж., Вася Т. и Юра. Вася Ж. говорит, что начальник спецчасти просил нас найти и сказать, что завтра мы освобождаемся! Я ему не верю, ничего не понимаю. Тогда они двое – Юра и В.Т. (2) побежали искать начальника спецчасти. Когда я их снова встретил в бухгалтерии, они сказали, что видели его и что он подтвердил все. Говорят, что надо готовиться, собираться и т. п. А я почему-то еще не верю в это счастье.

В противоположность всем ожиданиям чувствую себя удивительно спокойно.

Давно уже глубокая ночь, а я еще не сплю…

Мысли, мысли, мысли…

Курю без конца…

Уже светло, хотя еще очень рано. Можно, пожалуй, считать, что новый день – 22 июля – начался.

…Время половина одиннадцатого. Все хлопоты окончены. Скоро выходим за ворота.

Начало двенадцатого. Скоро! Скоро!

Двенадцать часов дня.

Я дома.

*

4 февраля 1961 года, суббота.

<…> Получил письмо из дому. И прислали мне газету «Литература и жизнь», № 14  [1–II–61 г.]. Вверху на третьей полосе под рубрикой «Новые имена» – статья А. Абрамова (3) «Один из молодых». Статья обо мне, и большая (строк 300, четверть страницы). Очень теплая, очень благожелательная статья. Написана с большим чувством, интересно. Абрамов обращается к биографии, много цитирует. В общем, замечательная статья!.. Я просто не могу найти слов. Анатолий Михайлович удивительно чуткий человек. Какой трогательной заботой и вниманием к молодому поэту проникнута статья! Ей-богу, я тронут до глубины души, до слез. <…> Чувствуется, что его глубоко волнует моя творческая судьба, мое здоровье. Действительно, «человек-костер», дающий тепло другим. Раз десять я уже прочитал статью и читаю снова и снова.

19 августа 1961 года, суббота.

Сто лет, сто тысяч лет не брал в руки дневник! А точнее – пять дней. Интересные события разыгрались днем 14-го августа. Они и явились следствием моего небывалого невнимания к дневнику.

<…> Пошел я поохотиться. Была тихая теплая погода. Прогулялся по опушке леса. Поразило полное отсутствие воробьев. Ни единой птицы. Обратил внимание на большую черную тучу над лесом. Она выросла как-то удивительно быстро. Зашагал к дому. Пока добрался до сада, туча приблизилась и стала еще чернее, а ниже ее быстро, прямо над самой землей, летели серые клочковатые облака.

Вся эта махина шла с запада со стороны леса. Около 15 часов подул сильный порывистый ветер, и стало почти совсем темно. «Будет небывалая гроза», – подумал я. Тщательно закрыл окна в доме, предвкушая интересное зрелище. Приятно бывает понаблюдать грозу, сидя в каменном доме под крепкой крышей.

Между тем началось что-то страшное. Раздался мощный нарастающий гул, ветер пригнул к земле деревья, поднял густую пыль. Когда я попытался закрыть дверь веранды, ветер вырвал ее у меня из рук и унес в сад. Дверь упала на одну из молодых яблонь. Я бросился с веранды в комнату. В этот момент в двух окнах, обращенных к западу, вылетели стекла. Ветер словно выдавил их и ворвался в дом, запорошив глаза осколками стекла. Хлынул дождь. Я укрылся на веранде, но закрыть дверь из комнаты мне не удалось. Закачалась над головой крыша. Послышались гулкие сильные удары по потолку. Тяжелые кирпичи стучали над головой. «Откуда же, черт возьми, кирпичи?» – думал я, прижавшись к стене. Но вот что-то захрустело и к моим ногам, пробивая крышу и потолок, стали со свистом падать большие куски льда величиною с кулак. Град! И какой град! Он не просто падал, он летел над землей, почти параллельно земле. Словно пушечные ядра, плясали вокруг ледяные шары, пробивая окна, стены, крыши! Черт его знает, как меня не убило. Просто удивительно! Я весь промок до нитки, и весь был, как иголками, пронизан ветром. Шквал продолжался пять – семь минут. И вдруг все стихло. Только потоком лилась вода с потолка.

Ужасное зрелище являл из себя сад. Все деревья изуродованы до неузнаваемости. Сломаны ветви, разбиты и размочалены стволы, сорвана буквально вся листва. <…> Сердце обливалось кровью – на глазах погиб сад, в который вложено столько труда. 

И вышло солнце и осветило опрокинутые домики, унесенные черт знает куда заборы. <…> К вечеру пришел отец. Грустно обошел сад. «Погорюю», – говорит. И пошли мы с ним пешком в город через аэродром, увязая в грязи... (4).

28 июля 1966 года, четверг.

Вечер, скоро 21 час. Позади все московские волнения и невзгоды, вся суета и сутолока. Пишу сии строки в Воронеже, в Садах, в уютном нашем домике. Пишу при свете электрической лампы. Великолепно! Словно в другой мир переселился – такая благодать и спокойствие! Как целительно действует на человека природа!

<…> 27-го, в среду, приехал в родной город. <…> Заходил в Союз писателей. <…> Потом ходили с Пресманом (5) и А. Прасоловым (6) по городу.

18 сентября 1968 года, среда.

<…> Вчера был юбилейный день – девятнадцать лет после моего ареста 17 сентября 1949 года. Мне тогда было 19 лет, а сейчас – 38. Жизнь, таким образом, разделилась на две равные части: девятнадцать – до, девятнадцать – после. Часто в «юбилейные дни» я собираюсь описать тот памятный день, да все откладываю: кажется, что нет в этом необходимости – слишком уж все хорошо помнится… Вчера тоже был очень холодный день. А 17 сентября 1949 года в Воронеже день был теплый и ясный, совсем летний. Впрочем, и на этот раз я, пожалуй, не буду описывать этот день…

*

17 октября 1968 года, четверг.

…Ровно двадцать лет назад в этот день произошло событие, которое вскоре круто изменило мою жизнь. 17 октября 1948 года в Воронеже в квартире Б. Батуева (7) меня приняли в КПМ – Коммунистическую партию молодежи. Год спустя в протоколах допросов ее называли не иначе как: «нелегальная молодежная террористическая организация, преступно именовавшая себя КПМ».

Но 17 октября 1948 года организации по существу еще не было. Кроме меня, в КПМ было только три человека, но среди них уже был один предатель… Впрочем, тогда он еще не был предателем. Он предал нас позже, почти год спустя. <…> Ко дню первых арестов – 17 сентября 1949 года – в рядах КПМ было не менее 60–70 человек. И хотя среди них было немало провокаторов <…> КПМ, насколько мне известно, – наиболее крупная нелегальная антисталинская организация того послевоенного времени… Меня принимали Борис Батуев и Юрий Киселев… 20 лет прошло с того дня, но какой важной вехой он стал в моей жизни. Веха эта до сих пор видна в густом тумане прошлого…

19 ноября 1968 года, вторник.

<…> Вспоминаю все время, как и обычно, впрочем, прошлое. Плывут, разворачиваются кинолентами Подгорное, довоенный Воронеж, детство, война, Борисоглебск… Потом вдруг: лагерь, институт, тюрьма, школа… Картины возникают стихийно, не по порядку. Так все ясно вижу, словно все вчера было. Каждую капельку застывшей смолы на бревнах нашего давно сгоревшего старинного дома различаю, каждую заплату на лагерном бушлате! Людей как живых вижу – и друзей детства, и подельников, и соклассников. Вновь переживаю все незабытое. А главная книга жизни так и остается не только не написанной, но даже и не начатой. Видно, так она и останется лишь в моих мыслях. Некогда уже учиться прозу писать… А стихи – в стихах всего не скажешь!

<…> Всего не запишешь, что вспоминается. Видно, придется писать прозу. Куда же еще я могу деть свои мучительные воспоминания?! Писать рассказы, повести. В них будет уютно и спокойно и Юрке Суворову, умершему в 1944-м, и Володьке Хариусу, убившему себя в 1966-м. Там найдут себе место все мои боли и терзания, все разрозненные куски ушедшей жизни, оставшиеся лишь в моем сознании.

21 ноября 1968 года, четверг.

<…> Обнаружилось вдруг, что память у меня немая. Как немой фильм. Цветной широкоэкранный, но немой. Прекрасно все вижу, но ничего не слышу. Вижу прекрасно – разрушенную улицу 25-го Октября в 1943 году. Спускается она вниз, к реке, от Мясного базара. <…> Мы с Юркой Суворовым прячем в развалинах большие жестяные банки  от дымовых шашек. В банках этих уже тронутые зеленью автоматные патроны. Мы набрали их на поле боя за гражданским аэродромом. Юрка – худой мальчишка в грязно-зеленой телогрейке с солдатскими пуговицами. Вижу его очень четко, но что он говорит – увы! – не слышу. Голоса Юркиного в памяти моей не осталось…

19 января 1969 года, воскресенье.

(…) Звонил сейчас отец из Воронежа. Рад – в воронежских книжных магазинах появилась моя книжка «Поле боя». Купил, говорит, шесть штук… Только и мечтаю – поехать в Воронеж, отдохнуть немного, увидеть родных и друзей.

*

7 апреля 1969 года, понедельник.

Нынче исполнилось 15 лет моему дневнику. Начал я его еще в заключении. Правда, к сожалению, не в Сибири и не на Колыме, а в Воронеже, куда меня (да и нас всех) привезли на переследствие. В родном городе, за высокой кирпичной стеной 020-й колонии, которая примыкает к знаменитой воронежской городской тюрьме, и начал я эти записи, этот дневник. А в сибирских и колымских лагерях любые записи строго были запрещены. Местный воронежский лагерь после Колымы казался раем: ни номеров нет на спинах, ни злых собак, ни лютых конвоиров. Почти воля. Тем более что видны были трамваи, бегущие по мосту у Заставы. Мы ждали нового решения по нашему делу. Две первые дневниковые книжки содержат очень осторожные, туманные записи. Ведь и на 020-й дневники тоже были запрещены. Существовала особая статья в УК РСФСР, предусматривающая наказание за разглашение сведений о местах заключения. Но я все-таки начал тайно вести дневник. Он уцелел только потому, что в день освобождения, 22 июля 1954 года, нас перед выходом за ворота обыскали формально, на скорую руку…

*

1 января 1970 года, четверг. 

Исполнилось мне в одиннадцать часов ровно сорок лет. Звонили родители из Воронежа по этому поводу. Круглая дата, ничего не скажешь. От этого звонка, от поздравления из «Нового мира» (Твардовский, Лакшин и другие), от смолистой елки – от всего этого настроение было хорошее, праздничное. <...> В общем, приятное было состояние, несмотря на усталость.

18 августа 1971 года, среда.

Ночью на холод ломалась погода, было очень душно и тяжко. Утром ходили с мамой и Ирой на улицу Лассаля, бывшую Перелешинскую. Там мы жили с 1936 по 1942 год в доме №17 «б». В моем архиве есть где-то мой рисунок этого дома и двора, сделанный мною в Борисоглебске в январе-феврале 1943 года, т. е. по свежей памяти. Почти вся улица целиком сгорела летом 1942 года. Сожжена и разрушена она была нашими снарядами, как и почти вся приречная часть Воронежа. Наши батареи обстреливали воронежские бугры с Левого берега, с Придачи. Никаких немцев однако в это время в этих районах не было. Было много мирных жителей города, особенно – детей и женщин. От обстрела обрушился старинный двухэтажный каменный дом Александровых, крайний, что стоял над спуском, над оградой. В большом его подвале было заживо похоронено много людей. Долго потом слышались из-под развалин стоны.

После войны долго еще сохранялись стены и фундаменты, старая планировка дворов. Сейчас от перестроек и новых построек все еще более изменилось. Дом Александровых давно разобран на кирпич. А на его флигеле висит мемориальная доска, гласящая, что улица названа в честь большевика Ольминского (Александрова) и что здесь был дом, где он родился. Не знал, что в семье богачей Александровых был большевик. Третий раз на моей памяти переименована родная моя улица. По удивительной случайности уцелел в пожаре деревянный дом с мезонином, дом Спицыных (напротив дома Александровых). Чистый был высокий зеленый дом с большими окнами. И сейчас он стоит, но ветх и невзрачен.

Прошли мы по улице Пролетарской, выходили на улицу Красненькую, на Каляева. Что осталось в старом виде – так это камни мостовых. Я любил ходить в детстве по этим мощеным спускам летом после теплых дождей. Вода иной раз вымывала из земли вместе с ржавыми гвоздями что-нибудь интересное – позеленевшую николаевскую монету… Хорошая была улица Лассаля. Тихая, чистая, красивая. Дома были интересные (у каждого свое неповторимое лицо), не то что нынешние убогие развалюхи, кое-как построенные на развалинах. 

А наш дом и вовсе не узнать. Сохранился, правда, нижний кирпичный этаж. А вид с бугра почти тот же самый…

24.VIII.1971 (записано утром 25.VIII.1971 г. в поезде «Воронеж–Москва»).

Главное событие дня – ездили с мамой на улицу Авиационную, на Касаткину гору, как она раньше называлась. Семья Раевских жила там приблизительно до 1915 года. Дом, принадлежавший моей прабабушке, сохранился до сего времени. Она завещала его своей дочери – моей бабушке Марии Ивановне Раевской (урожденной Гавриловой). В этом доме и поселилась семья. Нынешний адрес дома – Мордовцев переулок, 6. <...> Сейчас дом разделен, одна половина сильно пострадала во время войны.

Заходили в комнаты. По словам матери, все сохранилось по-прежнему – низкие потолки с выступающими балками, двери, печь, чулан, часть пола.

Кажется, сохранилась даже одна из икон, но это предположение. Мать не была в своем родном доме лет 55.

Прошли по улицам в сторону реки. Район древний. Сохранилось много старых домов. Дом священника, красильня. А церковь Иоанна Богослова снесена. Один бурьян на кирпичах. Строят новую набережную, дымит электростанция. Вдали – в лесах – церковь Успения. Впервые в Воронеже восстанавливается в качестве памятника архитектуры одна из старинных церквей… Снова поднялись на Касаткину гору. В стороне от Каменной лестницы нарвали для матери жирных лопухов (она их прикладывает к ногам – от отложения солей).

10 апреля 1972 года, понедельник. 

Из «ЛГ» – на Покровку в Комитет. <…> В тесной кабине лифта вместе со мною – угрюмый, озабоченный мужчина лет 50. Почему-то не разделся в гардеробе, едет в плаще. Лицо начальственное. Уж не Стукалин ли? (8). Так и оказалось. Стукалин сразу принял меня и довольно тепло. <…> Говорили о Воронеже, о воронежцах. В частности, о наших земляках, переехавших в Москву. Егор Исаев, Василий Песков; о других писателях и журналистах. <…> Говорили о трагической смерти А. Прасолова. Оказывается, Б.И. печатал Прасолова еще в россошанской районной газете…

1 января 1973 года, понедельник.

<…> Звонили в Воронеж. Мама, отец, дядя Шура – все были рады звонку. «Свет предосенний» появился. Во всех магазинах продается в Воронеже. Отец говорит:

– Я хожу в книжный магазин каждый день. Смотрю, как твои книги покупают. Хорошо их покупают! И молодые, и старые. А я стою и слушаю, что говорят, как спрашивают книги Жигулина…

8 мая 1975 года, четверг.

(…) И еще событие дня: в «Известиях» указ о награждении г. Воронежа орденом Отечественной войны I степени. Конечно, Воронеж заслуживает звание города-героя. Как пишет в своей заметке В. Комов, «более 200 дней и ночей… во фронтовом Воронеже шли ожесточенные бои». А Киев был сдан и освобожден без боя, но получил звание города-героя. Не только с людьми, но и с городами поступают несправедливо.

27 марта 1976 года, суббота.

Приехал днем от Неустроевых к родителям. У тещи хорошо, а у матери все-таки лучше… Сейчас вечер (22.20), отец давно уж спит, а мы с матерью беседуем. Вспоминаем былое, почти забытое.

Алексеевский монастырь – где-то писали – будут восстанавливать. А разрушенная церковь под Касаткиной горой – это церковь Иоанна Богослова. У Каменного моста – церковь Спаса. Там Лерочку (9) крестили во время войны. Церковь была обгоревшая, но работала, служила. Служила народу после освобождения города. Сейчас там какой-то склад.

Вспоминаю, что и от Митрофановского монастыря (позавчера мельком видел) сохранились какие-то маленькие церквушки и часовенки.

Сейчас на том месте, где был монастырь, стоит казенный, как тюрьма, четырехэтажный квадрат Университета. Главный корпус.

У самого берега на Гусиновке была еще церковь Взыскания погибших. Когда ее взрывали после войны, свершилось чудо: заблестели, засияли иконы на стенах.

Полагаю, это не просто легенда. От сотрясения упала поздняя закопченная штукатурка и открылась яркая ранняя роспись.

17–IV–82 г., Великая суббота.

Пришли из Воронежа эскизы оформления моей книги (10). Молодец художник Л. Карюков! И портрет похожий и интересный, особенно с дальним планом; но его надо еще проработать. Но слишком детализировать не надо. Форзац с травами-колосьями и стихотворением «О, Родина! В неярком блеске…» – просто прекрасен. Надо сделать такой же и в конце книги. И стихи «О, Родина!..» из общего текста книги не вынимать. Хороши и эскизы ко всем трем разделам. Ко второму предпочтительней железная дорога с березой, чем сосна на вырубке. Не надо ни оленя, ни высоковольтных опор – приелось это. Да и оленей на Колыме я видел только в городе Магадане. Менять шрифт на разворотном титуле, на мой взгляд, не надо. Хороший шрифт. Особенно – соотношение размеров букв в трех ключевых словах названия.

Дуб (I раздел). Здесь можно усилить тревожную ситуацию. Впрочем, она там есть: туча, ветер, пригнутые травы, колосья.

Береза (II раздел). М. б., четче обозначить березу? Именно раскраской ствола. И убрать белую елочку. Она почти на рельсах растет. Так не бывает. Отодвинуть ее правее или вовсе убрать. Солнце или луна – непонятно. Это хорошо. М. б., прорисовать крону березы? Стилизованно, конечно.

Березы (III раздел). Слишком идеализированная картинка. Маленькие стожки, кудрявенькие березы. Какой-то тревожный элемент нужен. М. б., могилка со звездой? М. б., небо сделать суровее? Да. И, наверное, «низкий холмик со звездой». Но можно им и испортить рисунок. Это прямолинейно. И нужна тогда и колокольня с крестом.

Обложка. Здесь важен материал, шрифт. Колосья внизу – хорошо. Это общий мотив. Но нижняя часть (линия) прямоугольника должна присутствовать – пусть пунктирно или отрывочно – сквозь колосья. И поскорее сдавать в производство.

*

На встрече с воронежской общественностью. 19 июня 1989 г.

26 июля 1988 года, вторник.

<…> Примечательны уже самые первые отзывы на начало, на первую часть моей повести «Черные камни». Известный писатель (поэт, прозаик и драматург) Эдуард Пашнев, давний мой товарищ и друг по литературе (начинали вместе в Воронеже почти 35 лет назад), прочитав первую часть повести, восторженно сказал: «Ты совершил важное дело. Можно сказать, даже подвиг. Ты заполнил материалом своей повести пустовавшую социальную нишу эпохи. Ты реабилитировал целое поколение, считавшееся раньше рабским и безъязычным!»

18 октября 1988 года, вторник.

<…> Заходил и был долго Олег Ласунский. Он привез протокол заседания секции критики Воронежской писательской организации от 29 сентября 1988 г. на 19 стр<ани>цах. Три экз<емпля>ра: в ЦК КПСС (в Отдел культуры), Г.Я. Бакланову и мне. Хороший протокол.

3 ноября 1988 года, четверг. 

Господь явил великое чудо – «Молодой коммунар» напечатал нынче арестованную в «Монтажнике» статью А. Сорокина «Не единожды солгавший, кто тебе поверит?». Звонила А. Батуева и В. Семенов (я спал) – Воронеж ликует! Слава тебе, Господи!

26 ноября 1988 года, суббота. 

<…> Г. Бакланов (11) встречался с М.С. Горбачевым и рассказал ему о травле против «Черных камней» в Воронеже.  

Михаил Сергеевич распорядился, дал кому-то поручение все выяснить.

1 декабря 1988 года, четверг. 

Со слов Иры (12): «Молодой коммунар» под рук<оводством> зам<естителя> ред<актора> Вл. Колобова напечатал нынче снятые прежде обкомом ВЛКСМ материалы: интервью с А. Жигулиным и письмо членов КПМ «По праву памяти». <…> Интервью и письмо пошли в том самом виде, в котором были набраны.

<…> Звонок Валерки <Батуева>. Коммунаровцы поставили в газету материалы в …5 часов утра, когда весь обком ВЛКСМ и весь обком партии дрыхли. В публикации рассказали о снятии материала. Но вот, мол, печатаем, ставим точку. В 18 часов состоялось внеочередное заседание бюро обкома ВЛКСМ. <…> А до этого руководителей обкома ВЛКСМ вызывали на ковер в обком партии. 

Из «Молодого коммунара» звонили в ЦК КПСС… ЦК ВЛКСМ комиссию решил послать. Влететь-то влетит… Защитим ребят. <…> Уже за полночь. Пора собираться, заканчивать сборы (13).

24 мая 1989 года, среда.

Долгий, минут 20, разговор с Олегом Ласунским.

<…> О библиографическом указателе по «Черным камням». О полном большом авторском указателе (автором будет Олег Ласунский) – и о поэзии, и о прозе. <…> О моих советских и зарубежных изданиях «Черных камней».

2.II.94, среда.

Приезжал В. Кулиничев (14). Привез посылочку из Воронежа – от себя, А. Сорокина, П. Новикова – колбасу воронежского завода, банку сардин, кажется, пачку чая и лимон. Очень меня это тронуло. Колбаса полукопченая, вкусная, как в годы застоя.

4.II.94, пятница.

…Вечером снова был Вадим Кулиничев. Он приезжал за интервью к Старшинову (15). Ира их познакомила и все уст<р>оила. Принес Вадим еще два лимона и пачку чая – от Льва Кройчика (16). Они в Москве оба по каким-то университетским делам. Спасибо.

1 января 1996 года, понедельник.

<…> Позвонил я Эдику Пашневу. Поздравил <…> его с Новым годом. И пригласил его зайти к нам с Ирой. Никогда он у нас не был. Он радостно откликнулся и пришел с бутылкой отличной юбилейной «кристалловской» водки. Посмотрел, как мы живем. Вспомнили нашу воронежскую юность и молодость. Только двое мы остались в живых от всего нашего воронежского литературного поколения. Помянули хороших людей: В. Гордейчева, В. Семенова, Г. Троепольского и многих ушедших. <…> Подарил я Эдику две книги: «Черные камни» (КП) и «Летящие дни». Он высокого мнения о моем творчестве, о судьбе моей, о роли в ней Ирины. Вспомнили начало 60-х годов, когда Ирина спорила с задиристыми молодыми воронежскими поэтами. Кто-то (Олег Шевченко и др.) утверждал в 1961-м:

– Жигулин написал свои северные стихи и кончился.

– Ничего вы не понимаете, – отвечала Ира. – Жигулин только начинается!

И была права.

6 апреля 2000 года, четверг.

Предложение Льва Кройчика издать в Воронеже в серии классиков мой большой том стихов и прозы. В основном – «Черные камни», «Урановая дочка», «Жертвы и палачи» и стихи… Но гонорар всего 10 тыс. рублей. Это передал мне Эдик Пашнев. Сам Лева звонить мне с таким предложением постеснялся. Я согласился. Помоги, Господи! (17).

29 июля 2000 года, суббота.

Сил нет, рука не пишет.

С женой Ириной

 

*

         Примечания:

1. Первые две записные книжки А.В. Жигулина датированы  апрелем-июлем 1954 года. В это время Жигулин находился в воронежской тюрьме (спецчасти МВД СССР), расположенной в районе Заставы, куда он и его товарищи были доставлены из разных мест заключения для переследствия по «делу КПМ».

2. Подельники А.В. Жигулина: Вася Т. – Василий Иосифович Туголуков, Юра – Юрий Степанович Киселев. 

3. Абрамов Анатолий Михайлович (1917–2005) – литературовед, поэт, Заслуженный деятель науки РФ.

4. Описанные в дневнике события легли в основу стихотворения «Град».

5. Пресман Григорий Аркадьевич (1926–2004) – поэт, прозаик, драматург.

6. Прасолов Алексей Тимофеевич (1930–1972) – поэт, журналист.

7. Батуев Борис Викторович (1930–1970) – создатель и руководитель КПМ, журналист.

8. Стукалин Борис Иванович (1923–2004) – советский партийный и государственный деятель; в 1950-х гг. – редактор воронежских областных газет «Молодой коммунар» и «Коммуна»;  в 1970–1982 гг. – председатель Комитета по печати при Совете Министров СССР, Государственного комитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.

9. Валерия Владимировна Жигулина – сестра А.В. Жигулина.

10. Речь идет о сборнике: Жигулин А.В. Воронеж. Родина. Любовь : Кн. лирики. – Воронеж : Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1982. – 350 с. 

11. Бакланов Григорий Яковлевич (1923–2009) – писатель, сценарист, главный редактор журнала «Знамя» в «перестроечные» годы, участник Великой Отечественной войны, уроженец Воронежа.

12. Жигулина Ирина Викторовна (1932–2013) – жена, помощница А.В. Жигулина, литературный критик.

13. С 1 по 14 декабря 1988 года А.В. Жигулин в составе писательской делегации находился в творческой командировке во Франции.

14. Кулиничев Вадим Георгиевич (1942–2000) – воронежский журналист, театральный и литературный критик, преподаватель ВГУ.

15. Старшинов Николай Константинович (1924–1998) – поэт, переводчик, редактор.

16. Кройчик Лев Ефремович (1934–2019) – воронежский журналист, публицист, доктор филологических наук, профессор ВГУ.

17. Юбилейная книга А.В. Жигулина «Далекий колокол» вышла в Воронеже уже после смерти автора, наступившей 6 августа 2000 года.

_________________________

© Колобов Владимир Васильевич