За институтом для нас земли нет!

                                                                       (надпись на двери аудитории)

Группу Р-17, в которой я обучался премудростям конструирования радиоаппаратуры, называли «орденоносной». И немудрено, из 25-ти человек у 20-ти были золотые либо серебряные медали. Похоже, что в ректорате шутники подобрались. А среди наших  особенно выделялся Саша Дьячков. Очень легко давался ему пресловутый «гранит науки». Усваивал материал с первого раза. И мог позволять себе некоторые вольности. Например, пропускать первую «пару». Тем более, что состоял в комсомольском оперотряде, выходил в ночные рейды и утром желал отоспаться. Вот только будильник досаждал, по которому побратимы в комнате поднимались на лекции. И порешил вьюноша свести счёты с вредным механизмом. Выждал, пока сокамерники уйдут в институт, поднялся и зарядил будильник электродетонатором. Благо, один из сотоварищей до института жил в Донбассе и вдоволь затарился в шахте этим устройством. И всех желающих снабдил.  Конечно же, подрывник принял меры безопасности, запрятал бомбу в коробку из-под обуви и замкнул контакты. Меры оказались недостаточными. Взрывом разнесло и коробку, и часы. Детали злосчастного будильника разлетелись по комнате и анкерная вилка глубоко вошла в филейную часть сапёра. Доставали уже в медпункте.

*

Было традицией после сдачи экзамена на военной кафедре строем идти в ресторан обмывать первую звёздочку. Пошагали и мы. Набрались в дым. Помню, во всю глотку читал свои «гусарские» вирши и штатские за соседними столиками ржали и аплодировали. Ну, да, клоун остаётся клоуном во все времена и в любой одежде. 

На следующий год после нашего выпуска группа так же пошла строевым по направлению к кабаку. А какой-то шутник позвонил в КГБ и сообщил, что студенты идут протестовать против событий в Чехословакии. Ребята даже не успели перейти Октябрьскую площадь, как их встретили люди в штатском и начали крутить руки. Новоиспечённые младшие лейтенанты, уже малость принявшие на грудь, оказали сопротивление.  Кто-то успел добежать до общежития и крикнуть

– Студентов бьют!

И братва подвалила. Говорят, было весело...

*

Шутили в студенческой общаге своеобразно. Я уже писал раньше, как шутники ходили ночью по коридору с портативным магнитофоном, стучали в двери, а когда им наконец открывали, совали микрофон и спрашивали

– Как вы относитесь к войне во Вьетнаме?

*

Был в нашей группе чудик родом из Сочи. Когда ему присылали из дому мандарины, он ел их ночью под одеялом, чтобы не делиться. Но запах-то не спрячешь! Соседей это раздражало. И Саша Назаренко, по прозвищу «Бес», достал где-то медицинский шприц – тогда это было проблемой – и накачал мандарины чернилами.

*

Шуру Кизякова я лично не знал, но был ему весьма признателен. На то время Шура был единственным, кто пел под гитару мою «Позднюю осень». Подшутили и над ним. Как раз во время обмывания звёздочек закрыли Шуру с девушкой на ключ в комнате на четвёртом этаже, а сами пошли праздновать на первый. И герой решил удивить шутников, вылезти из окна и подойти к ним как ни в чём не бывало. Связал две простыни и начал спуск. Потом рассказывал, что между этажами услышал треск, понял, что простыня рвётся и его сейчас развернёт вниз головой. Поэтому оттолкнулся от стены и прыгнул. Удачно попал на  свежевскопанный газон. Подбежала проходящая девушка – вам помочь?

Шура приподнялся на локтях

– Не надо! Я сам ! – И рухнул. Увезли в больницу со смещением позвонков. Шутников отчислили из института на следующий день. А к Шуре отнеслись гуманно, подождали, пока выйдет из больницы и только тогда отчислили. Так что диплом ему пришлось защищать  через год.

*

Развлекались и по-другому. Поставщик детонаторов, которого уже тогда уважительно звали по отчеству – Михалыч, поспорил с Колей Черницей на пузырь, что съест газету. И съел-таки институтский «Радиосигнал». Коле отдавать пузырь не хотелось и он предложил реванш, мол, готов съесть «Таганрогскую правду».

– Не пойдёт. Слишком тонкая, ты центральную «Правду» съешь!

Центральная тогда выходила на восьми полосах и реваншист не решился. Зато взялся съесть полиэтиленовую чашку. Секунданты порезали чашку на кусочки и Коля пошёл на подвиг. Но после третьего куска его стошнило и он проспорил и второй пузырь.

*

И немного о себе. У девушки, в которую я тогда был безответно влюблён, имелась подруга. Которая с третьей попытки завалила ТОЭ. Страшная вещь – Теоретические Основы Электротехники. (Страшнее атомной войны бывает только ТОЭ, страшнее ТОЭ ничего на белом свете нет…)

И вот я пообещал ей, что если сдаст, я выстрелю из пушки возле памятника Петру. И она-таки сдала комиссии! 

Пришлось исполнять. Благо, у меня тоже был детонатор и немножко пороха. Снарядил заряд и вечерком пошли на дело. Запрятал взрывное устройство в ствол и дал Людмиле замкнуть контакты. Грохнуло так, что мы поспешили убраться побыстрей. А навстречу уже бежал патруль.

– Не видели, кто стрелял?

– Не, не видели.

На нас – двух парней с двумя девушками не подумали. Сейчас бы такой трюк не прошёл, для подозрения вполне бы хватило батарейки с проводами у меня в руках.

*

Да, в студенческие годы в общежитии мне жить не приходилось. Само слово примелькалось и воспринимается как просто слово. Зато когда во Львове прочитал на аналогичном строении «Гуртожиток», это ударило-таки по башке. Гуртом, как в стаде. Но это к слову. Кстати, на украинском так не воспринимается. У соседей «гурт» не стадо, а группа. 

Первое время я снимал угол в полуподвальной комнате на улице Розы Люксембург. Вполне достойной своего героического имени. Потом в стихе вспомню «ту улицу, где сплошь полуподвалы». Комната метров 16, с двумя окнами, каждое из которых на треть выше уровня земли, оставшихся две трети расположены в сорокасантиметровых нишах, облицованных цементом. Назвал бы их архитектурным приёмом, но не стану. Потому что это элемент мировоззрения, исходящий из постулата о том, что люди – земляные черви.

Итак, диспозиция. Дверь с улицы через три крутых ступени ведёт в подобие прихожей. Прямо дверь в комнату, для чего-то завешенная занавеской. Справа от неё газовая плита с двумя горелками и полка для посуды, тоже под занавеской.

В самой комнате справа диван дореволюционных времён, на котором по ночам почивает ваш покорный слуга. Рядом раскладушка сокамерника Валентина. За ней рабочий стол, после которого газовая печь отопления и громоздкая кровать хозяйки. Печь зимой работает в автоматическом режиме, запальник горит постоянно и когда температура падает, зажигает горелку. Да, справа от стола этажерка с репродуктором, который постоянно включён на полную громкость, потому что бабка боится не услышать объявление войны. Репродуктор мой враг. Есть люди, которые не могут работать без звукового фона. У меня же от внешнего акустического воздействия в мозгу происходит хаотический резонанс. Особенно ночью, когда диктор отбарабанит о состоянии мира, окружающего моё подземелье и настанет 30 секунд вожделенной тишины.

За эти секунды я успеваю заснуть. И дёргаюсь, как ошпаренный, когда врубается музыкальное произведение сталинского ренессанса, неуважение к которому ныне карается уголовной ответственностью. Что делать, я совершенно лишён музыкального слуха. О таких говорят – медведь на ухо наступил. Похоже, мне на ухо наступили два африканских слона, комплексующих от размеров собственных ушей. Так что восприятие моё не совсем адекватно. Возможно. Тем более, что громовой удар в начале доныне вызывает стойкий позыв бежать куда подальше. Удивляюсь, как ностальгирующие по этому шедевру российские спортсмены не валятся при этом ударе со своих пьедесталов и даже делают вид, что подпевают. Потому что запомнить трижды изменённый текст даже мне практически невозможно, всё время сбиваешься на ранее вбитое «И Сталин великий нам путь озарил».

Похожая ситуация в «Обитаемом острове», когда дважды в сутки излучатели переходят в особый режим и подлинные патриоты испытывают пароксизмы восторга, а выродки валятся от жутких болей. Как ни прискорбно – я выродок. Мозг работает в неуправляемом режиме и даже сейчас не может сосредоточиться на ткани повествования и отвлекается на ненужные вкрапления словесных орнаментов. Ладно, продолжим.

Дислокация. Я на диване читаю «Звёздный билет», обнаруженный в институтской библиотеке. Валентин за столом постигает «Звёздные дневники». Вот опять парадоксы  — звёзды в подземелье. Совпадение? Может и совпадение, но скорее ухмылка сценариста…  Валентин убегает в прихожую, чем-то там шебуршит, возвращается и продолжает следить за похождениями Йона Тихого, временами похрюкивая от восторга. И минут через пять за дверью гремит взрыв. Хорошо, что бабка «гуляет» у соседки, иначе бы сразу вообразила, что долгожданная война наконец-то началась. Но это взорвалась абсолютно мирная тушёнка, банку которой Валентин поставил разогреваться и забыл. (Оказывается в начале 69-го в Таганроге ещё была тушёнка в жестяных банках! Или он всё-таки привёз её из Украины? После, уже в Ростове, тушёнка если и появлялась в продаже, то только в стекле, с надписью «Изготовлена по спецзаказу из особо жирной свинины». Но если кто-то заказывал эти чудовищные шматки сала, то почему он их не потребил сам, а спустил в продажу? А тут недоросли тоскуют по СССР!  Маечки надевают, на столбы лезут… Их бы туда, хотя бы на пару месяцев! Представляю, сколько бы членовредительства они причинили тем, кто тешил их сладкими сказочками. Но снова я не о том.)

А тогда в прихожей открылась сюрреалистическая картина. Двери, стены, потолок, занавески покрыты тонким равномерным слоем мяса и жира. Причём, в консистенции, подтверждающей дискретное строение материи. После чего Валентину было уже не до звёзд.

Потом нашлась другая квартира. Не совсем случайно. В частном доме, где жила знакомая брата папиного друга. И цепочка сработала. Здесь у меня была раскладушка в проходной комнате, рабочий стол и столик, за которым я мог паять свои конструкции. Ну, приведшая меня в институт любовь к радио, была второй после фотографии. Впрочем, фотографии я тоже печатал по ночам за этим же столиком.  Иллюстрировал институтскую газету. Хлорного железа для травления печатных плат было не достать, поэтому приходилось вытравливать электрохимическим способом в соляном растворе. Тем более, что на радиорынке можно было приобрести необходимые для этого процесса элементы питания, такие бочоночки сантиметра четыре диаметром. Ясное дело, утащенные на военном производстве. И когда пара таких элементов разрядилась, я безо всякого умысла выбросил их в ведро с углем. Дома так же бросал отработавшие батарейки в такое же ведро и они сгорали в печке полностью. Как выяснилось чуть позже – батарейка батарейке рознь. И спустя некоторое время после того, как баба Паня засыпала уголь, элементы сработали. Это было как дуплет из двустволки. Неплотно закрытая дверца печи отлетела, а баба Паня присела на табуреточку и стала шептать молитву. А когда хозяйка вернулась с работы, первым делом объявила новость, что соседи открыли войну и подбросили в уголь взрывчатку. Пришлось покаяться, чтобы погасить возможный пограничный конфликт. Ну, тётя Лина отнеслась философски. Мы часто говорили с ней о жизни, она хохотала и обзывала меня «самоуверенным карандашом». На что я возражал, что это не самоуверенность, а вера в себя. (Теперь-то сознаю, что вера была чисто иллюзорной и базировалась только на избыточной концентрации тестостерона.)

Чувства юмора хозяйке было не занимать, так что инцидент был исчерпан. К тому ж повинную голову меч не сечёт…

_______________________

© Рыльцов Валерий Александрович