Хорошим друзьям моего брата посвящается… 

Алёнка

Тёмное ноябрьское небо в нескольких сотнях километров от Кисловодска раскололось в одно мгновение. Будто разгневанный Зевс ярко-оранжевым посохом пронзил толщу сырого тяжёлого воздуха и хлёстко ударил в средний подъезд жилой девятиэтажки.

Алёнка не могла этого ни видеть, ни слышать. Но её подбросило, словно ударной волной, на узенькой кровати санаторного номера. Молодая женщина присела на смятую простыню, тревожно уставилась в угольное пятно окна, какое-то зловещее, чудовищное, несмотря на то, что в комнате синел небольшой кругляш дежурного освещения.

Мягкий хлопок «ночнушки» стал влажным от липкого холодного пота, в ногах разлилась слабость, руки мелко задрожали, сердце забухало в груди, как будто превратилось в паровой молот.

Алёнка машинально посмотрела на часы. Они у неё были «Командирские», с нашлёпками белого фосфора, чтобы можно было определить время даже в кромешной тьме.

2:10.

Вот что её могло поднять посередине ночи?!

Женщина свесила ноги на коврик, попыталась встать на них. Это удалось не сразу, будто во сне, она прокралась к окну, попыталась рассмотреть сизые на рассвете зубцы гор, но в такую-то пору, словно кто-то опрокинул цистерну со смолой на всю ивановскую, потопив в густой вязкой массе даже звёзды.

За этими горами её дом. Прошлая жизнь. Широкоплечий, никогда не унывающий муж Серёга, на спор сгибающий двумя пальцами медные пятаки, их три сына, старший из которых уже во втором классе.

Как они там?

Конечно, Серёга может какое-то время управиться и без неё, ведь именно он долго уговаривал:

– Когда у тебя был последний раз отпуск? Съезди в санаторий, развейся, глядишь, и спину немного подлечишь…

Легко ли выносить три беременности за восемь лет? Родить горластых (с первой же секунды после появления на свет отрабатывающих командирский голос) пацанов, крутиться по хозяйству одной, готовить, кормить, вымывать гору посуды, опять готовить, стирать, гладить, всю свою мелюзгу укутывать осенью в тёплые одёжки и выводить на прогулку.

Они, как птицы из гнезда, стремились упорхнуть в разные стороны двора, а потому Алёнка «пристёгивала» старшего сына к левой ручке коляски, среднего – к правой, и вся эта процессия шествовала по двору.

Им нравился этот дом, куда они переехали после рождения младшего, трёхкомнатный простор и огромная кухня, где, как шутил Серёга, можно устраивать велогонки между братьями. До моря было рукой подать, а рядом школа, в двух шагах, очень удобно…

И одна только беда – межпозвоночная грыжа, которая давала о себе знать, если забываешь обо всём и доводишь до перегрузок. Вот тогда разливается пронзительная боль, хоть караул кричи.

Долго-долго жена отбивалась от мужа, но он всё же настоял на том, чтобы перевезти на время её отсутствия Алёнкину маму. Та, по привычке (она в нём души не чаяла) поддержала зятя.

*   *   *

Что же молодую многодетную мать могло разбудить в этой ночью?

Скорее всего то, что весь вечер пыталась дозвониться из Кисловодска домой, чтобы сообщить: этот отдых ей остечертел, и завтра утром она собирается домой. Так что никакое обстоятельство её в этих райских кущах не удержит…

Дозвониться не получилось, разложила фотографии детей.

Вот старший. Больше всего на свете любит читать. Они с Серёгой про себя называют его журналистом, книги и газеты из рук не выпускает.

Средний меньше в облаках витает, да и некогда – он главный «нянь» в семье. Чуть малыш заворочался, а брат уже спешит к маме: он проголодался, покорми его скорей. Я уже проверил – вроде сухой, значит, есть просит.

– Будущий пограничник, – улыбается Серёга. – Ответственный, дисциплинированный и добросовестный.   

Дети…

Разве может ещё что-то на земле принести большее счастье?

Три богатыря, как шутят они с Серёгой…

Когда они познакомились десяток лет назад, оба готовились стать медиками. У неё незадолго до этого умер от старых ран отец-фронтовик. А ей-то всего шестнадцать. 

У него был свой мотив выбрать самую благородную профессию.

Если бы знал, что ему потом нужно будет отправляться с супругой и тогда ещё двумя сыновьями в самую Забайкальскую даль – на станцию Даурия?

Возможно, старший, когда вырастет, прочитает роман Константина Седых «Даурия». Суровый край, жёсткие нравы.

Сегодня у них всё есть. И служат оба в пограничных войсках, и квартиру получили в девятиэтажке, в которой раньше располагался пансионат «Волга». А главное  – старший, Гена, названный в честь дедушки, пошёл в музыкальную школу. Гитару ему держать тяжеловато, но Владимир Высоцкий, словно призывает из небесной синевы: чем раньше начнёшь, тем большего добьёшься.    

…Алёнка наконец «отклеивается» от окна. Подходит к кровати своей соседки Мадины, видит молочного цвета оголённое плечо, заботливо укрывает его кусочком одеяла. Девушка даже не реагирует.

Что ей снится? Молодой и красивый джигит, за которого ей удалось выйти замуж по любви, что не так часто встречается в горах Кавказа. Хрустальный шёпот родника, которому она сызмальства привыкла доверять все свои девичьи печали, радости и тайны? Будущий «Мухтарчик», как она непременно хотела назвать ещё неродившегося сына? Муж хотел, чтобы это был непременно сын, а потому и устроил худенькую жену с выпирающим животом в санаторий, на всякий случай. На сохранение. Укольчики сделают с витамином D, глядишь, и родит крепыша.

…Сон долго не идёт к Алёнке. Она нещадно ворочается, перекручиваясь с одного бока на другой, ей понятно, что приближается новый приступ боли в спине, а потому она пытается покомфортнее умоститься.

Смоляной прямоугольник окна чуть-чуть смягчается в красках, превращаясь в чёрно-серый, цвет аспида. Но горы она всё равно не успевает различить, размываются, как и она ждут серого ноябрьского рассвета.

И вдруг Алёнке  явственно представляется, что она куда-то летит, чуть ли не с самой вершины Эльбруса к его подножию. 

– Мама! Мамочка! – вопит молодая женщина.

Дыхание её прерывается, она перестаёт ощущать себя.

Откуда ни возьмись, сбоку появляется Мадина. Она протягивает руку и пальцами правой ладони начинает легонько скрести соседку по плечу.

Почти, как её старший сын, когда она брала его в их общую постель, несмотря на протесты Серёги.

– Спи, – просит Мадина, – до рассвета ещё часа три.

Но Алёнка, как взведённая пружина: она твёрдо решила покинуть санаторий до подъёма.

Иначе она не успеет на автобус, и её обязательно перехватят…

У неё очень развито внутреннее чувство. Она просыпается минут за двадцать до побудки, быстро забрасывает всю свою немудрёную одёжку в чемодан.

Последний раз окидывает взглядом Мадину: дай Бог, девочка, тебе счастья.

Бодрящий воздух последних двух недель осени заставляет её поёжиться.

Но цель поставлена, а значит, никто не сможет её отказаться от задуманного плана…   

Бабушка

Она и не собиралась в Каспийск, но позвонил зять: «Приезжайте, пожалуйста, мне, наконец, удалось уговорить Алёнку, послезавтра она уезжает в кисловодский военный санаторий. У нас очень тревожно, я дома почти не бываю. Беспокоюсь о пацанах. Малышу нужны прогулки, да и сами знаете, готовлю я не ахти. На яичнице они долго не протянут, малышу бы какие-то смеси. Пельмени ему давать ещё рано. Не прожуёт своим единственным первым зубом».

Конечно, она сорвалась в поездку, благо директриса пошла навстречу. Отпустила без содержания на пару недель.

Алёна до самой остановки старалась не забыть самого главного. Какие у кого из сыновей предпочтения в блюдах, почему нужно хотя бы раз в ночь подойти к среднему: спит беспокойно, постоянно раскрывается, под утро чуточку промерзает и тогда может напрудить прямо в постель.

Эти деталей было очень много, запомнить их все не было никакой возможности… 

*   *   *

Средний внук её и спас. Она вскочила от того, что он громко шевелился, воюя с одеялом. Ножки запутались, он злился.

Бабушка подошла, погладила по русой головушке, прошептала: спи-спи.

Потом вышла на балкон. Достала сигарету.

Чиркнула спичкой, и в ту же секунду небо раскололось.

Взрывная волна выдернула железо арматуры, которая держала балкон, в два счёта.

И как в замедленной съемке он начал оседать вниз.

Она инстинктивно вцепилась в ограждение.

Перед самой землёй её снова подбросило – видно на первом этаже рванул газ в одной из квартир.

Взрыв был сильный.

Она сорвала пару ногтей, но удержалась.

Поэтому упала ногами с небольшой высоты, когда уже бетон балкона, самартизировав, погасил самый сильный удар о землю.

И тут же бабушка инстинктивно посмотрела вверх.

Там, где была их трёшка, стояла густая пелена.

Женщина перемахнула через перила, и задумала подняться в свою квартиру, вдруг внуки и зять нуждаются в её помощи.

Но было уже поздно – внизу, в подъезде была груда искорёженного бетона и металла, на высоте полыхал пожар и раскалённый воздух, словно выдавливаемый из гигантского тюбика зубной пасты, уже примерялся оранжевыми языками к обломкам деревянных перил, готовясь сожрать всё, что даст ему новой силы. 

*   *   *

Что было дальше – она плохо помнит. Её просто перемкнуло от горя.

Там свет, от пламени, тут темнота, чьи-то предсмертные стоны и крики.

Какие-то люди, которые мечутся рядом, в бессилии.

Потом вой сирен пожарных машин и карет «скорой помощи».

К ней поспешили медики, сделали укол.

Мало ли что? Сотрясение мозга, как минимум.

Очнулась она в больничной палате.

За окном уже стоял день.

– Как там мои? – схватила за рукав белого халата доктора обезумевшая от горя бабушка.

– А вы из какой квартиры? 

– Не помню… – честно призналась женщина. – Помутилось в голове. Но у меня был зять, Серёжа, высокий такой, силач, и трое внуков – восьми и шести лет и полугодовалый малыш.

– Я уточню и сообщу вам, – пообещал врач и распорядился. – Поставьте ещё один укол, пусть отдыхает… 

*   *   *

На следующий день с нею никто не разговаривал. И на второй, и на третий. На вопросы не отвечали, только суетливо отводили глаза.

И сама она не могла преследовать медиков – пережало нерв в пояснице.

Не перевернуться, ни тем более встать.

Обездвижена. 

… Вечером на пятый день в палате появилась без кровинки в лице Алёнка.

Заботливо подоткнула край одеяла, поцеловала маму и тут же разрыдалась…

 

Джоныч

Их погранотряд подняли перед рассветом. Боевая тревога.

Поставили боевой приказ – перекрыть дороги, по которым могли проскочить лица, причастные к террористическому акту.

Эта была только малая толика, которую они могли сделать для своих погибших товарищей.

Встреть хотя бы одного из террористов, Джоныч готов был загрызть этого недочеловека зубами. 

Но главное искусство пограничного командира заключается не в том, чтобы маячить впереди, на боевом коне.

За более чем десяток лет службы на границе майор усвоил главное – нельзя предоставить противнику даже секундный коридор возможности.

Этого вполне достаточно, чтобы «раствориться» в лесу.

А значит, их потом достать труднее.

… Он ещё раз проверил «секреты». Или места мини-засад.

Всё выглядело вполне естественно – врослись ребята в ландшафт. Не то, что веточка не хрустнет – листок не пошевельнётся.

Вроде бы мышеловка захлопнулась, и можно отдыхать.

Свою позицию Джоныч подготовил с особой тщательностью.

Зорким взглядом отметил местечко, где ошалевшие от безнаказанности быстрые весенние и осенние воды ни за один год «проточили» нечто вроде небольшой вымоины. И каждый раз «обкусывали» коричневатую твердь почвы. И сейчас здесь, в аккурат, мог практически незамеченным постороннему взгляду расположиться человек.

Замерев на столько часов и дней, сколько понадобится…

Джоныч поудобнее распластывается на земле. Чтобы ни одна нога, ни один сустав не испытывали перегрузки, не занемели, не шевельнулись.

Можно лежать органично слившись с почвой несколько суток, но потом одно движение, маленькое шевеление могут погубить…

Джоныч всегда всё просчитывал до самой последней мелочи. Почти, как легендарный Шерлок Холмс.

Да что там, английский литературный детектив. В Чечне о герое Конан Дойла мало кто слышал.

Но если в каком-то высокогорном ауле произносили два волшебных слова – «Шайтан идёт…» «диспозиция» моментально менялась.

Каждый знал – начальник мотоманёвренной группы не расположен к проявлениям слабости.

И тем более к шуткам.

Сколько раз бывало: в секунду «вычисляет» неприметного с виду человека, начисто лишенного каких-то кричащих примет, который направляется в лес с грузом, состоящим из нескольких литровых бутылок подсолнечного масла.

Нет, они торчат из-за пояса, выглядывая желтыми пробками. Напротив располагаются на поясе равномерно, что бы «помогайку» не скрючило в одну сторону.

На случай, что «носильщик» будет разоблачен, всегда есть отмазка, мол, семья у брата большая, что им эти 10-12 бутылок масла, «на один зубок».

– Бутылки будут храниться в сарае на погранзаставе, – выносит решение Джоныч. – Раз в неделю приходите, и будете получать по две бутылки. – Сколько у вас? Двенадцать? На полтора месяца хватит…

И каждую неделю вручали по паре пластиковых бутылок.

На этом направлении число «несунов» резко снижалось. А Джоныч появлялся в другом лесу, и там перекрывал тропу снабжения.

И вскоре его ещё больше зауважали, начали называть секир-башка.

Серое утро сменило рассвет, короткий день растаял очень быстро.

Сколько таких засад создали в те ноябрьские сутки?

Ничего подозрительного в районе действий мотоманёвренной группы не было обнаружено…

Их оцепление сняли после того, как прошли сутки.

В ночь с 17 на 18 ноября 1996 года. 

Алёнка

Днем 17 ноября она ехала на автобусе до Махачкалы. 

Дремала.

Сказывалась тревожная и почти бессонная ночь.

Где-то в Нефтекумске, во время короткой стоянки, в автобус зашли две женщины чуть постарше её.

Начали шептаться.

Алёнку разбудила фраза: сволочи, взорвали жилой дом.

Она подскочила.

– Взорвали?  Дом? Где именно?

– Не знаю точно, – ответила одна. – По новостям в полдень передали. 

– Кажется, в Каспийске, – уточнила вторая.

– А где именно? – подскочила к ним Алёнка.

– Женщина, не вскакивайте с места во время движения! – осадил её пожилой водитель. – Вы упадёте, что-нибудь себе сломаете, а отвечать я буду? Вернитесь на своё место.

…В Южно-Сухокумске, где стоянка автобуса была пять минут, встревоженная женщина выскочила и подбежала к окошку кассира автостанции.

– Вам куда? – устало поинтересовался тот.

– Скажите, а правда в Каспийске дом взорвали?

– Вам докудова, женщина? – не меняя выражения лица, переспросил пожилой мужчина.

– Я уже еду, до Махачкалы. Женщины в автобусе сказали, что был взрыв…

Лицо кассира стало серьезным.

– Нет, ничего об этом не слышал. Я прихожу сюда к шести утра, а ухожу после пяти вечера. Но если бы что-то было, представляете, какой бы был здесь шум!

Может быть, слышали звон, да не знают, где он.

…Когда она вернулась в автобус, обе пассажирки из Нефтекумска мирно посапывали. Алёнка не решилась их будить.

А когда сама проснулась, оказалось, что обе попутчицы сошли то ли в Кочубее, то ли в Кизляре.

И вообще пассажиров осталось не так-то много, да и то, в основном из Кисловодска и Пятигорска. Понятно, они ничего не слышали.

На северном автовокзале Махачкалы бурлила обычная жизнь. 

До Каспийска было всего ничего – 30-40 минут.

Рукой подать.

А потому Алёнка решила пробежать по магазинам.

До Нового года полтора месяца, лучше что-то подкупить родным именно сейчас – в предновогодней суете в Махачкале вечно не протолкаться.

Серёге она купила рубашку с коротким рукавом, с острыми треугольниками воротника. Понравился рисунок ткани – темно-синяя и ярко красная нити бегают друг за другом, образую ровные квадраты.

Но главное качество материала – «дышит» в любую жару.

Старшему сыну купила три нотные тетради – пригодятся.

Среднему – настольную игру.

Младшему комбинезон на весну, на первую годовщину рождения.

Не забыла и про маму – холодной зимой всегда пригодятся вязаные тапочки…

Нагрузившись, Алёнка вскочила в автобус, предвкушая, сколько будет радости от её возвращения. 

И только спустя пару минут почувствовала гнетущую тишину.

Нет, пассажиры не молчали. Кто-то обхватил руками седую голову и покачивался. Женщины всхлипывали, но ни слова не говорили. Все погрузились в какое-то свое горе.

– Все-таки взорвали?! У нас? – подскочила на своем сиденье Алёнка.

– У нас, Алёна Васильевна, – начала пробираться к ней женщина, в которой она узнала одну из соседок по дому. Та уехала то ли в Кизляр, то ли в Хасавюрт ухаживать за парализованной свекровью.

– Взорвали наш дом…

Алёнка онемела.

Потом едва выдохнула:

– Все живы?

– Не знаю, сама еду узнать. У меня же муж и дети остались в доме...

Первым делом, Алёна подскочила к будке телефона-автомата. Набрала номер оперативного дежурного.

Тот её узнал, но с ответом замялся.

– Не могу ничего сказать, Алёна Васильевна, у дома работают спасатели. Всех, кто подаёт признаки жизни достают из-под обломков.

– А мои? Мои? – почти по-звериному простонала женщина.

– Не могу знать, – вздохнул офицер. – Будем надеяться на лучшее… 

Семь кругов ада…

Человеческая память избирательна.

Она сохраняет самые счастливые секунды человеческой жизни, но выжигает огнём то, от чего можно сойти с ума.

Очевидно, бережёт психику. 

Может быть не до конца.

Но старается.

 *   *   *

Следующие свои семь дней жизни молодая женщина помнит смутно. Они отложились в памяти урывками. Где-то эта нить воспоминаний длиннее, где-то обрывается ударом высоковольтного напряжения – об этом забудь…

Ей хочется помнить обо всём, но не получается.

Что-то ярче, что-то большая серая точка, даже не огни святого Эльма – причесанно-разглаженные. 

Болото забытья…

Так она говорить врачам.

И они кивают. Верят...

А ей хочется, чтобы отстали, не приставали со своими расспросами. 

*   *   * 

Первое её ощущение от вида полуразрушенного дома – страх.

От квартиры, в которой они жили – развилины.

Кругом суетятся какие-то люди.

– Спасатели, – поясняет ей та же женщина, из автобуса.

И бестактно не скрывает своего облегчения:

– Наша квартира на первый взгляд не пострадала. А вот ваша…

Но Алёну это сейчас, по большому счёту, не волнует…

– Вы чем-то отвлеките солдат из оцепления, – а я проскочу в свой подъезд. Надеюсь, что Серёга и дети ещё живы.

В первые минуты при виде трагедии надежда на лучшее – самая оптимистичная. Кажется, что твое появление  решит исход любой ситуации.

«Они живы, живы… – уверяет себя Алёна.

Через определенный промежуток времени объявляется режим тишины.

Все замолкают, чтобы услышать, откуда раздаются стоны, чтобы освободить из бетонного плена выживших.

К ним в первую очередь направляются спасатели.

Солдаты из оцепления останавливают Алёнку.

– Куда вы? Туда нельзя. Вдруг перекрытия обвалятся, и вы погибнете…

Она бьется в этих чужих руках, как птица в тенетах.

Сейчас в ней столько адреналина, что её не удержать и трем-четырём солдатикам.

На помощь к ним приходит ещё столько же.

Усталость, чувство времени – реальность происходящего перекрывает буквально все ощущения.

– Вам бы отдохнуть, мама, – еле слышно говорит один из восемнадцатилетних парней оцепления.

– Мама???

Она снова бросается на солдатскую цепь.

– Меня зовут дети! Неужели вы не слышите? Как можно быть такими бесчувственными?

Её снова не пропускают.

Так продолжается всю ночь и весь последующий день.

Она ещё не знает, что в общей сложности спасательная операция продлится более 80 часов.

Где она спит? Что ест?

Об этом даже рассказать не в силах.

Ей придаёт силы то, что руководит спасением всех погребенных под завалами пограничников и членов их семей, в том числе её детей и мужа, – Сергей Шойгу, министр по чрезвычайным ситуациям.

Это надежда на чудо.

Хотя она и понимает, что присутствие министра может спасти только живых. Тем, кто погиб в этом аду, уже ничего не поможет. 

*   *   *

Когда приступают к разбору завалов её квартиры, обезумевшую от горя молодую женщину, словно, пронизывает током.

До этого она уже насмотрелась мёртвых. И детей, и взрослых, которых уже вынесли.

А сейчас очередь её «трёшки».

Первой выносят зимнюю курточку старшего сына.

Она, пусть и в пыли, но абсолютно целая.

Алёнка радостно подхватывает этот комок ткани на лебяжьем пуху, прижимает к груди и впервые чувствует, как её отпускает.

Она кружится по площадке перед своим бывшим подъездом в вальсе, что-то напевает и не слышит, как кто-то из пацанов в военной форме тяжко вздыхает: похоже, свихнулась…

 

*   *   * 

Первым выносят Гену, старшего сына.

Ещё за полминуты до этого её снова окружают плотным кольцом.

Не дают даже пошевелиться.

Потом у останков подъезда появляется очередной спасатель.

Он бережно несёт на руках младшего, словно боясь его потревожить в вечном сне.

Крепкие руки удерживают её так, что её даже сползти не в силах…

Какая-то невесомость и одновременно опустошённость.

«Следующий – Серёга», – беззвучно шепчут почти высохшие губы. – А потом средний и мама…»

Очередная группа выносит замотанное в брезент длинное тело.

Так и есть.

«Я тебя всегда буду любить…» – это уже не губы, а какие-то импульсы в угасающем мозгу.

На «появление» последнего мёртвого сына Алёна уже почти не реагирует.

Ей осталось одно – умереть. После того, когда вынесут мамочку.

Но в ближайшие несколько минут из подъезда никто не выходит.

– Мамочка, – оглашает место скорби Алёнин голос.

И как в тумане слышит она голос офицера-спасателя.

– В этой квартире больше никого нет. Ищите не среди мёртвых, а живых… 

*   *   *

Алёна всё ходит и ходит вокруг развалин.

Она знает, что тела мужа и сыновей уже увезли в морг.

Надеяться на что-то бесполезно.

В один из этих кошмарных дней к ней подскакивает ещё один офицер, но не спасатель, а пограничник.

– Как вы себя чувствуете? Готовы удержать себя в руках? Вас хочет видеть генерал армии Николаев Андрей Иванович,  директор федеральной пограничной службы.

Стройный, высокий генерал шагнул навстречу ей, сгорбленной от горя, и сразу же сообщил:

– Ваша мама жива и находится в местной больнице. Она по большому счёту не пострадала. С нею вы можете увидеться сразу после нашего разговора.

Не буду говорить дежурные фразы, скажу от всего сердца: чем я могу помочь вам?!

Чем? Да ей никто уже не поможет. Ни сейчас, ни позже.

Кто-то из адъютантов шепчет тихонько на ухо:

– Просите квартиру в Москве…

Мог ли директор ФПС предоставить ей квартиру в столице?

Конечно же, мог.

Но в тот же миг она почувствовала, никуда она из Каспийска не уедет.

До окончания дней своих.

– Я хочу похоронить мужа с сыновьями. На родине его родителей,–  еле слышно произносит она. – Я слышала, что для всех жертв теракта сделают один общий мемориал. Здесь, в Каспийске.

А мне хочется навещать их последний приют со свёкром и свекровью, поплакать вместе, вспоминая о самых счастливых мгновениях своей  жизни…

– Мы исполним вашу просьбу, – так же тихо растягивает слова Андрей Иванович. – А теперь – к маме. Но как-то тактичнее, она ни о чём не знает… 

*   *   * 

Вечером на пятый день в палате, где лежала мама, появилась без кровинки в лице Алёнка…

До этого она одна была вместе со своим горем.

Муж, три сына. 

И им никогда не узнать, что для перевозки их в Пятигорск был организован военный спецборт, что очень многие жители города, в котором родился и вырос Серёга, пришли проводить его с сыновьями в последний путь.

Люди плакали, и эти слёзы были хрустальными от чистоты...

На десятый день после гибели семьи Алёнка вышла на службу.

Чтобы не сойти с ума…  

 

Джоныч

Рассказ о трагедии простой русской женщины, посвятившей несколько лет службе на границе, не оставил равнодушным никого в пограничном отряде, в котором проходил службу Джоныч.

Был, как в стародавние времена объявлен сбор средств, пустили шапку по кругу.

… Примерно через полгода после тех трагических событий Алёна получила денежный перевод на 200 тысяч рублей.

Деньги были большими.

Ей стало немножечко стыдно.

Как будто она спекулирует на своём горе.

Но в то же время они были такими нужными – ей очень хотелось, чтобы памятник на могиле мужа и трёх сыновей был таким, чтобы мимо него не мог равнодушно пройти ни один человек, не пролететь ни одна птица… 

*   *   *

Алёнка не сохранила этот бланк перевода. Помнила, что он был подписан каким-то странным отчеством – Джоныч…

*   *   *

А спустя некоторое время на пороге её новой квартиры появился невысокий офицер в зелёной фуражке.

Галантно, по-гусарски, поцеловал ей руку и представился всё тем же отчеством:

– Джоныч…

Она в порыве не сдержала слёз и всё повторяла – спасибо, спасибо! Вы тогда мне очень помогли переводом.

…Они пили душистый чай, их беседа сначала такая скованная и слегка настороженная, постепенно освобождалась от затруднённости, смущения.

Мама, которая была тут же, вначале помогала и дочери, и гостю избавиться от чувства неловкости, но потом чутко разобралась, что третий – лишний, и тактично ушла покурить.

Джоныч ещё не раз приезжал к Алёнке.

Через два года они поженились.

Алёнка родила одного за другим троих сыновей.

Такая вот сила духа у наших русских женщин.

Может быть, в чём-то не до конца воспетая… 

Необходимое послесловие

Выпуск молодых офицеров  Московского пограничного института ФСБ России 2020 года проходил в яркий солнечный день.

На этом торжестве присутствовала и Алёна.

Она не видела никого, кроме старшего сына – Серёжи.

Его зелёная фуражка выделялась на фоне лазоревого неба. Стройный, неимоверно красивый, им любовались все, кто собрался на плацу.

Она вдруг подумала, что как счастлива будет та неизвестная ей пока девчонка, которую он полюбит и назовёт своей женой. Или та, что выберет его, заставляя сердце трепетать и учащённо биться.

Внезапно у неё подкосились ноги, на память пришли слова Серёжи-первого: будущий пограничник – ответственный, дисциплинированный и добросовестный…

Как непроста жизнь.

Она ничего не пожалела – ни горя горького, ни радости: и весна, и лето, и осень. А если повезёт, то и зима не за горами. Под голубыми небесами…   

______________________

© Москаленко Юрий Николаевич