Памяти Эмиля Сокольского | Статьи | Главная | Научно-культурологический журнал

Памяти Эмиля Сокольского

(№1 [391] 07.01.2022)

Автор: Александр Акопов

Новость о его уходе ошарашила. Вначале не верилось, казалось – слухи, случайность, ошибка, пока Леонид Санкин не написал: «Страшная новость». Из его поста я впервые узнал, что «Сокольский» – псевдоним, и подумал: мы же не были близки, я практически ничего не знал о нем, кроме того, что он был автором Релги. Как-то не сложились отношения, как с другими ростовскими коллегами-писателями. Видно, сказывалась его скромность, не очень он любил быть в открытом общении, бывать на мероприятиях и т. п. Поэтому я напишу только то, что знаю, о нем, как авторе. Поверьте, читатели, этого хватит на воспоминание о человеке, который достоин самого высокого уважения и памяти, уход которого из этой жизни больно отозвался в моем сердце…

Конечно, я всегда читаю внимательно публикуемые тексты и проникаю в них, но в эти дни, после 2 января, я заново перечитал и просмотрел их, вспомнил и заново открыл для себя много нового… С этим и поделюсь.

«Вначале было слово…»

Пушкин — все-таки удивительное имя! Всегда мы чувствуем легкое волнение, стоит услышать: обнаружена новая строчка поэта, появилось новое свидетельство о нем. Такова уж магия личности Александра Сергеевича, что любая деталь, с ним связанная, полна для нас высокого значения; места, где бывал поэт, зовутся пушкинскими, и побывать в них означает много больше, чем просто посмотреть местность.
Именно для «осмотра местности» заехал я летом погостить в Калязин, что на юго-востоке Тверской области. И вдруг… встретил след Пушкина…

Я как раз собирался на Псковщину, загоревшись стремлением посмотреть неизведанные ещё уголки, в том числе Михалёво, бывшую усадьбу гусара Бухарова среди лесов и озёр, что от Порхова километрах в сорока; увидеть легендарный Пушкин Камень, где поэт задумывал вступление к «Руслану и Людмиле»…Увидеть Михалёво, отыскать Пушкин Камень стало моей душевной необходимостью…

И вот, наконец! Близ дорожки, что вывела меня на поляну, чернел сильно осевший в землю валун. Я вернулся к нему – он, Пушкин Камень... Обращённый к лесу, заграждавшему затон, вызывал он чувства едва ли не мистические, словно таинственный знак языческих ритуалов... Но вот и сидение, и спинка, – на трёх человек хватит!

Святые Горы, Михайловское, Тригорское и Петровское – пожалуй, самые знаменитые пушкинские места в России. Но они не единственные на псковской земле. После них в первую очередь хочется назвать Голубово. Здесь, неподалеку от Михайловского, в усадьбе своих старых друзей, барона и баронессы Вревских, Пушкин бывал несколько раз, и каждое посещение было ему в радость.

…Поехать в Стехново стоит хотя бы ради того, чтобы полюбоваться дивной дорогой – и наверняка задуматься: ведь и при Пушкине всё это было: по-северному тёмный лес, наступающий со всех сторон, плавающие на холмах поля, синие гористые дали.

Думал о некогда знаменитых провинциальных усадьбах России – Беково, принадлежавшей знакомцу Пушкина и Боратынского Адриану Устинову, и Зубриловка, которой владел знаменитый род Голицыных; расположенные на территории нынешней Пензенской области, они из-за неудобств рейсового сообщения редко посещаются любителями старины…Зубриловка, голицынское родовое имение – неужели сохранилось?

... Зубриловка не отпустила меня надолго. Через год, в конце лета 1999 года, я вновь поехал в Пензенскую область. Добираться решил теперь от станции Вертуновской, что в получасе от Тамалы, – так поступал Борисов-Мусатов. Но на станции его ждали лошади…

Побывал в окрестностях Болдино, в селе Ветошкино, составил историю семьи Пашковых и других людей, так или иначе имеющих отношение к А.С. Пушкину…

Побывать в местах, где творил художник, в местах, вдохновлявших его – значит лучше понять его творчество; эту истину особенно вспоминаешь в Болдине, где в памятные осенние месяцы Пушкина посещало небывалое вдохновение…Чтобы полюбить Болдино, чтобы понять настроения Пушкина – здесь нужно пожить, совершая неторопливые окрестные прогулки и даже путешествия; ведь даже те места, где гений бывал проездом – значительны, его взгляд, ум, память – впитывали всё, что проходило перед его глазами, и так или иначе воплотилось в его произведениях.
«Болдинский» период Пушкина имел величайшие последствия для русской литературы, и об отцовской усадьбе поэта написано много. Меньше известно о пушкинских соседях – знакомцах поэта, отношения с которыми в деревне зачастую были продолжением столичного общения; меньше известно об их усадьбах, которые, несмотря на многие утраты, ещё сохраняют аромат пушкинской эпохи, ещё дают простор воображению и позволяют окунуться в атмосферу, питавшую вдохновение Пушкина и его современников…

Этой аллеей, создающей иллюзию бесконечности, было сказано всё... Чувство прекрасного, идеал бессуетной, мудрой жизни, широта замыслов, хозяйская хватка, размах души, – многое можно было прочесть... И я подумал, что, может быть, ради этой неоглядной аллеи я и приехал в такой глухой, мало кому известный уголок России…

А если отвлечься от содержания, не удержусь, чтобы не привести для демонстрации авторского стиля этот замечательный период. Прочтите его, гурманы стилистики, медленно…

Я вошёл под полог вековой рощи, высматривая небогатые усадебные приметы. Её густота оказалась обманчивой: здесь было довольно просторно. Липы сторонились друг дружки, выражая этим свою самостоятельность, свою самоценность, и встреча с каждой становилась маленьким событием; некоторые, однако, всё же собрались в аллею, важную, сумрачную, подзаросшую, – развалились, расслабились, – наверное, в духе самого хозяина; большая поляна – композиционный центр парка – выглядела бы весьма парадно, если б не травянистые ямки, полные дождевой воды; за поляной вставали новые громады лип, мешались в ясенях; правее, за ивняком, среди травы и кустов едва угадывались залитые цветением пруды; дальше, в зарослях, прочерчивались изгороди, темнело что-то – то ли дом, то ли сарай, из-за чего парк, обедневший, позаброшенный, принимал вид колхозных угодий – как оно и есть теперь на самом деле. Времена ухоженных аллей, уютных беседок, богатого барского дома в два этажа ушли безвозвратно…

Публиковался он в relga.ru с 2007 по 2015 гг. Всего в журнале вышло 30 его текстов, но 23 из них – с 2008 по 2010 гг. Главное в этот, самый активный период его творчества в Релге, – это очерки, опубликованные по следам его литературоведческих поисков. Как истинный российский литератор, влюбленный в русскую литературу, любознательный, ищущий, увлекающийся, он занялся поиском следов великих деятелей русской культуры, сначала и прежде всего, А.С.Пушкина. Но как? Посещал места, где бывал Пушкин, жили его родственники, друзья, соученики по лицею – села, деревеньки с усадьбами и старинными домами и постройками, встречался с сотнями разных людей – хранителей легенд и передаваемых поколениями обывателей слухов, свидетельств, уникальных предметов и документов, которые берегли жители глубинки. Ездил – где на поезде, где на автобусе, на частных автомашинах и на случайно проезжающих телегах, но больше всего пешком: когда кончались проезжие дороги, и шофер или возница показывал лишь направление, куда идти дальше по бездорожью, но также потому, что хотел почувствовать своими ногами тропинки, по которым прогуливался русский гений, вобрать в себя дух природы, которая Его окружала, восхититься сохранившимися знаками его присутствия. Конечно, увиденное накладывалось на глубокое знание письменных источников, в том числе писем и рукописей множества разных свидетелей и исследователей разных эпох. Ночевал, где придется. Питался как случится, уставал до изнеможения и – был счастлив! Это ли не чудо!

Но не только Пушкин был объектом его поисков.

Вот фрагмент очерка о родине Радищева:

Палата оказалась барским домом Радищевых. Преображенская церковь сохраняла свой исторический облик: большая апсида, крытая галерея на колокольню. За церковью весело, нарядно цвели красные флоксы, пропустив дорожку к памятнику Радищеву. Влево отступали два непримечательных деревянных строения: длинное – бывшая школа, ныне музей, маленькое – дирекция музея. За домом земля торопливо уходила под легендарный овраг, по-над которым охотно выстроились берёзки.
Я вернулся к радищевским постройкам. Теперь можно было пройти в парк.
О нём-то справочники и промолчали; поэтому я понимал: эти свободно рассаженные тополя, вязы, три высоких снопа жёлтых акаций, садик с дикими яблонями – теперешняя дань памяти старинному парку. Но за молодыми посадками я вдруг увидел кудрявые, художественно взлохмаченные вековые липы: ближний ряд, дальний ряд, и – за поляной – разошедшиеся друг от друга, задумавшиеся, – всего-то около двадцати… Однако они берегли обаяние старого парка, хранили дух барского имения! Сидя на траве, под их мощными кронами, я испытывал несравненное удовольствие. На душе было тихо и тепло.

Есть рассказы о родовом поместье Батюшковых – селе Данилове, и о родовом имении Михаила Павловича Бестужева-Рюмина – Кудрёшки Нижегородской области. Побывал неутомимый Сокольский в усадьбе Берс, где гулял Лев Николаевич Толстой, прошелся по аллеям, полюбовался окружающей природой. И в усадьбе Красный Рог, где «прожил счастливейшие свои годы поэт и драматург Алексей Константинович Толстой».

О Чехове и Таганроге две статьи – 2007 и 2011 гг. Мне показалось, что он собирался заняться капитальным исследованием Чехова, откладывая его до времени, которое так и не осуществил. То же о Кольцове и Воронеже – интересно, хорошо написано, но чувствуется, что ему хотелось ещё.

Все очерки о писателях выглядят естественными: писатель пишет о писателях. Но неожиданно появляются в героях Сокольского и композиторы. И проявляется его интерес и глубокое проникновение в музыку…

Сергею Рахманинову посвящены три больших материала – очерк «Рахманинов на Дону» – о пребывании и творческих встречах Рахманинова в Ростове-на-Дону и Таганроге, в Ростовской области. Постоянно проявляя исследовательский интерес, Сокольский останавливается на встречах с Мариеттой Сергеевной Шагинян, но так подробно, что эти страницы могут обогатить ее биографию, описанную много раз и ею, и другими авторами. В другой публикации – «На родине Сергея Рахманинова» стиль изложения меняется на научный, используются ссылки на источники, приводится список литературы из 32 источников. А в третьей публикации – «Дальние дороги к Рахманинову» – рассказ об усадьбах в селениях Игнатово Нижегородской губернии и Ивановка Тамбовской, которые являются важными вехами биографии композитора. Все три текста опубликованы в промежутке с 10 января по 20 февраля 2009 года.

«В уединении с Моцартом» – зарисовка о знакомом А.С.Пушкина по литературному кружку музыкальном критике А.Д. Улыбышеве и его имении в Лукино вблизи Нижнего Новгорода. Заканчивается она так: «На обнесённом клёнами монастырском дворе – гранитный столб с бюстом Улыбышева: современный скульптор И.И. Лукин придал лицу первого русского моцартоведа иронично-любопытное и слегка покровительственное выражение. Словно барин по-прежнему наблюдал за состоянием усадебного хозяйства! И, наблюдая, молча подбадривал работающих: «Вижу, стараетесь».»

Касательно темы музыки – есть публикация о популярном исполнителе 60-х–70-х годов ХХ века Аркадии Северном, певце Соломоне Хромченко, композиторе Сигизмунде Каце, авторе легендарной песни о Великой Отечественной – «Шумел сурово брянский лес».

Сокольский – автор не только очерков и зарисовок на основе собственных наблюдений в путешествиях по историко-культурным местам. Наряду с ними были опубликованы и литературоведческие исследования, и рецензия на роман Алексея Макушинского «Пароход в Аргентину», и чисто художественное произведение – романтический рассказ «Семирамида» о любви к человеку и природе, слиянии, растворении в ней…

Особняком стоит интереснейшая статья-расследование «Князь Тюмень, или Записки из Калмыцкого монастыря» – о двухвековой истории уникального монастыря и попытках его восстановления. Вот ее начало: «Поселения в Калмыкии редки и невероятны: беспорядочные, на первый взгляд, скопления однообразных домиков, и не увидать среди них башенок калмыцких храмов или, как их принято называть, хурулов, – деревянные культовые памятники Калмыкии после себя следов не оставили… Впрочем, один хурул, самый красивый и богатый, был возведён из камня, и славился далеко за пределами калмыцких степей; многих путешественников, следовавших Волгой до Астрахани, он удивлял и восхищал своим диковинным обликом».

Такие живые, по горячим следам написанные очерки с неизменным эффектом присутствия, меня восхитили. После третьей или четвертой публикации замучила меня совесть, как редактора, и я сказал ему: «Эмиль, мне неудобно, что за такие уникальные работы я не могу вам платить гонорар, может, вы вначале где-то опубликуете, где заплатят, такие очерки возьмет любой толстый журнал, а я потом сошлюсь и дам в своей редакции?

И он ответил – никогда не забуду – «да ладно, Александр Иванович, послужим еще русской культуре…» Я потом на каждой встрече с авторами повторял эти слова… Встречи я организовывал периодически с приглашением авторов и других приятелей, учеников и причастных к моей работе. Хотелось их объединить и вместе приятно время провести. Тогда еще можно было найти скромный ресторан с вполне приемлемыми ценами, именно как место неторопливого дружеского общения с нормальным отношением персонала к клиентам, больше того – заинтересованностью к происходящему. Мы с Лешей и Элей демонстрировали разные интересные иллюстрации на тему отчета о работе Релги, я зачитывал приходящие мне письма от авторов и читателей из разных стран, рассказывал истории вокруг этого. (Сейчас это невозможно, увы, по многим причинам: смене владельцев, отношений между людьми, общественной ситуации). Эти встречи происходили в связи с «юбилеями»: 100 вышедших номеров, 200, 250, 300, а также 10, 15, 20 лет издания. Сокольский, видимо, вследствие своей скромности или нахождения вне Ростова в это время, приходил на такие встречи очень редко. Теперь трудно установить точно, но перелистав архив, я нашел его отклик на 200-й номер и фотографии только на одной встрече – по поводу выпуска 300-го номера.

Вот его отклик, опубликованный в юбилейном выпуске среди других, когда я попросил активных авторов при желании высказаться о типе и направлении издания, в чем постоянно сомневался. Привожу его дословно, чтобы показать его отношение у журналу и профессиональный взгляд на издание (а не только чтобы похвастать)). Подчеркну: ни малейшей настойчивости я не проявил, мы ничего не обсуждали, просто прислал по почте:

http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/w...;level1=main&level2=articles

Журнал новаторский

Что меня сразу обрадовало в журнале – абсолютная невозможность инерционности, непредсказуемость облика каждого выпуска. Я говорю, конечно, не о рубриках, которые давно уже определились, – о материалах. Самое главное, они читаемы. Так писали до революции: авторы даже сугубо «специальных» статей избегали сухости изложения, за текстом чувствовался живой человек, личность. «Relgа» утверждает эту почти утраченную традицию. «Научно-культурологический журнал» – лично для меня это звучало солидно, академично и… скучновато как-то. Но стоило раскрыть содержание, как возникала картина совсем живая: по соседству с рубриками «Наука и техника», «Естествознание», «Общество» – «История», «Культура», «Творчество»… Насколько главному редактору нужно быть внутренне свободным человеком, чтобы не замыкаться в рамках узкого направления. Наука, политика, художественная литература (проза и поэзия) с публицистикой, искусство – собрались в этом журнале вместе, словно доказывая, что они не могут и не должны существовать отдельно друг от друга. Всё-таки «рулевым» такого издания должен быть не только человек от литературы, не только человек, чувствующий слово, но и – широко образованный, широкого круга интересов… К счастью, в нашем случае так оно и есть.
Как не хватало такого журнала… В этом смысле – то есть в смысле тематической наполненности его, органического единства публикующихся разноплановых материалов, «Relgа» – журнал новаторский, журнал прорыва. Впечатление такое, что Александр Акопов принял решение порвать с общепринятыми традициями, сойти с проторенной дороги и двинуться по бездорожью. Оговорюсь: порвать с традициями означает – противостоять традиции и, следовательно, признавать её. Иные же «новаторы» имеют смутное представление от традиции, оттого не признают его и лихо строят фундамент своего творчества на пустоте. Получается нечто невыносимо претенциозное и чаще всего бессмысленное, а иначе и быть не может: ибо ничто не происходит из ничего.
Позиция «лучше не рисковать, пусть всё будет по-прежнему, незачем рушить то, что есть, поскольку новое может быть не одобрено» – увы, давно уже не воспринимается как порочная. Да, есть журналы, представляющие искусство, есть литературно-художественные, есть спортивные, есть – общественно-политические, и прочие и прочие журналы… И в каждом отдельно взятом – широта интересов их авторов, конечно, по определению недопустима, «ненужные» темы остаются за бортом. Боязнь не справиться? Боязнь прослыть эклектичными? Или – вполне похвальная преданность «своему направлению»? Читая «Релгу», этими вопросами к редактору не задаёшься, они попросту теряют смысл. Журнал живёт, как сама жизнь, многоцветно, свободно, не чуждаясь ничего «постороннего». Интересно живёт! И обогащает нас – литературно, культурно, научно. Всяко.
Вспомнилась замечательная цитата из Владимира Солоухина (его «Камешки на ладони»), пересказываю своими словами: «У человека в жизни два основных поведения: он либо катится, либо карабкается. Те, кто катится, быстро устают от жизни, карабкаться же можно хоть до девяноста – и быть бодрым и в форме». «Relgа» идёт в гору, всегда молодая и полная сил.

А это он пришёл на встречу по поводу 300-го выпуска, 2011 г.:

(Вот, пиша эти строки, подумал: самые серьёзные, постоянные авторы релги, надежные и понимающие авторы все же оказались именно ростовские писатели, поэты, критики. Снова засомневался: может, следовало журнал сделать литературно-художественным? Ведь все мои усилия по созданию постоянного актива авторов по науке, образованию, инженерии, естествознанию не привели к успеху…)

В заключение приведу его авторскую страничку с активным перечнем всех публикаций, в каждую из которых желающие могут войти прямо отсюда. Читайте, наслаждайтесь.

А по поводу его трагического и несправедливо раннего ухода из жизни – я согласен с христианскими пожеланиями: «Пусть земля ему будет пухом!» И – «Царство ему небесное». Но еще думаю, что писательское сообщество должно озаботиться изданием через СП его книги. Я не знаю всех его работ, но 20 из опубликованных мною в relga.ru уже в книгу складываются…

http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/w...;level1=authors&userid=785

Эмиль Сокольский родился в Ростове-на-Дону. Окончил геолого-географический факультет Ростовского государственного университета. Автор публикаций об исторических местах России, литературоведческих очерков и рассказов. Печатался в журналах «Аврора», «Музыкальная жизнь», «Театральная жизнь», «Встреча», «Московский журнал», «Наша улица», «Берегиня дома твоего», «Подьем», «Слово», «Дон» и других. В настоящее время работает редактором литературно-художественного журнала «Ковчег» и краеведческого альманаха «Донской временник» (Ростов-на-Дону).

Острое ощущение жизни

(№14 [302] 05.12.2015) | Творчество

Дом есаула. Очерк

(№12 [300] 05.10.2015) | История

Князь Тюмень, или Записки из Калмыцкого монастыря

(№16 [254] 05.11.2012) | История

"По-над Доном сад цветёт», или утешение Алексея Кольцова

(№20 [238] 20.12.2011) | Культура

Грустные сумерки Таганрога

(№18 [236] 10.11.2011) | Культура

Восхищенный Доном. Зарисовка о Дмитрии Веневитинове и его имении.

(№12 [230] 10.07.2011) | Культура