Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Творчество
Красавица. Рассказ
(№7 [397] 05.07.2022)
Автор: Вениамин Кисилевский
Вениамин Кисилевский

Даша Рабинович – моя единственная подруга. Мы с ней знакомы пропасть лет, в школе за одной партой сидели. С тех пор много прошло через мою жизнь людей, мужского пола и женского, дружила, любила, без некоторых уже и жизни своей не представляла себе. Двор, школа, университет, работа, отдых, сюда же случайные знакомства, да мало ли всего.  Но как-то так получилось, что теперь, когда маячит передо мной рубежный для женщины тридцатник, друзей у меня, кроме Дашки, по большому счёту не осталось. Нет, я не страдаю от недостатка общения, скорее, наоборот, тягочусь подчас необходимостью общаться с людьми, которые не нужны мне и не интересны. Приятели, знакомые не перевелись, друзей, кроме Дашки, нет.

 Комплекс неполноценности мне не ведом. Это естественно, если женщина хороша собой, а я ведь не просто хороша, я красива. Даже очень красива. И всегда была красивой. Была самой красивой девочкой в детском саду и на утренниках изображала всяких там снегурочек и принцесс. Была самой красивой девочкой в школе, и мальчики осаждали меня с первого класса. Была самой красивой девушкой в университете с подобающим  отношением ко мне преподавателей и студенческой братии. 

А ещё я престижная женщина. То бишь такая женщина, появиться с которой «на людях» льстит мужскому самолюбию. Ибо очевидно, что мужчина должен обладать несомненными достоинствами, дабы заслужить  право на общество красивой женщины. Или, что одно и то же, обскакать на этом выпендрёжном поприще ушлых конкурентов. Не говоря уже о том, что, кто бы спорил, и поласкать красивую женщину наверняка приятней, чем рядовую гражданку. 

 Я не только красива, но и умна. Из хорошей, интеллигентской семьи, достаточно по нашим меркам образована, начитана. Со вкусом у меня тоже всё в порядке – и одеться, и подать себя умею. И вредных привычек у меня нет. К спиртному я равнодушна, разве что покурю иногда с Дашкой. Я, наконец, как писывали когда-то в характеристиках, морально устойчива. Уже хотя бы потому, что брезглива и воротит меня от жлобства, разнузданности в любом проявлении. Потом, я врач, и не самый, надеюсь, плохой. Заветная мечта едва ли не каждого мужика – иметь под боком собственную докторицу. Очень удобно.  

  Был когда-то очень симпатичный фильм, литовца Подниекса, если не изменяет мне память, с интригующим названием «Легко ли быть молодым?». Так вот, легко ли быть красивой? В моём случае не только красивой, но и со всеми нескромно перечисленными выше довесками. Не могу и не хочу судить о других и за других. Зато всё о себе я знаю. Мне двадцать девять, живу с родителями в двухкомнатной «хрущёвке», работаю  рядовым кардиологом в захудалой поликлинике, если бы не папа с мамой, на одни колготки, а они у меня рвутся удручающе быстро, зарабатывала бы. Замужем не была, жениха нет. В том смысле, что нет мужчины, за которого хотела бы выйти замуж. Из друзей – одна Дашка. И на том спасибо, без Дашки я вообще зачахла бы. Дашку я люблю.

Красотой Даша не блещет, но очень привлекательна. Настоящий русский тип. Верней, тот тип, который повелось называть русским. Русоволоса, круглолица, курноса. Худосочностью и в детстве не отличалась, теперь же налилась, округлилась, перетекла в комплекцию, уважительно или щадяще именуемую дородностью. Впрочем, Дашу это мало волнует. Её, счастливицу, вообще мало что волнует. Она восхитительно, неподражаемо ленива. Не ленью бездельника и захребетника, а неистребимой тягой к вальяжному, созерцательному покою. И очаровательно медлительна. В словах, в движениях, в улыбке. Даша, с кошачьей грацией сидящая с ногами на диване и глядящая умиротворёнными, с чуть приспущенными веками зеленоватыми глазами, − олицетворение уюта, домашнего покоя и тепла. С ней молчать так же хорошо, как и разговаривать. У Дашки в сравнении со мной есть одно немалое преимущество – собственная квартира. Великое женское благо. 

Дашкина фамилия у всех вызывает изумление. Это не её фамилия, мужа. Мишка Рабинович был хорошим парнем и хорошим мужем. Это я их, кстати, познакомила. Нет, он не умер и не пропал, они развелись. Из-за преферанса. К нему друзья приходили играть в преферанс, другой квартиры у них не было. Курили, спорили, засиживались допоздна. Однажды Дашкино терпение лопнуло. Сказала Мишке, что ещё одни посиделки – и она ему больше не жена. Тот сопротивлялся, уговаривал её, что не велика беда, если раз в неделю соберутся ребята. И ведь не может он им заявить, что жена-де запрещает ему водить в дом друзей. Дашка считала, что может. Коса на камень, при всей Дашкиной уживчивости, психанули вдруг оба, чего только в жизни не бывает. Пыталась я пресечь это безумство, но безуспешно. Не лишним будет сказать, что женились они по обоюдной любви, я тому свидетель. Рассказать кому-то, из-за чего расстались два умных, любящих человека – не поверят же! И, тем не менее, как анекдот можно рассказывать. Мишка в довершение ко всему классный программист, хорошо зарабатывает. Он уже полтора года женат, у него годовалая дочь. К Дашке изредка забегает чайку попить и покалякать, денежек ей подбрасывает. Без них Даша со своей нищенской зарплатой лаборанта давно бы ноги протянула. 

Фамилия Даше, сами понимаете, жить не помогает. Даже при её очевидной славянской внешности. Порой очень-очень не помогает. Я, помнится.  советовала ей не брать после замужества Мишкину не просто семитскую, а ставшую почему-то анекдотической фамилию. Не из антисемитских, боже упаси, побуждений советовала. Чтобы не усложнять жизнь. И ей, Даше, и, если Мишка согласится, будущим детям. Не она, увы, первая, и не она последняя, жизнь такая. Дашка тогда на меня обиделась. Но ведь девичью свою фамилию и после развода не вернула. Не потому, что сохранила к Мишке такие уж симпатии. И не из принципа. Всего-навсего избавила себя от муторной суеты со всякими хождениями, бумажной волокитой, очередями. Не по нутру ей. В этом вся Дашка, и за это я её тоже люблю.

У меня и фамилия безупречная − Орлова. А с дискриминацией  я столкнулась один раз в жизни. Пострадала из-за своей внешности. Чем была просто ошарашена. Университетская приятельница моя работает в добротной областной больнице, узнала, что в реанимационном отделении возникла вакансия. В стационар, тем более такой, попасть очень непросто, и перейти туда из моей замороченной поликлиники лишь мечтать можно было. Приятельница позаботилась обо мне. К тому же заведующий отделением доводился ей каким-то дальним родственником. Она договорилась о встрече, и я, суеверно натощак, точно в назначенное время предстала перед своим будущим, как надеялась, начальством. К визиту, разумеется, подготовилась. Строгий костюм, минимум косметики, взгляд смышлёной собаки. 

Он мне сразу понравился. Будь он лет на пятнадцать-двадцать помоложе, я бы, пожалуй, могла и увлечься им. Хотя принципиально никаких амурных и даже с намёком на таковые дел с женатыми мужчинами стараюсь не иметь. Мне вообще такой тип мужчин по душе − поджарый, с просторным лбом и твёрдыми, резко очерченными губами. А седой ёжик на голове не старил, придавал, наоборот, ему шарма и мужественности. Но более всего привлекли меня его глаза. Внимательные светло-карие глаза умного, много повидавшего и знающего себе цену человека. 

Я села напротив, по-ученически сложила руки на коленях. Он долго, откровенно разглядывал меня, потом негромко сказал:

− К сожалению, я не смогу предложить вам работу.

− Почему? − огорчилась я. – Уже кого-нибудь взяли?

Он снова помолчал, а когда заговорил, я вконец растерялась. Нет, сказал, не взяли, и приятельница отрекомендовала меня ему с самой лучшей стороны. Да он и сам видит, что человек я достойный, глаз у него намётанный. Но есть у меня один дефект, подсказывающий ему, что мы не сработаемся. 

− Какой дефект? – захлопала я ресницами.

− Вы очень красивы. Слишком красивы. У меня с вами будут проблемы.

И я прозрела. Господи, примитивщина какая! А я-то, дурёха, сказки начала сочинять – лоб такой, глаза такие… Обыкновенный старый похотливый козёл. Нашёл дефективную! И даже не считает нужным хоть как-то завуалировать предлагаемую сделку. Сейчас мне, чтобы заполучить работу, требуется лишь загадочно улыбнуться и так же прозрачно намекнуть, что проблем может и не быть. Вот уж этого он, наглец, не дождётся. Надо было, конечно, уходя, сказануть ему на прощанье пару нелестных слов. Чтобы счёт сравнять. И чтобы не думал он, что любая пакость остаётся безнаказанной. Или по крайней мере взглядом хлестануть, чтобы удостоверился, что не все такие дешёвки как он. Но ни того, ни другого я делать не стала. Противно было. Тем более противно, что он мне в самом деле понравился, поверила ему вдруг. 

− Жаль, − сказала я, вставая, − видать, не судьба. − И всё-таки не удержалась, добавила: − Буду, значит, жить дальше со своими дефектами, а вы со своими.

Тут и он прозрел. Оказалось, он умеет краснеть. Вот уж не подозревала, что такие хваткие, циничные люди не разучились ещё краснеть.

− Фу, − досадливо поморщился он. – Ерунда какая-то получается! Да погодите вы, сначала выслушайте меня!

Я выслушала. Стоя, не присаживаясь. И поведал он мне, что у него в отделении работают в основном молодые мужчины. И у них сложился хороший, дружный, работящий коллектив. А моё появление наверняка внесёт, не может не внести, большую смуту. Начнутся неминуемые влюблённости, ухаживания, ревности, выяснения отношений. Что поделать, такова, увы, мужская природа. Вне зависимости от того, буду или не буду я  отвечать кому-нибудь взаимностью. Он такие ситуации не раз уже в жизни претерпевал, так что сомневаться не приходится. А ему всего год до пенсии, потом откажется от заведования, и хочет он этот год прожить по возможности без лишних проблем. И не может он допустить, чтобы развалился с таким трудом подобранный и вышколенный им коллектив. Тем паче, что реанимационное − не чета любому другому отделение, они должны быть единой, спаянной командой. Я должна понять это и не обижаться.

− Значит, мне, чтобы стать членом вашей работящей и спаянной команды, пришлось бы делать пластическую операцию? − съязвила я. – Нос, например, свернуть, или зубы повыдирать?

− Гениальная идея, − впервые улыбнулся он. − Хотя, боюсь, даже это не очень-то испоганило бы вашу внешность. Вы, доложу вам, редкостно красивый экземпляр. 

− Спасибо за комплимент, − не вернула я ему улыбку. − Всего доброго вам и вашему спаянному коллективу. 

Шла к двери, и почему-то до последнего надеялась, что он остановит меня, возобновит разговор. Но не остановил и не возобновил. Я, экземпляр, шагала к выходу по длинному больничному коридору и не знала, плакать мне или смеяться.

А в нашем бабьем царстве, поликлинике,  и мужчин-то почитай не было, разве что дружок мой хирург Гоша. Мужик весёлый, неглупый, животастый, выпивоха и бабник, успевший трижды жениться и заиметь, соответственно, троих дочерей, называл их спиногрызами. Мне Гоша нравился, не в чувственном, понятно, смысле. Знал он бесчисленное множество анекдотов, смешно их рассказывал и вообще мужиком был лёгким, незанудливым. Единственный мужчина, которому «дозволялось» изредка поприставать ко мне, эдакий дружеский «производственный», на грани фола, флирт. Ну, конечно же, «возмущалась» я, по рукам его шлёпала. Но по рукам, не по щекам. Правила игры соблюдала. И он тоже соблюдал, грань эту не переходил. 

С друзьями мужского пола у меня проблемы с девчоночьих лет. Ведь все или почти все выбирают партнёра не только для себя. Хоть и стыдятся самим себе в это признаваться. Нечто вроде показателя собственной качественности. Партнёр должен соответствовать. И невольно смотрим мы на него или неё оценивающими глазами других. Вплоть до того, что зачастую не решаемся встречаться с понравившимся человеком, способным вызвать иронические усмешки окружения. Самое смешное, что происходит это не только в школярском возрасте. У меня, признанной красавицы, эта дурацкая проблема вырастала до гигантских размеров. Не могла себе позволить выбрать «обыкновенного» парня. Требовался принц. А где они, принцы? Боялась я разочаровать подруг, и не только подруг, смотревших на меня восхищёнными и завистливыми глазами. 

То же самое и с замужеством. Все уверены были, что уж я-то отхвачу себе такого муженька, какой другим не снился. Рассчитаюсь я своей красотой за земные и неземные блага. Так долго и упорно вдалбливали в меня эту мысль, что я и сама поверила. Но возникла и обратная связь. Далеко не каждый парень, а затем и мужчина решался покорять меня, даже просто знакомиться. Считали, что нет у них шансов, а быть пренебрежительно отвергнутым самолюбие не позволяло. Не однажды случалось такое с ребятами, которые понравились мне. 

Впрочем, особи мужского пола нравились мне редко. Всё-таки планку держала высоко, не разменивалась. Это уже не для окружения, для себя. Невинной в свои двадцать девять, конечно же, не осталась. Девственность я потеряла в пятнадцать лет. И отдалась не по любви, даже не по симпатии. Меня изнасиловали на новогоднем школьном вечере. Три пьяных гадёныша из выпускного класса. Заманили, затащили в дальний пустой класс, поиздевались. Я потом хотела покончить с собой, если бы не Дашка, наверняка руки на себя наложила бы.

Жить я осталась, однако история эта бесследно для меня не прошла. Нет, мужененавистницей не стала, но долго ещё даже случайное прикосновение мужской руки вызывало опасливо-гадливую дрожь. Спасибо Глебу, исцелившему меня. Глеб был тем самым принцем, которого ждут девушки и которого ждала и дождалась я. С ним я поняла, какая это радость − любить и быть любимой. Но он уехал. В другую страну. Звал меня с собой, а я не рискнула. В основном из-за мамы с папой. Никогда себе не прощу. Теперь уже ничего не поправить. Он женился, новости о нём узнаю от общих знакомых. 

Были у меня потом ещё две интимных связи. Без любви. Нравились они мне, конечно, иначе не соглашалась бы, но не более того. И физиология давала о себе знать, куда ж от этого денешься. Что хуже всего, после первой же близости нравились они несравнимо меньше, Глеб ли тому причиной, или сломалось что-то во мне. А уж о том, чтобы соединить жизнь с кем-либо из них, и мысли не возникало. Восставало что-то во мне, как тисками держало. Счастливая Дашка, она никогда не комплексовала. 

Даша Мишке не изменяла, но после развода кое-какие мужички у неё водились. Я всех их знала, тайн у нас друг от друга не было. И удивлялась её невзыскательности. Создавалось порой впечатление, что ей попросту лень сопротивляться. Особенно нравилась она южным мужчинам. Беленькая, округлая Даша сражала их наповал. Опять же боюсь показаться националистской, но я к этой братве, особенно к приезжей, залётной, отношусь с немалым предубеждением, больно уж много негожего о них наслышана и навидана, в поликлинике ведь работаю. Живу в страхе, что может Дашка влипнуть в какую-нибудь скверную историю. Застав у неё однажды залётного такого джигита, наглого и вида бандитского, устроила ей потом настоящий скандал. Дашка обещала мне, что впредь будет осмотрительней, хотелось бы в это верить. 

Сама же я сейчас пребывала в довольно длительной лирической паузе. Ни с кем не встречалась. Ни настроения не было, ни желания. Но прежде всего − не было того, с кем хотелось бы встретиться.  И совсем испортилось настроение после визита в это реанимационное отделение. Прошла уже неделя, а я всё переваривала в себе тот злополучный разговор с Дегтярём. У него и фамилия, накручивала я себя, была какая-то мажущая. И звали тоже вычурно: Матвей Самсонович. Как его, интересно, жена, близкие зовут? Мотя? Очаровательное имя для такого мужика.

Неожиданно поймала себя на том, что думаю об этом Моте подозрительно часто. И не только подробности нашей беседы вспоминаю. Вспоминаю его узкое лицо со светло-карими, устало-насмешливыми глазами, алюминиевый ёжик на голове. Вспоминаю, а это для меня в мужчинах едва ли не самое значимое, его крупные, белые, прекрасной лепки руки, которыми безостановочно вертел он − привычка такая? нервничал из-за того, что отказывал мне? − синий фломастер. И безмерно удивилась, когда вдруг поняла, что хочется мне подержать эту руку в своей руке. А ещё − провести ладонью по его седому ёжику − колючий ли, мягкий?

Попытаться объяснить это словами невозможно. Это не было даже намёком на мимолётную влюблённость, увлечение. Да и не могла я увлечься и тем более влюбиться в старого, старше моего отца, мужчину, наверняка деда уже. Тут было что-то другое. Какое-то навязчивое, патологическое желание снова увидеть его, услышать его голос и, самое необъяснимое, коснуться его руки, волос. Казалось почему-то, что лишь таким сомнительным способом смогу избавиться от наваждения.

Но вызревала ещё одна идея, достойная лукавого, от Евы длящегося, роду-племени, – поквитаться с ним. Нет, не отомстить – не настолько я пакостная женщина. Просто заставить его побывать в моей шкуре. В шкуре отторгнутого человека. Пусть бы он влюбился в меня, а я бы до него, экземпляра, не снизошла. Не по Сеньке, мол, шапка. У него свой спаянный коллектив, а у меня свой. Правда, несколько подмочена была эта увлекательная забава тем, что мне вдруг в самом деле захотелось, чтобы он в меня всё-таки влюбился. Чертовщина какая-то.

И я созрела, начала вынашивать планы нашей случайной встречи. Здесь особых проблем не было, ведь в одном с ним здании, только этажом ниже, работает та моя приятельница. В поликлинике я принимала в первую смену, заканчивала в три, он же наверняка оставался в своём проблемном отделении дольше, тем более в операционные дни. При большом желании пересечься с ним труда не составляло. 

Ну, ладно, − размышляла я, − допустим, пересеклись, даже, если повезёт, перекинулись парой слов. Дальше что? Не назначать же ему свидание. Устраивать новую случайную встречу? Мне нужны были хотя бы четверть часа, чтобы спокойно, не наспех, пообщаться с ним. И обязательно наедине, что в больнице сделать непросто. И вообще желательно не в больничной обстановке, когда он в халате и «при исполнении». Оптимальный вариант – чтобы он, допустим, немного проводил меня. Поговорили бы о том-сём – и, убеждена была, закончилась бы эта чертовщина. Никаких прикосновений не понадобилось бы. Но не поджидать же его, прячась за углом. Причём неизвестно сколько времени – он ведь может и до ночи там торчать. Во-первых, я уже не в том возрасте и положении, чтобы опускаться до столь унизительных приёмов. А во-вторых, он, скорей всего, приезжает и уезжает на машине, не под колёса же мне бросаться. 

И я решила положиться на удачу. Съезжу в больницу, покручусь немного, а там как получится. Сделать это решила не откладывая, следующим же днём, но, по поговорке, человек предполагает, а Господь располагает. Вечером зазвонил телефон.

equation_1.pdf Ольга Петровна? – спросил мужской голос.

− Да, кто это? – ответила я, пытаясь припомнить, кому он принадлежит.

− Некто Матвей Самсонович, если не забыли ещё такого.

Теперь узнала. А насчёт того, не забыла ли, много могла бы ему интересного рассказать. Изумилась так, что едва трубку не выронила. И, конечно же, задала, растерявшись, глупый вопрос:

− Как вы узнали мой номер?

Будто так уж трудно было сообразить, что он родственник приятельницы, сватавшей меня ему.

− Сердце подсказало, − хмыкнул он, и я сразу же явственно вспомнила, как он улыбается.

− Что оно вам ещё подсказало? – Я понемногу приходила в себя.

− Знаете, − уже, судя по голосу, не улыбался, − у меня после нашего разговора остался неприятный осадок. Откровенно сказать, всю неделю покоя не даёт. Боюсь, вёл себя, мягко выражаясь, не по-джентльменски.

− Вы передумали и хотите взять меня со всеми моими дефектами? – Я уже способна была острить, но тут же подосадовала о двусмысленно прозвучавшем «взять меня». 

− Я по случаю оказался недалеко от вашего дома, − уклонился он от ответа. − Если вас не затруднит минут через десять-пятнадцать выйти, мы могли бы продолжить наш диспут. Совсем ненадолго.

Я ответила не сразу. И не только для того, чтобы, соблюдая неписаные правила вековой игры, не соглашаться сразу на мужское предложение встретиться. В самом деле творилась какая-то чертовщина. Всё мною придуманное необъяснимо сбывалось, вплоть до прогулки вдвоём. Зато в одном сомневаться не приходилось: он мною заинтересовался. И наверняка не только, как потенциальным сотрудником. Стал бы он иначе телефон мой разыскивать и по случаю возле дома околачиваться. Уйти из поликлиники мне очень хотелось, но желание пообщаться с ним было не меньшим. 

− Разве что ненадолго, − сдержанно произнесла я и деловито закончила: − Через двадцать минут.

Девятнадцать из двадцати провела у зеркала. Вышла красивая и задумчивая. Он уже ждал. Без халата, в тёмном костюме, выглядел стройней и моложавей.

Я протянула ему руку, и первый номер концертной программы – прикосновение – состоялся. Ладонь у него оказалась тёплой и сухой. Чему я порадовалась – со школьной поры питаю отвращение к потным рукам. Ничего, однако, не почувствовала. Сердце не дрогнуло, но и разочарования не ощутила. Просто поздоровались. Вот и голос его, теперь нетронутый телефоном, услышала. Тоже не событие. 

Сказал он, что счёл неудобным приглашать меня в больницу, выбрал этот, нейтральный вариант. Благо погода хорошая и надеется он, что не очень побеспокоил меня своим внезапным появлением. Я слушала вполуха и удостоверялась, что интуиция не подвела меня: дабы развеялось моё наваждение, достаточно было ещё раз повидаться с Мотей. А каков на ощупь его серебристый ёжик, не принципиально уже.  Теперь меня больше занимала практическая сторона – захочет ли он принять меня в своё отделение. Вот ради этого стоило понравиться ему. И если попытается сейчас кадрить меня – а для чего тогда припёрся сюда? – не намекать ему на Сенькину шапку. Но и никаких авансов не выдавать, пусть проникнется, что ни о какой сделке и речи быть не может. 

Октябрь в этом году выдался погожий, но день заметно сократился. Сейчас, в начале восьмого, быстро темнело, я уже с трудом различала его лицо. А он, соответственно, моё. Что не в мою пользу. Хорошо бы ему пригласить меня, например, в кафе – вот, кстати, на углу светится, − посидели бы, кофейку попили, веселей говорилось бы и слушалось. И удобней, чем бродить взад-вперёд по плохо освещённой улице. 

В кафе он меня не пригласил, прошли мимо. И говорить пришлось не ему, а мне. Обрёл он волею обстоятельств право, какое прежде ни одному мужчине без моего на то желания не выпадало: получать информацию о моей сугубо личной жизни. Сделал он это элементарно, всего-навсего сказал:

−  Не сочтите меня невежливым, но мне бы хотелось узнать о вас побольше. Вы же понимаете, Ольга Петровна, это не праздное любопытство. 

− О личной жизни тоже? – с намеренным  смешком ответила. Хоть и не сомневалась, что стержневые данные – замужем ли, дети, как и с кем живу,   узнал он у своей родственницы.

− Разумеется, не на уровне свечки, − тоже рассмеялся он. Даже не рассмеялся, а как-то несолидно, по-мальчишески хохотнул, словно мы не с ней, а с ним в одних аудиториях посиживали. 

Работодатель ведь, пришлось откровенничать. Когда и что закончила, где и кем работала, чему научилась. О личном − что ему профессионально следовало знать: мужа и детей нет, поэтому любые дежурства для меня не проблема. И в обозримое время обзаводиться семьёй и, соответственно, беременеть не собираюсь. Иными словами: не сбегу в декретный отпуск, поставив его перед необходимостью снова искать и учить другого врача. Извечная головная боль всех руководителей, кстати.

– Не зарекайтесь, − покачал он выцветшим бобриком. Помолчав, прибавил: − Но верно и то, что ваши приснопамятные дефекты всё-таки способны попортить жизнь и вам, и моим драгоценным однополчанам. 

Чтобы сменить не доставлявшую мне удовольствия тему, дерзко спросила:

– Надеюсь, и мне полезно будет узнать, чем занимается влюбчивый коллектив реанимационного отделения во главе с бдящим о его нравственности шефом? 

Уже совсем стемнело, мы поравнялись с Дашкиным домом, на третьем этаже светилось её окно. И мне вдруг пришла в голову лихая мысль. Затащить его к Дашке, попить вместе кофейку, может, и винцо у неё сыщется, потрепаться, расслабиться − и никуда от меня этот Мотя Самсонович не денется, я очень постараюсь. И вообще вряд ли сыщется человек, если он не дремучий бирюк, который бы не проникся симпатией к сотрапезникам, не захотел понравиться гостеприимным хозяевам. А за Дашкой дело не станет. Заодно почти наверняка смогу определить, вызвал он меня только по «морально-производственным» соображениям или всё же приглянулась ему как женщина. Зябко повела плечами, вздохнула:

− Что-то стало холодать, Матвей Самсонович. Слушайте, есть хорошая идея. Здесь моя подруга живёт. Давайте заглянем на пару минут, кофеёк горячий сообразим.

Он остановился, вытянул шею, силясь разглядеть в надвигавшейся тьме моё лицо. Я его понимала. Ведь это уже классика: женщина приглашает мужчину зайти выпить чашечку кофе. Что не к себе домой, а к подруге − не существенно. Почти равносильно тому, что предлагает многообещающее продолжение встречи. Кстати сказать, вызревавшую мыслишку влюбить старикана в себя, а потом щёлкнуть по носу, я ещё не похоронила, держала про запас. Опасалась, что задаст он такой же классический барашкин вопрос «а это удобно?», но Матвей Самсонович лишь беспроблемно плечами пожал:

− Что ж, идея зрелая. Но с одним небольшим дополнением: кофе соображать буду я. 

Подивилась я этому дополнению, но большого значения не придала. Придавливая кнопку Дашкиного звонка, тревожилась я, что подружка может быть дома не одна, с каким-нибудь кавалером. Самый нежелательный вариант: с таким, кого за один стол с Мотей сажать нельзя, печальный опыт имелся. Но везение не покидало меня, Дашка пребывала в одиночестве. В своём игривом халатике, преступно являвшем миру львиную долю  белейшей спелой груди, валялась на диване с очередным детективом. 

Я всегда завидовала Дашкиной невозмутимости. Моё неожиданное появление с незнакомым пожилым господином нисколько её не смутило. Я, чтобы сразу же внести ясность, выпалила, едва переступив порог:

− Дашенька, это Матвей Самсонович, заведующий реанимационным отделением, я тебе рассказывала. А это, Матвей Самсонович, бесценная моя подруга. Мы, Даша, всего на несколько минут, кофейком согреться. Кофе у тебя, надеюсь, не перевёлся?

− Не перевёлся, − разулыбалась Даша, протягивая ему руку. − Рада познакомиться, доктор. Между прочим, у меня для согревания что-нибудь и покрепче кофейка найдётся. Если, конечно, вы не убеждённый трезвенник.

Умница Дашка, палочка моя выручалочка, мгновенно оценила ситуацию. Оставалось выяснить, как Мотя отреагирует на напиток «покрепче».

Он и здесь не стал чиниться, посетовал лишь на то, что невольно попал впросак, заявившись в гости с пустыми руками, пообещал не остаться в должниках. После чего попросил у Даши позволения самому приготовить кофе и направился в ванную мыть руки. 

Воспользовавшись его отсутствием, я быстренько посвятила Дашку в причину нашего с Мотей появления и в план дальнейших действий. Всё сводилось к тому, что мы − почему-то я говорила о нас двоих – должны растопить Матвея Самсоновича до восковой  мягкости, чтобы лепить затем из него нужные нам фигуры. Прежде всего для того, чтобы решился вопрос о моей дальнейшей работе. Есть у меня, сказала я Дашке, ещё одна хитрая задумка, но пока говорить о ней преждевременно. Дашка озаботилась тем, что в холодильнике у неё всего одна, и то початая, бутылка вина, маловатая для растопления нехилого мужика. Я возразила, что сила не в количестве, а в качестве сопровождения. 

Проявить себя во всём желаемом блеске великого умельца по сотворению кофе Моте, к его искреннему огорчению, не удалось. Кофе у Дашки был растворимый. Но посидели мы славно. Приемлемых съестных припасов у Дашки отродясь не водилось, поэтому закуска была выставлена более чем скромная и причудливая. Малосольные огурчики из мною же подаренной Даше банки маминой заготовки, её же клубничное варенье, художественно нарезанные мною ломтики колбасы, два бумажных стаканчика йогурта и обречённо затвердевшее в битве с быстротечным временем бисквитное печенье. Зато кофе вдоволь и оформление затейливое. Мы-то с Дашкой ко всему этому были привычные, молодые наши желудки не роптали, но и опасения, что великовозрастный доктор спасует перед таким экзотическим ассорти, оказались напрасными. 

Приторно-тягучий  Дашкин кагор пили мы маленькими глотками, чтобы подольше хватило. Стоило это делать хотя бы для того, чтобы послушать очередной Мотин тост. Доводилось мне бывать в компаниях очень высокого интеллектуального уровня, слушать людей остроумнейших, великолепных рассказчиков, признанных корифеев застолья. Но вряд ли кто из них мог бы потягаться с Матвеем Самсоновичем.

Мотя был бесподобен. Вот уж не ожидала от степенного, убелённого классическими сединами доктора такого юного задора и темперамента. И не только байками нас развлекал, анекдотами смешил. Обладал он уникальным даром о самых, на первый взгляд, обыденных вещах и событиях рассказывать так, что глаз от него отвести было невозможно. Казалось, говори он с нами ночь напролёт – до утра бы ему с тем же пылом внимали. И как-то незаметно перестала я замечать сокрушительную возрастную разницу между нами, давно не бывало мне так легко и хорошо. 

Говорят, женщина любит ушами. И немало тому примеров, когда редкостные красавицы выбирают себе в любовники и мужья неприметных внешне, но ярких, умных и, особенно, остроумных мужчин. Эзоп – хрестоматийный пример. Матвей Самсонович, убеждена, мог бы при желании очаровать любую женщину одними своими речами. Но я только сейчас разглядела, насколько он хорош. Той нечастой мужской красотой, которую неспособны загубить ни время, ни печали. Которая с годами лишь набирает крепости как, расхожее сравнение, благородное вино. И я бы, наверное, уже не хотела повстречать его былым юным и чернявым – такой, с упрямым седым ёжиком на лобастой голове, был он мне милей. Как же я раньше не заметила, что и тяжёлые веки, и кинжальные продольные складки на его щеках не следы увядания, а олицетворение неколебимой мужественности, прочного, надёжного мужского характера. Рядом с ним все мои прежние молодые и прыткие избранники – вода на киселе.

Вряд ли тут дело в выпитом вине, хотя питок я никудышный и легко пьянею. И сколько я того вина выпила?  − неполная бутылка на троих. Но сомнение во мне зародилось просто немыслимое, даже крамольное. Пришлось бы мне сейчас выбирать между навсегда, казалось, полонившим моё сердце Глебом и нынешним Матвеем Самсоновичем – призадумалась бы. Фантастичней всего, что революция эта во мне свершилась за какие-то час-полтора. 

Не избежала его магнетической притягательности и Дашка. Очень любопытно было за нею наблюдать. Кокетничала с ним напропалую, зеленоватые глаза её заискрились отмытым, изумрудной чистоты блеском. Уж наверняка не по моему заданию. 

Но Даша была мне не соперница. Я уже знала, что всё больше и больше нравлюсь Матвею Самсоновичу. Не играло роли, что он ни взглядом, ни словом не отдавал мне перед Дашей предпочтения. И вообще держался так, словно мы все трое бесполые существа. Но какой была бы я женщиной, если бы не почувствовала, что желанна глядящему на меня мужчине?

Бутылка опустела, кофе уже душа не принимала. Я заметила, что Матвей Самсонович тайком поглядывает на часы. И тут огорошила меня Дашка. Включила свой старенький магнитофон, нашла какую-то восточную, протяжную музыку, сделала перед Матвеем Самсоновичем дурашливый книксен. Тот, естественно, изобразил радостную готовность. Я смотрела, как они танцуют – медленно, едва переступая ногами. Дашка, не укрылось от меня, незаметно старалась приобщиться к нему своей выдающейся грудью, но партнёр своевременно и ловко разворачивал подружку, сохраняя целомудренную дистанцию и что-то улыбчиво ей нашёптывая. А я поймала себя на том, что завидую. Дождалась, пока закончится мелодия и, всякие условности  презрев, сменила Дашу. Прижиматься к нему я, наученная нескладным Дашкиным опытом, не стала, да и никогда не позволила бы себе, как бы мужчина мне ни нравился. Но хотелось, очень хотелось, чего тысячу лет со мной не случалось.

Танцевальные объятья далеки от любовных, однако и этих для меня хватило, чтобы получать едва ли не сексуальное наслаждение. Ощущать на своём теле его красивые руки, слушать его колдовской голос. Он говорил, что давно так чудесно не проводил время и, будь на то его воля, ни за что бы отсюда не ушёл. Но не предполагал, что столь долго здесь задержится, время уже позднее, а ему необходимо ещё сделать сегодня несколько важных для него звонков. Я поняла, высвободилась из его рук и сказала:

− Дашенька, Матвей Самсонович спешит, нам надо уходить. 

Она как-то неопределённо повела плечами и туманно улыбнулась:

− Вольному воля.

От Дашкиного дома до моего десять минут ходу. Мы, словно сговорившись, прошли это расстояние молча, лишь изредка перебрасываясь короткими, мало значившими фразами. Достигли моего тускло освещённого подъезда, вошли, сказать не берусь, я ли к нему первой потянулась, он ли ко мне. Целовались мы страстно, исступлённо, терзая, мучая друг друга. То самое наваждение. Я дошла до такого невменяемого состояния, что, страшно сказать, готова была отдаться ему тут же, в этой замызганной парадной. Со стоном оторвалась от него и, задыхаясь, прошептала:

− Матвей Самсонович, я хочу, чтобы вы знали. Я ваша, ваша и только ваша. И буду ждать вас. Всегда буду ждать.

Он, не выпуская моей руки, снова приблизив ко мне лицо и вглядываясь в меня, как тогда, возле Дашкиного дома, когда предложила ему зайти выпить кофе, так же тихо ответил:

− Вы, Оленька, само совершенство. И невозможно, удручающе красивы.  Такая красота создана на погибель мужскую. Понимаете? – на погибель. 

− Моя красота тоже ваша, − повторила я…

Долго не могла заснуть, лишь перед самым рассветом забылась ненадолго. Раскрыла глаза, опять с головой погрузилась в коварный омут томительных воспоминаний и грёз. Сердце отчаянно колотилось, вдруг ощутила я, что не выдержу это испытание, если не выплеснусь, не разрешусь от этого мучительно сладкого бремени. И какое счастье, что есть у меня Дашка, единственный в мире человек, способный выслушать и понять.

Тихонько, чтобы не разбудить родителей, выскользнула из дома, побежала по тёмной ещё, непроснувшейся улице к спасительной Дашкиной пристани.

Звонить теперь не было надобности, ключ от Дашкиной двери у меня имелся.

Ни клацанья замка, ни моих шагов они не услыхали. Измаялись, наверное, так, что мертвецким заснули сном. Горел ночник. Покрывало сползло, меня почему-то особенно поразило, какие у Матвея Самсоновича волосатые ноги…

__________________________

 © Кисилевский Вениамин Ефимович

Чичибабин (Полушин) Борис Алексеевич
Статья о знаменитом советском писателе, трудной его судьбе и особенностяхтворчества.
Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum