К 180-летию Петра Кропоткина

Трудно представить себе более предвзятое отношение обывательской мысли, какое сложилось за долгие времена в отношении одного из самых дерзких, ярких и нравственно чистых политических учений, а именно – в отношении анархизма. При его упоминании публике начинают мерещиться довольно  отвязные герои советских кинолент, перемотанные пулеметными лентами, в заломленных папахах, лихо рассекающие в сумбурные 20-е по южным степям  на гремучих тачанках."Бей красных пока не побелеют, бей белых пока не покраснеют"  – пожалуй-то и всё. 

"Становясь анархистами, – писал в конце XIX века один из основоположников учения Петр Кропоткин, – мы объявляем войну не только отвлеченной троице: закону, религии и власти. Мы вступаем в борьбу со всем этим грязным потоком обмана, хитрости, эксплуатации, развращения, порока – со всеми видами неравенства, которые влиты в наши сердца управителями, религией и законом. Мы объявляем войну их способу действовать, их форме мышления. Управляемый, обманываемый, эксплуатируемый, проститутка и т. д. оскорбляют прежде всего наше чувство равенства. Во имя Равенства мы хотим, чтоб не было больше ни проституции, ни эксплуатации, ни обманываемых, ни управляемых".

В поисках исторических ориентиров анархизм замахнулся на основы: скрепы власти, путы веры и законническую скрижаль. Довольно обоснованно, надо признать, уличив триединое начало человеческого общежития в узурпации права считаться единственно верным цивилизационным маяком. А именно – замешанным исключительно на принуждении: идеологическом, государственном, правовом. Анархистов это сильно раздражало. Более того – заставляло на редкость самоотверженно бороться за право во всеуслышание объявить о неправомочности всяческих норм, требующих от человека покорности во имя торжества долгоживущих стереотипов.

О силе убеждённости строителей анархизма в правоте своего яркого учения мы убеждаемся на примере изучения грандиозной судьбы одного из творцов анархической мысли Петра Алексеевича Кропоткина. Блестящая родословная чуть ли не с рюриковичскими корнями, княжеский род, сановное окружение, императорский круг, элитная школа, глубокий ум, литературное мастерство, дар неутомимого естествоиспытателя. В итоге – один из самых знатных и дерзких беглецов Петропавловского каземата, поднявший цену вопроса на максимальную высоту: когда принципиальную  античеловечность государства, любого – вне зависимости от идеологии,  приходится с риском для жизни отстаивать одному из самых ярких и видных представителей государственной машины. Того самого механизма, который по мысли теоретиков анархизма, в силу своей родовой травмы не способен обеспечить свободные и  равные условия существования всех людей.

"Равенство во взаимных отношениях и вытекающая из него солидарность, – горячо проповедовал Кропоткин, – вот самое могучее оружие животного мира в борьбе за существование... Равенство во всем – синоним справедливости. Это и есть анархия. Мы отвергаем белую кость, которая считает себя вправе пользоваться простотой других. Нам она не нужна, и мы сумеем уравнять ее".

Проблема обеспечения равенства, по традиции тех лет, мыслилась исключительно в революционной плоскости.  Как, впрочем, и достижение  главного ее критерия – сдача всей  госмашины без остатка в утиль. Видимо, именно этот фактор – отмены государства в принципе – всегда смущал многочисленных оппонентов анархизма – как справа, так и слева, как царский режим, так и большевистский. Что, ясное дело, не добавляло ему симпатизирующих  и не отнимало сомневающихся. И те, и эти исповедовали по сути одно: царствие насилия, причем неважно какого – самодержавного, буржуазного, коммунистического или их многочисленных клонов, чаще всего увенчаемых сверху фигурой тирана-завоевателя. Так сказать – кроваво-терпкой вишенкой на черством пироге принуждения.

И "потому, – яростно призывает Кропоткин, –  мы требуем, чтобы нас убили, нас самих, как ядовитую змею, если мы пойдем вторгаться в чужую страну, в Маньчжурию или к зулусам, которые нам никогда не делали никакого зла. Мы говорим нашим сыновьям, нашим друзьям: убей меня, если я когда–нибудь пристану к партии завоевателей".

Посему, ясно, что у анархизма не было и не могло быть больших перспектив в движении к умам и сердцам как прошлых, так и нынешних представителей рода человеческого, сильно "подсевших" на наркотики насилия. И не имеющих ни воли, ни способности с этого наркотика слезть.

"Провозглашая наш анархический нравственный принцип равенства, – замечает Кропоткин, – мы тем самым отказываемся присваивать себе право, на которое всегда претендовали проповедники нравственности, – право ломать человеческую природу во имя какого бы то ни было нравственного идеала. Мы ни за кем не признаем этого права; мы не хотим его и для себя».

____________________________

© Мельников Алексей Александрович