Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Культура
Осип Мандельштам в Ростове-на-Дону
(№17 [255] 16.11.2012)
Автор: Леонид Санкин
Леонид Санкин

   Разные знаменитости бывали в нашем городе. Есть сведения, что в наших краях побывали и «солнце русской поэзии», и «зеркало русской революции». Посещал Ростов Короленко, служил в пароходстве Станюкович. Разгружал баржи в порту тогда еще просто Пешков. Сидел на скамейке, на Садовой улице напротив городского сада, приехавший хлопотать за арестованного друга Волошин. Театральные постановки привлекли в наш город Гумилёва и Хлебникова. Встречался в Ростове с поклонниками и противниками колесивший по Союзу Маяковский, уходил в загул Есенин. Пели на полузакрытых концертах Галич, Высоцкий и Окуджава, лицедействовали в юные годы Евгений Шварц и Виктор Некрасов. Практически неизвестными фактами, по крайней мере, негде и никогда подробно не описанными, является и двукратное пребывание в Ростове одного из самых значительных русских поэтов - Осипа Эмильевича Мандельштама.

    В марте 1921 года поэт уехал из Петербурга в Киев, уехал, что бы рядом с ним навсегда осталась его жена Надежда Яковлевна Хазина. Вот, что она пишет в своих знаменитых воспоминаниях: «Наша разлука с Мандельштамом длилась полтора года, за которые почти никаких известий друг от друга мы не имели. Всякая связь между городами оборвалась. Разъехавшиеся забывали друг друга, потому что встреча казалась непредставимой. У нас случайно вышло не так. Мандельштам вернулся в Москву с Эренбургами. Он поехал в Петербург и, прощаясь, попросил Любу, чтобы она узнала, где я. В январе Люба написала ему, что я на месте; в Киеве, и дала мой новый адрес — нас успели выселить. В марте он приехал за мной — Люба и сейчас называет себя моей свахой. Мандельштам вошел в пустую квартиру, из которой накануне еще раз выселили моих родителей, — это было второе по счету выселение. В ту минуту, когда он вошел, в квартиру ворвалась толпа арестанток, которых под конвоем пригнали мыть полы, потому что квартиру отводили какому-то начальству. Мы не обратили ни малейшего внимания ни на арестанток, ни на солдат и просидели еще часа два в комнате, уже мне не принадлежавшей. Ругались арестантки, матюгались солдаты, но мы не уходили. Он прочел мне груду стихов и сказал, что теперь уж наверное увезет меня. Потом мы спустились в нижнюю квартиру, где отвели комнаты моим родителям. Через две-три недели мы вместе выехали на север. С тех пор мы больше не расставались, пока в ночь с первого на второе мая 1938 года его не увели конвойные. Мне кажется, он так не любил расставаться потому, что чувствовал, какой короткий нам отпущен срок, — он пролетел как миг.»

      Целый год чета Мандельштам провела в разъездах по осколкам великой империи.

Киев-Москва-Киев-Петроград-Ростов-Кисловодск-Баку-Тифлис-Батум-Новороссийск-Ростов-Харьков-Киев-Петроград-Москва. Мандельштамами двигала не тяга к перемене мест, а стремление хоть как-то зацепиться за жизнь в кардинально меняющемся мире.

«Меня утомляет комнатная жизнь», – пишет Осип Эмильевич брату Евгению.

В июне 1921 года Мандельштамы в первый раз приезжают в Ростов. Надо сказать, что Надежда Яковлевна слегка лукавила, написав следующие строки:

     «У нас была игра — входить в новый город. Мы входили в Москву, в Ростов, в Баку, в Батум и в Тифлис, а на обратном пути — в Новороссийск, в Ростов и в Харьков. Мы всю жизнь входили в другие города, и без Мандельштама я продолжала это занятие, но оно перестало быть игрой. В те ранние годы поезда иногда останавливались на вокзалах, но чаще их задерживали,  черт знает где. Тогда вещи взваливались на плечи, и мы вступали в город по проселочным дорогам или по шоссе и по улицам. Первая улица уже вызывала вздох облегчения. Иногда попадался извозчик или телега, но это было редкой удачей»

В Ростове жили дальние родственники - Владимир Самойлович и Анна Самойловна Гурвич – брат и сестра художницы Э.С. Гурвич – жены брата Осипа Эмильевича –Александра , потомки этой семьи и сегодня живут в Ростове-на-Дону.

    Здесь в Ростове, с помощью местных поэтов, Осипу удалось относительно дешево приобрести знаменитую шубу, ставшую и «героиней» одноименного мандельштамовского очерка и запомнившуюся многим мемуаристам от Юрия Трубецкого до Юрия Олеши.

В воспоминаниях Надежда Яковлевна утверждает, что шуба была куплена в Харькове, но свидетельства самого хозяина шубы всё же перевешивают. «Купил я ее в Ростове, на улице, никогда не думал, что шубу куплю. Ходили мы все, петербуржцы, народ подвижный и ветреный, европейского кроя, в легоньких зимних, ватой подбитых, от Манделя, с детским воротничком, хорошо, если каракуль, полугрейках, ни то ни се. Да соблазнил меня Ростов шубным торгом, город дорогой, ни к чему не приступишься, а шубы дешевле пареной репы.

     Шубный товар в Ростове выносят на улицу перекупщики шубейники. Продают не спеша, с норовом, с характером. Миллионов не называют. Большим числом брезгуют. Спросят восемь, отдают за три. У них своя сторона, солнечная, на самой широкой улице. Там они расхаживают с утра до двух часов пополудни, с шубами внакидку на плечах, поверх тулупчика или никчемного пальтишки. На себя напялят самое невзрачное, негреющее, чтобы товар лицом показать, чтобы мех выпушкой играл соблазнительной. Покупать шубу, так в Ростове. Старый шубный митрополичий русский город.»

Судьба и конец этой шубы Осипа Эмильевича оказалась тоже литературным фактом.

Шубой долго пользовался писатель Пришвин и вот, что произошло: «… даже сумел получить сырую комнату в Доме литераторов на Тверском бульваре, где матрасом неприхотливому писателю служила шуба Осипа Мандельштама: “Вот он козликом, запрокинув гордо назад голову, бежит через двор с деревьями дома Союза Писателей, как-то странно бежит от дерева к дереву, будто приближается ко мне пудель из “Фауста””.

Но дальше последовала кащеева цепь неудач: шуба Мандельштама сгорела при тушении пожара, когда, купив по случаю в военторге дешевый примус, именно с ее помощью Пришвин спасал свои драгоценные рукописи, и реакция Осипа Эмильевича на известие о сгоревшей одеже была изумительна: “Что случилось?” — “Шуба сгорела!” — “Дайте еще одну папироску, и еще лист бумаги, и, пожалуйста, три лимона до завтра, я завтра, наверно, получу, отдам”.»

Эту историю Пришвин вскоре описал в рассказе “Сопка Маира”, напечатанном в берлинском “Накануне”.

    Шуба на самом деле стоила денег немалых, и для расчета с кредиторами в Ростове был устроен авторский вечер поэта. Этот вечер прошел в литературном кафе, в ныне сохранившемся здании на углу Николаевского проспекта и Дмитровской улицы (сейчас в этом здании на углу Семашко и Шаумяна располагается магазин «Семь пядей»)

Вечер поэта описан в неопубликованных воспоминаниях Нины Грацианской, известной своими мемуарами о Есенине: «Осип Эмильевич вышел на эстраду в белой рубашке с отложенным воротником. На нем были темные брюки, перехваченные узким ремешком. Немного приподнявшись на носках, он стал читать стихи. Голос его был монотонен, стихи отменно хороши. Ряды слушателей замерли. Но уже с первых строк, произнесенных поэтом, по какому-то плывущему в зале шумку стало ясно, что многие ждали совсем другого. Примерно половина аудитории слушала более увлеченно, но в большинстве были те, кто пришел не к поэту, а на обычную здесь пеструю эстрадную программу. А Мандельштам все читал и читал, и слушать его было подлинным наслаждением».

   Второй приезд Мандельштама в Ростов произошел в середине января 1922 года по возвращении из Грузии. Мандельштам прожил в городе около месяца. Именно в ростовских газетах «Советский юг» и «Обозрение театров гг. Ростов и Нахичевань-на- Дону» в январе и феврале 1922 года публикуются статьи поэта: «Кое-что о грузинском искусстве» (19 января 1922 года), «Письмо о русской поэзии» (21 января 1922 года), 

«Кровавая мистерия 9-го января» (22 января 1922 года), «Гротеск» (29 января 1922 года) и упомянутая выше «Шуба» (1 февраля 1922 года), а так же одно стихотворение: «Чуть мерцает призрачная сцена», которое было напечатано под заглавием «Театральный разъезд» с рядом разночтений от канонического текста. (28 января 1922 года). Но самое главное: в Ростове Осип Эмильевич встречает своего старого знакомого по Феодосии и Коктебелю Леонида Ландсберга.

   Впервые поэт посетил Крым еще до революции в 1915 году. Затем, судя по фундаментальным исследованиям покойного волошиноведа Владимира Петровича Купченко, вместе с младшими братьями в 1916 году. В 1919 году Мандельштам прожил в Крыму целый год, это время описано достаточно полно и ярко, я отсылаю читателей к статьям В.П.Купченко «Феодосийский литературно-артистический кружок» и «Осип Мандельштам в Киммерии», опубликованным в журнале «Вопросы литературы» в 1976 и 1987 годах, а так же к книге литератора Эм. Миндлина «Необыкновенные собеседники».

В этот год  состоялось знакомство Осипа Эмильевича с семьёй Ландсберг – Эммануилом Александровичем, врачом и провизором, а так же его сыном Леонидом, в ту пору студентом, а впоследствии известным ростовским юристом-специалистом по гражданскому процессу. Ландсберги упомянуты в сборнике феодосийских рассказов. Интересно пишет о Леониде Ландсберге и писатель Юрий Кувалдин (Трифонов) в своей повести «Улица Мандельштама»: «В Феодосии жил изумительный человек, знавший прекрасно поэзию, философию, читавший наизусть целые книги поэтов. С больными ногами, сгорбленный, но жизнелюб необыкновенный. Звали его Эммануил Ландсберг (ошибка Кувалдина, настоящее имя Ландсберга – Леонид. Л.С.). По образованию юрист. Впоследствии занимал пост секретаря общества юристов в Ростове-на-Дону.

Квартировал он на Итальянской улице (III Интернационала). Постоянно у него собирались заезжие поэты, музыканты, художники, то есть люди искусства и интеллигенция….

Однажды - в мае двадцатого - в гостях у Ландсберга я узнал, что сейчас в Феодосии находится известный поэт Мандельштам.

       Ландсберг всем о нем рассказывал и говорил о возможной встрече с ним. На другой день он условился с поэтом, бродящим бесцельно по городу, о встрече и что тот почитает свои стихи. Но как назло у Ландсберга заболел отец и нужно было искать место, где можно было бы принять Мандельштама. Я сказал, что обитаю на Карантине в избушке, и что если поэт согласится, то пусть приходит ко мне. Вечером того же дня приходит Ландсберг с Мандельштамом ко мне на Карантин. Первый был на костылях, второй в каком-то не по сезону надетом пальто. На столе горела свеча и грудами валялись книги.

   Мандельштам увидел книжку Бодлера, воскликнул: "Вы читаете Бодлера по-французски!" Я ответил, что это мой любимый поэт.

      Мандельштам несказанно обрадовался. Оказалось, что он обожает этого знаменитого француза. Он предложил читать Бодлера вслух. Для меня, молодого человека, это была высокая честь читать с настоящим поэтом! Хотя мне было тогда 23 года, а Мандельштам был старше меня на б лет. Я вообще слабо разбирался в поэзии, кроме Шарля Бодлера, ничего не знал. Но, увидев Мандельштама, я понял, что такое поэт! Это человек, живущий стихами, дышащий ими... Для него ничего больше в мире не существует - он есть сам поэзия! Во всем облике его было что-то нереальное: ходил он как-то плавно, то погружаясь, то выплывая, - как плясун пляшет вприсядку; голова откинута назад, и глаза высматривают будто корабли, уходящие в небо. Черты лица по сравнению с фотографией 1914 года заострены. Но главное не это - главное стихи.

Как он их читал! Задержка, пауза - как бы заикание, но нет - это любование словом, остановка на нем, его прояснение - каждое слово на цену золота - его подчеркивание….

Ну а тогда Мандельштам был живым воплощением поэзии. Он жаловался, что ему негде жить, и спрашивал, нельзя ли было ему где-нибудь подыскать место для ночлега.

Я с удовольствием предложил ему мой обетованный Карантин. Жил он там три дня.

Днем убегал в город, но ненадолго. Большую часть времени мы проводили вместе.

На второй день он сказал: "Можно мне достать пирожное?" Я удивился - это в то время, когда был голод, когда умирали от недоедания, когда полыхала гражданская... Но каким-то внутренним чутьем я понял его. И для меня уже не была странной эта просьба.

Он же поэт, живет в другом мире, для него нет запретов и житейских истин, он дух какой –то... Достали с большими трудами денег. Повел я его в кондитерскую. Он съел желаемое - три-четыре пирожных - и, ободренный, еще радостнее читал: "Сестры - тяжесть и нежность - одинаковы ваши приметы..." Это стихотворение он написал, будучи у Макса Волошина в Коктебеле в марте... На третий день Мандельштам не вернулся... Так закончил свой рассказ Исаак Борисович Абельсон, старик в соломенной шляпе, ковбойке навыпуск, белых парусиновых брюках и сандалиях на босу ногу...»

    А вот, что пишет о Ландсберге Надежда Яковлевна в своих мемуарах: «В Крыму в девятнадцатом году О. М. написал два стихотворения, которые не захотел хранить, и они погибли у его друга Лени Ландсберга. Этого человека я один раз видела в Москве, и он сказал, что стихи целы. Случилось это году в двадцать втором. А потом и стихи и Леня пропали», а вот уже выдержки из «Второй книги»: «В 19 или 20 году в Коктебеле Мандельштам написал стишок “Для вас потомства нет, увы, бесполая владеет вами злоба...”. Он не позволил мне запомнить его наизусть: важная профилактическая мера при современных режимах — не обременять память. Делается это на всякий случай, чтобы, очутившись на Лубянке, а такое может случиться с каждым, ничего не знать и быть как младенец. Мандельштам с первых дней заботился о моей памяти, потому что знал, какая она цепкая. Он жил с полным сознанием близости “большого дома” и хотел уберечь меня. “Ты там должна быть полной дурой и ничего не знать... Не запоминай этого, чтобы тебя не подцепили. Надо понимать, где живешь”, — постоянно повторял он. (Эти правила годились до 37 года, а потом факты ни в каком виде уже не интересовали: искали только заранее запланированное — террор, покушение на хозяина и все что угодно.) Сам он тоже забыл вредный стишок, и только в Ростове, у Лени Ландсберга, маленького горбатого юриста, хранился один экземпляр вредной вещи. Леня приезжал в Москву в 22 году, и оказалось, что рукопись сохранилась. Я не знаю его судьбы. Скорее всего, он погиб у немцев или у нас. Больше всего шансов у любого человека — на лагерь или пыточную камеру.»

   Надежда Яковлевна ошибалась: Леонид Эммануилович Ландсберг не погиб у немцев, избежал и ГУЛАГа и хотя прожил он недолго и умер в возрасте 59 лет в 1957 году от тяжелого кишечного заболевания, в памяти многих и многих людей он остался. Я общался с несколькими ростовчанами, уже достаточно пожилыми людьми, которые помнят этого незаурядного человека, замечательного юриста и преподавателя, великолепного собеседника, знатока поэзии, книгочея, покорителя женских сердец(и это несмотря на спорную, если не сказать более, внешность: в детстве Леонид перенес полиомиелит, был почти карлик, горбат, передвигался только с помощью костылей).

     Был у Леонида Эммануиловича и драгоценный архив переписка с Мандельштамом и Волошиным и другими своими корреспондентами, книги с автографами поэтов Серебряного века, картины художников, бесценные теперь фотографии. Судьба этого архива неизвестна, возможно, что вдова Ландсберга увезла его в Ленинград, куда переехала после кончины мужа, а возможно архив и до сих пор пылится на чердаке или в подвале старого дома на углу Ворошиловского проспекта и улицы Суворова, где жил в последние годы своей жизни Ландсберг. В архиве Максимилиана Волошина найдено письмо Л.Э. Ландсберга, датированное апрелем 1922 года, где приводятся два стихотворения Мандельштама «Умывался ночью на дворе» и «Кому зима – арак и пунш голубоглазый», последнее стихотворение было написано поэтом в нашем городе, о чем свидетельствует и исследования Михаила Леоновича Гаспарова. Оба мандельштамовских поэтических шедевра должны были появиться в харьковском журнале «Грядущие дни», но были сняты секретарем ЦК компартии Украины Д.З.Мануильским. Мануильский потребовал на просмотр материал в гранках и разразился по поводу стихов, где встречаются «кому жестоких звёзд соленые приказы», «лунный луч, как соль на топоре». «Какая соль? Причем здесь топор? Ничего не понимаю! Что Ленин скажет?», – возмущался пламенный большевик.

 

Кому зима — арак и пунш голубоглазый,
Кому — душистое с корицею вино,
Кому — жестоких звезд соленые приказы
В избушку дымную перенести дано.

Немного теплого куриного помета
И бестолкового овечьего тепла;
Я все отдам за жизнь — мне так нужна забота, —
И спичка серная меня б согреть могла.
Взгляни: в моей руке лишь глиняная крынка,

И верещанье звезд щекочет слабый слух,
Но желтизну травы и теплоту суглинка

Нельзя не полюбить сквозь этот жалкий пух.
Тихонько гладить шерсть и ворошить солому,
Как яблоня зимой, в рогоже голодать,

Тянуться с нежностью бессмысленно к чужому,
И шарить в пустоте, и терпеливо ждать.
Пусть заговорщики торопятся по снегу
Отарою овец и хрупкий наст скрипит,
Кому зима — полынь и горький дым к ночлегу,

Кому — крутая соль торжественных обид,
О если бы поднять фонарь на длинной палке,
С собакой впереди идти под солью звезд
И с петухом в горшке прийти на двор к гадалке.
А белый, белый снег до боли очи ест.

 

Варианты ландсберговского списка:

Ст. 12: Нельзя не полюбить сквозь непролазный пух.

Ст. 18—20:

...Отарою овец, и кто-то говорит:
Есть соль на топоре, но где достать телегу
И где рогожу взять, когда деревня спит?

 

    С Леонидом Ландсбергом, заброшенную могилу которого я разыскал на 
Нажмите, чтобы увеличить.
Могила Леонида Эммануиловича Ландсберга в Ростове-на-Дону
  еврейском кладбище Ростова, связано как мы выяснили, ранее стихотворение «Где ночь бросает якоря». Вот, что пишет далее во «Второй книге» Надежда Яковлевна: «Несколько лет назад моя подруга (фамилия подруги АренсЛ.С.), с которой я жила в Калинине после смерти Мандельштама, сказала, что ко мне рвется молодой поэт из Ростова. Я уклонялась от встречи, но она его все же привела. Мы болтали и пили вино, как она вдруг сказала: “Посмотрите, как они в Ростове издают Мандельштама”. Я видела тысячу переплетенных машинописных книг и равнодушно открыла тысяча первую. Всё было как всегда, но я тут же, листая, наткнулась на полный текст потерянного стихотворения, с одним, правда, искажением, которое я легко исправила по памяти. Выяснилось, что оно было записано в экземпляр “Стихотворений”, купленных у букиниста. Вероятно, это была книга Лени Ландсберга. Стихотворение оказалось более жизнеустойчивым, чем автор и хранитель.» Прокомментировать эти строки Н.Я. можно так: стихотворение было создано Осипом Эмильевичем  в 1917 году, затем текст поэтом был утерян и сохранился для нас, благодаря тому, что он был вписан в экземпляр книги «Камень» (ГИЗ, 1923 год), принадлежащий по- видимому Ландсбергу. Молодой ростовский поэт, упомянутый Надеждой Яковлевной, – это Леонид Григорьевич Григорьян, который описывал мне свою встречу с Н.Я.Мандельштам совсем по-другому. Воспоминания Григорьяна частично опубликованы в ростовской газете «Комсомолец» в январе 1989 года, а также записаны на видео за несколько месяцев до кончины Леонида Григорьевича ростовскими поэтами В.Федоровым и Д.Коваленко. Кроме родственников жены Александра Эмильевича и Леонида Ландсберга у Мандельштама были и другие ростовские знакомые. Один из них – переводчик Александр Осипович Моргулис, коренной ростовчанин, выпускник юридического факультета Донского университета, жил в Москве и Петрограде, работал в Наркомпросе, переводил французских авторов. Моргулис и его жена Иза Давыдовна Ханцин часто принимали у себя Мандельштама. Поэт посвятил своему другу целый цикл шуточных четверостиший – «моргулет», главным героем которых был «Старик Моргулис». Одно из таких четверостиший звучит так:  

Старик Моргулис из Ростова

С рекомендацией Бубнова,

Друг Островера и Живова

И современник Козакова.

     «Осип Эмильевич очень нежно любил моего мужа, – вспоминала Иза Давыдовна, – у нас Мандельштам как-то смягчался, его внутренняя напряженность разряжалась. Кроме того, он очень доверял литературному вкусу моего мужа….» К сожалению, жизнь Александра Моргулиса прервалась очень рано. Талантливый литератор погиб в 1938 году, как и многие миллионы невинных. Его последним пристанищем стал пересыльный лагерь на Дальнем Востоке. Еще один ростовчанин в жизни Мандельштама описан поэтом в очерке «Москва», речь идет о ростовском юристе Цезаре Рыссе, названным «хозяином моей временной квартиры». В этой московской квартире на Большой Полянке летом 1931 года, в отсутствии хозяина, проживали бесприютный поэт и его жена. Здесь было создано знаменитое мандельштамовское стихотворение «Сегодня можно снять декалькомании». В опубликованной в России лишь в 2006 году «Третьей книге» воспоминаний Н.Я. Мандельштам описана жизнь в квартире Рысса, в которой Мандельштам, в полной изоляции, обольстившись шумом жизни и суетой поверил в грядущее, но потом понял, что он в него уже никогда не войдет. К сожалению, узнать, что-либо о дальнейшей судьбе Цезаря Рысса мне пока не удалось.

Нажмите, чтобы увеличить.
Дом №93 по ул. Темерницкой, где жил друг С.Б.Рудакова Г.М.Лиокумович
 Последнее пересечение Мандельштама и Ростова-на-Дону произошло уже после гибели поэта. В воронежской ссылке судьба сводит его с ленинградским литературоведом и поэтом, родственником Константина Вагинова – Сергеем Борисовичем Рудаковым, человеком, сыгравшим неоднозначную, но весьма значительную роль в его жизни. Более подробно о жизни и творчестве Рудакова можно прочитать и у Надежды Яковлевны и в воспоминаниях Эммы Герштейн. Но вот, что любопытно, Герштейн в своей работе «Мандельштам в Воронеже» пишет, что «Рудаков нередко посылал одному своему ленинградскому приятелю копии стихов Мандельштама и свои соображения о ведущейся им в Воронеже работе. Приятеля этого уже нет в живых. Семьи, как говорят, у него не было. Знавшие его тоже умерли. Но есть один адрес, по которому в порядке чуда могли бы найтись какие-нибудь  следы его бумаг. Именно чуда, потому что адрес Рудаков прислал своей жене в Свердловск в первые месяцы войны. А потом в городе, где очутился ленинградский товарищ Сергея Борисовича были немцы. А приятель тот был евреем. Какова была его судьба, теперь уже никто не знает, что уж тут говорить о судьбе его переписки?  А все таки… Звали его Григорий Моисеевич Лиокумович и 18 августа 1941 года адрес его был таков: Ростов-на-Дону, Морская улица, дом 135, квартира 1.

   Я попытался что-нибудь узнать. Теперь Морская улица называется Темерницкой, изменилась и нумерация домов. Дом №135 сохранился, сейчас он носит номер 93 и находится рядом с Ворошиловским проспектом, в квартире №1 много лет проживали другие люди, а вот судьба товарища Рудакова стала мне известна. Лиокумович Григорий Моисеевич ( Герш Мовшович) 1911 года рождения, пропал без вести на фронте Великой Отечественной в апреле 1943 года.

    Более пяти десятилетий минуло с того мрачного декабрьского дня, когда «бесприютная тень бесприютного поэта» навсегда пересекла Ахерон. И, несмотря на то, что Ростов никогда не будет ассоциироваться с именем Мандельштама, здесь у него, как бы он сам сказал, немало «провиденциальных собеседников», живущих всерьез его стихами.

_________________________

© Санкин Леонид Владимирович - текст и фото

Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Почти невидимый мир природы – 10
Продолжение серии зарисовок автора с наблюдениями из мира природы, предыдущие опубликованы в №№395-403 Relga.r...
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum